Часть 1
10 октября 2013 г. в 21:41
— Присмотришь за ней?
Рыжие волосы как будто потускнели за проведенные в камере дни. Серые стены впитали, выжали из них весь цвет, как и из самого Сергея Разумовского, ссутулившегося и кидавшего хмурые взгляды искоса. Каково это, терять все в мгновение ока? Глумливая улыбка бесследно исчезла. Теперь он склонил голову над столом, упираясь в сцепленные в замок пальцы лбом, и равнодушно отвечал на вопросы. Народный мститель, растерявший самых ярых фанатов, канул в небытие. Гражданин перешел в разряд обыкновенных преступников, разве пойдет кто-то за садистом-убийцей? В который раз Сереже пришлось становиться объектом насмешек. Все возвращается, правда, не вернется тот простодушный мягкосердечный ребенок. Никогда больше.
Здесь Сергей Разумовский не один, он не настолько спятил, чтобы общаться сам с собой. К тому же, сейчас его и на пару минут не оставляют без присмотра, не дают собраться с мыслями в одиночестве. Но вот бы к нему приставили другого охранника, кого угодно, вряд ли полицейское отделение Санкт-Петербурга исчислялось двумя-тремя работниками. Да сгодился бы хоть тот же треклятый Гром, из-за которого рухнул весь простроенный план. Если бы именно Игорь проводил допрос, впечатав закованного в наручники злодея носом в железную столешницу, было бы в разы лучше. Лишь бы не тот, кто ныне занимал сейчас это место.
Дима, расположившийся напротив, спрашивал также неохотно и вяло, как и заключенный под стражу. Информация, касавшаяся дела, таяла у него в руках, бывший отличник, блестящий выпускник не мог сконцентрироваться ни на своих словах, ни на материалах, собранных в лежавшей перед ним папке. Он так и не раскрыл ее. В отличие от Сергея, бесстрастности ему чертовски не доставало. Голос то норовил сорваться на высокую ноту, из-за чего приходилось делать паузы, то вовсе снижался почти до шепота. Несфокусированный взгляд блуждал по лишенному примет помещению, не задерживаясь на Разумовском. Пустые стены. Крепкая дверь. Стол и стулья. Игорь Гром сразу заметил, что напарник пытался как можно реже контактировать с Разумовским. Про себя майор решил — это Димка с непривычки, от неприязни к психопату, руки которого по локоть залиты кровью. Оставаясь честным с самим собой, Дима Дубин нехотя признавал — избегать Сергея он стал от совсем противоположных чувств.
Дмитрий медленно кивает, встретившись взглядом с синими глазами, полуприкрытыми, как будто Разумовский дремал прямо посреди разговора. Зрительный контакт дался через усилие. Желтые линзы, цвет которых Дима привык считать за родной, заставили снять, в СИЗО на прихорашивания нет времени.
— Хорошо, присмотрю, — как на автомате произнес Дима, забывая придать словам хоть какое-то выражение. Сухие, быстрые, выдающие желание вернуться к затянувшемуся молчанию. В тишине спокойно. В тишине нет нужды думать.
— Ты… ты ведь злишься, да? — такие вопросы не должны задаваться в таких местах. Можно подставить обоих, но почему-то не так уж и страшно попасть под следствие в качестве свидетеля, подозреваемого, сообщника. После всего случившегося, Дима уверен, ему уже никогда ни за что не будет страшно.
Пятерней Дубин приглаживает светлые волосы, зажмуриваясь. Ему больше всего на свете хочется, чтобы все последние недели оказались дурным сном. Начиная с самого первого поджога Гражданина, заканчивая его разоблачением. Пусть кошмаром будут все преступления. И Дима даже готов, чтобы случайное знакомство в кафе с основателем социальной сети, ему тоже только привиделось. Не влюблялся бы он ни в какого мужчину, жил бы дальше, пряча мерзкую половинку себя поглубже в бессознательное. Не запоминал бы запах рыжих волос, разметавшихся на соседней подушке. Не мурчал бы себе под нос идиотские песенки, пританцовывая на кухне за готовкой утренней порции яичницы и кофе, пока его заспанный парень со сбитым режимом продолжал валяться в кровати. Стало бы гораздо легче. Хотя бы ему.
— Я ведь не знал, что все так выйдет, — вздохнув, Сергей с противным скрежетом придвигает стул ближе. — Прости, ладно?
Хочется предложить разбить о стену дорогущую чашку какой-нибудь древнекитайской эпохи, а затем заставить перед ней извиниться. Только вот Дима чувствовал себя не разбитым, а перемолотым в пыль, потерявшимся. Исчезнувшим.
Очки слетают с переносицы, когда рука Сергея притягивает за шиворот, рывком заставляя привстать со своего места. Это движение можно было бы предугадать. Если бы хотелось: если бы внутри не колотилось бы все от злости, обиды и боли. Запоздало молодой опер понял, что наглость Разумовского никуда не девалась, притаилась за несчастным видом до подходящего момента.
Собственные пересохшие губы трескаются от напористого поцелуя, подаваясь чужому рту, в котором тает удивленный выдох. Зеленые глаза за покосившимися стеклами широко распахнуты, у Димы Дубина последние полмесяца не было такого живого выражения на лице. Упираясь руками в стол, он попытался отстраниться, но пальцы, на долю секунды выпустившие воротник, протестующе легли на затылок. Разумовский вновь улыбался, перебирая короткие пряди. И ему совсем не казалось, что прикосновение длилось чересчур долго. Не удивительно, ему всегда было мало.
Наконец Диме удалось отступить назад, едва не уронив пошатнувшийся стул, он вывернулся из знакомой хватки. Впрочем, сделал он это только тогда, когда почувствовал, что его первым начали отпускать. Разумовский гладил, целовал, но не пытался удержать на месте и дальше. Заправляя за уши тонкие дужки оправы, Дима поймал на себе взгляд бывшего Гражданина. Да и, чего уж там, просто бывшего. Тот блестел не хуже фальшивой позолоты.
— Ты с ума сошел, — прошипел парень, тыльной стороной ладони вытирая губы, медленно, боясь на самом деле стереть ощущение прикосновений. — А если кто-то это заметил? Здесь повсюду камеры.
— Не заметил. Иначе ты, Дима, не пришел бы сюда. Или я не прав, что у нас есть время?
Вернулся Сергей так же внезапно, как исчез. Минутой ранее на этом месте сидела его размытая, потерявшая четкие очертания копия, напоминавшая тень прежнего Разумовского. Теперь как будто переключили тумблер, и собственной персоной предстал «борец за справедливость», миллионер, звезда, бизнесмен, плейбой. Как еще можно назвать это недоразумение, свалившееся на него? Как назвать гребанное совершенство, человека, которого полгода своей жизни Дима боготворил, кем восхищался?
Разумовский медленно поднялся, обходя стол, и замер напротив. Было слышно бряцанье браслетов на запястьях, ограничивавших движения, однако, настолько плавных, что можно было легко о наручниках забыть. Забавное украшение, не более. Рыжие всклоченные волосы казались самым ярким пятном по среди серых стен, они буквально выжигали чувствительную сетчатку. Откуда такая резкая перемена? Знал ли сам Разумовский правильный ответ?
— Не вырывайся, — усмешка, нормальная как для человека, так и для убийцы. Игривая или кровожадная, можно наделить ее любым смыслом, как и слова Разумовского.
Когда следующий поцелуй коснулся шеи, Дима отстранился ближе к стене, вжимаясь в ее спасительный холод, молясь на дополнительную точку опоры. Земля вылетела из-под ног. Щеки, шея, все внутри горело, кипело по-настоящему, потому парень пытался хоть как-то отгородиться от наступления. Замедлить Сергея, чувственного, нежного, родного, мать его, настойчивого. Чумной Доктор не оценил маневр, но с радостью воспользовался возможностью загнать «добычу» в угол. Пуговиц на рубашке оказалось катастрофически мало, чтобы притормозить его пыл.
— Думаю, еще одна белая ворона тебе понравится, — шепот опалял край уха, розового, как и щеки Димы. Он чудовищно легко краснел. — С предыдущей тебе не повезло… прости, знаю, я сам виноват. Но все равно. Может вдвоем вам будет легче, чем со мной.
Хотелось взвыть в голос, и, будьте уверены, Дима взвоет. Дома, свернувшись на кровати и закусив угол подушки, так сильно, чтобы свело скулы. Он будет кричать в нее, ругаться, бить кулаками о матрас, чтобы унять отчаяние. Чтобы внутри не осталось пожиравшей пустоты.
Длинные пальцы с отросшими ноготками блуждали по обнаженному участку ниже шеи, царапая ключицы. От близости с Сергеем тело колотило дрожью, сильнее и сильнее, как накатывавшими волнами. Вот-вот обрушиться шторм, снеся их двоих в открытое море, где под ногами останется бездна неопределенной пустоты. Вся дальнейшая их жизнь — такая. Бормотавший себе под нос Сергей перестал следить за словами, он мелил чепуху, но Дима слушал, запоминал этот голос, который не скоро услышит в живую. Услышит ли вообще?
— Я обещаю, что попытаюсь выбраться, — под спиной юноши вместо вертикальной опоры оказывается более шаткая горизонтальная. Стол лязгнул, но вес выдержал. — Хорошо?
Разумовский прав. Дима выключил камеры, их отдел, команда из весельчаков-добрячков и занятых только своим карманом старожил, не заметила возникшие технические неполадки. Да и самому Дубину доверяли, как ответственному и толковому стажеру. Никакой записи, никогда не узнает об этом их разе, который обязан случится. Потому что не было шанса попрощаться раньше. Сергей не держал его, практически отпустил, и Диме Дубину тоже надо сделать усилие. Во всех, приходящих на ум, смыслах.
И рубашка, и остальное мешалось, но первыми в сторону полетели очки. Они могли разбиться, поцарапаться, что угодно, было искренне плевать. Его личная «белая ворона» со стальным клювом умела чертовски хорошо отвлекать от правильных мыслей, подменяя их своими собственными.
Дима послушно кивнул еще раз. и еще, прикрывая рукой алые щеки. На самом деле он старался спрятать скатившиеся слезы, перестав, наконец, цепляться.