***
Всё-таки чем трамваи точно хороши, так это давкой. Только какой-нибудь среднестатистический житель города не видит в ней ничего такого: давка как давка, ещё и затянуть в себя норовит. Но когда ты карманник, да ещё и со стажем, то в полупустом трамвае придётся изрядно потрудиться, прежде чем вытащить несчастный кошелёк или другую драгоценную вещичку. А вот когда в трамвае час пик... Здесь даже палец о палец не ударишь — а в руках уже сжимаешь чей-то бумажник! Здорово же, правда?***
Котька пробирался сквозь травмайную сутолку. Нельзя было подавать виду, что ты пришëл сюда не за тем, чтобы доехать куда-то, поэтому, когда дорога в очередной раз повернула к остановке, пришлось любезно обратиться к каждому пассажиру: — Фы фыхóдите? Кто-то мотал головой, кто-то кивал, но это, в общем-то, не играло никакой роли: все расступались, что гораздо ценнее. На полу, возле женских изящных ножек, лежал клатч. Оказался он на полу случайно или его положила туда хозяйка — тоже не важно. Главное, что все были заняты суетой из-за приближающейся остановки и никто не тянулся его поднять, а сидение хозяйки клатча было повëрнуто к Котьке спинкой. Для зоркого и ловкого карманника, как правило, улавливающего такие мелкие детали, это большой куш. Действовать надо было быстрее — тоже немаловажно для подобных Сапрыкину. — Мужчина, аккуратнее! — раздался женский возглас вслед. Где-то из-под ног Котьки прозвучало сдавленное тявканье. Опустив голову, он увидел: наступил на лапу беленькой болонке со слегка приплюснутой мордой. Раздражающая морда. Глупая. — Тяфок сфоих на руках дерзать надо! — огрызнулся Сапрыкин. Когда его внезапно отвлекали от дела, он редко мог держать себя в руках. Вот он!.. Клатчик совсем близко!.. Такой ещë, кажется, у Маньки Облигации был. Один раз Котя пытался и его прикарманить, но Маня, боевая натура, всë сечëт. Наученная, не дура. А простой обыватель не знаком с Костей Сапрыкиным. И наверняка именно поэтому голова женщины, хозяйки клатча, безвольно опиралась на стекло и дрожала в такт стуку колëс трамвая по рельсам. Абсолютно точно — спала. «Добрых сноф вам, мадмуазель. Следить за весями нузно!» Остановка. Народ начал толкаться пуще прежнего, кто-то пробирался к двери из середины трамвая и вызывал много недовольства. На этом Костя и выиграл время. Незаметно и изворотливо, как кот, он подкрался к даме, наклонился, чтобы... завязать шнурки. Так было нужно, чтобы никто ничего не заподозрил. Вряд ли кто-то заметил, что у Сапрыкина были сандалии без шнурков. Рука коснулась клатча. Котька уже профессионал: он тянет его на себя медленно, не рывком, чтобы не выглядело подозрительно, чтобы жертва ничего не поняла... — Грабят! — раздался девичий визг. Он был каким-то сдавленным, задыхающимся, но в то же время зычным и прострелившим ухо Котьке. Это что за жертва такая?! Что за феноменальная бдительность?! Костя готов был клясться, что дамочка спала! Пришлось применять экстренные меры: хватать клатч и выдвигаться из трамвая как можно быстрее, сделав вид, что не понял, кому посвящалась столь подлая клевета. — Стоять, ворюга! — снова хрипло прозвучало вслед. Котька выскочил на улицу, когда трамвай уже тронулся дальше. В крови кипел адреналин, поэтому ноги несли по улице с неистовой скоростью, невзирая на толпы людей, удивлëнно озирающихся вслед Сапрыкину. Только-только Котька повернул во дворик, удачно попавшийся на пути, только-только замедлил бег и улыбнулся во весь рот, сжав в руке изящный клатчик, который явно был чем-то заполнен... как вдруг знакомый голос вперемешку с кашлем вонзился в уши: — Сапрыкин, брось, удавлю, гадëныш! Внутри от услышанной фамилии ëкнуло сердце. Нет, вовсе не из-за страха. «Обознался. Это всë потому, фто сляпки на еë дурной баске не было, ей-богу!» Костя оперся на стену дома, с досадой выдохнув сквозь зубы, и обернулся. К нему ковылял знакомый образ: босая Манька-Облигация, в одной руке державшая свои чëрные туфельки, а в другой — родную красненькую шляпку, давно ставшую еë неизменным атрибутом. — Ага! Испугался?! Манькин крик был, скорее, похож на рëв. Вряд ли медвежий, но всë же довольно грозный. Костя заулыбался пуще прежнего и вдруг загоготал, сразу же приставив ко рту кулак. — Ты чего ржëшь, морда?! Манька поставила руки в боки. Вид еë изображал возмущение и нелепость одновременно. Чем ближе она двигалась, тем отчëтливее это становилось видно, а уж когда до Мани было рукой подать, Костя с присвистом выдал: — Мань, да ты в зюзю! Она замерла как вкопанная. — Я? В зюзю? — ошарашенно усмехнулась она. — И не стыдно тебе честного человека клеветать?! — Манька покачнулась. — Так. Кирпич, ты мне зубы не загова-а-аривай... Ты мне бесценный груз-то верни... Ты мне верни-и-и... А то я Глеба позову, он тебя в угол поставит... Маня глядела на Котю прозрачным взглядом, даже словно бы мимо него. Она кое-как натянула шляпку на голову и поставила на землю обувь. Любопытный начался тир: Маня пыталась попасть ногой сначала в одну туфлю, потом — во вторую... С горем пополам взгромоздившись на каблуки, она, точно Пизанская башня, накренилась куда-то в бок, едва не хлопнулась оземь, но всë-таки сохранила равновесие, расставив руки в стороны. Платьице еще поправила: мол, вдруг похожа на непристойную девку! — Да, Мань, в зюзю, — улыбнулся Сапрыкин. — У карманникоф глаз зоркий, он не софрëт... — Котька воспроизвëл в памяти трамвайный инцидент и поморщился, простив себе такое исключение. — Слусай, это где ты так зеньки залила? Маню снова повело куда-то в сторону. Котька на всякий случай выставил руки. Клатч сильнее не сжал. Он-то знал, как действовать перед обезоруженной знакомой, а вот она — нет: Манька медленно потянулась за клатчем, но Сапрыкин успел его отдëрнуть. Забавная всë-таки игра, эти кошки-мышки! — Где надо, там и залила, это дело тебя не касаемое... — смирилась Маня, нахмурившись. — А глаз у тебя... как глаз! Ты обычный поганый карманник, а возомнил из себя... — Не-е-ет, Мань, фто ты! Кафельки да клатфики таскать — это тебе не... — Котька на секунду остановился, чтобы подобрать слово, — прелефтями вилять! — Ой! Какие мы важные... Было бы чем вилять, родной, — Маня заманчиво прошлась ладонью по плечу, отвернув воротник платья, и вульгарно хлопнула себя по ягодице, — ты бы тоже вилял! А по карманам лазать — это тебе и... дрес-с-сированный пудель сможет! — Она придвинулась к Коте и ткнула пальцем ему в лицо. — Я тебя, Сапрыкин... как облупленного. Не расска-а-азывай мне тут... «Сказку про Белого Бычка»... Карманы обчистить — лег-ко-тня! Костя не был в том расположении духа, в котором обычно люди взрываются с полуслова. Наоборот, ему было крайне забавно наблюдать за такой Манькой — несуразной и... пьяной! Прозаично, но как же метко. — Лехко, говоришь? — хмыкнул Котя. В ответ Маня плюнула на асфальт, надменно сложив руки на груди. Мол, не учи учëного, гражданин Сапрыкин. — А ну... за мной. Котя взял приятельницу под руку и поволок к арке дома, ведущей из дворика на оживлëнную улицу. Маня болталась туда-сюда, придерживала на голове шляпку и издевательски хихикала. Казалось, что эту особу ничем не сломить, и отчасти это было именно так. Манька за свои слова не отвечала, но находчивой, как водилось, была на редкость. Хотя клатч всë ещë был под мышкой у Сапрыкина. Это, конечно, заставляло лишний раз искривить физиономию. Костя впечатал Маню в бетонную стену, примостившись рядом. На лице его царила сосредоточенность: взгляд бегал меж людей, идущих мимо, захватывал противоположную сторону улицы... Нужна была жертва. Жертва, которая доказала бы Маньке, что лишний раз мести языком — дело ничуть не шуточное. Хотелось же проучить еë, в конце концов-то, ну! Не из-за злости. Котька не был злым. Котька бы потом с радостью показал, как надо. Но сперва нужно расставить всë по местам. Сапрыкин вытянул шею, выглянув за арку дома. Сначала глазам своим не поверил. Ошарашенно заморгал. — Ну, ч-ч-чего замер? — со сладкой улыбкой спросила Маня, водя рукой по бедру Кости. — Кого увидел? — Мусора там, Маня, мусора, — вполголоса произнëс тот. И вправду: прямо у стены дома стояло два милиционера, беседующих о каких-то, вероятно, деловых вопросах. Молодые, как Шарапов, а высокие — как два Шарапова. Серьëзные они были или злые — неясно. Но что ясно точно, так это то, что на глаза им лучше не попадаться. Зато какая жертва обнаружилась! Сам бы Котька в жизни не полез на рожон. — Мань, а я фот таких ведь обтисял! — с гордостью шептал он, отвернувшись к Мане. — Сказес, сто лехко? — Ха! Кирпич, хорош мне порожняк толкать! — Манька икнула, интеллигентно прикрыв ладонью рот. — Пардон. Короче, Кость, языком чеши без фантазий... — Мань, я тист! — Сапрыкин поднял руки, возмущëнно изогнув брови. — Я зе не изверг, стоб тебе западню катать! Манька снова выпрямилась, поставив руки в боки. Забавной была эта поза в еë пьяном исполнении. Вроде с претензией, а вроде — с шуткой. — Ну, допустим, обчищал... — Обтисял. А тебе слабо? Манька задумчиво закатила глаза, покрутив локон. Еë ладонь осторожно потянулась к клатчику в руке Кости. Не успел он его спрятать за спину: Маня коснулась сумочки пальцами, аккуратно погладила, сжала. Моментально почувствовала хватку Кости. Глядя на его хитрую ухмылку, поняла, что Сапрыкин попросту издевается. Настаивать не стала. — Расскажи, каково по карманам ментов лазать. Сапрыкин заулыбался во все тридцать два, предвкушая вещание своей грандиозной истории, как однажды ему удалось обчистить самого Жеглова. Конечно, такого никогда не было, а если бы и было, то Костя за неимением пальцев в жизни больше воровать бы не смог. Но для Маньки всë надо было изложить правдоподобно. — Клатчик только верни. — Ты снатяла послусай. Тебе ш их идти обтисять, коль карманить — это дело плëвое. А в награду фот, верну! — сказал Сапрыкин, засмеявшись, и повертел клатчик в руках. Наивный. — Мне? Идти по их карманам лазать? — Манька удивлëнно вытаращилась на Котьку, ткнув пальцем себя в грудь. Еë театральный испуг, написанный на лице, становился только ярче от гуляющего по извилинам хмеля. Костя невозмутимо кивнул. Легко же карманить, что такого!***
История Котьки отличалась достаточно сумбурным сюжетом. Вещал он с обилием жестов и переизбытком эмоциональности, иногда пробуждавшемся в нëм. Оратором, может, он был неплохим, но вот рассказчик из него получался неважный: захватывающая легенда кидалась от начала к концу, из середины — в лирическое отступление и наоборот. Сначала, согласно байкам Коти, Жеглов не уследил за своим кошельком, потом откуда-то в истории появился Шарапов, ещë позже — Копчëный, который вообще-то, как отметил Костя, «сыграет роль в конетьном итоге, но пока сто это не столь вазно». Словом, голова от количества имëн и сюжетных поворотов шла кругом. Маня слушала это, облокотившись на кирпичную стену, но в еë глазах ни разу не пронеслось хоть малейшего оттенка скуки и отстранëнности от рассказчика. Порой она даже кивала в ответ и произносила заинтересованное «угу»... Но взгляд был прикован только к клатчу, торчавшему из внутреннего кармана пиджака Кости. Маня не отличалась простотой мышления. Всë в ней всегда было загадочно, витиевато... двусмысленно. Страшная особенность. И пока наивный Котька был увлечен рассказом, он совсем забыл про этот едва уловимый момент. Розыгрыши. Все мы любим розыгрыши. Манька, в силу своей инфантильности и в то же время хитрости, наверное, их обожала. А если розыгрыш совмещëн с местью — находка. Только это уже, скорее, трагифарс. Маня резко приставила к губам Кости указательный палец, шикнула и рассмеялась. — Я поняла, Кирпич. Я поняла тебя. Твой спич затянулся. Бодрой пьяной походкой Манька двинулась к милиционерам, которые уже, повернувшись вполоборота, завершали свой разговор. Серьëзность их лиц не покидала, хотя, казалось бы, пора бы уже сменить мину, раз обсудили с коллегой все подводные камни нелëгкой профессии! Костя смотрел на эту картину крайне растерянно: Манька же не может настолько развязно идти чистить карманы, да и к тому же не абы какие, а ментовские! А зачем она тогда к ним идëт? Услуги свои, что ли, предлагать? Чепуха. Нет, тут дело не то... Костя зашëл за арку подальше и отвернулся. Зрачки его бегали туда-сюда, а дыхание становилось тяжелее. В голове неслись мысли одна за другой. А вдруг Котька о чëм-то проболтался в своëм ораторском порыве, и Манька это уловила?.. Эта дама вообще натура непредсказуемая. А вдруг она просто берëт на понт?.. Нет уж! Едва Котька рыпнулся обратно к своей удачной для наблюдения позиции, как чуть не столкнулся лбами с милиционерами. Рядом с ними стояла Манька, затравленно державшая свою шляпку в руках. Однако взгляд у неë совсем не выглядел жалким — он был надменным, ликующим. — У него клатч. Вот у этой рожи.***
Если надо будет, Кирпича отмажет кто-нибудь. Да и к тому же, серьëзное ли у него наказание? За кражонку — два года! У людей бывает и хуже, а этот... всего-то за такую мелочь отвечает. В конце концов, Жеглов Кирпича пожалеет, если уж совсем труба! Вор должен сидеть в тюрьме, это правда. Но Кирпич — уже стреляный Глебом воробей, не впервой. Простит, ещë как простит, если надо будет. А если нет... значит, дружба у них не крепкая, с подтекстом. Того и гляди чья-нибудь шаловливая ручка умудрится залезть в чужой карман и забрать кошелëк... Да, а карманить, выходит, дело действительно непростое. Хотя бы из-за того, что попасться довольно легко. И вроде Котька за свои проделки наказан, и вроде баланс эры милосердия частично восстановлен... Да только вот карман Сапрыкина весомо опустел. Манькина нежная и, как оказалось, весьма ловкая ручка положила в свой клатчик блестящую писку. А ещë говорил, что дело трудное!