Berlins Aschenhimmel

***

— Штирлиц, вы меня слышите? Штирлиц! — голос шефа звучал словно из тумана. Штирлиц поморщился, испытывая мучительную боль даже от столь незначительного действия. Наконец, приложив к этому остатки своих сил, он открыл глаза. Взор его был мутным, а из-за едкой пыли и дыма едва ли было возможно что-то разобрать. В глазах защипало, и штандартенфюрер тихо застонал. Надо вспомнить, что произошло, надо думать, надо приходить в себя, иначе его погубит внезапная паника, а этого нельзя допустить. Он зажмурился. Последнее, что он помнил, это как они с шефом обсуждали что-то по работе. Да, точно, они обсуждали, что, возможно, стоит перебросить ещё агентов в страны южной Европы для вербовки и дальнейшей работы. Вроде бы они говорили о делах управления в Испании. Вроде бы… Всё смешалось, а от тупой боли в голове и во всём теле мысли путались и переплетались. Надо найти нить, что-то яркое из этого дня, чтобы вернуться в реальность. Что-нибудь дома? Нет, даже сообщений из Центра не было… Точно не было? Не та мысль. Он собирался съездить… Куда? Куда он собирался поехать? Точно, к своим радистам. Имена, нужно вспоминать имена, напрячь память и заставить разум работать. Эрвин и, Боже мой, необходимо вспомнить, точно, Кэт! Штирлиц усмехнулся самому себе — хоть что-то. Он снова попытался открыть глаза. На этот раз попытка была успешнее: он разглядел очертания полуразрушенных стен и склонившийся над ним силуэт. Лица против света было не видно. — Штирлиц, чёрт вас побери, — раздался напряжённый, испуганный голос, и вдруг ему плеснули в лицо холодной водой. Морщась и превозмогая боль, Штирлиц сел и посмотрел на своего шефа. Шелленберг выглядел не особо хорошо: весь в пыли и грязи, на лице несколько кровоточащих ссадин, одежда кое-где порвана. Хотя если бы Штирлиц мог увидеть себя, то, пожалуй, понял бы, что выглядит хуже. Причиной его мучительной головной боли была сильная взрывная волна и обломок — видимо, кирпича, — который удачно отлетел штандартенфюреру в голову. В кожу головы и шеи впилась россыпь осколков стекла, и множество крохотных ран невыносимо ныли. Кровь струилась вниз по затылку, затекая за шиворот и унося с собой мелкие ошмётки кожи. Вероятно, кое-где повреждения были гораздо глубже, чем казалось. Штирлиц сидел с окровавленной головой, чувствуя, как по шее стекают капли крови, пока по лицу точно так же течёт вода. Шелленберг вздохнул с тихим облегчением, а потом снова потряс подчинённого за плечо: — Надо идти, сейчас ведь ещё прилетит. Они явно не весь запас выпустили. Штирлиц замер в попытке осознать произошедшее. "Наши," — какое странное понятие сейчас, особенно, когда чуть не погиб от советской бомбы, а бригадефюрер СС расталкивает тебя, чтобы убраться из уязвимой зоны. Штирлиц кивнул в ответ на слова Шелленберга, но при попытке встать в глазах потемнело и ему пришлось жалким и безнадёжным движением ухватиться за остатки стены, которая от его прикосновения рассыпалась, лишая его точки опоры. Он чуть не упал, но на помощь снова пришёл Шелленберг: на удивление энергично для человека, который тоже стал жертвой бомбёжки, он схватил Штирлица за руку, бесцеремонно дёргая на себя. Пришлось принять помощь и опереться на шефа. Штирлиц не смог сдержать гримасу страдания, когда неподалёку раздался новый взрыв — головная боль сводила с ума. Когда они немного отошли в сторону, Шелленберг отпустил его около уцелевшей стены. Он тяжело дышал, и Штирлиц только сейчас осознал, насколько тяжело бригадефюреру далось это усилие. Сил всё ещё не было, и Штирлиц сполз по кирпичной стене наземь — стоять на ногах сейчас было решительно невозможно. Его глаза сами собой начали закрываться, а шум в голове — усиливаться. Однако в реальность его вернул голос шефа и хлёсткие, хоть и несильные, удары по щекам: — Нельзя, нельзя терять контроль и отключаться. — Так, вероятно, каждый день чувствуют себя подчинённые Мюллера, — хрипя осипшим голосом, попытался пошутить Штирлиц. Шелленберг, опиравшийся на ту же стену, слабо ухмыльнулся и осторожно потрепал Штирлица по голове, стараясь не тревожить ранки: — Язвите — хороший знак. Значит, сознание вернулось. Действительно, разум, наконец, стал работать и прежнее мышление с логикой подключились. Штирлиц снова посмотрел на шефа. Тот быстро выглянул за угол и вернулся, кивая: — Надо идти, пока тихо. Вам определённо нужна медицинская помощь. Вместо Испании чуть не отправились на тот свет. — А вы тоже шутите! Однако думаю, что Мюллер по нам бы точно не скучал, — фыркнул Штирлиц, и Шелленберг расхохотался.        Театр абсурда — только что чуть не погибли, а снова шутят о Мюллере и работе. Работа, работа и ещё раз работа — это было жизнью Штирлица как советского разведчика. Даже время, не включающее в себя дела шестого отдела РСХА, было работой. Не могло не радовать то, что его шефом был Вальтер Шелленберг. Если бы Штирлиц оказался под началом покойного Рейнхарда Гейдриха или, живее всех живых, Генриха Мюллера — ему было бы тяжелее и грустнее. Шелленберг вновь помог ему встать, и на этот раз у Штирлица получилось лучше. Они медленно брели вдоль вереницы разбомблённых зданий. Да уж, эта конспиративная квартира больше им не пригодится. Придётся искать новое место, а ведь они только её как следует устроили и проверили — теперь агентам придётся подождать, пока они найдут новую. Штирлиц сокрушенно покачал головой — он лично отбирал эту квартиру по многим параметрам, и теперь ему было очень обидно. Шелленберг, понимая всё без слов, вздохнул: — Не печальтесь, найдём с вами ещё. — Вы были так рады этой, — от очередной волны мыслей голова начала раскалываться с новой силой. — Я рад любой продуктивной работе от вас, — хмыкнул Шелленберг, а потом внезапно добавил. — Особенно я буду рад, если вы не умрёте у меня на руках. — Если только отдадите приказ… — Штирлиц усмехнулся. — Не говорите чепухи. Я вам предложу выпустить пулю в висок и вы просто согласитесь? Я не верю, это было бы даже обидно, — бригадефюрер покачал головой. — Тоже верно, — с выражением серьёзной задумчивости ответил Штирлиц. — Штирлиц, прошу вас, можете не так опираться на меня? Немного иначе, а то у меня плечо сводит и, Боже, вы, очевидно, испортили мне пиджак вашей кровью, — вздохнул Шелленберг, перебрасывая руку подчинённого на другое плечо. — То есть испортил я, а не бомбёжки? — штандартенфюрер улыбнулся. Они уже были в относительно безопасной зоне и шеф не был бы его шефом, если бы не подобные фразы. — А что вы мне предлагаете? Написать товарищу Сталину жалобу? Можно, конечно, но потом я окажусь в гестапо у Мюллера, — беззлобно поддел его Шелленберг. Они оба рассмеялись, добравшись наконец до скопления машин, где оказывали первую помощь. Пока Штирлицу перевязывали разбитую голову, он смотрел на шефа, который стоял немного сбоку, в привычной высокомерной манере поглядывая по сторонам. Пиджак он действительно тому запачкал, но,похоже, это последнее, что беспокоило Шелленберга. После, немного отсидевшись, они направились к зданию РСХА. В конце концов, это было сносно по расстоянию и там можно было без проблем вызвать служебную машину до дома. Штирлиц попытался сказать, что он ещё останется работать, на что получил стальное: — Я вас спас не за тем, чтобы вы умерли от переутомления, тем более вам постоянно больно, это же видно по вашему лицу. Пришлось смириться. Хотя на сегодня работы действительно хватит, подумал Штирлиц. Это была не первая и не последняя бомбёжка. Он вздохнул: если бы переживать каждый налёт с шефом, то эту жизнь, вероятно, можно было бы считать сносной. Они вместе закурили «Camel». Бригадефюреру СС Вальтеру Шелленбергу и его советскому разведчику штандартенфюреру Максу Отто фон Штирлицу предстояло ещё очень много дел. — Пожалуйста, будьте аккуратны, — вдруг как-то печально и устало произнёс Шелленберг. Штирлиц молча посмотрел на него, пытаясь понять, к чему это было сказано. Он явно что-то упускал во взгляде своего шефа. — Вы лезете на рожон, причём слишком активно для штандартенфюрера СС, — пояснил тот, не прекращая смотреть подчинённому в глаза. Разум Штирлица озарился ярким воспоминанием. За пару секунд до прилёта, услышав знакомый свист и шум моторов, он бросился к Шелленбергу с воскликом: «Налёт!» Да, определённо, он успел его оттолкнуть от окна, потому что понимал, насколько может быть опасной взрывная волна. Зачем он это сделал? Советский разведчик Максим Максимович Исаев ответил бы: «Потому что он мне ещё нужен для дальнейших планов, он даёт много поблажек и новых возможностей.» Однако это было бы не совсем правдой. Штирлиц знал ответ, но не хотел признавать, не хотел снова обдумывать, не здесь, не сейчас. В итоге он кивнул, давая понять бригадефюреру, что услышал его. — Я бы хотел, чтобы вы были живы, — серьёзно добавил Шелленберг. — А я хотел бы, чтобы вы… — Штирлиц не договорил, зная, что шеф поймёт его и так. На прощание бригадефюрер СС (несколько выступая за служебные рамки) осторожно похлопал Штирлица по плечу и, когда убирал руку, будто бы нечаянно провёл пальцами по его лицу. Штандартенфюрер улыбнулся, когда сел в машину — всё-таки есть что-то приятное в этой жизни.