кости.

— Лапуля, ты скучал? — этот голос Чон У не спутает ни с каким другим. Со Мун Чжо. — Какой же ты хилый.       Ю Чон У, просидевший в одиночестве более двух суток в тёмной комнате, пропахшей сыростью, гнилью и, парень не уверен, кровью; он вёл долгие часы без еды и воды, но испытывал регулярную тошноту, после которой желудок издавал громкое урчание и приносил писателю адскую боль; он, сохранявший одно и то же положение, даже не пытался принять какое-либо сопротивление – сидел, привязанный к спинке стула. Ю Чон У, будучи два дня наедине с собой, не знал живой он или мёртвый. Он был истощён и напуган. Он хотел исчезнуть. Каждая секунда придавала больше страха, учитывая то, что писателю приходилось полагаться на рецепторы помимо зрения – глаза завязаны. Он в полной темноте. Ни первая, ни вторая и даже ни третья попытка заснуть и проснуться в мягкой кровати в родительском доме, слушая мягкий, но строгий голос матери о том, как долго он спит, не обернулась успехом. Вместо голоса старой женщины он слышал шаги на верхнем этаже, шум трубы, стекающие на пол капли чего-то неизвестного – всё что угодно, кроме желаемого.       Впервые за долгое время Ю Чон У двинулся, подав признак каких-то остаток сил. Видимо последних. Едва он услышал издевательский смешок человека из 304-ой, так задергал ногами, скользя подошвой по полу. Он двигал стул, но всё вновь пошло ровно наперекосяк. Стул упал спинкой на каменный, холодный пол – писатель оценил его собственным затылком. Ушибленный затылок запульсировал, а клубникой на вершине торта оказались остальные телесные повреждения, которые заныли с новыми красками от нескольких движений. Ю Чон У не слышал себя, в ушах был звон, но понимал, что стонет. Под тряпкой на глазах трудно что-либо развидеть, но писатель чувствовал, что в глазах темнело. Особенное ощущение, будто теряешь связь с реальностью, а глазные яблоки вдавливаются в череп. — Ну-ну-ну, не нужно так сильно радоваться, — Мун Чжо цокнул языком и начал приближаться к писателю.       Доктор не спешил поднимать стул с Ю Чон У. Стоял рядом, наслаждаясь живой картиной. Каждые кровоподтёк, гематома, перелом – дело рук Со Мун Чжо и он несомненно гордился своей работой. Это произведение искусство ещё только в стадии разработки. Мужчина доведёт его до совершенства, но не хочет торопиться. Как истинный ремесленник, он работает медленно, обдумывая каждую деталь и иногда приходится оставлять картину в одиночестве, чтобы самому подумать, чего же не хватает в будущем шедевре.       Мун Чжо наклоняется над Чон У. Писатель именно в этот момент пришёл в себя. Он тяжело задышал, затрясся, словно кролик. И было слышно как стучат его зубы. Это веселило человека из 304-ой. Он схватил Чон У за плечи (слишком сильно!) и потянул на себя, ставя стул в обычное положение. — Я ещё тем вечером заметил, как ты исхудал. Прости, Чон У, не было времени, навестить тебя, но теперь нам никто не помешает.       Мун Чжо, как он думает, проявляет достаточно нежности к своему творению, хоть и недавно преподал писателю небольшой урок. Но он готов загладить свою вину. Чон У слышит шуршание пакета, на которое ранее не обратил внимания. Скорее всего это еда. Чон У голоден. Живот урчит. Но вместе с этим он вспоминает как его выворачивало просто от здешнего запаха, скорее всего с едой случится ровно тоже самое. Но, чувствуя аромат мяса, парень не может противиться – он хочет есть. Он терпел слишком долго и готов есть даже крыс. — Ч-человечина? — внутренняя борьба, с которой Чон У с трудом справляется, чтобы промямлить что-то невнятное. — Тебе так хочется? — доктор смеётся, щелкая палочками для еды. Чон У слышит, как к нему пододвигается что-то, по звуку похожее на ещё один стул. Совершенно не ориентируется в пространстве, а на уме его лишь то, что его сейчас покормят. Он чувствует себя домашней собачкой.       Мун Чжо схватил парня за подбородок, делая намёк, чтобы тот открыл рот пошире. Писатель не сопротивляется и получает в награду большой и жесткий кусок мяса. Вот проблема: он не может его пережевать. Челюсть практически не работает, ему и двигать ею даётся с трудом, через боль, а справиться с таким куском вообще не может. Облизывает мясо языком во рту, глотая соленую слюну со специями. Чон У попытался проглотить кусок, но всё закончилось тем, что он подавился и выплюнул своё первое пропитание за несколько дней. Долгий кашель, даже слюна не задерживается надолго, парень сплевывает. — Интересно. — лишь промычал Мун Чжо. Он облизнул палочки и взял ещё один кусок мясо, но на этот раз положил его себе в рот. Он пережёвывает пищу, пока Ю Чон У слышит тихое чавканье и молча завидует, глотая слюну. Мужчина наклоняется над парнем и наблюдает, как тот вжимается в стул настолько, насколько это возможно. Говорить с набитым ртом доктор не может, приходится вновь обходится жестокими действиями, открывая Чон У рот пальцами. Мун Чжо заталкивает языком пережëванную пищу в ротовую полость писателя и закрывает ему рот. — Глотай!       И Чон У действительно проглотил. Ему было противно, но он проглотил, потому что голоден. Потому что это один из способов выживать сейчас – слушаться Со Мун Чжо. Под тканью на лице становится жарко из-за слез, которые потекли без ведомства хозяина тела. Он сам себе уже не принадлежит. Эти слезы и всё остальное принадлежали Мун Чжо. Унизительно. Чон У рыдает и не может остановиться.       Самое неожиданное, что мог сделать этот психованный – так это обнять Ю Чон У. Запах от тела Мун Чжо внушал ужас, холод, тревогу и всё волной накатывало на писателя. Он не мог остановить распространения тяжелого чувства безысходности, что давно сидело в его костях и ждало своего часа. Желание убить Мун Чжо резко контрастировала с невозможностью пошевелиться в его объятиях. — Как такое могло произойти? — истерично хныкает Ю Чон У, чувствуя как доктор прижимает его к своему телу и поглаживает по голове. — Лапуля, это должно было произойти. Ты правда лучший. Лучший в своём безобразии. Поверь мне, ты никого не интересуешь так же сильно, как меня. — Чон У чувствует, как доктор вздрагивает. Скорее всего от смеха. — Мы избавились от всех помех. Я, ты и твоё сумасшедшее желание убить всех, кто заставлял тебя страдать, раздражал тебя. Я восхищён твоим отрицанием, но мы похожи. Не расстраивай меня. Я не хочу быть в тебе разочарован.       Со Мун Чжо ушёл и вместе с собой забрал все тревоги Чон У, оставляя его в пустоте. Без мыслей, без света. В аду.