Чёрно-белый

Если смешать черное с белым, получится серый. Но Бен умудряется быть и тем, и другим одновременно. — Не забирай ее!.. Верни мою дочку! — он с удовольствием зажал бы уши, не неси он в руках ребенка, только что спасенного им от сумасшедшей матери. Пожалуй, впервые ему нечего ответить, но ведь он всегда может сделать вид, что ответ этот ниже его собственного достоинства. — Ее зовут Алекс, — шепчет Руссо. — Алекс, Алекс… Будто бы имя, произнесенное много раз подряд, поможет ей вернуть утраченное. — Алекс, — соглашается Лайнус. — Хорошо, я буду звать ее так. Новый всхлип вырывается из горла обезумевшей женщины, и в следующую секунду Бен видит нацеленный на него арбалет. Прямо в голову. — Прекрати, ты можешь случайно ее поранить, — мягко говорит он, перехватывая поудобнее девочку, которая уже не плачет и не пытается вырваться. Кажется, она оказалась куда более проницательной, чем ее мать. — Зачем она тебе? — спрашивает Даниэль, по-прежнему не опуская оружия, но кончик стрелы в нем уже дрожит, и Бен знает, что она не выстрелит. Он мог бы сказать этой бесстрашной француженке, что они окружены, что из засады за ней приглядывает не меньше десятка его людей, готовых убить ее при малейшей возможности. Как странно, что она сама не догадывается об этом, но, видимо, все инстинкты уже отказали ей. К тому же, если она хочет поговорить, он готов. Он умеет делать это, как никто другой. Он разворачивается и подходит ближе. Теперь Руссо действительно может успеть перерезать ему горло, но она даже не тянется к ножу. Бен знает: чем наглее ты идешь к смерти, тем неохотнее она забирает. Наверное, хочет помериться силами. — Зачем тебе моя Алекс? — повторяет Даниэль раз за разом, еще и еще. — Зачем она тебе? Лайнус задумывается, прежде чем ответить. Кто она, в сущности, такая? Обреченная на смерть в джунглях жертва обстоятельств? Что она знает об острове, что сможет понять? Если бы она выяснила все до конца, то сама бы отдала свою дочь, лишь бы ее сумели спасти, потому что самой ей уже не выжить. Впрочем, она кажется упрямой, и Бен гадает, сколько времени она еще продержится. Ему почти жаль, что он не может рассказать ей обо всем. — Я подарю ей новую жизнь, — отвечает он. — Я спасу ее. Я стану хорошим отцом. Как странно, что люди обычно не верят Бену тогда, когда он говорит чистейшую правду. Как странно, что именно Даниэль Руссо поверила ему на этот раз. — Хорошо, — бормочет она; опухшие губы трясутся, а потом она вдруг тянется к нему, и Лайнус понимает, что женщина окончательно лишилась рассудка — по крайней мере, на время. Не иначе как она представляет на его месте своего бывшего мужа. Интересно, кто он был?.. — Обещаю, — добавляет он прежде, чем она целует его в исступлении. Бедная Даниэль, потом она будет жалеть об этом поцелуе лишь немногим меньше, чем о потерянном ребенке. Но сейчас — сейчас Бен просто целует ее в ответ. Потому что даже он может на миг потерять хватку и забыть, что они в лесу не одни. — Она вырастет красавицей, как ее мама. Иногда Бенджамин Лайнус всерьез задумывается над тем, что все могло быть иначе. Что где-то в другой вселенной острова не существует в помине; он работает, например, учителем в школе, а дома его ждет жена по имени Даниэль Руссо и их дочь Алекс. Но ничего этого нет, потому что этого не может быть. Все, что у него есть — это заснувшая на руках девочка и несколько обещаний. Этого слишком мало для счастья, но достаточно для того, чтобы Бен чувствовал себя белым ферзем, перед которым открыты все просторы шахматной доски.

***

Он не будет вспоминать об этом поцелуе — до тех самых пор, пока Локк не притянет его к себе за талию: так близко, что он чувствует любое движение Джона, любой малейший вздох, даже его запах. Это запах вожака, и он опьяняет Бена, где-то в самой глубине души готового подчиняться с удовольствием. Особенно Джону Локку. Кажется, еще немного — и новый поцелуй займет первое место в рейтинге его самых опрометчивых поступков. Но Джон не торопится — он не Даниэль, и он не теряет голову. Только прижимает к себе все крепче и гладит заскорузлыми пальцами кожу на его плечах. Бену все еще хочется подчиняться, но он никогда не забудет, что игрок здесь — не он. Он распорядитель, надсмотрщик. В крайнем случае, ферзь. Джон все-таки целует его. Он наделал немало ошибок с тех пор, как появился на острове, но эта — самая крупная. Выстрел отбрасывает Локка назад. На лице у него — искреннее непонимание, составляющее довольно разительный контраст с обычным самонадеянным выражением. — Мне жаль, Джон, — говорит Бен. Тот хочет что-то ответить, вероятнее всего, пожелать ему скорой и мучительной смерти, но изо рта выходит только сгусток крови. Как грустно, что Локк никогда не узнает, что он и правда не хотел этого делать. Теперь Бен гораздо реже представляет себе мир, в котором все иначе. И все-таки – что, если он существует? В нем он работает учителем в школе и каждый день видится в ней со своим коллегой, другом и любовником по имени Джон Локк. Но ничего этого нет, потому что… просто нет. И быть не может, — думает Лайнус, пряча пистолет в карман. Он больше не уверен в том, что цель оправдывает средства, и сейчас кажется самому себе лишь черной пешкой, застывшей в одной клеточке от края доски, в последнем шаге от того, чтобы стать ферзем. Если смешать черное с белым, получится серый, но Бен серым определенно не был.