***
Половина шоколадного батончика уже съедена, до дома ещё идти и идти. Телефон начинает присылать уведомления о том, чтобы я поставил его на зарядку. Хмурюсь. Всё сегодня как-то не так. Даже погода будто бы сгущается с каждым пройденным мною километром, будто бы предупреждает о чём-то. Да, возможно, стоило доехать до своего района на трамвае, а не морозить свою задницу на улице, но мои три рубля пятьдесят копеек на карточке и рваные билетики в карманах джинсов говорили иначе. Решаю присесть на лакированную деревянную лавочку, которая располагается прямо вдоль дороги. Словно арка, её огибают уже давно сгнившие цветочки в горшках. Сажусь и ощущаю себя моделью Vogue, но на деле — просто карикатура из детского альбома. Сзади меня застланное чёрными кляксами небо, комплексы, здания и ещё какие-то многоэтажки, которые только недавно начали строить. Всё какое-то неживое и тусклое, всё большое, а я на их фоне — маленький и никчёмный. Слишком много пространства. Кладу локти на колени, голова непроизвольно падает на ладони. Даже ленту в инсте не поскроллить, всё равно зарядка практически на нуле. Решаю дослушать последние пару треков, а потом уже в гордом одиночестве скоротать время до дома. Решаю так и сижу, чувствуя, как задралась куртка, а под ней и оранжевая толстовка. Чувствую мурашки на спине, холод на лопатках, а ещё… Блядь. От осознания сердце пропускает удар. Поднимаю голову, судорожно оглядываюсь и примечаю своего визави — чёрный гелик и силуэт, который тарабанит длинными пальцами по рулю. — Сука, — хриплю я и встаю с лавки, ускоренным шагом спускаясь вниз. — Какого хера? Тебя так долго не было! — выбрасываю в пустоту я. То ли от обиды, то ли ещё от чего, но до боли и выступивших на глазах слез кусаю нижнюю губу и смотрю исключительно на носки своих кроссовок. Вроде не едет за мной. Выдыхаю облако пара, тянусь за электронкой, которую успел положить в карман джинсов, и там же чувствую вибрацию. — Сука, — повторяю я, ещё не посмотрев на экран телефона. Его номер я никогда не записываю. Он постоянно его меняет. Застывшими льдышками провожу по дисплею и прикладываю почти, блядь, разрядившийся телефон к уху. — Да?.. — неуверенно выдаю я и от этой неуверенности бью себя кулаком по ляжке. Как обычно, Наруто. На другом конце провода слышится кальянная музыка, чей-то голос и его дыхание. — Давно не виделись, — с расстановкой доносится из микрофона. — Будь хорошим мальчиком, сядь к дяденьке в тачку. А я, честно, не помню, когда в последний раз ему в чём-то отказывал. Не помню, и оттого новая волна ненависти разливается по телу. Ты такой идиот, Наруто. Хочется рассеяться, потеряться и никуда не идти, но ноги сами разворачиваются. Да, машина действительно за мной не ехала. Не царское это дело. Он знал, что я сам приду. И пришёл ведь. Сам открыл дверь машины, сам сел на переднее сиденье — он хочет, чтобы я всегда был поблизости, — сам, всё сам, как ручной лисёнок. — Здравствуй, Наруто, — раздаётся сзади, и я дергаюсь. В салоне доносится ехидный смешок, и я нутром чувствую, как его губы скривились. — Как поживаешь? — развязно, но будто бы с каким-то заботливым интересом спрашивает Итачи, стряхивая излишки сигареты в пепельницу. В машине, как всегда, стоит запах кофе, сигарет и приятного одеколона. Именно «стоит», а не щекочет нос еле заметным шлейфом. Итачи одет в красное поло, синее пальто и брюки, на затылке затянут хвост из смоляных волос, под глазами обозначились усталые складки. Он вперяет в меня свой взгляд, укладывает подбородок в ладонь и терпеливо ждёт. — Старшим нужно отвечать, — бодает меня в плечо Саске и кривит уголки губ в усмешке. Я скалю зубы, кидаю на него полный недовольства взгляд, и с минуту мы оба буравим друг друга. Младший Учиха одет во всё чёрное, только золотые запонки выделяются своей дороговизной на его рубашке. Пальцы опоясывают руль, колени раздвинуты, линия челюсти прямая, неподвижная. — Всё хорошо, спасибо, — киваю я Итачи и отворачиваюсь от обоих братьев, вперяя свой взгляд в горизонт. — Ради вежливости мог бы задать обратный вопрос, — ворчит Саске, выворачивая руль. Я заёрзал на сидении. Руки пошли ходуном, пришлось положить их на ляжки, сминая выцветшую ткань джинс. — Это он шутит так. Не волнуйся, — как-то по-доброму смеётся Итачи, и мне от этого смеха становится легче. — Саске, останови меня возле того здания, — присовокупляет он и, застегнув все пуговицы на пальто, готовится к выходу. Саске один раз уточняет, и следующие семь минут в машине хранится молчание, прерываемое какой-то непонятной хренью, которую Учихи называют музыкой. Но, стоит отдать этой хрени должное: без неё это всё напоминало бы организацию похоронного бюро. — Вечером не приезжай, — бросает Итачи по приезде, открывая дверь. — Кисаме? — неожиданно резко встрепенулся Саске, но, заметив это, также резко проморгался и сделал лёгкий отрицательный знак головой. Старший Учиха кивает и едва заметно улыбается. — До встречи, Наруто, — машет он мне рукой, а я как-то тупо и неуклюже делаю то же самое в ответ. Дверь машины закрылась, и я только собираюсь напомнить Саске об адресе своего дома, как он вдруг грубо и резко берёт меня за поясницу, придвигая к себе поближе и целуя. — Как будто год прошёл, — довольно быстро отстраняется он и наклоняет голову влево, улыбаясь. — Я скучал. И всё то же самое: поцелуй, быстрый и жгучий, его рука на внутренней стороне моего бедра, другая — гладит спину. Саске углубляет поцелуй, делает его мокрым, потом вновь отстраняется, но ничего не говорит — оставляет поцелуи на уголках губ, скулах, висках и на лбу, снова движется к моим губам. — Тише, — вдавливаю я свои ладони в его широкую грудь, хотя уже в паху чувствую, насколько это противоречит моим ощущениям. Меня быстро разморило. — Постой, Саске! — нахожу в себе силы крикнуть и прижаться спиной к двери, выставив обе руки перед собой. Он неровно дышит, кладёт руку на руль и сдавливает его до белых пятен на пальцах. Он — раскрасневшийся, с животным желанием, смотрит на меня, вопросительно выгнув бровь, и ждёт. — Где… Где ты был? — я проглатываю ком стыда и внутреннего возмущения. Стараюсь смотреть в чёрные глаза уверенно, но в отражении вижу сердобольность своих голубых и вновь кусаю нижнюю, на этот раз распухшую губу. — Полтора месяца, — шепчу я. — Тебя не было полтора месяца, — до того стеснённая грудь выдаёт в моём голосе заметные нам обоим дрожь, тоску и обиду. Мне становится стыдно, взгляд падает вниз, на сиденье. Непроизвольно я выдаю что-то вроде всхлипа и мысленно корю себя за такое простодушие. Ты идиот, Наруто. Саске долго молчит, просто смотрит на меня и молчит. Глаза его, кажется, округлились, будто бы в растерянности (я ещё принимал попытки поднять на него взгляд). Спустя пару минут он шумно выдыхает и аккуратно прижимает меня к своей широкой груди. — Ты же знаешь — у меня работа. Я могу пропасть и на полгода, и на год, но ты же понимаешь, что к тебе я в любом случае приеду? Ложь. Никогда не приезжал. Бархатный голос продолжал шептать мне на ухо очередную отмазку, коим я верил уже в сотый раз. Потому что не мог взять и проститься с ним. С его запахом терпкого одеколона вперемешку со свежим, душистым ароматом кофе. С его образом: такого большого, в своих привычных костюмах-тройках, рубашки которых обтягивали не только мощные руки и спину, но и небольшой живот, который почему-то только подчеркивал его брутальность. Был ли он на самом деле таким «большим» или это моё сознание рисовало никогда несвойственные ему черты? Он фантасмагория или реальность? Я идиот. Продолжаю вжиматься в грудь Саске, ложно думая, что он действительно всегда хотел меня увидеть. Что он бросит все свои дела и пойдет за мной в огонь, в воду, спасёт меня от любого ненастья. Я идиот. — Я так скучал по тебе, — давлюсь своей же жалостью и обвиваю его широкую спину своими ручонками. — Я тоже, Наруто. Я тоже скучал, — зачем-то даёт очередную надежду на «что-то» Саске.***
— И твоя жена верит тебе? — спрашиваю и прикладываю стаканчик с горячим шоколадом к губам. — У Сакуры нет других вариантов, — пожимает плечами Саске, гордо оглядывая свой ресторанчик и делая очередной глоток кофе. — Даже если не верит, она не сможет показать и доказать это. — Зачем тогда тебе семья? — недоумённо выдаю я. — Для статуса, — серьёзно отвечает он. — А любовь?.. Саске прыскает и начинает звонко смеяться. Так, что его глаза улыбаются. Так искренне, будто бы я и впрямь тот ещё дурак и спросил самую настоящую чушь. — Карьера, — коротко отвечает он и ставит стаканчик в подставку. — Поехали? — спрашивает Саске и подмигивает. — Мне завтра на пары, — сконфуженно бурчу я. — Не пойдёшь, — утвердительно говорит он.***
Атласная простынь уже давно покоится на полу. Я со всей силы сжимаю ладонью край подушки, щекой упираясь в матрас огромной кровати. В голове шум, пульсация, я чувствую дотошное наслаждение и приятную заполненность. Моё лицо елозит по кровати, я вновь кончаю, но уже без особого трепета. Саске останавливается, снимает презерватив и переворачивает меня на спину. — Хочу лицом к лицу, — спокойным тоном выдаёт он. — Я… — выдыхаю. Ноги дрожат и от бессилия прямо падают на кровать. — Я не могу больше… Давай домой… Саске зло щурится, но лишь на секунду. Сталь в глазах быстро сменяется напускной нежностью, он закидывает мою правую ногу себе на плечо, тянет блестящий квадратик к моему рту. — Потерпи. Я же люблю тебя, — моё лицо, словно каменное, держит одно и то же выражение, сменить которое стоит невероятных усилий, — жизнь моя. — Саске наклоняется и целует меня в лоб. Я послушно приоткрываю рот и освобождаю презерватив. — Умничка, — улыбается Саске, и глаза его тоже улыбаются. И почему-то в моменты, когда он вбивается в мой зад, мне начинает доставлять удовольствие мысль о том, что Учиха — женатый человек и примерный семьянин, который иногда трахает какого-то шкета. Наверное, это неправильно. Противно. Да похуй. Мораль — понятие растяжимое, для каждого она своя, а значит, никакой конкретики в ней нет. Моему видению мира не претит трахаться с мужиком, который уже давно разменял четвертый десяток. Моему видению мира не претит, что взрослый мужик пользуется несформированным подростком, который верит в каждое соскочившее с его уст слово. Моему видению не претит, поэтому я продолжаю насаживаться на его набухший член. Я всё ещё верю, что мы когда-то будем счастливы. Вместе. Я идиот.