Молчаливый грязный акт

- А я, получается, слабак. Эта фраза словно пронеслась эхом по всему миру, теряясь даже в самых укромных его уголках: там, где мрачно днем, а ночью завывают ветра. Ее звучание казалось невыносимым - оно задевало сильнее чем что-либо, образовывало рану глубже, чем простое ножевое ранение. Обжигающие кожу пальци обхватывали кисти шатена. Бывший наблюдатель держался за них так, словно от этого зависела жизнь, лишенная смысла и красок. Теперь - нефтяное пятно, растекшееся лужей по рукам, коленям комиссара. Смешные кучерявые пряди потускнели вместе с душой, вместе с участью Кавински в этом гнусном и запутанном мире. Все зашло слишком далеко, туда, где, перешагнув грань, уже невозможно вернуться назад. Потому он здесь: развалившись на дороге, бывший наблюдатель растворяется в собственой горечи, и только руки Дейва напоминают о том, что он еще где-то тут, рядом со светом. Только то, что он все еще ощущает его руки в своих, напоминало о существовании второй стороны, далекой и непонятной. Сложной, странной. Печалящей и тихой. Такой, что только молчание способно описать лишь малость всей той ноши, что оказалась на спине мужчины. Слишком стыдно встать на ноги и подняться, отряхнувшись. Стыдно, что придется видеть взгляд, полный презрения и ненависти. Вся работа, усилия, что наблюдатель потратил на установку доверия между ним и Дейвом пойдут на смарку. Поэтапно строющиеся на случайном флирте, помощи, страстных поцелуях после алгоритмов отношения превратятся в пепел, и это только Дейв, а остальные что? Как смотреть в глаза родственников тех, кого ты стер с лица земли? Как жить с этой мыслью и почему совесть проснулась только сейчас? Столько вопросов навалилось именно в момент, когда раскрылся истинный облик блондина. Так или иначе, это конец. Момент, когда не будет шага назад. Мертвая точка, бальзамирующая тело, крошащая кости на мелкие-мелкие кусочки. Они рвали тело еще сильнее, а осознание собственной ничтножности только обостряло всю душевную тяжесть, что окончательно добивает. Уничтожает, обращая в прах. На лице ничего не осталось. Все, о чем молчал Кавински, выходило жалкими потоками слез, ручьями, льющимися и стремящимися скорее покинуть свои истоки. Он смотрел на асфальт, и больше не заботили его морали сказок, что он так любил в детстве. А страницы его любимых книг, которые он читал в свободное время, беспощадно вырвали, кинув в кучу, где Кавински был эпицентром неминуемого пожара. - Да нет же, какой там слабак... Я просто отбитый мудак, Дейв, даже хуже. Я последняя сволочь... - Смахивая слезы с лица, выдавливает мужчина. - Подонок, просто подонок, а. Да мне... мне в лицо тебе стыдно смотреть, Дейв, ведь ты увидишь глаза твари, пустившую на удобрения твоих друзей, моего друга... Я заслуживаю наказания. Я так облажался. Блондин резко подымает голову, встречая перепуганные голубые глазенки. Сейчас они казались целым океаном, что хранит в себе столько тайн, сколько ни один человек в мире не смог бы уместить. Маленькие блики-песчинки искрились в глубинной лазури. Они так похожи на светлячков, парящими над землей во тьме... Тревожный танец брал до глубины души, перехватывая дыхание. Стоит ли этого взгляда бояться? В зависимости от того, кто ты теперь. Монстр, чудовище? Уродливое создание... А может запутавшийся во всем идиот. - Никаких оправданий в мою пользу... Меня не спасет жалкое извинение перед тобой. Я убил их, даже не попытавшись спасти, даже не попытавшись разобраться в происходящем. Партнеров не уважают за совершенные ужасы. Любовь не делается из сломанных, побитых жизнью судеб. Слезы, словно капли дождя, продолжали стекать по щекам, разбиваясь о нагретый солнцем асфальт. Дейв глядел в новообразованное кристальное озерцо. Руки комиссара становились горячими от слов наблюдателя; места, что скрывались под раскаленными ладонями, пылали еще больше, еще сильнее. Огонь правды обжигал, не отпуская. Невидимые пламенные язычки обволакивали руки Дейва и Кавински, создавая неразрывную связь между болезненным признанием и тяжким принятием. Красно-багровые зрачки искали ответы в загадочной голубизне. Яркой и полной жизни, полной светлых мотивов, вдохновляющей, такой что давала надежду, разгоняла тучи и отгоняла бури. В ней хотелось укутаться с головой, завернуться, ней хотелось жить и дышать. Кавински и Дейв сидели на дороге. Комиссар принимал на своих коленях плачущего наблюдателя, пока тот все еще держался за его руки. Столь трагичный акт смирения трушен собственным видом, но каждый проживал его здесь и сейчас, проживал, желая задушить себя от боли, ведь так сильно поражает она души парней. Но нет, не бежать от нее, не в этот раз. Это была чистейшая правда, столь мучительная - она уже изменила жизнь. Она принесла бурю эмоций, кошмарные мысли и выводы. Это все уже совершено. Что-то внутри умерло, но было вовсе не больно. Кавински резко сорвал с себя очки, вдаваив их в асфальт. Малюсенькие осколки впивались в ладонь, откуда уже начинала сочиться красная жидкость, а разбитые желто-красные линзы залились кровью. Брюнет в ужасе перехватил окровавленную ладонь Винса. Тревожное колебание в глазах от осознания произошедшего, мятежный взгляд комиссара, вьющиеся пряди, свисающие вниз, разбросанные по лицу веснушки, засохшие щеки от слез... Все ощущалось странно, но почему-то уже не так, как пару минут назад. Они продолжали сидеть на асфальте, пачкая руки в крови. Тишина сопровождала их молчаливый грязный акт.