Этот Ад длился уже не один год. Сначала пытки, когда животное рвало его на куски, пило кровь и наслаждалось унижениями и хриплыми криками. После наступил период затишья, когда Шэнь неделями висел на цепях, не имея возможности хоть что-то сделать. А что он мог? Цинцю представлял собой человека-палку без какой-либо надежды на вызволение или скорейшее спасение, хотя бы в виде смерти. А после начался третий этап, когда ублюдок принёс осколки Сюаньсу и кинул их ему в лицо, мечтая наконец-то вытащить из него эмоции. И Цинцю сорвался, он больше не мог терпеть, принимать пытки как должное, пытаясь искупить вину за прошлые проступки. Шэнь не смог даже дождаться, когда ублюдок уйдет. А-Цзю громко взвыл, не имея возможности кричать, бился головой об пол и рыдал, выплакивая все накопившиеся слезы. Под пристальный, даже голодный взгляд Бинхэ, Цинцю с помощью подбородка тянул себя к осколкам меча. Ци-гэ, дорогой Ци-гэ, как ты мог умереть и бросить его здесь одного? Зачем глупый старший брат пришёл за ним? Лучше бы ты забыл, оставил как в прошлый раз. Цинцю всегда приносит проблемы, рядом с ним всегда все умирают. Так зачем, глупый Ци-гэ, ты пришёл на верную смерть?
Слабый, отчаявшийся, разбитый, жаждущий смерти А-Цзю подхватил осколок зубами, чтобы в следующий момент получить тяжёлой обувью по голове и быть откинутым на пару метров. Бинхэ. Монстр подходит совсем близко, садится на корточки и, схватив за грязные, окровавленные волосы, обманчиво-ласковым голосом произносит:
— Знаете, учитель, у меня появилась очаровательная идея, как можно вас уничтожить ещё более изощренно. Как заставить вас страдать сильнее. Я понял, что этого мне мало, ведь вы только начали поддаваться мне, испытывать эмоции. Так как я могу позволить вам уйти сейчас?
«Просто дай мне умереть, ублюдок! Ты забрал у меня все! Даже Ци-гэ, не говоря уже обо всем другом».
Конечно, никто не дал ему такой роскоши, как смерть. Зверь смеялся, расхваливал свою гениальность, предвкушал продолжение своей мести, а Цинцю… Он закрылся внутри себя так глубоко, как только мог. Последняя надежда, чувства, которые тот так долго и упорно отталкивал, — вера — оказались окончательно разбиты. Ци-гэ пришел его спасти. Дорогой брат выполнил свою клятву, пусть и слишком поздно, но не смог дойти до конца. Он так и не встретился с ним взглядом и не высказал всё, что чувствует. Не сказал, что прощает; не признался, что все это время скучал и ждал каждый его приход в хижину, чтобы обменяться хотя бы колкостями, ведь не умел говорить по душам. Ци-гэ… его дорогой Ци-гэ.
Цинцю перестал реагировать на всё, что происходит с ним. Спрятался, отстранился. Ему не было интересно и абсолютно не волновало, что животное с помощью какого-то ритуала вернуло ему все конечности, оставив страшные шрамы. Шэнь даже прошел мимо факта, что его разбитое совсем недавно ядро также пришло в норму; было все равно на последующие избиения, ставшие привычными, словно всегда были частью его жизни. Бинхэ злился, кричал, но после со сладкой, предвкушающей улыбкой принёс Цинцю пилюли.
«Жаль не яд», — лениво мелькали в измученном сознании мысли. Даже если бы ублюдок заставил его выпить своей крови, он все равно ничего не смог бы сделать, так какой толк сопротивляться? Он смертельно устал.
А после начался четвертый этап Ада, незнакомый, но такой унизительный и болезненный, что смог даже выдернуть его из сладкой неги забвения в кошмар наяву. Бинхэ его насиловал. Каждый день он приходил к нему в темницу, вставлял свой невозможный столб и рвал его на части до тех пор, пока помытый служанкой пол не становился вновь залит кровью.
Тонкие руки из последних сил поднимали ослабленное тело, чтобы не упасть в кровавую лужу и не захлебнуться, разорванные когтями ноги бессильно разъезжались в стороны и только чужие руки, болезненно сжимающие талию, держали тело Цинцю на весу. Им пользовались, его унижали, остатки гордости были растоптаны и уничтожены. От когда-то жесткого, но великого заклинателя не осталось ничего. Только оголенный комочек нервов, да желание своей скорейшей смерти.
Содранные об каменный пол пальцы пытаются натянуть на себя какие-то тряпки, когда-то называющиеся одеждой. Ублюдок ушел, а это значит, что скоро придет прислуга, которая должна привести темницу в чуть более надлежащий вид. Цинцю свернулся на жесткой кровати, прикрываясь тонким одеялом, не понимая, с чего бы все так изменилось. Что за перемена настроения и улучшение качества его жилища? Или животное просто брезгливое, раз ему даже приносят бочку с водой каждый раз после прихода этого монстра? Странные действия, которые Цинцю не хотел анализировать. Он слишком устал и просто хотел тихо уйти из этого мира.
На протяжении месяца ублюдок продолжал кормить его пилюлями, целый месяц мучил его, наносил новые раны и насмехался над его положением.
Тварь хотелось убить.
Но в один из дней, когда привычно кинув его израненное тело на холодный, мокрый пол, Бинхэ злорадно рассмеялся:
— Шицзунь, вы чувствуете? Чувствуете?! Слышите, как в вас зародилась новая жизнь? Что вы чувствуете, осознавая, что понесли от такого грязного животного, как я? Вам приятно опуститься даже ниже девушек из ивовых беседок? Как ощущается потеря такой вещи, как мужская гордость? Кто вы теперь, учитель? — и тварь громко смеялась, сидя на его груди и сжимая руки на истощенной шее.
Сначала Шэнь не верил. Как мужчина может забеременеть? Но ци, которой он не пользовался очень долгое время, прошлась слабым ветерком по организму и подтвердила: в его животе зародилась маленькая жизнь.
Недоверие. Отрицание. Это же невозможно. Это неправильно! Паника. Цинцю раздирал сломанными ногтями живот, пытался избавиться от
нечта, вырвать то, что живет внутри него. Цинцю мог бы попытаться избавиться от этого с помощью ци, но ублюдок не оставлял ему ни шанса, выкачивая энергию каждый раз, разрушая меридианы, как приходил. Так не должно быть.
Злость. Ненависть. Как эта тварь посмела?! Это существо… Монстр. В нем живет монстр. Второй ублюдок, такая же тварь, как и его мучитель.
После приходит смирение. Почти умиротворение, если бы не счастливый Бинхэ, который приходит насиловать его каждый день, наслаждаясь истериками Цинцю. Он говорит много. Шепчет отвратительные вещи, уверяет, что хоть ему и не нужен ребенок от такой твари как этот Шэнь, но он заставит родить его, а после убьет, и когда у его шицзуня не останется ничего, что можно было бы сломать или уничтожить, он милостиво убьет его.
Шэнь начинает думать. Странное состояние не дает ему опуститься в депрессию, а маленькая жизнь пугает похлеще Бинхэ. Находясь в почти осознанном состоянии, Цинцю начал замечать, что несмотря на еще более жестокие пытки, чувствует себя намного лучше, и раны заживают быстрее. Тело стало более сильным, наполненным энергией, готовым бодрствовать почти целый день, а не валяться на полу, не имея сил даже заползти на кровать.
«Что происходит?»
Этим вопросом задавался Шэнь довольно долгое время, пока не почувствовал, как во время насилия ребенок внутри него тянет ци из своего второго родителя. Медленно, неумело, но ублюдок даже не замечает оттока из-за размеров своего океана. Того, что перетягивает этот ребенок, хватает, чтобы не опустошить самого Шэня, так еще и залечить некоторые его раны, наполнить энергией.
Снова истерика. Тот, кого Цинцю ненавидел всей своей душой, мечтал от него избавиться и даже пытался это сделать, трогательно пытался его защитить, делая столь много, сколько не делали даже его шиди. А-Цзю плакал, положив руку на чуть выпячивающий живот. Он был истощен и слишком худ, не имел той естественной женской защиты, которая защитила бы ребенка хотя бы от холода. Живот был натянут, кожа от заточения стала почти прозрачной, поэтому, когда Шэнь положил руку на живот, то словно мог почувствовать крохотную головку и тельце.
— Я же ненавижу тебя, — шепчет Цинцю, ласково проводя рукой по животу.
В ответ по телу проходит волна тёплой ци, залечивая небольшие царапинки.
— Я же тебя… ненавижу… — Цинцю тихо плачет, уперевшись лбом в тонкую подушку, сжимая живот и чувствуя, как бьётся маленькое сердечко.
Это стало переломным моментом. Шэнь много думал, когда рядом не было Бинхэ. Это существо, нет, ребенок, ведь ни в чем не виноват, правда? Не виноват, что один его родитель монстр, а второй ублюдок. Не виноват, что ему дали жизнь таким образом. Этот малыш еще ничего не сделал, только пытался в меру своих возможностей, на уровне инстинктов защитить своего родителя, а получил в ответ жгучую ненависть. Разве кто-то достоин ненависти только из-за факта своего существования?
Цинцю прикусил губу и сделав упражнение по приведению дыхания в норму, окинул взглядом камеру. Если так подумать, то ни он, ни это дитя не должны существовать, но раз так сложилось, есть ли возможность что-то изменить и… сбежать? Насыщенные зеленые глаза наконец-то загорелись жизнью, смахивая пелену отчаяния; энергия в животе запульсировала, соглашаясь с тем, что его родитель наконец-то пришел в себя, и Шэнь с тихим смешком положил на него руку:
— Тише, малыш, нам нельзя показывать, будто что-то изменилось. Веди себя тихо, пока папа подумает, как нам спастись.
Абсолютно новое, никогда раньше не произносимое слово оставило на языке приятную сладость, а сознание заполнилось теплом, успокоилось, словно так и должно быть. Стало так легко и хорошо от мысли, что он больше не один, что у него появился
его ребёнок. Шэнь придумает план. В конце концов, кто из всех Лордов обладал мозгами? Ну, а если ничего не получится, то так тому и быть.
Единственное, что беспокоило в данной ситуации, что несмотря на беременность, ублюдок продолжал его насиловать. Шэнь боялся, что это может навредить ребенку и спровоцировать выкидыш, но, казалось, мужская беременность работала как-то иначе, потому что всё проходило по возможности спокойно. Цинцю проваливался внутрь себя в процессе, отрешался от всех наносимых ран, защищая живот от повреждений, а ребёнок вытягивал из монстра энергию, чтобы после залечить его раны. Странный тандем, который Бинхэ не замечал, получая удовольствие от наносимых учителю увечий.
Шэнь же, после того как немного придет в себя, ждал служанку, которая отмывала кровь и приносила бочку с водой. Его план строился на том, чтобы разговорить девушку, вызвать у неё сочувствие, а после заставить её использовать небольшой ритуал, который позволит им сбежать. План был неплох, но имел множество дыр. К сожалению, у Цинцю другого не было, так как только ублюдок и неизвестная девушка приходили в его камеру.
Эта служанка уже давно бросала на него сочувствующие взгляды, но тогда Цинцю было всё равно. Сейчас же он готов был переступить через свою похороненную гордость, вытерпеть сочувствие и жалость, которые так ненавидел, и сыграть на них, чтобы спасти свою… Их жизни.
Девушка оказалась немой, что немного усложняло реализацию плана. Но Цинцю, возможно впервые, решил говорить за двоих. Сначала были общие фразы. Невинные, немного скучающие, жалующиеся на условия, рассказывающие о том, как хотелось бы увидеть свет, прогуляться по траве или хотя бы покушать. Цинцю играл на чувствах девушки, поглаживая чуть увеличившийся живот, представлял вслух как они с ребенком могли бы жить в мире, не в страхе, путешествовать. Шэнь так хорошо себя вёл, так играл голосом, даже позволил себе несколько слезинок, что девушка уходила от него каждый день со слезами на глазах.
Наконец-то, его усилия начали окупаться. Девушка начала приносить ему еду. Обычные пирожки, но они были горячими и такими мягкими, что Цинцю, который не ел несколько лет, благодаря бессмертному телу, смел их одним укусом. Ребенок в животе, казалось, от реальной еды довольно заворочался, а Цзю искренне поблагодарил служанку. Та сразу же смущенно убежала в тот раз. Но начало было положено, а потому Шэнь каждый день получал пару пирожков, которые с удовольствием съедал.
Следующий этап предполагал, что девушка увидит или хотя бы услышит, что происходит в камере, когда приходит ублюдок. Это провернуть было сложнее, но Шэнь Цинцю удалось! Служанка тогда неделю ходила с мокрыми глазами и приносила не только пирожки, но и конфеты. В А-Цзю поднял голову сладкоежка, и от моментального уничтожения сладостей останавливало только то, что он может их не увидеть в будущем, поэтому Шэнь растянул удовольствие на пару часов и до конца дня был самым счастливым человеком.
План шёл превосходно. Девушка уже была готова сделать что угодно, чтобы помочь доброму господину. Цинцю продиктовал ей список, что ему необходимо для побега. Служанка знала, что именно её жизнь поможет ему сбежать. Но, судя по всему, её жизнь была также бессмысленной, а оттого девушка без колебаний решилась на это.
Однако возникла проблема. Шэнь не знал особенностей мужской беременности, а тот факт, что схватки начались на полтора месяца раньше привычного срока, выбил его из колеи. Бывший мастер меча Сюя паниковал. Разве семь с половиной месяцев — это не слишком рано? С ребёнком что-то случилось? Шэнь слышал о выкидышах, и боялся, что это именно он. Если бы с ребенком что-то случилось, он бы без промедления последовал за ним.
Боль. Проклятая боль, которую он и так испытывал последние годы, теперь по-настоящему рвала его изнутри. На этот раз другая, словно все его кости попали под взрывающее заклинание и собрались вновь, и так по кругу. Ублюдок ещё не приходил. Служанка придёт потом. Шэнь Цинцю был совсем один в темнице, тёмной и холодной, немного влажной. Бывший горный лорд никогда не интересовался, не наблюдал и даже не читал, как происходят роды! И сейчас паниковал, не зная, что ему делать и как быть. Слёзы лились по щекам от отчаяния, страха и боли. Что ему делать? Он вообще сможет это пережить?
В итоге, прометавшись по камере, Шэнь почувствовал, как дрожат ноги. Понял, что ещё немного, и он просто упадёт, а потому лег на твёрдую кровать, подложил под себя одеяло, закрыл глаза и вцепился зубами в свернутую ткань. Боль скручивала, выворачивала, хотелось от неё избавиться, а потому Цинцю согнул и раздвинул ноги и начал тужиться. Было до слез унизительно, но Шэнь поклялся, что переживёт. Удивительно, но стало легче. А-Цзю сглотнул, перевел дыхание и продолжил свои действия.
«Боги, пусть это поскорее закончится!» молился Шэнь, хотя давно уже не верил в Богов.
Шэнь Цинцю не знал, сколько прошло времени, всё смешалось, скрутилось в сплошном водовороте эмоций и… наконец-то закончилось. Он открыл глаза, сглотнул вязкую слюну, смешанную с кровью, и попытался привести дыхание и сердцебиение в норму. В ушах звенело. Шэнь ничего не слышал. В теле ощущались небольшая лёгкость и жуткая слабость. Что… Что произошло? Это наконец-то закончилось?
Заклинатель привстал и почувствовал…
«Небеса, какая мерзость».
Из него, прям оттуда, выходила кровавая ниточка, которая тянулась к маленькому, слишком маленькому ребёнку. Прям к животику. Ребенок не двигался и, казалось, не дышал. Бывший учитель дрожащими руками прикоснулся к холодному тельцу и перестал хоть что-то видеть из-за пелены слёз, которые моментально собрались на глазах. Шэнь Цинцю не успевал их смахивать, как собирались новые.
— Э-эй, — прохрипел он, пальцами, наполненными ци, прижигая пуповину. Из последних сил притянул ребёнка к себе и положил слишком большую руку на маленькую грудь.
Туг-тук, тук-тук.
У Шэня сразу словно камень с души упал.
«Жив».
Цинцю осмотрел ребёнка на физические повреждения, но кроме слишком маленького размера ничего не заметил.
«Разве дети должны быть такими крохами?»
Этот вопрос действительно беспокоил его. Это нормально или всё дело в том, что он мужчина? Или что он практически ничего не ел? Или что ребенок рос почти на одной только ци? Шэнь от волнения облизнул губы и собрал крохи ци, чтобы послать её в маленькое тельце, согревая. Это единственное, что он мог сделать в таких условиях: обтереть и закутать в самую тёплую ткань, что имелась в его камере.
Малышка открыла глаза, и Шэнь восторженно замер. Новорождённый ребёнок оказался не самым красивым, что он видел в своей жизни, но почему-то факт, что именно
он дал жизнь этому ребенку невероятно его согревал и вызывал в израненном сердце волны нежности. Цветов словно сочная зелень глаза смотрели на него, немного мутные, будто не могут на чём-то сфокусироваться. Шэнь был пленён. Это были самые красивые глаза, которые он когда-либо видел. Они закрылись, ротик приоткрылся, и по темнице пронёсся первый крик младенца. Это бесконечно успокоило Цинцю. Он слышал, что новорожденные и должны плакать, значит, всё хорошо. Мужчина засмеялся, убирая со лба малышки кусочек упавшего одеяла, и поцеловал своё маленькое дитя.
— Я дам тебе имя — Лянь, что означает лотос. Ты еще не знаешь, но лотос — это красивая водяная лилия, которую ты сможешь найти в прудах или озерах. Эти нежные цветы символизируют чистоту сердца, поскольку они могут подняться из грязи незапятнанными и красивыми, а ещё символизируют духовное пробуждение. Мне очень жаль, что ты родилась в таком месте, но я надеюсь, что ты сможешь увидеть солнце и другие чудеса природы, и ещё покоришь этот мир. Хорошо, моя Сяо Лянь?
Шэнь радостно смеется, он практически счастлив. Вот бы прошла ещё и ноющая боль внизу, тогда было бы совсем отлично. Но разве спокойствие может длиться долго? Вот и этот довольно хороший момент заканчивается, когда в камеру приходит ублюдок.
— Шицзунь? Ох, какая досада, я пропустил такое событие.
Цинцю дрожит и судорожно прижимает к себе малышку, стараясь спрятать её от стоящего впереди монстра. Тот с хищным выражением лица подходит, наслаждаясь страхом своей жертвы, медленно сводя заклинателя с ума.
— Ох, дорогой шицзунь, неужели вы привязались к этому ублюдку? К моему выродку? Этот ребенок же на четверть демон. Разве вы не испытываете желание его убить? Хотите я сделаю это прямо сейчас? Вам ничего не нужно будет делать, всего лишь смотреть.
И эта тварь смеётся. По телу проносятся мурашки, когда ублюдок подходит вплотную и нависает над ним, ставит руки по обе стороны, не давая возможности сбежать. Смотрит кровавыми глазами, пристально, выжигая надежду, что можно спастись.
— Шицзунь, я же говорил, что мне не нужен от вас такой ублюдок, что я убью его на ваших глазах. Так отчего же вы сейчас пытаетесь сбежать от своей судьбы?
Пальцы подхватывают прядку волос и притягивают к губам. Целует, издевается, пристально смотря в полные ужаса глаза сидящего перед ним бывшего горного лорда. Тот слишком слаб, ранен и окровавлен после тяжелых родов. Цинцю не знает, что делать, как выбраться из этой ситуации, бегает зрачками из угла в угол, лишь бы не смотреть на монстра перед собой, и прижимает к груди плачущий комочек, который заставил его жить.
Шэнь смотрит на малышку, пока Бинхэ всматривается только в лицо своего бывшего учителя. Ему абсолютно плевать на жизнь этого ребенка. У него сотни детей, так зачем ему еще один, тем более от этого мерзавца? Император Ло ждал только реакцию своего ненавистного учителя, что тот скажет, что предложит взамен, чтобы он не убивал дитя прямо сейчас.
— Делай со мной что хочешь, только не трогай
моего ребенка, — твердый, уверенный взгляд впивается в Бинхэ, и тот смеется.
— Я в восторге! Шицзунь, продолжайте на меня так смотреть и, может, этот выродок проживет чуть больше! Аха-ха-ха-ха-ха…
Шэня сажают на колени на твердой кровати, спиной к Бинхэ, рывком наклоняют и Цинцю едва успевает подставить руку, чтобы не влететь в стену, другой прижимая Лянь-эр как можно ближе. Монстр не церемонится, срывает остатки одежды и входит рывком, отчего разорванное тело сотрясает дрожь. Он же только что… И вот так… Если он сегодня не умрёт, то будет считаться человеком, который перенёс все виды боли и выжил. Его трясет, голова кружится, ноги словно отнялись, а на груди плачет малышка, будто чувствуя боль своего родителя. Цинцю сбивчиво, сквозь слезы пытается успокоить ребенка, быть тише, и, кажется, Сяо Лянь слышит его, замолкает. А может все дело в ублюдке, который взревел, чтобы Шэнь заткнул ребенка, а после ударил его головой о стену?
В любом случае эта пытка, как и все остальные, скоро заканчивается. Демон уходит, а Шэнь Цзю безумным взглядом смотрит перед собой, свернувшись калачиком, поглаживает А-Лянь по головке.
Когда приходит служанка и стучит по прутьям темницы, чтобы её заметили, Цинцю вздрагивает, словно впервые видит эту девушку. Та принесла бочку, тряпку для полов и два больших свёртка. Казалось, словно Шэнь не понимает, что происходит и что девушка собирается делать. Та жестами показывает, что принесла лекарство, которое бывший глава пика сразу выпил и посмотрел на лицо служанки, которая плачет и никак не может успокоиться. Цинцю понимает, что она всё слышала, но ему все равно. Сейчас главное сбежать.
Служанка дрожащими руками открыла один из свёртков. Шэнь увидел мёртвое, уже посиневшее тело новорожденного ребенка. Из трупа еще не выветрилась демоническая ци, и Цинцю понимает, что это ребенок одной из шести сотен наложниц ублюдка. Ему совсем не интересно, как девушка смогла провернуть это все, сейчас был важен только их побег.
Во втором свертке находились чистая белая одежда для взрослого мужчины и одеяло для малышки. Шэнь не смог выпустить Лянь из рук, поэтому сам её искупал в ещё теплой воде, обтёр и завернул в чистое, чувствуя удовлетворение и спокойствие, что малышка не плачет и уснула. Затем он не без помощи забрался в бочку и выполнил водные процедуры, шипя под нос ругательства от режущей боли.
Только когда он вылез, высушился и переоделся в белые одежды, Цинцю приступил к основному своему плану. Требовалось провести два ритуала: один для смены внешности, второй для перемещения. Сидя на коленях, не имея сил в ногах, Шэнь водит окровавленными пальцами по чистому полу. Служанка снимает с себя одежду, отдает ее Шэню, чтобы после перемещения уничтожить, а сама накидывает на себя тряпки, которые были на заклинателе.
Ей страшно, она обнимает себя за плечи и трясется, но уверенным взглядом смотрит на Цинцю, который почти закончил. Он говорит ей встать в центре печати и активирует ритуал. Главным плюсом этого ритуала было то, что для его активации не требовалась ци, а только работающая печать на крови заклинателя, в которого требуется перевоплотиться.
И вот, перед Цинцю стоит, точнее сидит он сам. Полностью идентичный, даже с теми же физическими ранами. «Цинцю» подползает к настоящему и впервые за всю свою жизнь говорит:
— Господин, все будет хорошо. Я помогу вам. Он не узнает.
Шэню почти все равно, что будет дальше, главное, чтобы все получилось. «Цинцю», впервые испытав такую боль, не может нормально двигаться, поэтому Шэнь сам смывает тряпкой кровавую печать. На протяжении всего действия он поглядывает на сверток на одеяле, который не двигается — спит, но А-Цзю боится, что его Сяо Лянь мертва, как тот ребенок, которым ее планируют заменить.
Он быстро забрасывает тряпку в бочку и своей кровью рисует следующую печать. Конечно, можно было бы использовать другие материалы, но кровь можно быстро смыть, и Шэнь надеялся, что для активации печати на его крови не потребуется слишком много ци, потому что его сломанные монстром меридианы просто не способны провести объем больший, чем маленький светлячок.
— Прямо в сердце, — говорит Цинцю, протягивая копии найденный в вещах кинжал, тыкая пальцем в грудь, куда следует нанести удар. Если эта девушка умрет в его обличии, которое сменилось в результате этого ритуала, то останется такой навсегда, поэтому демон не заметит ничего странного, так как это будет всего лишь труп с таким же телом, как и у него.
— Ребенок…
Цинцю кладет труп новорожденного в руки копии и без промедления наносит быстрый удар в сердце, чужой рукой. Словно он сам убил своего ребенка, а после окончил самоубийством. Шэнь крепче сжимает чужие (свои) пальцы на рукояти кинжала. Копия прижимает к себе мертвое тело и смотрит на заклинателя невозможно зелеными глазами. Он и не замечал какие его глаза яркие и насколько малышка похожа на него.
— Господин, живите, хорошо?
Шэнь кивает, а после берет на руки свою малышку и встает в центр печати. Ему требуется собрать всю свою ци и активировать ритуал, чтобы сбежать. Его тело не способно накапливать хоть сколько-то энергию, но Шэнь скапливает ее вне, создавая на руке наполненный энергией шар.
— Сделай это. Моя жизнь зависит от тебя. После я помолюсь за твою душу. — Единственное, что может выдавить из себя Цинцю, прикладывая руку к полу, активируя печать и прижимая к себе своего ребенка. Прежде чем исчезнуть, Цинцю видит, как копия кивает и тянется к бочке, чтобы ее перевернуть и смыть все, что здесь происходило.
***
Цинцю шатает, он падет на колени и его рвет. Ритуал выкачал из него все, что только можно, поэтому Цинцю лежит на зеленой траве, прижимая ребенка к груди и дышит. Дышит легким, сладким ветром, сочной травой и ярким солнцем. Он… они выбрались. Они увидели солнце, выжили. Хочется смеяться, плакать от радости, но Цинцю только судорожно вздыхает, из последних сил сдерживая слезы, которые уже застилают глаза. Столько лет прошло в бесконечных пытках, но он выжил, он смог это пережить.
Сейчас нужно только добраться до города, найти целителя и немного отдохнуть. Шэнь уже проверил Лянь, уверился в том, что плачущий ребенок не пострадал, и попытался встать. Ноги не держат, в них нет сил. Ощущение, что все ниже талии просто мертво, но Шэнь должен встать и идти. Он обязан найти целителя, дойти до города, сделать еще одно усилие, чтобы выжить.
Цинцю дотягивается до какой-то палки и, опираясь на нее, наконец-то встаёт, жутко пошатываясь. Перед глазами все мутное, кружится, но Шэнь делает шаг. Еще шаг. Он справится, он сможет. Нет смысла молить Богов о помощи, поэтому Шэнь сжимает зубы и просто шагает. Шаг. Шаг. Еще шаг. Он справится. Они дойдут.
И ведь доходят. Доходят до какого-то города глубокой ночью. Цинцю осматривается мутным взглядом и понимает, что ему невообразимо повезло. Это старый город У, в котором он когда-то бывал. Шэнь помнит, где здесь находится больница, поэтому, собрав последние силы в ногах целенаправленно идет к большому белому зданию. Должно быть это одно из немногих поселений людей, которое осталось после объединения трех миров, но сейчас это все не важно. Важно то, что там ему помогут. Должны помочь.
Шэнь доходит до высоких ворот, поднимает тяжелое кольцо и стучит.
ДУМ! ДУМ! ДУМ!
Стоит и ждет.
«Ну же, выходите. Сейчас ночь, но кто-то же должен стоять на страже.»
И ворота открываются, и на Шэня смотрит шокированное, удивительно знакомое лицо.
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш… Шэнь?!
— Цинфан? — Цинцю удивлен всего мгновение, но после почти блаженно прикрывает глаза. Он слышал от ублюдка, что он убил всех Лордов, но пик Цяньцао, пик лекарей, тот не трогал. И тут такая удача. Цинфан.
— Шиди-Му, ты не представляешь, как я рад тебя видеть. — Цинцю измученно улыбается, прикрывая глаза. Цинфан всегда ему помогал в тайне от других Лордов, снабжая некоторыми успокоительными и снотворным. Может и сейчас поможет?
Бывший Лорд Цяньцао все еще шокирован увиденным. Шокирован тем, что Шэнь Цинцю жив, шокирован его видом, а еще до смерти напуган этим же видом. Цинфан видит, как замучен его шисюн, как из него вытекает жизнь, видит ребенка на его руках и ему хочется выть от ужаса. Что происходит? Как, почему в таком состоянии он еще жив?
Это приводит целителя в себя и Цинфан хватает почти потерявшего сознание Цинцю на руки и несет в лучшую операционную. Му пытается передать Шэню ци, но вновь с ужасом понимает, что меридианы порваны в клочья и единственное, что держит в Цинцю жизнь — это его воля и маленькое золотое ядро, которое только и может, что поддерживать его тело в состоянии «бессмертный».
По пути Цинфан зовет на помощь других целителей, которым он доверяет, кладет Цинцю на операционный стол и, с трудом разжимая пальцы на маленьком плачущем тельце, начинает разрезать одежду на своем полумертвом шисюне. Ребенка не стали далеко уносить, но один из целителей занялся его проверкой и общим состоянием, а Цинфан… он включил своего профессионала, но открывшийся вид заставил его руки дрожать. То, что он увидел поразило даже его, прошедшего войну и жестокость демонов к людям, заклинателя.
Шэнь умирал. Истощенное, худое тело, точнее кости, обтянутые бесцветной кожей, многие годы не видевшей солнца, жуткие шрамы на конечностях, которые наверняка были оторваны и восстановлены знакомым ритуалом, но не избавляющем от фантомной боли, свежие раны от когтей, синяки по всему телу и… на нем использовали пилюли для деторождения. Это было понятно по еще не удаленной пуповине.
Цинфан схватился за голову. С чего начать? Как вытащить его шисюна из лап бога смерти? Другие целители молча ждут его указаний, а самый младший трясется от открывшегося ужаса.
— Нужно… придется резать, чтобы избавиться от мешка… — начинает говорить Цинфан. — Подготовьте питательный раствор и самые тонкие иглы. Еще нужно… Несите тот новый аппарат для поддержания жизни, если он вдруг перестанет дышать.
— Но он еще не до конца опробован, — пытается вмешаться ученик.
— Выполнять! — рявкает Му и продолжает. — Потребуется много воды и бинтов. Приготовьте для себя восстанавливающие пилюли. Нам потребуется много ци.
— Есть!
И операция начинается. Долгая операция, которая длится около шестнадцати часов, собирает кусочки Шэня в единое целое, очищает и сращивает. Все, что могло пойти не так, произошло. У Цинцю дважды останавливалось сердце, которое с помощью заклинаний было вновь оживлено, а где-то после двух часов, когда они разрезали живот, чтобы удалить из тела мешок, где находится зародыш, к Шэню подключили новый аппарат, который помогал ему дышать. Тяжелая, выматывающая операция, когда четверо целителей работали на пределе своих возможностей.
Когда заклинатели сделали все, что можно, они разошлись, оставив в палате только Цинфана, который решил осмотреть ребенка. Малышка вела себя тихо, но не переставала хныкать, что было довольно необычно. Ученик доложил, что общее состояние в пределах нормы, но присутствует общее истощение, чему Му сейчас видел подтверждение. Сначала он хотел отнести малышку на кухню, чтобы девушки накормили ребенка, но стоило отнести ребенка от Шэня дальше трех метров, как малютка начинала кричать во всю мощь своих легких, поэтому Цинфан вздохнул и смиренно пошел искать бутылочку, положив девочку в привезенную кроватку.
Цинцю не приходил в сознание уже вторую неделю. Цинфан по возможности проводил все свободное время в его палате и мог наблюдать, как общий вид его шисюна начал улучшаться. Малышка тоже стала похожа на обычных новорожденных, а не маленького котенка, поэтому Му тихо читал целительские свитки, кормя девочку сытным молоком и меняя Шэню капельницу.
В один из таких дней Цинцю открыл глаза. Резко, еще даже не проснувшись окончательно, но уже смотря вокруг и анализируя пространство. Цинфан отложил записи, взял пилюли и подошел к другу с открытыми ладонями, показывая, что тот безоружен и не несет опасности.
— Я думал, что мне это привиделось, — произнес Цинцю, а следом облизал пересохшие губы. Цинфан сразу же понес пиалу с прохладной водой к губам. Шэнь жадно выпил, после следующую, а затем отнял у Му кувшин и опрокинул в себя все, что было. После он без лишних слов проглотил пилюли и, найдя взглядом рядом с собой колыбельную, окончательно расслабился и растекся по кровати.
— Цинцю, как ты себя чувствуешь? — Му положил пальцы на тонкое запястье и, не касаясь ошметков меридиан, тянется своей ци к ядру.
— Знаешь, я себя чувствую так, словно заново родился, — привычно съязвил Шэнь, а Цинфан нахмурился. Насколько же этот человек страдал, раз такое отвратительное состояние для него верх блаженства?
— Ты же понимаешь, что больше никогда не сможешь быть заклинателем?
— Конечно. Жаль, но хоть какие-то плюсы от моего бесполезного ядра остались. — Шэнь явно намекал на свое бессмертное тело, невероятно слабое даже для начинающего строить фундамент заклинателя, но все еще сильное для обычного человека.
Цинфан удрученно качает головой и садится рядом, замечая, как вздрогнул его дорогой шисюн. Что же тебе пришлось пережить?
— Цинцю, я думал, ты давно умер… — скрыть печаль из голоса не удается, и Му надеется, что сочувствие не выведет Шэня из себя, но старый друг молчит, руки того чуть дрожат, и он сжимает пальцы в кулак.
— Я не хочу вспоминать. Пожалуйста, Цинфан, просто не спрашивай ничего.
Му даже задерживает дыхание, видя, как Шэнь притягивает колени к груди и прячет лицо в руках. Дрожит. Он плачет? Цинфан впервые видит перед собой такого слабого и разбитого Цинцю. Неужели это тот самый гордый и язвительный заклинатель, которого он знал? Но… Му понимает, что произошло. Долгие годы Цинцю находился в руках Бинхэ. Наверняка пытки, а еще и это… взгляд метнулся к ребенку и обратно к шисюну. Цинфан медленно и аккуратно подсаживается ближе, кладет руку на плечо, чувствует, как испуганно замер Шэнь и также спокойно заключает его одной рукой в объятия, давая, в случае чего, шанс выбраться. Но Цинцю только цепляется в него мертвой хваткой и сжимает изо всех сил. Му чувствует, как одежда становится мокрой, но ничего не говорит, только водит рукой по дрожащей спине.
— Все будет хорошо, Цинцю, я позабочусь о тебе. Ты молодец. Ты выжил, сбежал. Я буду защищать тебя. Только не бойся, хорошо? Верь мне, прошу. — Цинфан продолжает шептать успокаивающие слова, и Шэнь вскоре отлипает, удобно располагается на кровати и требовательно протягивает руки к шиди.
— Дай.
Признаться, Цинфан не сразу понимает, что нужно Шэню, но спустя минуту кладет маленького ребенка в еще ослабленные руки. Цинцю притягивает дитя к груди и просто смотрит, поглаживая по головке.
— Шэнь Лянь, — все также немногословен Цинцю, а Цинфан тепло улыбается.
— Очень крепкая и сильная малышка. Полностью здорова, с большим потенциалом к совершенствованию.
— Нравится? — спрашивает Шэнь и Цинфан с восторгом замечает в его интонации самодовольство. — Сам родил, — а после Шэнь смеется, и Цинфан уже встревожен, придумывая, как можно восстановить его психику.
Цинфан рассказывает Шэню новости, что произошли с падения пика и других орденов. Умалчивает особо кровавые моменты, пытаясь не давить на и так сломанное сознание. Рассказывает, что чисто человеческих городов осталось не больше десятка, и даже У, населен демонами где-то на 15%. Говорит о падении Небес, что еще живые Небожители скрываются и бродят где-то по земле, заклинатели стали очень уважаемой профессией, посредниками между двух миров, стражами, которые уничтожают особо злобных демонических тварей.
— Мир изменился и продолжает меняться, — заканчивает свой рассказ Цинфан, смотря как Шэнь кормит ребенка из бутылочки, внимательно следя, чтобы та не захлебнулась.
— Ну, по крайней мере люди не были полностью истреблены этими тварями, — меланхолично замечает Цинцю. — Наш орден пал, так как теперь твое имя?
— Мэйфан, — незамедлительно отвечает Му.
— Хорошо. — Тишина опустилась на палату, где слышалось только чавканье малышки. — Тогда зови меня Вэйцю.
— Как скажешь, — довольно отвечает Му, давая своему другу собраться с мыслями.
— Ты знаешь ритуал под названием «Пепельная смерть»? — Мэйфан задумался.
— Это что-то связанное с воспоминаниями?
— Да. Хоть название и звучит жутковато, но результатом является не уничтожение памяти, а словно покрытие ее пеплом, притупление. — Шэнь твердым взглядом смотрит в глаза Мэйфану. — Мне нужно это. Я сойду с ума от тревоги, кошмаров и фантомных болей, если не прикрою дверь с этими воспоминаниями.
— Не лучше ли было их вообще запечатать? — Вэйцю отрицательно качает головой.
— Если я забуду, то обязательно пойду мстить ублюдку за Цинъюаня. А это мне не нужно. Я должен помнить, но не все, только как факт.
— Я тебя понял. Расскажешь, что это за ритуал?
— Конечно.
***
Вэйцю, когда стал способен передвигаться самостоятельно и чувствовать себя достаточно хорошо, перебрался с Лянь в дом к Му. Мэйфан горой встал, но сказал, что не позволит Шэню жить где-то еще. Пришлось согласиться, хотя, вариантов было немного. Денег нет, дома нет, способностей заработать пока тоже нет. Поэтому Шэнь заперся в доме Му, занимался Лянь-эр и по мере возможностей делал небольшую работу по дому, чтобы сильно не обременять старого друга. Мэйфан жестко смотрел на Вэйцю, когда тот пытался что-то сделать тяжелое, поэтому первый год Шэнь наслаждался жизнью и отдыхал, просыпаясь каждой ночью от удушающих кошмаров в обеспокоенных руках Му-шиди.
Тот делал все возможное, чтобы Вэйцю чувствовал себя комфортно и в безопасности, но кошмары все равно преследовали его, когда Шэнь спал один. Это происходило еще когда они жили на пиках, но сейчас ситуация ухудшилась. Ни успокоительное, ни снотворное Шэню пить было нельзя, так как он принимал другие лекарства, чтобы восстановить здоровье, поэтому Мэйфан без каких-либо сожалений перебрался к другу в постель.
— Видел бы тебя прошлый ты, — фыркнул Шэнь, но освободил немного места, чтобы Му мог устроить дополнительный комплект спальных принадлежностей.
Спать спокойней Цзю не стал, но, по крайней мере, начал быстрее приходить в себя и перестал пугать ребенка, который спал в кроватке рядом. Только через год Мэйфан провел «Пепельную смерть», и Шэнь окончательно перестал шугаться каждого шороха и просыпаться по ночам. Му так и не перебрался в свою комнату, а Шэнь не сказал, чтобы тот убирался.
Шэнь Лянь была самым спокойным ребенком и не предоставляла Вэйцю никаких проблем. Только корми, купай да играй, а в остальное время крошка спала. Мэйфан только поражался насколько же она очаровательная, а Шэнь гладил малышку по волосам, которая со смехом пыталась поймать его пальцы и засунуть в рот.
Вскоре Лянь научилась ползать, начала делать первые шаги, и спокойная жизнь в семье Шеней закончилась. Девочка оказалась тихим, но невероятно активным ребенком, которая залезет в каждую щелку, протрет пыль в каждом углу дома своей одеждой, откроет все ящики, достанет и разбросает палочки и чуть не убьется ножами. После этой ситуации Шэнь спрячет все колюще-режущие предметы и будет пытаться разговаривать с крошкой как с взрослой, объясняя, что так делать нельзя. И пусть ребенок вредничал и не слушал, но Цзю заметил, что пытаться достать до ножей и мечей крошка перестала.
— Умница, дочка, — с умиротворенной улыбкой гладит Шэнь Лянь по головке.
— Па-па!
И А-Цзю пропал как здравомыслящий человек, оставляя после себя счастливую лужицу. Когда Мэйфан пришел домой, то увидел как по развалившемуся на полу Шэню ползала Сяо Лянь, дергала того за щеки и рукава и повторяла:
— Па-па!
Ну что сказать, это было очаровательно.
Когда Лянь исполнилось четыре года, А-Цзю занялся ее обучением. Он учил ее писать, читать, читал ей правила этикета и по возможности показывал их. Нагружать ребенка он не смел, поэтому занимался по несколько часов в день, а остальное присматривал за крошкой на улице, как та играет с другими детьми и полукровками.
Сначала Вэйцю боялся и не отходил от дочки ни на шаг, опасаясь детей демонов, но с каждым годом больше успокаивался, понимая и принимая тот факт, что Лянь сама полукровка и обладает удивительно сильной эмпатией. Она часто тыкала в людей пальцем, говоря, что кто-то плохой, а другой хороший. Они с Мэйфаном пытались вложить в голову ребенка понятие толерантности, ведь мир, где кто-то бы ненавидел демонов или людей быстро бы такого человека уничтожил. Воспитывать чувство справедливости и правильное представление о мире, когда ты сам заклинатель, который всю жизнь уничтожал демонов было невероятно сложно. Поэтому они часто ограничивались общими фразами, смотрели, как Лянь укладывала и формировала эту мысль в своей голове и в случае чего аккуратно направляли девочку в нужную сторону.
Было невероятно сложно, но их маленькое солнышко, казалось, любило всех вокруг, а оттого Шэнь боялся, что этот жестокий мир его маленький цветочек просто растопчет. Поговорив с Мэйфаном, последний начал обучать Лянь заклинательству с семи лет, так как Шэнь бы просто умер, показывая даже простейшее заклинание. Единственное, что А-Цзю мог — это следить и направлять, но либо Му являлся гениальным учителем, либо сама Лянь оказалась слишком талантливой, но ничего серьезного на тренировках не происходило. Медленно, но верно, Шэнь Лянь строила фундамент для своего будущего золотого ядра.
Неожиданно, но крошка напросилась Мэйфану в личные ученики. Ей было интересно знать все: о спасении жизни, растениях и различных ингредиентах, как делать лекарства, помочь в сложных ситуациях и не умереть самой. Му поддерживал стремления Лянь, а Шэнь немного обижался, что его дочка не пошла по его пути изящного искусства.
А-Фан и А-Цзю долго разговаривали по ночам, после того как укладывали дочку спать. В одну из таких ночей Шэнь и узнал невероятный факт, что его шиди не просто лучший целитель, он и эксперт по ядам и тихим убийствам. На удивленный взгляд Мэйфан пояснил, что зная все слабости и как спасти человеку жизнь, приходит и понимание как его убить, а уж то, что каждый заклинатель обязан владеть мечом, то тихий и бесполезный целитель становится опасным оружием, ведь никогда неизвестно, что находится в пилюле или еде, которые тебе дают. Шэнь затих и шутливо пообещал, что никогда не будет раздражать шиди. Ту ночь они провели весело, за бутылочкой сливового вина.
Лянь, которая вместе с обучением у шифу основам заклинателей, училась у дада управлением мечом, к десяти годам стала самой настоящей грозой мальчишек. Родители обиженных чад часто приходили жаловаться на Лянь Шэню, но тот только прикрывался веером и укоризненно смотрел на мальчишек, которые прячутся за родителей. Те долго ходили униженные тем фактом, что их побила девчонка.
В двенадцать лет Шэнь Лянь принесла в дом находящуюся при смерти собаку-оборотня. У А-Цзю чуть не случился инфаркт, а Лянь под наблюдением шифу провела свою первую операцию. С тех пор Мэйфан каждый день брал Лянь-эр с собой в больницу, а Шэнь прожигал взгляд в новом сожителе, который вилял хвостом и следовал за его дочкой по пятам.
За первые полгода, пока псина жила с ними, Цзю сломал около сорока вееров.
Но Лянь словно не замечала волнений отца. Она родилась в этом мире, где каждый второй являлся демоном или полукровкой. Все это было для нее привычным. На свое четырнадцатилетие Лянь получила от отца свой духовный меч, а потом на радостях показывала чудеса фехтования своему любимому дада. Цзю не мог нарадоваться, смотря на свое дитя, которое принесло в его жизнь столько света.
А затем, когда Лянь исполнилось шестнадцать, на ее лбу проступила метка Небесного демона. Мэйфан хмурился, не понимая каким образом из всех детей и внуков Ло Бинхэ только в Лянь пробудилась кровь Небесного демона. Вэйцю паниковал и немного боялся, ломая очередной веер. Бинпал — собака-оборотень — крутился под ногами, а Лянь рыдала на полу, закрывая руками светящуюся метку.
— Я не хочу! Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу! Я не хочу быть таким монстром, как он!
— А-Лянь, — Цзю аккуратно притянул дочку к себе, стирая льющиеся слезы. — О чем ты говоришь?
— Я помню. Я помню все. Твой страх и ужас, ненависть. Ты ненавидел его, он мучил тебя. Он отвратителен! Я не хочу, чтобы меня что-то связывало с ним!
Цзю переглянулся с Фанем. Неужели и такое возможно? Шэнь успокаивал Лянь, пока та продолжала рыдать на его плече. Мэйфан тоже присел рядом, обнимая с другой стороны. Так они просидели до самого вечера, пока Лянь не успокоилась и не вытерла слезы. Тогда они устроились за столом, Шэнь принес три пиалы и разлил им вина.
— Только одну, — серьезно произнес Вэйцю, смотря в грустное лицо дочки.
Первым взял слово, конечно, Цзю:
— Ты не такая, Сяо Лянь. Тот факт, что в вас течет одна кровь, не значит, что ты будешь такой же, понимаешь? — Маленькая Шэнь прикусила губу, чтобы не расплакаться.
— Это всего лишь сила, и только ты сама решаешь, как она будет использоваться: во благо или вред.
Лянь вновь начала стирать с глаз слезы, чуть улыбнулась и произнесла:
— Какая клишированная фраза. Я вчера такую в книжке прочитала. Хе-хе…
— Пусть и в книге, но разве она не верная? — Шэнь прикрыл рукой руку дочки, сжимая ее пальцы. — Мы воспитывали тебя, ты переняла от нас наши черты, что-то взяла от меня, думаю, эту гордость и надменный взгляд, от своего шифу улыбку и желание спасать. Только то, что в тебе пробудилась эта сила не делает тебя злой. Или ты вдруг захотела уничтожить всех людей, в том числе и нас?
— Я никогда!.. — Вскрикнула Лянь и посмотрела на довольные лица своего дада и любимого шифу. Она поняла, что они хотели до нее донести, и ей стало стыдно за свою истерику.
— Вот видишь, Лянь-эр. — Старший Шэнь улыбается. Он не хочет вспоминать прошлое, покрытое дымкой, и не хочет, чтобы Лянь была втянута в это, ведь он знает, насколько ублюдок силен и опасен.
Но заклинатели не замечают злобного блеска за слезами. Шэнь Лянь, не смотря на свой добрый характер ничего не забыла. Пусть и не глазами, но она помнит, что чувствовал ее дада, как тот демон обращался с ним. Ведь Лянь все еще частично демон, а демоны за кровь платят кровью.
В двадцать Лянь смогла сформировать золотое ядро и достаточно развить свои демонические способности под руководством шифу. Она стала сильнейшим заклинателем в городе У, имея две силы, словно инь и янь.
В двадцать один Шэнь Цзю сдался уговорам упорной Лянь и отпустил ее из отчего дома, путешествовать по миру. Наказав писать как можно чаще. Небесный демон, нет, сильнейшая заклинательница Шэнь Лянь вместе с Бинпалом, который вымахал метр двадцать в холке, отправилась путешествовать. Вэйцю с тяжелым сердцем смотрел, как его дочка скрывается за горизонтом, чувствуя, что рано или поздно она все равно сунется во дворец.
— Она сильная, А-Цзю, — Мэйфан обнимает Шэня, пытаясь успокоить, пока тот доламывает последний веер.
— Я все равно не перестану бояться, — отвечает Вэйцю, уходя с другом домой.
Лянь действительно отсылает письма домой каждый месяц: обычные, восторженные, ничего не значащие. Му и Шэнь рады любой весточке. На протяжении пяти лет Лянь-эр не возвращалась домой, регулярно отписываясь, что у нее все хорошо.
Когда пошел шестой год, Цзю и Фан поразила новость, что Император Ло Бинхэ мертв, убит собственным отцом, Таньлан-цзюнем, который взошел на трон, убил всех многочисленных жен и наложниц своего сына, а также особо бунтующий внуков и правнуков. Давно уже единый мир вновь перетряхнуло, но жить стало почему-то спокойнее. Демоны присягнули на верность новому-старому Императору, а люди получили больше возможностей и прав, чтобы жить и торговать.
Шэнь и Му места себе не находили, так как новостей от Лянь все не было и не было, хотя месяц еще не подошел к концу. Ровно на двадцать пятый день с получения последнего письма, на пороге дома появилась Шэнь Лянь, ярко и счастливо улыбаясь, чистая и здоровая, целая и невредимая. Цзю кинулся обнимать свое дитя, одновременно и проклиная ее за свое волнение и радуясь, что дочка наконец-то вернулась.
Мэйфан все еще в больнице, но Вэйцю отправит к нему весточку, что блудная дочь вернулась.
— Пап, я хочу тебя кое с кем познакомить. — В дом протиснулся Бинпал, укладываясь у порога и высунув большой язык. — Кхм… Лянь на мгновение выходит из дома, чтобы после втолкнуть перед собой высокого, даже выше Цзю, тонкого мужчину с большими, растерянными глазами, зелеными чешуйками под ними и зеленоватой Небесной меткой на лбу. Старший Шэнь напрягается, сжимая в руках веер. Под прожигающим взглядом зеленых глаз неизвестный-известный тушуется и почти боязливо опускает взгляд.
— Пап, познакомься. Это Чжучжи-лан. Он довольно милый и очень добрый. А еще, я думаю, что он будет моим женихом, но это неточно. — А-Лянь улыбается во все зубы, даже не пытаясь скрыть свое счастье, Чжучжи робко поднимает глаза и тихо здоровается: «Здравствуйте», а Цзю звереет и ломает веер.
— Добро пожаловать, — шипит сквозь зубы заклинатель, «мило» улыбаясь, и Чжучжи думает, не было ли у него в роду змей. — Ну проходи,
Чжучжи-лан.
По спине генерала пробежались мурашки размером с носорога. Кажется, он наконец-то понял, почему его господин с такой улыбкой отправлял его повидаться со своими будущими родственниками.
