я никогда не

Рукия с Ренджи пригласили к себе «посидеть, поболтать», и, несмотря на много знакомых лиц вокруг, Ичиго почти сразу пожалел, что пришёл. Потому что Гриммджо Джагерджак. Вряд ли кто-то знает, как он вообще вписался к ним в компанию, это… просто произошло? Его привёл к ним Улькиорра (а того, в свою очередь, привела Орихиме), и однажды Гриммджо просто решил, что хочет с ними зависать. Его в последнее время стали звать не только на мелкие посиделки, но и на относительно большие праздники вроде дней рождений, и он даже ведёт себя как нормальный человек большую часть времени. Если это, конечно, не касается Куросаки Ичиго. О, нет, для него, и только для него, Гриммджо бережёт и оттачивает весь свой сволочизм. Со всеми нормально, а Куросаки, будь добр, терпи. Поэтому-то Ичиго и жалеет, что пришёл. Не с той ноги Джагерджак, что ли, встал, раз весь вечер ищет, и, что самое главное, находит, повод до Куросаки докопаться? Никогда он ещё, кажется, не был так въедлив. То Ичиго не так одет, то не так причесан, то не так сидит, ест, пьёт, дышит: ничем, в общем, он Гриммджо сегодня не угодил. К моменту, когда вся компания достигла правильной кондиции, и Рукия предложила сыграть в «я никогда не», Ичиго понял, что ему конец. На все его протесты и предложения сыграть во что-то ещё развеселевшая компания ответила лишь «да ладно тебе», и осталось только смириться с обстоятельствами. Как и всегда, вопросы сначала самые безобидные. «Я никогда не плакал во время просмотра мультика», «Я никогда не пел в душе» и «Я никогда не был в другой стране» — это ещё ничего, тут Ичиго честно опрокидывал свою стопку. А потом компания достигла по-настоящему правильной кондиции. И началось. — Я никогда не занималась сексом в душе, — говорит Рукия, и вместе с ней выпивают и Ренджи, и Чад, и Исида, и Гриммджо, и Орихиме с Улькиоррой. Ичиго не пьёт. — Я никогда не отправлял кому-то свои интимки, — говорит Ренджи. Ичиго не пьёт. — Я никогда не использовал секс-игрушки, — говорит Исида. Ичиго не пьёт. — Я никогда не занимался этим втроём, — говорит Гриммджо. Ичиго… да. Опять не пьёт. Пристальный взгляд ярко-голубых глаз Ичиго всё это время старается игнорировать, пусть это и не просто, когда один только этот взгляд заставляет ёжиться от бегущих по плечам мурашек. Ичиго никогда и никому не признается, что ему нравится Джагерджак. Нравится, даже если тот ведёт себя как мудак, даже если намеренно нарывается на драку. Нравится, потому что Гриммджо не просто умеет быть хорошим — он действительно хороший, где-то там, под слоем наглой дерзости и бесконечного желания задеть Куросаки. Но именно потому, что Джагерджак его на дух не переносит, Ичиго и не признается. Никогда. К моменту, когда вопросы стали совсем уж неприличными, и за каждым из них следовала одна-две увлекательных истории из жизни, которых о своих друзьях Ичиго предпочёл бы не знать, он понял, что выпил сегодня до обидного мало. Рюмка его стоит унизительно полная уже давно, ведь пока его друзья без стыда делятся личным, у него этого личного, считай, и нет. Поэтому он и не хотел играть — знал, что этим всё закончится. Кажется, ему нужно освежиться. Ичиго уходит в ванную. То немногое спиртное, что он выпил, почти выветрилось, оставляя после себя только усталость и тяжесть в затылке. Он умывается прохладной водой — стало получше, но мысли о своей интимной неопытности упрямо цепляются за сознание и вот так, простой водой, их не смоешь. Ничего Ичиго не может поделать с тем, что в свои двадцать два он всё ещё девственник, даже целоваться не умеет. Казалось бы, это так просто: возьми да переспи с кем-то, но Ичиго твёрдо и искренне уверен, что это должно быть чем-то особенным, только с тем, кто тебе нравится. А про «нравится» всё давно уже понятно. Куросаки видит в зеркале своё утомлённое лицо. Наверное, пора поехать домой, всё равно ребята уже так набрались, что скоро сами начнут расходиться. Да, точно, пора домой, решает Ичиго. Но, кажется, кое-кто с этим решением не согласен. Выйдя в сумрак коридора, Ичиго чувствует даже раньше, чем замечает: он здесь не один. И даже думать не надо, кто это может быть. — Наплескался, Клубничка? Ичиго закатывает глаза, собрав в кулак всё своё терпение, и выдаёт давно готовый ответ: — У меня есть имя, Джагерджак. — Да-да, — отмахивается тот и походит ближе. Какой-то он не такой, думает Ичиго, слишком тихий, будто и не пьян. Гриммджо и правда кажется странным. Весь подобранный, как хищник на охоте, и будто вот-вот набросится. На всякий случай, Ичиго вместе со своим терпением собирает в кулак и все свои познания в драках. — Чего тебе? Не наглумился надо мной за вечер? — Я, знаешь, обратил внимание, — Джагерджак будто и не слышит его. — Ты за вечер почти не выпил. Всегда пропускал, даже когда мелкая сказала такую банальность, как трах в душе. — У неё есть имя. — Да-да, — вновь отмахивается Гриммджо, как от мухи, и упирает в Ичиго внимательный взгляд. Да он же совсем не пьян! — Рыжий, ты, что ли, вообще девственник нецелованный? Ичиго давит в себе волну злости от этого небрежного «рыжий», понимая, что Гриммджо просто его провоцирует. Он хочет его эмоций, хочет ругани, как это бывает, когда Куросаки всё-таки надоедает терпеть. Ичиго не должен опускаться до его уровня, но, как ему кажется, и постоянно сносить это он не должен. Да, Джагерджак ему симпатичен, к сожалению, но это не значит, что он должен забыть о своём достоинстве. — А что такое, Гриммджо? Ты не рад? — Ичиго невесело ухмыляется. — Это же такой повод для твоих придирок. Сможешь освежить свой репертуар. Джагерджак только цыкает, не сводя глаз с лица Куросаки. Подходит ближе, вынуждая отступить — Ичиго чувствует за спиной дверь в ванную комнату. — Подумать только, — продолжает Гриммджо, будто говорит сам с собой. Да что с ним? — Ты серьёзно? Ты — и девственник? — Не могу понять, что не так, — Ичиго очень хочет сложить на груди руки, закрыться от Джагерджака и его рентгеном пронизывающего взгляда, но не позволяет себе этого — в семье Куросаки трусов нет. — А разве вы с этой грудастой ни разу не? Ещё до Улькиорры. — Во-первых, — цедит Куросаки сквозь зубы. — У неё есть имя. Во-вторых, нет, мы с Иноуэ просто друзья. — Обалдеть, а я ведь был уверен. А, или подожди, — лицо Гриммджо рассекает гадкая ухмылка, не обещающая ничего приятного. — Ты по мальчикам. Да? — За это тоже планируешь меня стебать? Не советую при Исиде. — То есть за все свои, сколько тебе там? Двадцать два? Ты ни разу ни с кем? Куросаки, ты гонишь. — А почему тебя так это волнует, Гриммджо? Что, если так? — своя фамилия в устах Джагерджака звучит непривычно, но Ичиго ловит себя на мысли, что хочет услышать это ещё раз. И, чёрт, они стоят так близко друг к другу, что уже становится неловко. И жарко. Что вообще происходит? Со стороны комнат слышится весёлый смех; Джагерджак морщится и снова цыкает, уже ощутимо недовольнее. — Иди обратно. — Что? — В ванную, говорю, иди. Быстро. Гриммджо подталкивает Ичиго, вынуждая делать, как он сказал. Свет в ванной комнате Куросаки, когда выходил, выключить не успел. — Бесит, всё бесит, — вдруг сообщает Джагерджак, как только закрывает за собой дверь. — Особенно бесишь ты. — Не то чтобы это новость… — Да нихрена ты не понимаешь, Куросаки! — Гриммджо восклицает, и, снова, Ичиго необычно слышать свою фамилию, звучащую его голосом. Но сейчас его внимание привлекает не это. — А что я вообще должен понять? Может, ты объяснишь? Вечно цепляешься ко мне, хотя я ничего тебе не сделал, так ещё и ведёшь себя сегодня непонятно как! — Ты ничего мне не сделал? — Джагерджак вдруг надвигается на него, опять припирая к стене, опять вызывая желание хоть как-то защититься от него и его глаз. — Это ты-то мне ничего не сделал? — Да что я мог тебе сделать, в самом деле? Ты же невзлюбил меня как только увидел! — Да наоборот, рыжий ты тупица! — Гриммджо звонко бьёт ладонью по стене совсем рядом с головой Ичиго, и, наверное, кого-то другого это и напугало бы, но Куросаки только распалило: и непонятное раздражение Джагерджака, и его невнятные провокации. Ему с трудом верится в то, что он только что услышал, и поэтому разозлиться получается легко. — Это, типа, шутка такая? А, ну, да, давай, — Ичиго и сам заражается чужим недовольством, мрачно усмехается прямо Гриммджо в лицо. — Давай, это будет лучшей твоей издёвкой надо мной! Скажи, что всё это время я тебе нравился, ага, я охотно в это поверю! — Да, нравился, — Джагерджак говорит это значительно тише, он хмурится, но взгляд не отводит — сейчас, при свете, Ичиго действительно может сказать, что он трезв. — И сейчас нравишься. И я не мог это тебе сказать. — И… поэтому… ты подумал, что постоянно меня задевать — это хорошая идея?.. — Я не знал, как… — Ты не знал! — обманчиво спокойный Ичиго вдруг срывается, ошеломлённый услышанным. — Что ты там не знал, козёл?! Что говоришь охренеть какие обидные вещи? — Это я знал. — О, ну я рад за тебя! А ты знал при этом, что ты мне сам, сука, нравишься? И что мне было очень «приятно» всё это терпеть? — Я тебе… что? — О, не строй из себя дурака, ты прекрасно всё слышал, — Ичиго отталкивает от себя Гриммджо, возвращая себе своё личное пространство. Ну вот, он это сказал. Правда, мгновенно об этом пожалев, хотя ещё секунду назад это казалось отличной идеей. Сказал, что Гриммджо ему нравится, и сказал это самому Джагерджаку прямо в лицо. И тот, кажется, выглядит удивленным. Вновь зажимать Куросаки у стены, по крайней мере, он не пытается. Хороший момент, чтобы перехватить инициативу. — И вообще, Джагерджак, ты что, детсадовец? Почему ты просто не мог подойти ко мне и позвать меня на свидание?! — Да я только сегодня узнал, что ты по парням! Ты думаешь, я не хотел? Я у всех спрашивал, у всех, но никто мне внятно ничего не ответил: с кем ты, что и как, потому что ты никому ничего о себе не рассказываешь! — Придурок! Я не рассказывал, потому что нечего было рассказывать! Почему ты не спросил у меня? Они смотрят друг на друга мгновение, распалённые ссорой и смущённые признаниями, а потом случается восьмое чудо света. Гриммджо Джагерджак краснеет. Зрелище это оказалось настолько невероятным и милым одновременно, что Ичиго, не удержавшись, в голос смеётся. Гриммджо!.. Покраснел!.. — Да хорош ржать уже, — оттенок красного на его щеках приобретает новый уровень глубины, что вызывает у Куросаки ещё один приступ хохота. Кому рассказать — не поверят, что Джагерджак умеет так краснеть! — Да хорош, говорю! — Ладно, ладно, — Ичиго утирает выступившую слезинку, не прекращая улыбаться. Надо было сфотографировать. — Господи, какой же ты балбес… — Ичиго, у меня есть шансы? Собственное имя этим голосом мигом снимает всякое веселье. Шансы… — Ты же понимаешь, что я не прощу тебе так просто всё то дерьмо, что ты мне наговорил? — Понимаю. Это справедливо. Я… возможно, перегнул. — «Перегнул»? Джагерджак, я сейчас передумаю, и вместо шанса дам тебе с правой. — Да, хорошо, я… Я прошу прощения, — глаза у Гриммджо блестят: он чётко услышал в словах Ичиго то, что хотел, однако прощения просить ему непросто, это видно. Но то, что он делает это сам, без подсказки признаёт свою вину, говорит Куросаки то, что хочет уже он. — Ладно. Будет тебе шанс. Но тебе придётся его заслужить. — Я могу начать прямо сейчас? На губах Джагерджака заиграл наглый оскал. — Можешь. Но знай меру… Чёрт, — Ичиго вдруг замечает, сколько времени они тут торчат и что это может быть подозрительно. — Как мы к ним выйдем? Мы же тут… Не знаю, сколько уже… — Зачем вообще к ним выходить? — Гриммджо фыркает, как большая кошка. — Они же упитые все уже. Пошли отсюда. Погуляем. Погулять? Почему бы и нет? Они, не заходя к друзьям, сразу идут в прихожую. Как только хлопнула входная дверь, в гостиную нетвёрдой походкой входит довольная Рукия, которая всё это время подслушивала, и показывает знак «ок», хотя лицо её так и говорит, что всё куда лучше, чем просто «ок». — Наконец-то, — выдыхает Ренджи. Наконец-то, думает Улькиорра, теснее прижимая к себе задремавшую на его плече Орихиме, наконец-то эти два придурка поняли то, что все вокруг поняли уже давно.