97 bpm

На балконе было прохладно. Тихо. Темно. Судя по пепельнице в углу, стафф выходил на эту площадку между этажами покурить. Вид открывался не особенно впечатляющий — несколько узких улиц с малоэтажными офисами, прачечная и пара круглосуточных магазинов на первых этажах. Натянув капюшон худи по самый нос, Минхо бездумно смотрел на идущих с работы людей. Съемки и расписание были окончены. Когда ребята соберутся, их отвезут в общежитие, потом будет полчаса на перекус и вечерняя персональная тренировка на ноги. Сегодня Минхо планировал делать подходы, пока не упадет замертво. Возьмет вместо привычного часа — полтора, может даже два, если хватит сил, измотает тело до предела, чтобы потом вернуться домой и просто вырубиться без единой мысли в голове. Шесть, нет, пять часов сна. Ничего. Зато лицо не опухнет. Завтра поспит в машине перед утренней репетицией. Он мысленно выстроил график. Репетиция. Утренняя тренировка. Пререкорд. Студия. Вечером лайв. Потом еще тренировка. Сколько раз они с ним пересекутся завтра? Репетиция и предзапись. Неизбежно на прогоне хоряги. В студии можно постараться разминуться. Остальное в соло. К счастью, съемок будет не так много, значит взаимодействовать на камеру необходимости не будет. Хоть с чем-то повезло. Он устало помассировал переносицу. Рыжая вывеска раменной моргала, привлекая внимание. Едва строгий контроль над мыслями слегка ослабился, как он моментально почувствовал… … как теплое дыхание касается шеи. По телу прошли мурашки. … как мягко прижимаются нежные губы. Фантомное прикосновение казалось настолько реальным, что он замер, распахнув глаза. … как кончик языка несмело дотрагивается до кожи. Он встряхнул головой, до боли сжимая металлический поручень. Чтоб тебя, чертов… — Хан Джисон! — в эту же секунду дверь на лестницу распахнулась, проливая на улицу мягкий грудной смех и являя как всегда шумного и беспокойного Джисона. Голос Хенджина с лестницы вещал: — Давай шустрее, я есть хочу! — Ладно! Я его позову, мы спустимся через минутку! — крикнул он и захлопнул дверь, повернувшись к Минхо и счастливо улыбаясь. Хан никогда не был образцом спокойствия, но сегодня превратился в чистый концентрированный хаос. Смеялся громче всех, ни минуты не мог усидеть на месте, беспрестанно шутил, а улыбка и подавно не сходила с его лица. — Вот это я вымотался, — протянул он, укладываясь грудью на поручень и свешивая руки, — какой-то пипецки длинный день. Хочу купить снеков и завалиться смотреть какой-нибудь трешовый хоррор… — Все уже собрались? — негромко спросил Минхо. — Тогда пойдем в машину. Он повернулся, чтобы пройти мимо него к двери, но Хан проворно поднялся и загородил собой проход. Улыбка слетела с его лица, в мгновение ока сменившись беспокойством, как только он услышал его прохладный тон. — Минхо… — он смотрел в глаза, слегка хмурясь, — подожди. Какое-то время он неуверенно мялся, тревожно теребя пальцами собачку на молнии кофты, а потом тихо спросил: — Ты злишься на меня? Минхо поднял бровь. — Почему я должен? Кусая щеку, Джисон опустил голову, а потом снова взглянул ему в лицо. — Из-за того, что я сделал. Во время съемок. — Ты сделал шоу, — Минхо пожал плечами. — Фанаты будут очень довольны. Хорошая работа. Он подался вперед, пытаясь обойти его сбоку, но Джисон упер в стену руку. Его взгляд беспокойно метался с одного на другое. — Ты очень сильно злишься… Его интонация стала немного плаксивой — к таким детским методам он прибегал время от времени, когда пытался чего-то добиться. Обычно это работало, но в этот раз лицо старшего осталось беспристрастно. — Хан, — твердо произнес Минхо, — пойдем, ладно? Я правда устал. Джисон очень долго смотрел на него, все собираясь с духом, чтобы что-то сказать. А потом молча кивнул, опустив голову, и отошел в сторону. Минхо прошел мимо, потянул на себя тяжелую дверь и почти шагнул внутрь, когда до его уха донеслось тихое: — Прости. Пролет лестничной клетки чернел перед глазами. Если он сейчас уйдет, Хан будет плакать. Торопливо, беззвучно, глотая слезы. Либо здесь, либо в машине по дороге домой, отвернувшись к окну, натянув капюшон в попытке спрятать пятнами покрасневшее лицо. За годы общения с ним он научился безошибочно определять приближающиеся слезы. По едва уловимым нотам в голосе, по глазам, по дыханию. Минхо вздохнул. Он старший. Даже если тяжело, на нем ответственность за всех младших участников, особенно за Хана. Даже если очень тяжело. Дверь снова закрылась. — Послушай, — начал он, стараясь привести мысли в порядок, — ничего страшного не произошло. Это рабочий момент, я понимаю, что иногда заносит. Бывает. Просто… у фансервиса должны быть границы, — он помолчал и закончил как-то слишком уязвимо: — и мне эти границы нужны. Джисон неуверенно смотрел на него, спрятав ладони в рукава и теребя пуговицы на манжетах. — Все в порядке… все будет в порядке, — Минхо поправился, — просто не требуй этого прямо сейчас, ладно? Дай мне какое-то время. И немного пространства. Окей? Он вопросительно наклонил голову, ожидая ответа. — Почему… — голос Джисона был хриплым, и ему пришлось прочистить горло, — почему ты говоришь это, вместо того, чтобы сказать, что ты пиздецки зол? Что я совсем охренел со своими провокациями, что такие выходки на работе недопустимы? Почему не скажешь, что правда чувствуешь? Минхо нахмурился. Некоторые вещи, слова, реакции, даже эмоции были попросту неприменимы к Джисону. Едва ли это можно было как-то рационально объяснить. Но злиться на него… По-настоящему, с жгучим злым пламенем в груди, с резкими словами, готовыми сорваться с уст — не казалось правильным. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы ярость превратилась в пшик. А еще не казалось правильным подолгу засматриваться на него, постоянно стремиться быть к нему ближе физически. Не казалось правильным крутиться возле него, не отлипая, в рабочее и нерабочее время, сломя голову мчаться к нему по каждому сообщению. Не казалось правильным прокручивать в голове ощущения от прикосновения его губ. Но по-другому не получалось. Это не было такой уж тайной. Особенно среди участников. Сначала они подначивали Минхо, шутили. Но в какой-то момент их насмешливые взгляды сменились сочувствующими. Тогда-то он и понял, что попал. Потом начались непростые разговоры с менеджерами, хмурый Чан, вступающийся за него. Взывание к ответственности Минхо как старшего. Три тонны инструкций по поведению. Многократно усилившееся пристальное внимание стаффа. И в качестве логического завершения — все его чаяния компактно уложенные в емкое слово: «фансервис». Оставался ли хоть какой-то шанс, что Джисон пребывает в неведении? Нет. Никакого. И сегодняшняя ситуация была очередным тому подтверждением. Вот почему Минхо и не мог сказать, что он на самом деле чувствует. — У меня есть обязательства… — начал он, но Джисон не дал ему договорить. — К черту, — он подошел ближе, хмурясь. — Что я должен сделать, чтобы ты прекратил вилять? — Вилять? — возмутился Минхо, не сводя взгляда с Хана. — Я тебе пытаюсь нормально объяснить… — В жопу твои объяснения, — тот шагнул вплотную, и Минхо машинально отступил к стене, — говори прямо! — Хан, — предупреждающе произнес он, теряя терпение — его буквально загоняли в угол. — Прекр… — Хватит строить из себя старшего. Черт, хоть раз нормально скажи, что ты на самом деле думаешь, или тебе слабо?.. — Да устал я чувствовать себя дураком, понятно? — выпалил он. Джисон замер, ошарашенно уставившись на него. — Чт… — он запнулся, — дураком? Шумно выдохнув, Минхо отвернулся в сторону. — Я не понимаю. Почему ты так себя чувствуешь? Хан стоял очень близко и заглядывал в лицо своими огромными глазищами, так что Минхо довольно быстро сдался. Ветер обдувал горящие щеки, принося мало мальскую прохладу. Блуждая взглядом по светящимся окнам офисов, он негромко проговорил: — Я понимаю, что дразнить меня очень весело, правда. Забавно, должно быть, наблюдать за реакцией. Никогда не разочаровывает. Нелепо и смешно. Сам бы с удовольствием посмеялся, если бы находился на чьем-нибудь другом месте, — Минхо криво улыбнулся и надолго замолчал, подбирая слова. — Я чувствую себя так по той же причине, по которой все твои провокации работают превосходно. Из-за того, что я вот такой влюбленный в тебя дурачок. Рот Джисона приоткрылся. Его большие оленьи глаза, часто моргая, скользили по лицу Минхо. Казалось, он даже не дышал. — Ты думаешь, что сегодня мне было смешно? — произнес он едва слышно. Минхо повернулся к нему как раз вовремя, чтобы заметить, как подрагивают его губы. Очень хотелось увидеть реакцию на признание, но в то же время хотелось взять слова обратно и вернуться в безопасную зону. Успокаивающий туман недосказанности развеялся — теперь они стояли друг напротив друга. — Знаешь, — Хан передернул плечами, зябко кутаясь в кофту, — с того момента, когда на тебя надели пульсометр, я сидел и пытался решиться хоть что-то сделать. Долго тянул, времени оставалось все меньше, и я подумал — была не была. Сразу заявил, что поцелую тебя, потому что знал, что если не скажу это вот так — просто струшу. И все равно не смог сделать это, глядя тебе в лицо. Ловя каждое слово, Минхо как зачарованный следил за его порхающими ресницами. На его скулах едва заметно сверкали мелкие блестки — похоже, остались от макияжа со съемок. Он слегка дул губы, должно быть, от смущения. Как и всегда, чем дольше Минхо смотрел на него, тем теплее становилось внутри. — Я шел к тебе, не чувствуя ног. Хотелось быть небрежно-уверенным на камеру, но все, о чем я мог думать: "Что, если не выйдет?". Что, если я не смогу тебя взволновать, и твое сердцебиение не ускорится? Получить подтверждение, что все это только… — он вдруг замялся и начал тревожными короткими движениями поправлять волосы, как всегда делал, когда слишком сильно переживал. — Я думал, в таком случае я, наверное, просто провалюсь сквозь землю. Не сходя с места сгорю со стыда за свою дерзость. Но тот поцелуй в шею… Его голос вдруг затих, а взгляд слегка расфокусировался. Минхо нетерпеливо напомнил о себе, ощущая, как по коже электрическими разрядами бегут мурашки: — Что? — Ну… — Хан чуть нервно улыбнулся, возвращаясь в реальность, — ты так вскочил. Обернулся, взглянул на меня, как никогда до этого не смотрел. Сначала шокированно, а потом на мгновение твой взгляд стал таким жестким, что я понял — нельзя было этого делать. В тот момент я четко осознал, что это будет иметь серьезные последствия. Но сделанного не воротишь, и я ухватился за единственное, что могло меня спасти или добить окончательно — монитор, где отображалось твое сердцебиение. И вся комната сузилась до двух цифр. Хан повернул к нему лицо и, выдав хрупкую и будто уязвимую улыбку, мягко произнес: — Девяносто семь ударов в минуту. Я был так счастлив. В тот момент я был самым счастливым дураком на свете. Сердце пропустило удар. Послав к чертям здравый смысл, Минхо качнулся вперед и нежно прикоснулся к его аккуратным губам. Коротко, почти целомудренно. В чуткой тишине раздался судорожный вдох, и Минхо испуганно отстранился. — Прости, — выпалил он, чувствуя, как лицо заливает краска, — пожалуйста, прости, я… Джисон смотрел на него широко распахнутыми глазами. Его алые губы слегка блестели, на щеках играл легкий румянец. Ветер раздувал непослушную черную челку. Ни слова не сказав, он взял Минхо за запястье и прижал его ладонь к своей груди. А потом подался вперед и накрыл его губы своими. Робко, но так ласково, что голова пошла кругом, а по телу разлилась приятная слабость. Вторая ладонь легла на его щеку, подушечки пальцев несмело дотронулись до бархатистой мягкой кожи. Минхо вдохнул глубоко и медленно, чтобы как можно четче запомнить принадлежащий ему притягательный теплый аромат. С замиранием сердца почувствовал, как Джисон, помешкав, пристроил руку на шее, поглаживая и зарываясь пальцами в волосы на затылке, как придвинулся еще ближе. Он таял на языке как сахарная пудра. Минхо и сам растворился, превратился в ощущения, заветные несмелые прикосновения, вкусы, тихие вздохи на зыбкой границе между ними. Совершенно забывшись, он ласкал языком податливые губы, но, почувствовав учащенное дрожащее дыхание, все же не смог сдержать улыбку — та расцвела сама собой из-за яркого, жгучего и распирающего чувства в груди. Джисон смущенно фыркнул и тихо рассмеялся, а Минхо оторвался от его губ и, крепко прижав его к себе, оставил чувственный поцелуй на горящей скуле. Под ладонью громко билось любимое упрямое сердце. Как быстро? Где-то девяносто семь ударов в минуту.