your best american girl

Вечер наливается красным и медленно гаснет. День за днём, день за днём. Салим должен проводить это время за молитвой, и он делает это, только теперь угасание вечера занимает его чуть больше. Он стоит на самом верху лестницы и смотрит вниз. По стёртым ступенькам бежит рыжий блеск. Теперь угасание вечера Салим замечает каждый раз. В следующий раз он вновь опускает глаза, хотя обещал себе не делать так. Нападение противоположной команды смотрит на него во все глаза. Салим может делать все, что угодно. Он может разгромить их и в одиночку. Но не когда против него их Джейсон. Ислам — самая молодая из религий. И пришла в Ирак из… Салим записывает это на случай, если удар мячом отобьёт ему память. Иначе это просто не забыть. Все остальные на лекции записывают это с большим старанием. Салим помечает на полях: не забыть ещё кое-что. Не забыть посмотреть. Его мать сказала, что влиться в команду будет хорошим решением. Даже подписала это на бумажке на холодильнике. Таким же хорошим, наверное, как влиться в очередную культуру, в которой они снова могут оказаться проездом. Салим ощущает град волнения, прокатывающий по спине. Он и не знал, что этот набор был в основном для учеников университета Остина. В Салиме 6,4 фута. У него слегка печеный «загар», и он выглядит как тыква на фоне серых учеников университета Остина. Но к нему не относятся плохо. И взамен он выигрывает для них. Их команде везет, что Джейсон — не настоящий противник. Потому что иначе их «лучшему защитнику» пришел бы конец. Ещё один день гаснет. Иногда Салим не думает об учебе, об ее дешевой для остальных оплате. Это происходит в такие моменты. Последние ребята рассыпаются по лестнице. И рыжий луч подкрашивает их серые лица. Они подхватывают под руки девушек, ждавших их. Своих лучших американских девушек. И что-то сжимается в груди Салима. Салим молится. И у Салима, как у всех, много плохих привычек. Богу он обещает, что честно от них избавится. Но разве такое подвластно силе воли? Ночи в Техасе не холодные. И Салим может высовываться из окна по пояс, перегибаясь через проем. Так, словно к нему пришел друг, и он может болтать с ним до полуночи. Он слышит, что мать гордится: Салим играет с лучшими из американских парней. Хотя Салим с радостью бы играл с обычными — со своей родины. Он проводит время в подвальном музыкальном магазине, чтобы доложить денег в коробку из-под мороженого на холодильнике, а потом снова неизвестно откуда находит силы бежать на тренировку. Если бы Салим мог не опускать глаза, он бы, может, увидел раньше, что против него замышляется. Но плохие привычки сильнее нас. И хотя мячи отчего-то летят прямо в его руки, это не спасает ничего и, в том числе, его душу. Джейсон мчится по площадке быстрее молнии, зажигающей небо на полмгновения. Если бы Салим мог, он бы вернулся вспять и не совершал там таких дурацких ошибок. Чтобы то, что заставляет его смотреть каждый вечер с лестницы, не заставляло его внутренности скручиваться при взгляде на площадку. Чудом Джейсон ускоряется, и иногда кажется, что прямо сейчас он влетит в кого-то из их команды, как мяч для боулинга. Кажется, будто он может не успеть затормозить перед Салимом. Их тренер ласковый, но ругается, как дьявол. Если бы Салим знал, если бы Салим знал. Но он не подумал, что сегодня ему разобьют нос. И он не знал, что кровь может так заливать его рыжую футболку. Словно росчерк угасающего вечера. Кажется, кто-то бежит за фельдшером. У Джейсона ледяные руки, и ледяное пламя просачивается, когда он стискивает его футболку. Плохие привычки вспоминаются Салиму. Ощущение, словно молния ударила в его макушку, но это был сверкающий пол. Джейсон выглядит суровым, пока кто-то смеётся. Он извиняется. Кончик его гордого носа горит.

***

Темнеть начинает раньше. Наверное, Салим перестаёт это замечать, потому что в один миг дни пролистываются для него, как отвалившиеся листки календаря. Теперь он стоит наверху лестницы в темноте. Команда гурьбой слетает мимо, и в ней нет места для прощания с Салимом. Его задевает чья-то прохладная рука. Салим опускает глаза. Лучшие американские парни огибают его. Мать треплет по голове, едва дотягиваясь. Салим постоянно висит вниз головой на стойке музыкального магазина. На рыжей футболке только лёгкое-лёгкое пятнышко от красного. Когда он бросает тренировки, плохие привычки настигают его сильнее. Салим замечает это в темноте в ванне, шершавой под ногами. Свободного времени становится много, как воздуха в лёгких в ветер. Наверное, это движет Салимом, чтобы взяться за бег. Бег мимо ворот университета Остина. Его мать смотрит подозрительно. Но он отвечает ей осуждающе, и они в общем-то квиты. Салим прикладывается затылком о стену в потертых обоях. В (родном) доме он не знал, что пожелает стать частью еще чьего-то. Он думает, что, может, если будет старательно бегать, воздух вокруг университета Остина нагреется.

***

У тренера получается дозвониться, понимает Салим, потому что его мать влетает прямо в подвал музыкального магазина. Она плачет. Тогда Салим прекращает попытки продать какой-то японке Тимберлейка. Он идёт в сумерках. Включает свет в раздевалке. В руке потрёпанная рыжая футболка. По крайней мере, на это соревнование, — хлопает его тренер по плечу и ободряюще улыбается. Салиму не нужно опускать глаза, потому что вокруг никого нет. Всем нужно отдохнуть, а ему — напрячься и вспомнить все. Площадка сверкающая и холодная, словно каток. Он окидывает взглядом массивные колонны с кольцами. Чувствует запах резины от новенького пупырчатого мяча. Он бросается вперед и хочет расслышать топот быстрых ног, мчащихся по площадке быстрее молнии. Хочет, чтобы молитвы никогда не сбывались. Хочет не дышать. Хочет взвиться к самым потолочным лампам, если это поможет ему. Возможно, хочет не знать молитв и историю ислама, лишь бы никто больше его не огибал. Тренер кричит ему. Просит прекратить и идти отсыпаться. Или выключить за собой свет. Салим выключает ещё не скоро. Наверху лестницы ветрено и капает с крыши. Куртка, которую он нашел в кладовке, оказывается плотной. С серыми самолётами на плечах. Поверх нее Салим чувствует ледяное прикосновение ветра к шее. Дома он едва не вываливается за окно в мокрый сад вслед за ним. Красное сияние застаёт его утром, утягивающее рыжее за собой. День оказывается почти теплым. Мать радостно бросает, что ей продлили рабочую визу и, вероятно, Салим может даже закончить здесь целый курс. Салим вытягивает сверкающую рыжую футболку из хрустящего пакета. Он чувствует, какими пружинистыми стали ноги, и клянётся, что это от бега. Перед глазами стоит красное сияние, красное растекшееся солнце. Он не может не опустить глаза так низко, как только это возможно. И должно быть, он сам — то красное сияние теперь. Горячие ладони хлопают его по спине, какой-то парнишка даже радостно вскрикивает, но быстро затихает. Вся раздевалка и коридор по направлению к залу дребезжат от общего волнения. Тренер зачем-то сжимает кулак и грозит всем вокруг. Всегда пустой зал полнится до отказа. Салим щурится, и ему кажется, что это его мать, отец и брат кричат с одного из рядов. Японка размахивает диском с таинственно глядящим Тимберлейком. Джейсон задевает его плечом и замораживает всех одним взглядом. Салим смотрит на него, хмурясь почему-то тоже. Они встают на позиции. Звонкий гудок отрывает всех с мест. Белые майки мчатся на них, и Салим вдруг улыбается. Ему становится смешно, до слез из глаз, и это не к месту. Но белые майки плетутся, пока одна встречная фигура проносится мимо них. Салим оглядывается на свои напряжённые мокрые руки, но в его сторону мяч не рванется. Им завладела ослепительная молния. Цифры вздрогнули и вот уже мелькают на табло. Салим слышит, как забилось в горле сердце. Кто-то из соперников цепляется за кольцо, но без мяча. Салим его давно отдал. Джейсон прожигает его взглядом на прощание, и Салим почти тонет в краске. С нагромождённых скамеек и трибун рвутся крики. Весь университет Остина и второй, Бейлора, кажется, пришли полным составом, чтобы посмотреть. Тренер кричит и машет громче всех. Джейсон огибает Салима так ловко, как только может, должно быть, когда уводит мяч от своей защиты к врагу. Салим чувствует касание холодных пальцев о руку и тянется. Тянется вслед за ним. Внезапно понимает, что это не стук мяча от руки Джейсона уходит в глубь зала. Стук — изнутри. В перерыве Салим помнит лишь холодную воду, под которой ему хочется держать голову всю свою жизнь. Его рыжие майки, лучшие американские парни кричат и хохочут, хлопают, топают и выбегают в зал по новой. Кажется, Салим хлопает и кричит вместе с ними. Белые майки решают играть жестче. Их длинные ноги, длинные фигуры толпятся со всех сторон. Салим перехватывает несколько мячей. Отдаёт пас, отдаёт пас. Каждый раз словно маленькая лампочка загорается в нём, когда его пас заканчивается новыми очками. Джейсон смотрит ему в глаза, когда у них есть пара секунд, чтобы вывести мяч обратно в поле. Салим выдерживает этот взгляд. Плохие привычки могут быть отсечены, вдруг понимает он. Но почему-то облегчения мысль не приносит. В последний раз белые майки мчатся в их сторону. Кто-то отсчитывает двадцать мгновений. Салим не успевает посмотреть на табло счета. Да и незачем. Но когда в Салима прилетает локтем, и он чуть не сгибается, все внезапно становится ярче. Он слышит, как кто-то ахает. Кто-то смеется. Кто-то хватает его под руку, прежде чем он падает наземь. Он замечает, что Джейсона видимо тоже здорово пихнули. Он едва не путается в ногах, накреняясь во весь рост. Но мяч уже отскочил от его пальцев. И Салим не верит, что кто-то на свете может быть так хорош, как он. Джейсон растекается по полу. Звенит долгий, бесконечно долгий гудок. Трибуны осыпаются, похожие на конфетти. Салим не знает, дышит ли он. Но кажется, кажется, что улыбается. Тренер танцует или что-то вроде того. Сложно понять. Его рыжие парни собираются в круг и крутятся, прыгая и крича. Джейсон смотрит из-за них, с пола, куда-то в сторону.

***

Тренер грозит ему пальцем, но все равно зачем-то благодарит. Салим возвращает ему форменную футболку, когда уже все расходятся. Даже разочарованные Бейлоровцы. Он идет в душ и напоминает себе помолиться дважды, как только вернется домой. Когда Салим входит в раздевалку, то прикусывает язык. Если бы он не опускал глаза с самого начала, то все бы понял. И непременно избежал бы всех дурацких ошибок до одной. Аллах бы гордился им. Но Салим снова опускает глаза. И пронизывающе холодные руки касаются его уже под потрёпанной футболкой.