___
Они оба спускаются вниз с опозданием на час на собственную домашнюю вечеринку, и Чайлд быстро исчезает. Скарамучча, к сожалению, знает его достаточно долго, чтобы это не смущало, и просто идет на кухню в надежде, что все хорошее настроение еще не испарилось. На самом деле так даже лучше; он видел попытки Чайлда флиртовать, и это мега кринж. Как он получает столько секса остается загадкой. Должно быть, у него реально огромный член. Ладно. Скарамучча, честно говоря, не хочет знать. Он обходит тусовку и примечает людей, которых может вынести; Казуха упрекает его за то, что он не спустился раньше, а Скарамучча обещает в следующий раз прийти еще позже; Кэйа показывает ему, где спрятал хороший алкоголь, и даже вручает ему заранее свернутый блант — ход, который вполне может позволить ему выделить Казуху как лучшего соседа по дому; и он помогает Синцю___
У Скарамуччи и Казухи есть традиция раз в две недели собираться вместе за утренним кофе и обильным нытьем, сопровождаемым успокаивающими жизненными советами, и неважно, кто что сделал. Обычные темы Скарамуччи включали мир, его специальность и его маму вдобавок. В одно из таких утр Чайлд вваливается на кухню, выглядя, на этот раз, полным дерьмом. Поникшие плечи, сжатая челюсть и тяжелые мешки под глазами — похоже, его обычный недосып наконец-то настиг его. Хорошо, Скарамучче порядком надоело слушать, как он передвигает всю свою мебель в шесть утра после того, как его любовники на одну ночь уходят. Это квадратная комната в общежитии — сколько конфигураций мебели вообще можно перебрать? — Кофе, — бурчит он им, тупо уставившись на кофеварку, как будто она прилетела с другой планеты. Казуха понимающе улыбается Скарамучче. — Кажется, Чайлд не получил ничего прошлой ночью. Скарамучча хихикает. — Серьезно, таким ты становишься, если не можешь прогнуть чью-то спину? О, ты жалок. Чайлд смотрит на него тусклыми глазами, как будто действительно видел ад. — Да. Казуха грациозно встает, чтобы включить для него кофемашину Nespresso, и Чайлд с едва сдерживаемым раздражением наблюдает, как кофе медленно вытекает. Скарамучча словно заглянул в альтернативную реальность, где чокнутый химбо, к которому он привык, умер у кого-то между ног и его заменил этот угрюмый мудак. Скарамучча делает большой глоток своего макиато; нимфомания — адский наркотик. Когда кофемашина исчерпала свой ресурс, Чайлд берет чашку для эспрессо, которая выглядит нелепо в его больших руках, и выпивает ее залпом. Он заметно вздрагивает, бормоча себе под нос «отвратительно». Что за ребенок. Он направляется к выходу из кухни, лишь неопределенно махнув в их сторону, что совсем не похоже на то, как он обычно садится на столешницу и встревает в их разговор. — Он довольно милый, когда сердится, тебе не кажется? — говорит Казуха, улыбаясь ему, как будто знает что-то, чего не знает Скарамучча. Тот в отместку отнимает у него бисквит. Несколько часов спустя он сталкивается с Чайлдом в кампусе, и кажется, что утра никогда и не было. Он, как обычно, болтает ни о чем, чересчур фамильярно толкается плечом и все такое, ну то есть он ударяется плечом о голову Скарамуччи, а тело врезается в остальную его часть. Трудно поверить, что он чуть не пропустил эту его версию раньше; Скарамучча клянется буллить его еще сильнее в следующий раз, когда это произойдет. — Полагаю, ты чувствуешь себя лучше, — он старается, чтобы его голос не звучал разочарованным. Чайлд выглядит так, как будто не понимает вопроса на мгновение, а затем загорается. — Ой! Да, милая девушка с моего курса отсосала мне после нашей лекции, теперь я чувствую себя великолепно! Скарамучча косится на него, уверенный, что он издевается над ним, но Чайлд просто улыбается той безмозглой и такой искренней улыбкой, как и всегда. Скарамучча действительно мог часами терзать этого парня. — Тебе нужна помощь, — бросает он вместо этого.___
— Я помню, как говорил тебе, что не собираюсь надевать эти отвратительные туфли, какого хрена мы вообще здесь? Это удручающе типичный боулинг, уродливый ковер, шумные подростки и все такое. По крайней мере, здесь есть стандартная DDR-машина; может быть, он сможет заставить Чайлда потратить на это кучу денег. — Знаешь, они же чистят обувь после того, как ты ее отдаешь. Но я уверен, что мы сможем убедить их пропустить тебя так, если ты действительно хочешь быть принцессой. Скарамучча хотел бы обладать наивной уверенностью, с которой Чайлд идет по жизни, но на самом деле он не хочет ставить себя в неловкое положение перед каким-то работником с минимальной зарплатой, поэтому он счастлив просто сидеть сложа руки и наблюдать. Чайлд платит за две игры для них обоих, склонившись над прилавком, задрав свою плоскую задницу, как шлюха, которой он и является, и что-то бормочет парню за стойкой. Скарамучча милостиво прикусывает язык по поводу того, что ему придется задержаться на две чертовы игры, чтобы Чайлд не решил перестать играть в папика. Работник возвращает его карточку, и Чайлд подзывает его ближе, как будто у него есть секрет, которым он может поделиться с ним. — В общем, мой друг не фанат здешней обуви, я подумал, может, было бы круто, если бы он просто оставил свою собственную. Что скажешь? — говорит Чайлд, наклоняясь ближе и упираясь грудью в край прилавка. Парень на самом деле, кажется, задумывается об этом на секунду, но затем втягивает воздух сквозь зубы и натягивает свою лучшую извиняющуюся служебную улыбку. — Извините, но это не в правилах. Невозмутимый Чайлд ловко расстегивает две верхние пуговицы на своей рубашке. Скарамучче не нужно быть на месте сотрудника, чтобы понять, что это прекрасный вид. Он закатывает глаза. — Я знаю, что прошу многого, но он серьезно будет приставать ко мне из-за этого весь день, а я этого не хочу. Красавчик, пожалуйста? Парень откровенно пялится, и Скарамучча мог бы поклясться, что видит, как его глаза стекленеют, и он машинально слегка кивает, а его кадык подпрыгивает, когда он сглатывает. — Ладно, хорошо. Только на этот раз. Чайлд радостно вопит и хлопает парня по плечу. — Ты герой, спасибо, чувак. Пойдем, Скара, — он обнимает Скарамуччу за талию и решительно уводит их от прилавка, не давая работнику ни секунды больше, чтобы передумать. — Не могу поверить, что ты это сделал, — говорит Скарамучча, хотя, честно говоря, он даже не может и не должен удивляться этому. Что удивительно, так это то, что это сработало. У Чайлда хватает наглости выглядеть смущенным, когда он застегивает пуговицы обратно. — Знаю, знаю. Неправильно использовать свои сексуальные демонические способности, чтобы добиться расположения, но, — он подмигивает Скарамучче, — ты действительно огромная заноза в заднице в таких вещах, так что какой у меня был выбор? Скарамучча протягивает руку и щипает его за сосок через рубашку. Чайлд ахает так, что это не сразу запечатлевается в подсознании Скарамуччи на потом, черт возьми. — Оу, бля, я должен был знать, что ты садист. — Не заводись сейчас, демоненок, тебе еще нужно убедить меня, что эта дурацкая игра хоть сколько-нибудь интересна.___
На следующий день Скарамучча спускается за утренним кофе, и кого он должен обнаружить за барной стойкой, как не этого гребаного парня из боулинга? Неудивительно, но, тем не менее, глубоко раздражает. Он цокает, и голова парня отрывается от хлопьев, глаза расширяются, а лицо краснеет, поскольку он, несомненно, узнает Скарамуччу. — О нет, — говорит он себе под нос, увядая под пристальным взглядом Скарамуччи, что, вероятно, усугубляется отсутствием кофе. — Как неловко. Ни хрена себе. Парень пытается смотреть куда угодно, только не на Скарамуччу; ему начинает нравиться, как сильно он извивается, поэтому он делает шаг ближе и скрещивает руки на груди. Извивайся сильнее, червь. — Эм, я не думал… я имею в виду, с моей стороны нет абсолютно никакого осуждения. О? Связь Чайлда на одну ночь не осуждает его? Чайлд действительно знает, как выбирать людей, таких же безмозглых, как он сам. — Прости, как ты можешь судить обо мне, незнакомец, который ест из моей тарелки? — он широко раскрывает глаза и склоняет голову набок, изображая вежливое замешательство. Парень отодвигает от себя тарелку, как будто это поможет делу; на самом деле она вовсе не принадлежит Скарамучче. — Я просто имел в виду, эм, я не думаю, что это странно или что-то в этом роде; на самом деле я знаю много людей, которые любят секс. Это приняло неожиданный оборот. — Что. Парень сильно бледнеет, на его лице появляется ужас. — Это… это не то, что происходило? Я так подумал, потому что вы пришли вместе, но потом он… Я думал, вы оба пришли к обоюдному согласию, — он выглядит так, словно его душа покидает тело, лицо искажается, чем дальше он продолжает: — О боже, мне так жаль, что я переспал с твоим парнем! Ладно, это уже не весело. — Убирайся из моего дома. Парень, не раздумывая дважды, подрывается со своего места и убирается к чертовой матери. Скарамучча ждет и прислушивается, когда захлопнется входная дверь. Он прищелкивает языком и относит недоеденную тарелку с хлопьями в раковину. Что за чертов чудак, много читающий между строк? Должно быть, учился на литературном. Чайлд появляется как раз в тот момент, когда кофеварка закончила работать, все еще мокрый после душа. Он откидывает влажные волосы с глаз, оглядывая помещение. — Ох, ты спугнул завтрак. — Объедки на завтрак вредны для здоровья, я оказал тебе услугу. — Может, тогда мне придется позавтракать тобой, — говорит он, подмигивая, и прячет голову в холодильник, прежде чем Скарамучча успевает придумать что-нибудь достаточно острое, чтобы кинуть ему в ответ. — У тебя есть занятия сегодня утром? Я приготовлю тебе что-нибудь. — Ничего до одиннадцати, — обычно он не завтракает, но не собирается отказываться от бесплатной еды. Кроме того, Чайлд у него в долгу после только что произошедшего дерьма. — О, круто, и у меня! Мы можем вместе дойти до кампуса. Если ты, конечно, не возражаешь? — Чайлд смотрит на него, весь в нервном ожидании, как будто он только что спросил его, не хотят ли они сбежать вместе. Эта бесстыдная шлюха, не боящаяся выстрелить в любого, кто попадет в поле его зрения, внезапно забеспокоилась, что Скарамучча может ему отказать. Он бы солгал, если бы сказал, что не был очарован, но Скарамучча отлично умеет лгать самому себе, поэтому вместо этого он решает, что это выглядит жалко. — Хм, если тебе так хочется. Можешь понести мои книги вместо меня. Чайлд буквально светится. — Договорились! Эти учебники ужасно тяжелые, я рад помочь! Психология — довольно сложная штука, да? Преуменьшение года. — Твой крошечный мозг, вероятно, взорвался бы. Чайлд отчаянно пытается доказать, что он не безмозглый комок мышц, пока подаёт им еду, невольно рассказывая, что проваливает все, кроме одной из своих факультативных, и в основных предметах тоже не особо преуспевает. Может быть, Скарамучче стоит подумать о том, чтобы обучать его, прежде чем он окончательно провалится и больше не сможет готовить для него такие завтраки. Кстати об этом, святое дерьмо, это безумное разнообразие. Блинчики, пышная яичница-болтунья, бекон, помидоры — все это чертовски вкусно. Очевидно, уровень энергии Чайлда по утрам — не шутка. На полпути к кампусу Скарамучче приходит в голову, что он все еще должен злиться на парня из боулинга. Они практически были на свидании, а Чайлд вместо этого привел домой парня, работающего за прилавком? Нет такой версии реальности, в которой этот парень был бы лучшим любовником, чем Скарамучча, и Чайлд явно ошибается, сделав такой ужасный выбор. Не то чтобы он думал об этом как о настоящем свидании, и он на самом деле не хотел заниматься сексом с Чайлдом. Он просто оскорблен тем, что его не приняли во внимание из-за того случайного неудачника, вот и все. И он справедливо злится, что кто-то может посмотреть на него и предположить, что ему нравится трахаться, серьезно? — Этот холм ужасен, да? Я пытаюсь думать об этом как о дополнительной тренировке ног, но, черт, — Чайлд врет сквозь свои чертовы зубы, что у него вообще есть какие-то проблемы с холмом. Скарамучче уже дважды приходилось оттаскивать его назад, сжимая в кулаке рубашку, чтобы Чайлд не оставил его позади. — Кто бы ни построил этот колледж, он садист, — шипит он, стараясь, чтобы его голос не звучал так, будто он задыхается. Он действительно надеялся, что Чайлд, несущий книги, сделает эту прогулку более сносной, но за всю жизнь Скарамуччи ничто не шло так как надо, так почему же сейчас должно быть по-другому? Кстати, о чертовых книгах, Чайлд внезапно возвращает их ему — нет, что за херня? Прежде чем Скарамучча успевает ударить его ими по голове за предательство, Чайлд садится на корточки спиной к нему, выжидающе оглядываясь через плечо. Скарамучча моргает, глядя на него, слишком сбитый с толку, чтобы сразу разозлиться. Он не может быть серьезным. — Давай, запрыгивай, так будет быстрее. Конечно, он серьезен. — Поверь, я могу нести тебя, — добавляет Чайлд, когда он не двигается. Скарамучча не сомневается, что он может. Он просто может умереть от смущения в процессе. — Это глупо, — все, что он может сказать. — Я хочу помочь, ты позволишь мне? Только один раз? — Чайлд выглядит таким серьезным, что если Скарамучча скажет «нет», это будет все равно, что пнуть щенка. С самым раздраженным вздохом, на который он только способен, Скарамучча ступает на протянутые руки Чайлда. Он может чувствовать взгляды каждого человека, мимо которого они проходят по пути на холм, особенно тех, кто воркует и подталкивает своих партнеров, чтобы они обратили на это внимание. Он утыкается лицом в плечо Чайлда и желает побыстрее добраться до вершины, чтобы Скарамучча мог встать на твердую почву и снова притвориться отстраненным мудаком. По крайней мере, он слишком занят смущением, чтобы зацикливаться на запахе шампуня Чайлда или на том, как удивительно тонка его талия, которую обхватывают ноги Скарамуччи. Очевидно, он не мог быть настолько отвлечен, чтобы не заметить эти вещи, чтоб его. Чайлд сразу бы понял, если бы у него встал, да поможет ему бог. — У тебя там все хорошо? — Не могу поверить, что позволил тебе сделать это. Щенячьи глазки отныне запрещены. — Да ладно, как все здорово складывается! Тебе не придется спешить на занятия, а также приходить запыхавшимся. Скарамучча дергает его за волосы. — Ты слишком много болтаешь для того, кто должен бороться за свою жизнь на этом дурацком холме. К тому времени, как они поднимаются на вершину, Чайлд, по общему признанию, порозовел и тяжело дышит; потребовалось всего лишь нести целого человека и обе их сумки, чтобы выглядеть так, как выглядит Скарамучча каждый раз, когда поднимается сюда. — Бесчеловечно, — бормочет он, присаживаясь на низкую стену, пока Чайлд восстанавливает дыхание. Чайлд только ухмыляется ему и предлагает удариться кулаками. Скарамучча закатывает глаза, но все равно тянет руку в ответ. — Давай делать так каждый раз! — Ни за что на свете. — Как мне убедить тебя? Я могу снова готовить завтрак, каждый день, если хочешь. — Что, ты думаешь, я хочу торчать на кухне, ожидая тебя со всеми использованными игрушками, которые ты продолжаешь там оставлять? — говорит он, яростно закатывая глаза; ладно, может быть, он все еще злится из-за парня из боулинга. — Так ты меня видишь, да? — Нет, конечно, нет! Не говори так, — Чайлд замолкает, переходя на тихое скромное бормотание. Лучше бы он знал, что не стоит показывать, когда слова Скарамуччи беспокоят его. Скарамучча ухмыляется. — Как? О, я был слишком груб со всеми твоими брошенными шлюшками? Не ожидал, что ты будешь биться за их честь или что-то в этом роде, может быть, ты все-таки джентльмен, Тарталья. — Ты знаешь, что это не то, о чем я говорю, — Чайлд качает головой, румянец остается на его щеках, даже когда его напряжение исчезает. — Я имел в виду тебя, идиот. Я не вижу тебя таким. Так каким же он его видит? Может быть, пришло время выяснить, были ли ухаживания Чайлда на днях моментом безумия. Он наклоняет голову набок, сочетая это со своей самой знойной надутостью. — О, правда? Но я знаю, как часто ты смотришь на мою задницу, — мурлычет он, проводя рукой по груди, чтобы привлечь внимание Чайлда и там. — Ты можешь быть честным, скажи мне, что хочешь этого. Чайлд смотрит на него своими тусклыми глазами; обычно Чайлд — настолько открытая книга, парень с обнаженным сердцем, что нет проблем понять, о чем он думает. Однако прямо сейчас его взгляд непроницаем. Беспокойство скручивается в животе Скарамуччи. — Что? — огрызается он, подавляя любые слабые чувства внутри себя. Чайлд встряхивается, внезапно выглядя смущенным. — Извини, эээ, я просто подумал, что хочу попить перед уроком, так что, может быть, я пойду и сделаю это сейчас? Увидимся дома, пока! — он, не теряя ни секунды, взваливает свою сумку на плечо и убегает к чертовой матери. В этом направлении даже нет торговых автоматов. Это было странно; даже для Чайлда, чья единственная надежная черта — это то, насколько он непредсказуем. Это, а также его нездоровая склонность к сексу. По крайней мере, Скарамучча всегда думал, что для него это было жестким правилом, так что же тогда все это значило? Не может быть, чтобы он не считал Скарамуччу привлекательным; для начала, он не чертов слепец, он натыкался на него достаточно раз с тех пор, как они впервые оказались в одном доме. Так что, когда Скарамучча проявляет инициативу, это не нормально? Или Чайлд просто шутил, и каким-то образом Скарамучча — единственный человек во всем этом городе, о которого он не хочет потереться своим членом? Он качает головой и поправляет хватку на своих книгах. В любом случае, это не имеет значения. Глупо пытаться понять, что происходит в голове Чайлда. Это не мешает Скарамучче прокручивать эту сцену в голове до конца дня.___
Скарамучча на самом деле не беспокоится о том, на что Чайлд тратит свое время. Ему позволено быть непонятным, легкомысленным сексуальным наркоманом, если он этого хочет. Конечно, количество людей, через которых он проходит, велико, но было бы лицемерием со стороны Скарамуччи расстраиваться из-за простой концепции того, что тебя трахают, только когда скачет настроение. Вот почему он позволяет Итэру заглотить его прямо сейчас. Он сжимает одной рукой его волосы, а другой хватает конец косы, толкая и дергая его именно так, как ему нравится. Итэр хватается за его задницу и почти постоянно стонет, посылая вибрации по всему его члену. Он особенно сильно дергает за косу и вовремя отстраняет Итэра, брызгая спермой на лицо как раз в тот момент, когда его губы с чмоком соскальзывают с головки. Он немедленно плюхается обратно на кровать, удовлетворенно выдыхая. Ему это было нужно. Итэр забирается к нему после того, как вытирает лицо, обнимает его, пока он проверяет свой телефон, ожидая, пока Скарамучча будет готов к главному. Итэр действительно идеальный приятель по сексу, и Скарамучча благодарен ему за то, что он есть; не рискует заразиться чувствами, дает именно то, о чем его просят, и молчит. — Я думал, ты встречаешься с тем парнем, что живет здесь. Рыжеволосым. Что ж, пора начинать ходить по магазинам в поисках нового идеального ебаря. Будь ты проклят, Итэр. — Я ни с кем не встречаюсь, — говорит он, прикрывая глаза рукой, когда Итэр осуждающе поднимает бровь. — Не с этим демоном тем более. — На днях вы выглядели ужасно мило вместе на холме, — сухо замечает он. Блять, ну конечно, он их видел, Итэр на том же чертовом курсе, что и Скарамучча: — Ваши стандарты свиданий, должно быть, не от мира сего. — Ты же знаешь, что у меня много фаллоимитаторов, верно? Они делают свою работу и не говорят глупостей. Как будто ситуация не могла стать более неловкой, раздается стук в дверь. Скарамучча вздыхает и засовывает свой член обратно в шорты, морщась от ощущения липкости. — Да, что? Дверь со скрипом открывается, и, конечно же, это Чайлд. Чайлд, одетый в неприлично узкие брюки, сетчатую рубашку поверх укороченного топа и почти ничего больше. Это… честно говоря, именно такой наряд надел бы Скарамучча, если бы собирался на свидание, но общий эффект значительно отличается на парне в два раза крупнее его. Какого хуя. — О, извини, не знал, что ты отдыхаешь. Я собирался пойти выпить с Кэйей и другими, просто хотел узнать, не хочешь ли ты присоединиться? Не беспокойся, если нет, очевидно, — говорит он, такой застенчивый и неловкий, как будто он одет не для порно в буквальном смысле. — У меня, прости, у нас, — говорит он, указывая на Итэра, который поднимает голову достаточно высоко, чтобы кивнуть через плечо Скарамуччи, — завтра ранний урок статистики, так что извини. Тем не менее, повеселись. Чайлд отчетливо розовеет, когда видит Итэра, затем выдавливает неубедительную фальшивую улыбку. Обычно у него это получается намного лучше. — О, привет, Итэр, очень извиняюсь, не знал, что ты здесь. Он замолкает, но не делает никаких движений, чтобы уйти, бесцельно глядя в сторону Скарамуччи, хотя тот не может быть уверен, что он вообще его видит. На его щеке блестки, а он еще даже не вышел из дома, просто глупая и безвкусная вещь, которая, по мнению Чайлда, ему идет. Беспорядочное нанесение ни в малейшей степени не является милым или очаровательным. — Чайлд, убирайся. Он моргает несколько раз, возвращаясь на Землю. — Прости, прости! Передай как-нибудь от меня привет Люми, ладно, Итэр? Вам, ребята, спокойной ночи, может быть, в следующий раз, Мучча. Дверь со щелчком закрывается, и на мгновение никто не двигается. Затем Итэр через шорты проводит ладонью по члену Скарамуччи, уже болезненно твердому за рекордно короткое время. — Заткнись. — Я ничего не говорил. Хочешь еще? Ему известно, что такое милосердие. — Да, пожалуйста.___
Оглядываясь назад, возможно, несправедливо так опрометчиво лишать Итэра титула идеального секс-партнера; конечно, он открыл свой сучий рот, когда ему абсолютно не следовало этого делать, но ему удалось не сказать об этом ни единого гребаного слова до конца той ночи, даже игнорируя то, как безжалостно красное лицо Скарамуччи оставалось таким все это чертово время. Он очень старается полностью стереть воспоминания о той ночи (если не считать отличного секса), не думать о своем предательском теле, или о Чайлде, или о его… неприятном выборе одежды. Пока не получается. — Итак, как думаешь, когда он пригласит тебя на свидание? Может, было бы лучше, если бы у Скарамуччи не было таких ужасных друзей. — Надеюсь, никогда. Этот сексуальный вредитель не смог бы справиться со свиданием, даже если бы пришел с поясом верности. Предполагалось, что прийти к Моне, чтобы снять коллаборацию макияжа в тикток, было идеальным планом; Мона получит возможность насладиться повышением просмотров от подписчиков Скарамуччи, а Скарамучча сможет на некоторое время сбежать из своего дома, таким образом избегая столкновений с людьми, которых он не хотел видеть или разговаривать с ними. Вместо этого он метафорически и физически пойман в ловушку, пока она красит его лицо и засыпает бессмысленными вопросами. — Я не слышу, чтобы ты сказал, что не хочешь, чтобы он приглашал тебя на свидание. Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все, что угодно; я веду раздел «Тетя в агонии» в нашей университетской газете. — Как ты думаешь, какой сейчас год? — бормочет он. Она берет его за подбородок и заставляет посмотреть на нее. — Открой мне свою душу, и я угадаю ответы, — с кольцевой лампой позади нее это выглядит почти убедительно. — Я еще и составляю гороскопы. Если беспокоишься о вашей астрологической совместимости, я с удовольствием проверю звезды для вас, если пообещаешь купить наш следующий номер. Он отбрасывает ее руку. Такими темпами он будет выглядеть взбешенным на всех их видео. — Звезды — это чушь собачья, почему меня должно волновать, что они скажут? Тон Моны остается ровным, даже когда она выпаливает с ненужной силой: — Я просто говорю, что с приготовленными завтраками, свиданиями в боулинге и тем, что он нес тебя в гору, я ожидаю приглашения на свадьбу со дня на день. — Как я уже сказал, каждую ночь в его постели другой человек. Забавный способ показать, что он, возможно, хотел бы быть в отношениях, не так ли? — он вонзает ногти в бедро, прежде чем мысль о том, чтобы быть с Чайлдом, поселяется у него в голове. — Я имею в виду, что он, ты знаешь… — Сексуально зависимый? — Ладно, давай начнем с этого. Я хочу сказать, что все, что он делает для тебя, романтично, хочешь ты это принять или нет, и для такого человека, как он, это должно быть очень важно, — она выглядит такой невыносимо довольной собой, что у Скарамуччи чешутся руки, а рот наполняется ядом. — О, видеть мир твоими глазами, Мона Мегистус, где все просто встает на свои места, как говорят твои глупые маленькие звезды. Какая романтичная сказка, неудержимый факбой встречает непоколебимую эмо суку и они превращаются в нормальных людей, наслаждающихся прекрасным домашним блаженством. Ты хочешь, чтобы я признался тебе, что хочу, чтобы он сбил меня с ног, а потом драл до тех пор, пока я не заплачу? Потому что этого не произойдет, — даже если бы я этого хотел, оставляет он недосказанным. Мона улыбается, как будто все равно услышала. — Ясно, ясно. Ты расстроен, что он не затащил тебя в постель. Он решительно не отвечает. Мона брызгает ему чем-то прямо в лицо, заставляя его сплюнуть и бесполезно махать руками. Он собирается в отместку сделать ей образ из хоррора, просто, блять, ждите. — Захлопнись. — Нет, нет, я понимаю. Я, честно говоря, думала, что мы проходим здесь через неловкий конвейер «от друзей с привилегиями к возлюбленным», но это гораздо более пикантно. Он здесь борется со своими низменными инстинктами, чтобы быть джентльменом для тебя, а ты просто хочешь, чтобы он делал то, что у него получается лучше всего. Ты должен признать, что это забавно, — говорит она, тактично снимая свой телефон со штатива, чтобы сделать несколько снимков готового образа крупным планом — импровизированный щит против сильного желания Скарамуччи задушить ее. Лучше бы им преодолеть миллион просмотров. Игнорируя мерзкую ауру, которую Скарамучча излучает с утроенной интенсивностью, Мона продолжает: — Почему бы тебе просто не дать ему понять, что ты заинтересован? Ты так хорошо отталкиваешь людей, что он, наверное, думает, что ты откусишь ему член, если он достанет его. Не уверена, почему он думает, что старомодные ухаживания помогут, учитывая, что это ты, но я уважаю его усилия. — Напомни мне еще раз, когда я спрашивал твое гребаное мнение, — говорит он, доставая свой телефон, чтобы посмотреть на свое отражение. Его лицо превратилось в ночное небо, усеянное блестящими звездами и клубящимися туманностями, классический образ прекрасной Моны. — Кстати, твоя симметрия все еще мусор. — Спасибо за вашу совершенно неуместную критику, — она мило улыбается, совершенно невозмутимая, черт бы ее побрал. Она бросает ему чистую кисточку. — Теперь ты. Им удается избегать любых неудобных тем, поскольку Скарамучча берет бразды правления в свои руки, позволяя ей жаловаться на отсутствие вовлеченности и на то, как сильно она хочет спонсорства и одновременно ненавидит социальные сети, на все это он может кивать и поддерживать, ему не хочется называть ее плаксивой неудачницей в любом случае. Она этого заслуживает, ясно? Обычно макияж — это безопасное убежище Скарамуччи, где ему не нужно думать ни о чем, кроме того, чтобы линии были прямыми и растушевывались до совершенства. Это было его любимым отвлечением, когда слова матери без конца крутились у него в голове или когда ожидание переезда из ее дома казалось слишком долгим, чтобы страдать в полном одиночестве. Его лучшая и самая последовательная стратегия — пасть перед лицом проклятого Чайлда и неспособности Скарамуччи составить о нем мнение. Если быть честным с самим собой, а Скарамучча ненавидит быть честным, он действительно наслаждается вниманием Чайлда. Мог бы выдержать даже больше этого. Но он знает, что он слишком колючий засранец, чтобы быть в состоянии сблизиться с кем-либо, да и свидания явно тоже не для Чайлда. На самом деле его это вполне устраивает. Но он действительно расстроился, когда Чайлд сбежал от него на днях. Он просто возбужден? Неужели он действительно просто зациклился на мысли о том, что Чайлд, возможно, не захочет заниматься с ним сексом, и это поглощает все его мысли? Блять, он сам себя раздражает. В любом случае ему лучше не идти по этому пути, в конце концов, он не хочет ЗППП. Пусть Чайлд будет странным и неуклюжим, Скарамучча это перетерпит. Он всегда терпит. Позже, когда Мона нарезает их пиццу в духовке (ее выбор, не его), его телефон загорается, сообщая ему, что Чайлд ответил на его истории в Инстаграме — пару бэкстейдж-селфи, которые он сделал с Моной, чтобы побудить своих подписчиков следить за их тиктоком, ожидая полные видео. Вау, ты выглядишь потрясающе! Не смывай мейк, пока не вернешься домой? Я хочу посмотреть! Если тебе несложно кнш! Кстати, Мона тоже хорошо выглядит! Это мило, дружелюбно и совсем без сексуального подтекста. Скарамучча не может отрицать, насколько он разочарован. Ладно, нахер это, да, Мона права: он хочет, чтобы Чайлд закинул ноги Скарамуччи себе на плечи и заставил его кричать его имя всю ночь. Он устал от этой банальной слащавости и Чайлда, что просит у него разрешения просто посмотреть с уважением. Его здравый смысл полностью испарился, и он был соблазнен на темную сторону рыжей шлюхой, которая даже не хочет поступить прилично и уже трахнуть его. Скарамушу придется поднапрячься, если он хочет, чтобы его уничтожили, как он того заслуживает.___
Когда Чайлд в следующий раз стучит через стену и зовет его поиграть в игры, Скарамучча решает, что пришло время пойти на убийство. Он достает свою самую обтягивающую пару джинсов (он рад сократить собственное кровообращение, если это стимулирует Чайлда) и укороченный топ с лицами ахегао. Он быстро красит губы, как вишенка на торте; он чувствует себя ужасно незавершенным без полного макияжа, но времени не хватает, он не хочет, чтобы Чайлд думал, что он не заинтересован в том, чтобы присоединиться к нему, в то время как он очень даже. С другой стороны он не хочет, чтобы тот думал, что он приложил столько усилий только ради него. В любом случае, губы сами по себе довольно убийственны; если Чайлд не захочет трахать его вот так, у него действительно нет надежды. Он направляется в комнату Чайлда с полной уверенностью, что все пойдет по его плану. Он не ожидает увидеть улыбающееся лицо Хацунэ Мику на экране, когда входит в комнату, но Чайлд, кажется, живет, чтобы держать его в напряжении. — Ты знаешь вокалоидов? — спрашивает он, явно желая преподать Скарамучче углубленный урок истории, если тот скажет «нет»; очевидно, Чайлд не понимает, насколько это не соответствует его эстетике спортсмена, или просто ему все равно. Контроллер крепко сжат в руках, а его ахоге практически виляет от предвкушения. Это невыносимо неубедительно, но уголки губ Скарамуччи все равно приподнимаются в улыбке. — Я что, вчера родился? Хотя я еще не играл в эту игру, — это ложь, Скарамучча потратил на Future Tone больше часов, чем хочет признать, но он с радостью позволит Чайлду объяснить ему все, если это утешит его маленькое эго и поможет раскрутить дело. — Ты справишься, это просто ритм-игра, так что ее будет достаточно легко освоить, хотя она не очень щадящая, так, на всякий! Я подумал, что мы могли бы просто сыграть по песне каждый, звучит хорошо? — Только ты заставил бы меня прийти на игру, в которой даже нет кооператива, — говорит он, закатывая глаза, направляясь к Чайлду, что сидит у подножья кровати; он многообещающе оглядывает Скарамуччу с ног до головы, и еще раз с ног до головы для верности. Его взгляд задерживается на его узкой талии, выпуклости бедер. Он надеется, что Чайлд, как и он, задается вопросом, будет ли его член просвечивать сквозь крошечный живот Скарамуччи, когда будет внутри до упора, будет ли его очертание появляться и исчезать, пока он трахает его. Он раздвигает ноги Чайлда и устраивается между ними, пока что держа свою задницу на почтительном расстоянии от промежности Чайлда. Выдав свой лучший взгляд «трахни меня», он вырывает контроллер из рук Чайлда и, дразня, отворачивается, игра теперь занимает его полное, безраздельное внимание. — Надеюсь, здесь есть Ghost Rule. По общему признанию, прошло много времени с тех пор, как Скарамучча в последний раз притрагивался к одной из этих игр, так что ему не нужно слишком стараться, чтобы играть плохо, хотя он старается скулить и фырчать так громко, как только может, каждый раз, когда нарушает комбинацию. Он роняет приставку на пол, когда песня заканчивается, с надменным вздохом: — Я не могу делать комбинации нот. — Ага, для этого требуется немного практики, но я могу показать тебе один трюк, — Чайлд тянется вперед, чтобы схватить приставку, касаясь грудью спины Скарамуччи; у него возникает искушение двинуться дальше, за пределы досягаемости, пока Чайлд полностью не прижмется к нему, но момент проходит слишком быстро, хотя Чайлд сцепляет руки перед Скарамуччей, беря приставку в руки и зажимая ее между руками и ногами Чайлда. Он объясняет, на какие кнопки он наложил ярлыки, но все, на чем Скарамучча может сосредоточиться, — это на том, насколько комично крошечными выглядят контроллеры в его руках, даже когда они вставлены в подставку для захвата; на самом деле ему удается отключиться на протяжении всей песни, думая о том, как эти руки могут ощущаться вокруг его члена или шеи, или этих длинных пальцах, растягивающих его дырочку… — Скара? — …что? — черт, это неловко. — Я спросил, хочешь сыграть World is Mine? Я могу помочь с комбо, если хочешь, — Чайлд уже берет приставку в руки, его собственные пальцы нависают прямо над пальцами Скарамуччи. — Вот так, нормально? О, это более чем нормально, на самом деле его джинсы уже начинают казаться тесными просто при взгляде на руки Чайлда, полностью охватывающие его собственные; он нажимает кнопку, чтобы удержать себя от чрезмерного возбуждения и мольб потрахаться прямо сейчас; честно говоря, он скорее умрет, чем позволит Чайлду узнать, в каком отчаянии он находится. Играть так очень неловко, и он определенно пропускает больше нот, чем раньше, но, верный своему слову, Чайлд справляется со всеми хитрыми комбо. По мере того, как они продолжают, Чайлд переходит от случайного нажатия кнопки для него к тому, чтобы медленно выхватить контроллер из рук Скарамуччи и самому играть песни. Это вполне устраивает Скарамуччу: он снова упирается в грудь Чайлда и устраивается поудобнее, наслаждаясь ощущением, что находится в клетке в его объятиях. Он легонько проводит пальцами по предплечью Чайлда, заставляя его вздрогнуть и провалить комбо. Он тихо цокает языком, и Скарамучча впитывает этот звук. — Могу я спросить тебя кое о чем? — бормочет он, заставляя Чайлда наклонить голову ближе, достаточно близко, чтобы Скарамучча мог прекрасно слышать его сдавленный вдох, когда он толкается задницей прямо тому в промежность. — Твой член когда-нибудь болит из-за всей работы, что ему приходится выполнять каждый день? Они оба наблюдают, как пропущенные ноты заполняют экран, индикатор здоровья стремительно падает, как кровь из мозга Чайлда, как он надеется. — Эээ, н-нет, вообще. Я просто так устроен, понимаешь? — Держу пари, что так оно и есть, — мурлычет Скарамучча, уверенный, что это гребаная ложь, но, тем не менее, ее стоит обдумать. — Значит, ты должен быть готов в любое время, верно? На экране вспыхивает «Игра окончена», когда Чайлд выпускает приставку из рук, и Скарамучча пользуется возможностью развернуться, толкая плечи Чайлда обратно в изножье кровати и сдвигаясь, чтобы обхватить ногами его бедра, крепко потирая их промежности друг о друга и наблюдая, как глаза Чайлда темнеют от желания. Скарамучча, не теряя времени, припадает губами к горлу Чайлда, посасывая и покусывая его шею, сильно смыкая зубы там, где шея встречается с плечом, и упиваясь тем, как дыхание Чайлда становится прерывистым. Он чувствует, как руки Чайлда неловко порхают у него на талии, поэтому он сдвигает бедра и насаживает свою задницу прямо на член Чайлда, довольствуясь собой и чувствуя, как в нем просыпается интерес. Он опирается на плечи Чайлда и дразнит языком мочку его уха, стараясь от души постанывать. Руки Чайлда наконец приземлились на бедра Скарамуччи, когда он начал вцепляться в него, его пальцы почти касались места, где он направляет Скарамуччу, чтобы прыгнуть. Его ягодицы скользят вниз, когда Чайлд толкается вверх, каждый раз идеально синхронно. Скарамучча хотел бы, чтобы на нем было что-нибудь потоньше, чем гребаные джинсы, но желание Чайлда, отчетливо проступающее сквозь его пот, когда Скарамучча оглядывает его, более чем многообещающе, чтобы замотивировать его продолжить. — Поцелуй меня, — стонет Скарамучча, и Чайлд с готовностью подчиняется, проникая языком в рот Скарамуччи со всей скоростью, которую он ожидал от опытного профессионала. Рука на его бедре притягивает его так, что они оказываются грудь к груди, другая зарывается в его волосы и дергает за более длинную прядь на затылке, толкая и притягивая Скарамуччу так, чтобы он оказался именно там, где хочет Чайлд, чтобы глубже погрузиться в его рот. Скарамучча чувствует себя слишком маленьким и жалким, и это его мучительно заводит. Время немного поменяться ролями. Скарамучча отстраняется, скользя вниз по телу Чайлда, чтобы оттянуть его v-образный вырез и выставить сосок на воздух, наблюдая, как он мгновенно твердеет. Но, черт, у Чайлда большие грудные мышцы, он столкнулся практически с настоящей грудью, что еще больше облегчает дело. Он мурлычет, прижимаясь к коже Чайлда, снова и снова проводя языком по его изящному маленькому соску, свободная рука бесстыдно сжимает другую грудь, одержимая восхитительным сочетанием мягкости и упругости. Чайлд явно наслаждается, стонет, как шлюха, которой он и является, и глубже прижимает голову Скарамуччи к своей мягкой груди. Его член сильно прижат к животу Скарамуччи, пульсирует и просачивается сквозь спортивные штаны. — Конечно, на тебе нет нижнего белья, — говорит он, поднимаясь, чтобы глотнуть воздуха, нащупывая края груди, чтобы прижать их друг к другу, создавая небольшую ложбинку, в которую можно вжаться лицом. — Шлюхам это не нужно, не так ли? Чайлд скулит, бесплодно толкаясь в живот Скарамуччи, руки настойчиво потирают его бока вверх и вниз, будто он хочет, чтобы Скарамучча снова начал двигаться. Вместо этого он садится и наслаждается звуком сладчайшего отчаяния, который издает Чайлд; ему приходится немного погладить член, прежде чем потянуться за завязкой на спортивных штанах Чайлда, которые ему не нужно расстегивать, чтобы стянуть, он знает, но ему нравится ощущение — словно он разворачивает подарок, который принадлежит только ему. А потом все становится странным. Рука Чайлда внезапно крепко сжимает его запястье, отводя его от приза, и перекладывает руку на свое бедро, и когда Скарамучча начинает сжимать его, его рука опускает ее до самого пола. — Какого хуя? — Слушай, эээ, ты не возражаешь, если мы немного притормозим? — Чайлд заикается, уставившись в пол, где их руки все еще соединены вместе. Не возражает ли он? Если они притормозят? Чайлд, из всех людей, который все это время не сводил глаз со Скарамуччи, который все еще отвлекающе жесток, хочет притормозить. Он так зол, что готов кричать, он хочет наступить на тупой член Чайлда так же сильно, как хочет, чтобы он был внутри него прямо сейчас. — Почему? — это все, что он может выдавить шепотом. — Гм, — Чайлд смотрит на него, лицо его горит красным. Он выглядит напуганным, как ему и положено. — Я, эм, я хотел сказать тебе, что ты мне нравишься. В этом самом плане. Я знаю, как это звучит в моих устах, но я обещаю, что не издеваюсь над тобой, — он сжимает руку Скарамуччи. — Это, эм, на самом деле, именно поэтому я не трахаю тебя, понимаешь? Мучча? Нет, он вообще не понимает. Неужели это происходит на самом деле? Яйца Скарамуччи сейчас съежатся так сильно, что он их потеряет. Чайлд выглядит так, словно вот-вот заплачет, а Скарамучча и сам чувствует себя довольно близко к этому. — Я думал, романтика и секс идут рука об руку, — или член об руку, пожалуйста, боже, пусть хотя бы так. Брови Чайлда в замешательстве приподнимаются. — Нет, не для меня. Стоп, он говорит, что они не могут трахаться, если Чайлд в него влюблен? Это противоречит кодексу чести факбоев или что-то в этом роде? Скарамучча сейчас взорвется. Напряженно, с болью он заставляет себя двигаться и поднимается на ноги. — Я должен… разобраться с этим, — говорит он ошеломленно, неопределенно указывая на свою промежность, направляясь к двери. Он не знает, сказал ли что-нибудь Чайлд. Он доводит себя до смутного оргазма в душе, думая о том, как член Чайлда прижимается к его животу, затем вспоминает все остальное и борется с желанием ударить кулаком в дверь и заплакать. В итоге он сидит на полу в душе и погружается в мелодраму всего этого. Не то чтобы он наполовину не ожидал признания, но это? Он может смириться с тем, что он нравится Чайлду, черт, он понимает, что даже не был бы против встречаться с ним. Но если встречаться с ним означает никогда не заниматься сексом? Он стонет и роняет голову на колени. Как он собирается с этим справиться?___
— Ты мог бы просто сказать ему, что он тебе тоже нравится. Казуха, хотя обычно и является источником знаний и мудрых советов, также может быть невыносимо самодовольным и бесполезным. — Он мне не нравится, — Скарамучча впивается взглядом в пенистый кофе, который Чайлд приготовил для него этим утром. Он даже не знал, что Чайлд умеет пользоваться вспенивателем молока. Чайлд был в режиме хранителя очага с того проклятого дня, убирая дом сверху донизу (с особой тщательностью и вниманием к вещам, которые Скарамучча хранит в их общих помещениях) и прислуживая Скарамучче по рукам и ногам. Честно говоря, он так хорошо не ел с тех пор, как съехал, черт возьми, и возможно, даже раньше. Не так уж плохо иметь мужежену, но из-за этого трудно понять, что ему делать с Чайлдом, если он не может оторвать парня от своей персоны; ему удалось добиться приватного разговора с Казухой только после того, как он, наконец, сказал Чайлду, что он не позавтракал, что побудило Чайлда отправиться в магазин, чтобы заранее приготовить обед. — Хм, если ты уверен. — Оставь загадочную чушь, я достаточно наслушался этого от Моны, — Скарамучча стискивает зубы, глядя прямо на Казуху и проглатывая свою гордость. — Я не знаю, что делать, Казуха. Казуха искренне улыбается ему и кивает, и нервы Скарамуччи немедленно начинают успокаиваться. — Дай ему сначала немного остыть, я думаю, если бы ты попытался быть искренним с ним прямо сейчас, он мог бы загореться. Тогда просто поговори с ним. Я уверен, что вы сможете разобраться в этом и оба получите то, что хотите, если просто все выложите на чистоту. Звучит удручающе просто, настолько прямолинейная вещь, которая могла бы сработать для нормальных людей, но кажется, что все пойдет не так только для Скарамуччи. Но у Казухи такой взгляд, словно он прочитал краткое содержание сюжета перед фильмом и знает, что все будет хорошо. Обычно это раздражает, и всех тошнит от того, что он портит вечер домашнего кино, но прямо сейчас Скарамучче нужна эта уверенность, нужно доверять ему. — Если ты ошибаешься, я лично вышвырну тебя из города. Казуха продолжает улыбаться, ничуть не смущаясь. — Я принимаю пари.___
В итоге проходит еще пара дней, прежде чем Скарамучча обнаруживает, что топчется перед дверью Чайлда, не потому, что он нервничал или не знал, что сказать, ему просто нравилось иметь личного раба, вот и все. Он не совсем уверен, как это будет происходить, но если Казуха говорит, что все, что им нужно сделать, это поговорить, что ж, Чайлд, по крайней мере, умеет разговаривать. Чайлд также очень хорошо умеет удивлять. — Ох, извини, на самом деле у меня дедлайн примерно через десять часов, и я собираюсь не спать всю ночь, пытаясь закончить, ты не возражаешь, если мы поговорим завтра? Он выглядит соответствующим образом виновато, и Скарамучча знает, что Чайлд не стал бы прикладывать столько усилий к учебе, если бы на кону не стояла его жизнь, так что все это очень разумно до того, что у него зудит кожа, потому что он знает, что не может злиться из-за этого. Он не может превратить Чайлда в такого инициативного ученика, которому не пришлось бы работать всю ночь напролет, скорее ад замерзнет. Так что он не может злиться, но блять, он очень зол. Чайлд, кажется, тоже это чувствует, открывая дверь шире. — Ты можешь войти и позависать со мной, если хочешь и если тебе больше нечем заняться. На самом деле, мне бы не помешала компания, — вздыхает он, проводя рукой по волосам, уже выглядя довольно потрепанным. Скарамучча бы посмеялся, но он был в таком положении достаточно раз, чтобы точно знать, насколько это дерьмово. — Хотя не могу обещать, что не буду ворчать, мне пришлось отложить все ради этого. О, это значит, что я не смогу приготовить ужин, извини. Если будешь заказывать еду, можешь и мне принести что-нибудь тоже? Разумеется, я верну тебе деньги. Скарамучча действительно хочет быть сукой, накричать на него за то, что он еще раз вызвал это неловкое неразрешенное чувство, даже если Скарамучча и был тем, кто увязался за ним изначально. Чайлд тоже выглядит очень грустным. Этот жалкий взгляд, который обычно вызывает у Скарамуччи желание пнуть его, пока он лежит, но сейчас вместо этого просто выводит из себя. Он просто хочет вернуться к нормальной жизни, мать его. — Конечно, я еще возьму тебе энергетик, — он ловит себя на том, что говорит. Вся эта ситуация заставляет его действовать, им лучше разобраться с этим завтра. Чайлд издает смешок. — Да, мне и правда это нужно. По пути вниз по лестнице Скарамучче приходит в голову странная мысль, настолько не свойственная его характеру, что ему, вероятно, следовало бы разделиться на части. Когда он был ребенком, его любимым блюдом для утешения было чазуке, блюдо настолько простое, что его могла приготовить даже его мать — кулинарная катастрофа. Может, это будет немного банально для вкусов Чайлда, но он знает, что тот ценит домашнюю еду гораздо больше, чем еду на вынос, плюс продукты можно легко достать, обойдясь без похода в местный азиатский магазин, при условии, что Скарамучча еще и пороется в своих запасах ностальгического зелёного чая. Это отвратительно по-домашнему, думает он, надевая пальто и отправляясь за ингредиентами. Казуха так этого не оставит. Он говорит себе, что это не должно ничего значить, что это просто то, что сделал бы друг, и все это звучит пусто, пусто, пусто, потому что Скарамучча — ужасный друг, который никогда не делал и не сделал бы этого ни для кого раньше. Если бы он смог поговорить с Чайлдом сегодня, этого бы не случилось, может быть, возможно. Блять, он ненавидит это. Казуха проплывает мимо, пока он на кухне, выглядя довольным, но мудро не говоря ничего провокационного; вместо этого он заводит разговор о блюдах, которые навевают еще больше тоски по дому, и они решают попробовать приготовить еще несколько вместе. В целом, Скарамучча чувствует себя намного спокойнее к тому времени, когда покидает кухню, чем когда входил, глубокие тарелки осторожно балансируют в перчатках для духовки. — Эй, отличник, принес тебе поесть, — кричит он, пинком распахивая дверь, когда Чайлд не отвечает сразу. Честно говоря, все эти поцелуи в задницу от Чайлда последние несколько дней, а теперь у него даже не хватает порядочности открыть для него дверь. Что вполне объяснимо, потому что Чайлда здесь даже нет. Хм. Скарамучча ставит миски на стол и думает, что, может быть, он просто вышел подышать свежим воздухом или, может быть, покурить. Окно находится прямо за письменным столом, который выглядит так, будто на него только что вывалились раздаточные материалы за целый семестр, поэтому Скарамучча отказывается от него и бегом спускается вниз, чтобы высунуть голову из парадной двери. О, вот и он. Прямо в конце улицы. С языком в глотке какой-то девчонки. Это не разбитое сердце, говорит он себе. Прерывистый, отвратительный звук, который вырывается из его горла, — это не разбитое сердце, и не энергетик, который он швыряет на землю. Не потому, что он расстроен, он убегает обратно внутрь, как трус, когда видит, как Чайлд поворачивает голову. Он не рыдает в подушку, как подросток, потому что чувствует себя преданным, но он позволяет Казухе войти и гладить его по волосам, пока не отключается.___
Скарамучча не выходит из своей комнаты в течение следующих двух дней. Он знает, что это мелодраматично и неубедительно, и что даже бесконечное терпение Казухи иссякнет, если ему придется постоянно проверять, чисто ли на горизонте, чтобы Скарамучча мог сходить в ванную, не столкнувшись с Чайлдом. С Чайлдом, который стучит в его дверь примерно раз в час, даже посреди ночи. Скарамучче повезло, что его тикток с Моной залетел; лайкать комментарии часами подряд — это примерно тот уровень, на котором он сейчас находится. Он думает, что ему нужно позвонить Итэру. Хороший трах действительно все исправит, а он ничего не делал с тех пор, как на днях устроил великую депрессию. Прекрасно, что Итэр не заставляет его сердце делать глупые вещи. Боже, его сердце, Скарамучча теперь даже не знает, кто он такой. Казуха просовывает голову в дверь: — Только что ушел на лекцию, если хочешь перекусить. Он приготовил для тебя онигири, и они даже выглядят не так уж плохо. — Ты можешь сделать мне тосты? — спрашивает он в свою подушку. — Нет. — Ох. Он чувствует, как кровать прогибается, когда Казуха садится на край, поглаживая его по спине, что было бы покровительственно, если бы это делал кто-то другой, но не Казуха. — Я думал, мы договорились, что вы поговорите друг с другом. — Это в прошлом, — говорит он подушке. — Послушай, Куни, я знаю, что чувства сложны, и ты предпочел бы просто притвориться, что у тебя их нет, но тебе нужно быть честным с самим собой, хотя бы в этот раз. Ты знаешь, почему ты расстроен, и знаешь, что тебе нужно сделать, чтобы это исправить. Он знает, и он ненавидит это, и он предпочел бы остаться прямо здесь и никогда больше не встречаться ни с самим собой, ни с кем другим, вечный одинокий отшельник. Но он будет скучать по Чайлду. Ему будет не хватать его мании, его тепла, всего того, что он делает, что Скарамучча скорее умрет, чем попытается также. — Что, если я не смогу это исправить? — Я не думаю, что Чайлд позволит этому случиться. Но почему бы тебе не взять и не позволить ему самому сказать тебе это. Скарамучча громко шмыгает носом и трется лицом о подушку; он точно знает, как выглядит, когда садится лицом к Казухе, — беспорядок внутри и снаружи. Казуха ухмыляется и хлопает его по спине.___
Определенно есть менее неловкий способ пройти через это, какое-то краткое, осмысленное изложение его чувств (фу), которое он может просто сбросить на Чайлда, как только он откроет дверь, и тогда Чайлд скажет именно то, что он хочет услышать, собьет его с ног и будет втрахивать в матрас. Он получит все это, если, конечно, когда-нибудь постучится в дверь. Дюжина вступительных строк пронеслась у него в голове, пока он стоял здесь, и каждая из них вылетала быстрее предыдущей, заставляя его с растущим разочарованием вцепляться руками в волосы. Гребаный Казуха с его «просто выскажись», как будто это самая простая вещь в мире. Он слышит движение внутри комнаты, и внезапный страх, что Чайлд выйдет и обнаружит его просто стоящим тут, пугает его так сильно, что он стучит в дверь, прежде чем успевает даже подумать о том, чтобы убежать. Дверь распахивается, и его самобичевание резко обрывается, Скарамучча на мгновение теряет дар речи по причинам, отличным от отсутствия подготовки. — Блять, что с тобой? — выпаливает он, и все напрочь вылетает у него из головы. Чайлд смотрит на него широко раскрытыми, устрашающе мертвыми глазами; на самом деле он выглядит мертвым, куда ни посмотри, под глазами у него драматические темные круги, как будто он не спал неделями, а не несколько дней максимум, его рука слегка дрожит, когда он проводит ею по волосам. По волосам, которые, кстати, кажется, полностью поседели. Скарамучча впивается ногтями в ладонь, пытаясь проснуться, но нет, ничто не меняет сцену перед ним, Чайлд выглядит так, словно из него буквально высосали весь цвет. — Я не знаю, — говорит Чайлд, выглядя измученным. — Мне жаль. Я не знаю, как я причинил тебе столько боли, и я так много думал о том, как все исправить, но я не… — Нет, нет, не это, — Скарамучча не может удержаться от насмешки, что бы с ними ни происходило, сейчас это самое далекое от его мыслей. — Типо, физически, что с тобой, блять, случилось? — Что? — теперь Чайлд просто выглядит растерянным, что вообще-то должно быть ролью Скарамуччи прямо сейчас. — Это только потому, что я ничего не ел? С того самого дня. — Это совершенно ненормально, когда твои волосы становятся белыми, потому что ты пропустил несколько приемов пищи, и ты это знаешь. А теперь расскажи мне, что, черт возьми, ты натворил. Лоб Чайлда нахмурен, когда он полностью открывает дверь и жестом приглашает Скарамуччу войти. Он расхаживает по комнате, в то время как Чайлд падает на кровать, наблюдая за Скарамуччей, как за любопытным животным, которое может выцарапать ему глаза, если его потревожить; это справедливая оценка, учитывая, насколько безумным сейчас чувствует себя Скарамучча. Почему Чайлд смотрит на него с таким недоумением, когда именно он выглядит так, словно может упасть замертво в любой момент? — Блять, лучше бы тебе начать объяснять, — Скарамучча огрызается. Может быть, так это стесненное чувство в груди пройдет. — Во-первых, ты не… ты не шутишь надо мной, не так ли? — Лучше тебе не шутить надо мной! Я, блять… Ты пугаешь меня, Тарталья. Ты в порядке? Чайлд смотрит на него долгое-долгое мгновение, затем издает короткий смешок, качая головой. — Я не верю, — бормочет он себе под нос, глядя на Скарамуччу так, словно видит его в первый раз. — Очевидно, я глуп, но я никогда не думал, что ты тоже. Он без колебаний дает ему пощечину, чертова наглость этого человека смеяться над ним, когда его сердце сжимается от беспокойства за него, за другого человека, возможно, впервые в жизни. — Чего я не знаю, что так пиздецки смешно, а? Выкладывай. Все. Чайлд берет руку, которой его только что ударили, и потирает ее тыльной стороной обоих больших пальцев. Он делает небольшой вдох и выдох и смотрит на него, на этот раз совершенно серьезно. — Скарамучча, когда я говорю о сексе, как о еде, это потому, что для меня оно так и есть. Не шучу, я на самом деле сексуальный демон. Суккуб. О, и правда это смешно. Настолько смешно, что он не может удержаться, чтобы не откинуть голову назад и не расхохотаться всей грудью, слезы брызгают на невозмутимое лицо Чайлда. Боже, и он действительно беспокоился об этой дряни, об этом абсолютном бессердечном ублюдке, который все равно предпочел бы пошутить, чем дать ему честный ответ. Трудно делать что-то еще, кроме как смеяться, смеяться, смеяться. Он смеется до тех пор, пока Чайлд не хватает его за лицо и не смыкает их рты. Раньше Чайлд целовался так, словно хотел показать Скарамучче, как хорошо он может доставлять удовольствие. Теперь он целуется так, как будто Скарамучча — это запоздалая мысль, заставляющая его задыхаться от безжалостного проникновения его языка в каждую маленькую щелочку, отчего он загорается изнутри. Он притягивает Скарамуччу к себе на колени, поглаживая его член, который с пугающей скоростью встает. Это напряженно и по-другому, и Скарамучча не может до конца поверить, как сильно ему нравится чувствовать себя поглощенным. Слишком быстро Чайлд жалобно отстраняется без разрешения Скарамуччи. Затем он замечает. — Секс — это пища для тебя, — выдыхает он, любуясь цветом, вернувшимся к лицу Чайлда, и его ярким-ярким волосам, таким агрессивно-рыжим, какими он их знает. Его крепко обнимают, прежде чем он успевает придумать, что сказать, Чайлд утыкается лицом в плечо Скарамуччи. Скарамучча протягивает руку, чтобы пригладить волосы, убеждая себя, что теперь они действительно вернулись в норму. Для птичьего гнезда они на удивление мягкие, со странным завитком, который он может намотать на палец и наблюдать, как он возвращается на место, когда отпускает его. Это все, что он когда-либо себе представлял. — Я действительно думал, что ты знаешь, — шепчет Чайлд, сжимая его крепче, как будто боится, что Скарамучча может исчезнуть. — Прости, я был таким мудаком, я даже не могу представить, каким преданным ты чувствовал себя на днях. Он резко отстраняется, кладя руки прямо на плечи Скарамуччи, смертельно серьезный. — Между прочим, это был перекус, не более того. У меня просто был этот тупой дедлайн, и я уже устал, и думал, что не справлюсь с ним, если не восполню энергию. Даже если бы ты не появился, все бы кончилось лишь небольшими поцелуями. Это все, что мне было нужно. Просто перекус. Боже, он хочет все по полной программе, хочет быть ужином из трех блюд для Чайлда. Он бы дал ему все, что бы тот ни попросил в ту ночь, да и в любую другую, он бы позаботился о том, чтобы Чайлд насытился им. Если бы он попросил. Скарамучча хмурится, кладя на лицо Чайлда руку, к которой тот немедленно льнет, закрыв глаза. — Почему ты никогда не питался мной? Лицо Чайлда искажается. — Именно поэтому. Я не… я не хочу, чтобы ты думал, что я вижу в тебе просто еду. — Разве для тебя это не то же самое? — Нет! Нет, на самом деле нет. Я думаю, технически, я бы все еще питался тобой, но не потому, что должен. Я хочу, черт возьми, я хочу заняться с тобой любовью, как бы слащаво это ни звучало. Ты особенный… — Ладно, ладно, — перебивает Скарамучча, прежде чем его лицо вспыхивает. — Итак, ты решил, что нам нужно пройти через все ухаживания, прежде чем мы сможем переспать, на случай, если я подумаю, что ты просто ненасытный демон похоти, которым, кстати, ты и являешься. Ты случайно не собирался подарить нам кольца обещания? Чрезмерно серьезное, незнакомое выражение на лице Чайлда исчезает, когда он издает смешок, сразу после чего надувается. — Это звучит очень глупо, когда ты так говоришь. Мне показалось, что это действительно важное различие, хорошо! Это не похоже на… Скарамучча притягивает его для поцелуя, прежде чем он сможет опозориться еще больше, большой идиот. Его идиот. Он обнаруживает, что улыбается Чайлду в губы, открывает рот и приглашает его внутрь, чтобы исследовать. Не так настойчиво, как сейчас, Чайлд не торопится двигаться глубже и дает Скарамучче возможность отплатить ему тем же. Он скорее умрет, чем признает, что Чайлд был прав в своей непостижимой логике, но это скорее похоже на любовь, чем на ненасытность, и Скарамучча наконец-то понимает, что он действительно хотел и того, и другого с самого начала. Скарамучча отрывается, чтобы продвинуться дальше по кровати, раздвигает ноги и смотрит на Чайлда снизу вверх со своим лучшим умоляющим выражением лица. На данный момент он сыт романтикой по горло. — Займись со мной любовью, съешь меня, мне все равно, мне просто нужно, чтобы ты трахнул меня. Чайлд на мгновение выглядит удивленным сменой настроения, но ему не нужно много времени, чтобы его взгляд потемнел, а на лице появилась хитрая улыбка. Он кладет руку на бедро Скарамуччи, сжимая его с нежной целеустремленностью. — Ты уверен в этом, человечишка? Скарамучча обнажает шею. — Делай что хочешь, демон. Чайлд в мгновение ока оказывается на нем, прижимая его прямо к спинке кровати и просовывая бедро между ног Скарамуччи. Он облизывает длинную полосу, идущую вверх по обнаженному столбику шеи, прежде чем спуститься обратно, посасывая и покусывая места, где вскоре наверняка будет цепочка засосов. Скарамучча тем временем без колебаний расстегивает рубашку Чайлда, прижимая руки к упругому прессу и не испытывая ни капли стыда, тратя свое чертово время на то, чтобы пощупать и сжать каждый дюйм торса Чайлда. Слишком скоро Чайлд садится на пятки, его грудь восхитительно вздымается; Скарамучча с нежностью вспоминает вкус его груди и клянется вернуть ее в рот до конца ночи, но его взгляд быстро опускается на бугор в штанах Чайлда, и теперь его рот наполняется слюной по совершенно другой причине. Его руки дергаются, тянутся вперед сами по себе, хотя он не успевает далеко зайти, прежде чем Чайлд хватает его за затылок и заставляет придвинуться ближе к своей выпуклости; ему повезло, что он не выколол себе чертов глаз по пути. Он поднимает взгляд, пытаясь выглядеть раздраженным грубым обращением, несмотря на бешено колотящееся сердце, но злобная ухмылка на лице Чайлда заставляет любые протесты застрять у него в горле. — Тебе очень нравилось называть меня шлюхой раньше, не так ли? — он напевает, стягивая штаны на бедра, пока Скарамучча пытается сдержать стон: — Но только посмотри, как сильно ты этого хочешь, — и теперь он действительно скулит, когда его лицо прижимается прямо к промежности Чайлда, бессильный сопротивляться жесткой хватке на его волосах. Не то чтобы Скарамучча хотел быть сейчас где-нибудь в другом месте. Он стонет, приоткрыв рот, утыкаясь носом в член, которого он так долго жаждал, не обращая внимания на тонкую ткань, которая все еще отделяет его от него. Материал темнеет от слюны Скарамуччи, когда он припадает ртом к его яйцам, наслаждаясь жаром, который распространяется по всему его лицу, бесстыдно пыхтя, в то время как Чайлд мрачно смеется над головой. — Это лучше, чем я думал, думаю, быть шлюхой тебе тоже подходит, м? Он не знал, что в Чайлде есть это, не знал, что он способен быть кем-то иным, кроме как совершенно милым, но, боже, это сводит его с ума. Рука хватает его за задницу, грубо сминая ее, когда он поднимается, чтобы обхватить губами головку, благоговейно слизывая растущее темное пятно предэякулята и представляя, что может попробовать его на вкус. — Скажи мне, как сильно ты этого хочешь, шлюха. Скарамучча неохотно отстраняется, но предупреждающий шлепок по заднице уговаривает его отстраниться. — Пожалуйста, — стонет он, как только его губы соскальзывают. — Пожалуйста, позволь мне попробовать тебя, — внезапно кажется, что это ему нужно, чтобы выжить. Чайлд ухмыляется ему сверху вниз с безудержным восторгом от его отчаяния, его рот все еще приоткрыт над его членом, как у собаки, которой приказали ждать, дрожа от предвкушения. — Я думаю, ты это заслужил, особенно после того, как ты хотел этого в прошлый раз, — смеется он, дразня пальцами свой пояс. Скарамучча протягивает руку, крошечные ручки ложатся на руку Чайлда, и они вместе тянут его вниз. — Надеюсь, ты не ожидал чего-то более управляемого, — Чайлд ухмыляется, явно упиваясь восторженным, слегка испуганным взглядом Скарамуччи. Он задается вопросом, питается ли он этим тоже, или это просто его личная странность; честно говоря, ему есть чем гордиться. — Ты сломаешь меня, — выдыхает Скарамучча, дрожа от желания. Чайлд улыбается во все зубы. — Ага. Скарамучча не может не восхищаться уверенностью в его голосе; даже с большими руками Чайлда для этого потребуется несколько пальцев. Однако сначала ему нужно слизать весь предэякулят, что сочится из этой внушительной, пульсирующей головки, даже если его челюсть болит от одной только мысли. Чайлд быстро запускает пальцы обратно в волосы Скарамуччи, пока тот берет в рот, смакуя соленый вкус и размазывая его внутри, когда берет глубже; он давится, когда Чайлд внезапно тянет его вперед, не забывая дышать через нос, прежде чем заглатывать. — Да ладно, твой рот не такой уж и маленький, уверен, — он смотрит на него сверху вниз с усмешкой, взгляд настолько непривычный для Чайлда, что заставляет Скарамуччу трепетать. — Подумай о том, как сильно ты этого хочешь. Боже, ведь он действительно этого хочет, хочет больше, чем возможности легко дышать, так сильно хотел с того самого дня, и теперь он получил это, и это так горячо, тяжело и восхитительно, как он себе и представлял, и будь он проклят, если не сделает все так, как хотел. Он подавляет рвотный рефлекс и набирает в рот побольше слюны, чтобы проскользнуть глубже; к тому времени, как он чувствует жесткие волосы у носа, у него кружится голова, и он уверен, что упадет в обморок еще до того, как сможет приступить к главному. Затем он чувствует, как пальцы Чайлда скользят по выпуклости на его горле, прижимаются к щеке. Большой палец нежно поглаживает ее, так нежно, что ему хочется плакать. — Хороший мальчик, — выдыхает Чайлд, и если бы они уже не были на кровати, Скарамучча бы согнулся от похвалы. — Я собираюсь двигаться, готов? Как будто он когда-либо мог быть готов, все равно хватается за бедра Чайлда; то ли для того, чтобы притянуть его ближе, то ли просто для того, чтобы смочь удержаться на ногах, он не совсем уверен. Оказывается, иметь что-то, за что можно было бы ухватиться, было одной из его лучших идей, слезы наворачиваются на глаза, как только Чайлд грубо толкается, задавая неудобно быстрый темп. Несмотря на все его сладкие слова, Скарамучча не ожидал, что Чайлд окажется таким жестким любовником, он поднимает глаза и дрожит от пристального внимания на его лице; он не может отрицать, каково это, когда его рот используют как дырку для траха, взад-вперед, взад-вперед, словно нет никакой возможности что он не сможет этого вынести. Он продолжает двигать языком вверх и вниз по нижней стороне члена, пока тот снова и снова ударяется о заднюю стенку его горла. Бедра Чайлда один раз дергаются, и он отстраняется полностью; Скарамучча так потрясен внезапным притоком воздуха в легкие, что почти не готов к выстрелу спермы, направленному прямо ему в лицо, и приоткрывает рот как раз вовремя, чтобы поймать несколько толстых капель. Он собирает остатки на пальцы и страстно смотрит парню в глаза, слизывая все. — Я мог бы все проглотить, — говорит он так надменно, как только может, в то время как его горло все еще саднит. Чайлд только усмехается. — Тогда в следующий раз. — И не придумывай никаких глупых отмазок насчет того, чтобы не входить в меня, — Скарамучча прищуривает глаза, — если ты вообще готов к этому после того, как так быстро кончил. — О, не беспокойся о моей выносливости, — говорит Чайлд с ухмылкой; он кивает вниз и, конечно же, он уже твердый и выглядит таким же внушительным. Он вообще падал? — Вот, мы можем подготовить тебя тем временем. Без всякого предупреждения Чайлд хватает его за лодыжки и с силой оттаскивает от спинки кровати, укладывая на спину. Он маневрирует Скарамуччей, как куклой, сбрасывает с него одежду и закидывает ноги на свои плечи, оставляя его неэлегантно болтаться, его рукам негде найти опору, а его задница обнажена прямо перед лицом Чайлда, поддерживаемая только рукой Чайлда на его пояснице. Чайлд легонько дует на его дырочку, оставляя ее сжиматься вокруг ничего, ублюдок. — Ты такой хороший для меня, малыш, — шепчет он, дыхание щекочет, и Скарамучча начинает скулить, а руки шарят по простыням под ним, пытаясь найти хоть что-нибудь, чтобы успокоиться. — Я заставлю тебя тоже чувствовать себя очень хорошо. — Тогда сделай это уже, — Скарамучча хнычет, пытаясь придвинуть свою задницу ближе, но ему не хватает основной силы, и он бесполезно извивается в хватке Чайлда. — Только потому, что ты был таким послушным, — говорит он, прижимая язык к его входу и очень медленно облизывая его. Скарамучча старается держать ноги раздвинутыми, старается быть хорошим, но когда язык проскальзывает внутрь, невозможно не обхватить бедрами голову Чайлда; то, как Чайлд даже не останавливается в своем исследовании, говорит ему, что это не было наказуемым преступлением. Влажный, хлюпающий звук, когда губы Чайлда сжимаются вокруг него, заставляет его пальцы на ногах поджиматься — это так ужасно, объективно отвратительно, но так, так хорошо. Чайлд вежливо уговаривает его немного расслабить ноги, чтобы он мог немного отстраниться, и припадает скромным маленьким поцелуем к его дырочке, как будто только что не осквернял ее своим языком. Он ластится щекой к дрожащему бедру Скарамуччи и гладит бледную кожу, сжимая и слегка похлопывая его по другой ноге, удовлетворенно вздыхая от ряби, танцующей по его телу. Скарамучча неловко ерзает, эта поза действительно начинает сказываться на его шее. — Чайлд, ты можешь… — он прерывается со вздохом, когда Чайлд без предупреждения просовывает один палец до самой костяшки, угол позволяет ему погрузиться чертовски глубоко, точно соответствуя всем фантазиям Скарамуччи об этих длинных пальцах. Скольжение было настолько легким, что он чувствует, что уже готов к следующему, хотя и понимает, что не слышал характерного щелчка открывающейся крышки, что даже не вздрогнул от холодного ощущения смазки. Не может быть, это…? Его мысли, должно быть, отразились на его лице, поскольку Чайлд расплылся в очередной маниакальной ухмылке. — Это то, для чего я создан, Скара. Все, что ты можешь придумать, чтобы сделать этот секс лучшим в твоей жизни, я могу осуществить. Глаза Скарамуччи закатываются при этой мысли; им придется трахаться так много раз, чтобы тщательно проверить это утверждение. Он не может ждать. Чайлд грациозно опускает его обратно на кровать, но оставляет его ноги свисающими с плеч, просовывает еще один палец и растягивает Скарамуччу на манер ножниц. Тот теряет терпение из-за осторожного темпа, изо всех сил насаживаясь на пальцы Чайлда. — Еще, — рычит он, глядя так свирепо, как только может из этой недостойной позы. Чайлд хихикает и вводит третий палец, как его просили, его большой палец обводит край его растянутой дырочки; Скарамучча издает хриплый стон, бездумно кивая в знак одобрения. — Думаешь, ты готов, малыш? — Чайлд шепчет ему на ухо, Скарамучча в ответ сжимается вокруг его пальцев. Наконец-то, наконец-то он может получить то, чего так долго ждал. Он переводит взгляд с одного на другого, разглядывая член Чайлда, когда тот опускает его рядом с собственной истекающей твердостью Скарамуччи, стараясь не терять самообладания, когда понимает, что он достает до его живота. — Может, я оседлаю тебя, — говорит он предательски дрогнувшим голосом. Чайлд безмолвно подчиняется, нежно придерживая бедра Скарамуччи, когда переворачивает их. Он осваивается в новой позе и сразу же чувствует себя оправданным в этой перемене, поскольку видит Чайлда ниже себя. Пот блестит в каждой ямке на его теле и подчеркивает каждый греховный изгиб и плоскость. Во всяком случае, он выглядит еще более решительным, чем обычно, мускулы полнее и гордо выделяются. Это то, что происходит, когда он достаточно сыт? Черт, быть суккубом имеет много преимуществ, и Скарамучча хочет знать каждое из них. Он кладет одну руку на пресс Чайлда, устраиваясь поверх его изнывающего члена, другой рукой тянет себя за ягодицу, чтобы попытаться растянуть свою дырочку чуть шире; он ненавидит непреднамеренно тешить эго Чайлда таким образом, но иногда это необходимо, а Чайлд действительно большой во всем. Не то чтобы Скарамучча ожидал чего-то меньшего. Растяжка — это сразу много, балансирование на грани удовольствия и боли, но Скарамучча слишком долго ждал этого, чтобы отступить. Он вздыхает с облегчением, когда головка проскальзывает внутрь, стараясь не думать о том, сколько еще осталось пройти. Чайлд ободряюще гладит его по боку, и это заставляет его сгорать от стыда. — Ты отлично справляешься, малыш, не торопись. Скарамуш скулит и жалобно качает головой: — Возвращайся к тому, чтобы быть надменным, — он ненавидит то, как хорошо может представить жалостливое выражение на лице Чайлда, хочет стереть его так решительно, что ему и в голову не придет снова сомневаться в нем. — Я шлюха, я твоя шлюха, а шлюхи могут принимать огромные члены, как будто они ничто. Он опускается полностью с пронзительным звуком, не подозревая, что может издавать подобное, и вознагражденный тем, что Чайлд крепко сжимает его бедра и ударяет головкой, заставляя его чувствовать себя опьяненным от одного только члена. Его веки трепещут, взгляд фокусируется, когда он останавливает взгляд на обнаженной груди Чайлда. О да, он мог бы пойти на что-то из этого. Скарамучча знает, что он маленький, но нельзя допускать, чтобы грудные мышцы Чайлда полностью вываливались из его рук. — У тебя огромная грудь, знаешь, — его рот словно набит ватой, как будто он действительно пьян, но его это вряд ли волнует, когда у него есть такие приятные мягкие антистрессы. Он хочет наклониться вперед и взять сосок в рот, как он делал раньше, пососать его, словно конфету, но внутри него член, который нужно согревать, приспосабливаясь к растяжению и весу, который он может чувствовать в животе. Он щиплет его за соски, экспериментально двигая бедрами вперед, радостно хмыкая, когда слышит, как Чайлд отчаянно втягивает воздух. — Скара, быстрее, — выдыхает он, неудачно дергая бедрами вверх; Скарамучча решает, что пришло время немного попытать счастья, притворяясь, что он не слышал, и сохраняя свои движения такими же ничтожными и медленными, как и раньше. Недовольство Чайлда проявляется незамедлительно, и от этого по спине Скарамуччи пробегают мурашки. — Скара, — грохочет он, его жаркий взгляд компенсируется тем, как выгибается его спина и еще больше выпячивается его развратная грудь. — Последнее предупреждение. Скарамучча мычит и насаживается на член Чайлда так глубоко, как только может. — Мне очень нравится согревать твой член, Чайлд. Думаю, я мог бы просто остаться в таком положении на весь день. Комната переворачивается быстрее, чем Скарамучча может понять, но он, конечно, улавливает, как Чайлд почти полностью выходит из него, и как только спина Скарамуччи ударяется о матрас, погружается обратно и через секунду толкает его дальше по кровати. Скарамучче ничего не остается, как вцепиться в спину Чайлда и вонзить в нее ногти, пока в него входят снова и снова, его стенки отчаянно пытаются принять форму Чайлда. Чайлд смотрит на него сверху вниз, в его темных глазах нет ничего, кроме голода, рот открывается, обнажая маленькие, но злобно выглядящие клыки; Скарамучча задыхается, когда они вонзаются в мягкую плоть его шеи прямо в тот момент, когда Чайлд вонзается в его простату. Он чувствует, что балансирует на грани оргазма, отчаянно хватаясь за свой член, чтобы достигнуть пика, в то время как Чайлд лакает кровь, сочащуюся из его шеи. Капля крови скатывается по его ключице, и он вздрагивает от этого нежного ощущения, в мире, далеком от резкого звука шлепка яиц Чайлда по его заднице. Чайлд не теряет ни секунды, чтобы поймать кровь, и Скарамучча кончает, когда губы парня обхватывают его ключицу. Чайлду не требуется много времени, чтобы последовать за ним, толчки на короткое время ускоряются до болезненного уровня, прежде чем что-то меняется в глазах Чайлда — искра, которую он никогда не видел в этих лишенных света глубинах — а затем он кончает, заполняя Скарамуччу и доказывая, что да, он может чувствовать себя более сытым. Чайлд блаженно вздыхает и сбрасывает весь свой вес, в последний момент корректируя курс, чтобы не раздавить Скарамуччу. Он перекатывается на спину и притягивает Скарамуччу к себе, целуя его в макушку. — Черт, это было потрясающе. — Мы могли бы сделать это намного раньше, если бы ты не был таким тупым придурком. — Эй, лучше поздно, чем никогда, верно? Скарамучча вздыхает, готовый отказаться от разговора и уткнуться в декольте Чайлда, когда замечает, что Чайлд все еще тверд, черт возьми. Ему придется довольствоваться быстрой дрочкой, потому что у Скарамуччи нет сил ни на что большее, но он обнаруживает, что Чайлд хватает его за запястье еще до того, как он смог приблизиться. — Что ты делаешь? — Помогаю, — Скарамучча не любит этого признавать, но он заинтересован не только в том, чтобы просто отделаться; ему нравится доводить дело до конца, вот и все. — Нет, нет, ты не должен этого делать, если только ты не хочешь быть здесь всю ночь. Уверяю, что это не так сексуально, как кажется. — Ты блефуешь, — даже у созданий ночи есть свои пределы, разве нет? — Хотелось бы. Это что-то вроде петли: суккубы получают энергию от сексуального удовольствия, так что чем дольше мы этим занимаемся, тем дольше мы можем продолжать, как-то так. Очевидно, это может быть опасно для наших партнеров, вот откуда у вас возникают эти глупые идеи, что мы высасываем жизненную силу людей или что-то в этом роде, — он легкомысленно машет рукой. — В любом случае, серьезно, не беспокойся о том, чтобы удовлетворить меня больше, чем ты хочешь, все в порядке. Скарамучча полагает, что со стороны Чайлда очень мило не трахать его буквально до смерти, но какая-то его часть все равно чувствует себя немного разочарованной. — Что, если бы ты переспал с другим суккубом? — У меня никогда не было такой возможности, хочешь верь, хочешь нет. Интересная мысль, хотя, может быть, мы откроем для себя вечность? Шучу, шучу, — он смеется над тем, как лицо Скарамуччи инстинктивно морщится от отвращения. — А как насчет екая или феи? — Эй, прекращай. Я знаю, о чем ты думаешь, и это не имеет значения; я хочу быть с тобой, и никакое волшебное существо, у которого может быть чуть более совместимое сексуальное влечение, не изменит этого. Честно говоря, Мучча, это требует больших усилий, чтобы продолжать, пока мое тело не решит, что оно удовлетворено, но если мы просто оставим его в покое, это пройдет само по себе, и это нормально, правда! У меня было много практики. Он не уверен, что является большим откровением дня: то, что Чайлд — бесчеловечный монстр, или то, что он на самом деле не раб своих низменных инстинктов. — Не льсти себе, мне просто было любопытно. Я не так уж много знаю об этих вещах. — О, я понимаю, ты ведь даже не знал обо мне, — усмехается он, взъерошивая волосы Скарамуччи. Черт, он никогда не переживет этого. — Ну честно, как давно мы знаем друг друга? Остальные определенно знают. — Не волнуйся, у нас с Казухой будет приятная долгая беседа обо всем этом, — говорит он со своей самой зловещей улыбкой; он надеется, что Казуха не забыл его угрозы выгнать его из города, потому что он действительно думает, что пришло время отправить Казуху в академ. Он замечает, что Чайлд ничего не говорит, и обнаруживает его с задумчивым выражением лица. Бедный Чайлд, за последние пару дней ему пришлось так много думать, что мозги в любой момент могут начать вытекать из его ушей. — Что? — Мне жаль, что я никогда не понимал, что ты не в курсе, — у него тот серьезный, извиняющийся взгляд, который ему так идет, и Скарамучча думает, что может простить себя за то, что не понимал, что этот грустный маленький щенок все это время был демоном. — Я продолжаю думать о том, каким глупым мудаком я был. Раньше я просто не мог понять, почему ты так расстроился из-за этого, но теперь это так очевидно, что я не могу перестать корчиться перед самим собой. Я бы тоже возненавидел себя за то, что говорю тебе, что люблю тебя, а потом иду и делаю это. — Ты не говорил, что любишь меня. — Ой, — Чайлд краснеет так быстро, что трудно поверить, что всего около часа назад он был совершенно бледен. Если бы Скарамучча не был все еще так обижен, он бы тоже изо всех сил пытался поверить, что у Чайлда была очень хорошо скрытая подлая жилка в постели, учитывая, как он смотрит на него в полнейшем ужасе, как будто он действительно, действительно хочет покинуть эту вселенную прямо сейчас. Скарамучча хихикает и даже не пытается подавить смех; он испытывает облегчение от того, что, несмотря на то, как все его восприятие парня сегодня склонилось к оси, Чайлд — тот же придурок, в которого он влюбился. Он наклоняется и чмокает его в губы, похлопывая по пылающим щекам. — Я никогда не смог бы ненавидеть тебя. Но я могу придумать еще несколько способов, которыми ты можешь отплатить мне за сокрушительный эмоциональный ущерб. Чайлд смеется, взгляд мягкий, даже когда его рот растягивается в многозначительной улыбке. — Все, что захочешь, малыш. Я весь твой. Так и есть, теперь Скарамучча это знает и не позволит ни одному из них забыть.