Предначертано

      — Идиот.       Глухой удар пришёлся прямо в челюсть. Сильнейшее чувство дежавю. Чувство, ха. За последний год он едва ли почувствовал хоть что-то. Что-то, кроме глубочайшей пустоты и тотальной, беспросветной тяжести от осознания неизбежности того, что в скором времени случится. Непременно случится. Должно. Предначертано.       Эрен никогда не отличался склонностью к фатализму. Не судьба двигала им все эти годы. Какая к чёрту судьба, когда весь мир разваливается на твоих глазах. И виноваты тут далеко не титаны. Люди. Вот кто всё это начал. Но, естественно, винить во всём уродливых гигантов проще простого. Это удобно. Это выгодно. Ничтожные человечишки.       Сырость подвальной камеры резко сменилась металлическим привкусом крови в носоглотке. Медленно, сгустками, липкая субстанция скатывалась по гортани вниз, оставляя неприятное послевкусие на языке. Пришлось приложить немало усилий, чтобы влиться назад в реальность и ненадолго абстрагироваться от внутренних размышлений. А реальность оказалась не многим лучше — очередной пинок тяжёлым ботинком под дых вышиб из лёгких последние крупицы воздуха. Эрен рефлекторно согнулся пополам, но не спешил блокировать нападавшего. У него не было причин отвечать ударом на удар. Он заслужил эту боль. Она — наименьшее из того, что может случиться с ним в ближайшее время. Напротив, физические увечья, кажется, действовали на помутнённое сознание как-то отрезвляюще. Создавали небольшой мостик между его безумием и насущностью. Выводили из полутрансового состояния сомнамбулы. Будь Эрен в менее щекотливом положении, он бы даже поблагодарил «обидчика» за такое к себе отношение. Однако, благодарность — не то, что стоило бы испытывать к этому человеку. Только не к Леви Аккерману.       — Проблемы с головой? — нарочито-вежливо «поинтересовался» капитан. Он прекратил свои экзекуции также внезапно, как и начал, позволяя Эрену перевести дух и прийти в себя. Впрочем, много времени на это не потребовалось — с присущим ему упрямством и ощущением бесконечного запаса силы атакующего титана, Эрен уже через пару мгновений принял нормальное положение и устало поглядел на мужчину. Тот выжидающе сложил руки на груди, опершись о противоположную стену и взирая на оппонента исподлобья. В глазах ещё плещется остаточное пламя после небольшой схватки, если её можно таковой назвать. Но в целом, за всё то время, что они не виделись, Леви почти не изменился. Всё те же непроницаемые глаза, отливающие сталью, с впавшими глазницами, те же тлеющие угольки презрения в зрачках, та же надменность, скользящая в каждом движении; гибкие мускулы, хмурые брови, тонкие губы и болезненная бледность. Кажется, только морщин стало немного больше. Между вечно нахмуренными бровями и в области носогубных складок. Капитан будто прожил десятилетия за этот год, и менее грозно от этого не выглядел, напротив, он словно приобрёл дополнительный уровень суровости, неуловимо мелькающий во всём нём: в его позе, в его манере речи, во взгляде. Всё это — прямое отражение того, что творилось и с самим Эреном. Всё это — отражение войны.       Эрен спокойно присел на край матраса — тот противно скрипнул под весом парня — и, тяжело вздохнув, произнёс ровным голосом:       — Ты постарел, Леви.       Тот и бровью не повёл. Намеренно или нет, не обращая внимания на фамильярное отсутствие его воинского звания в обращении, капитан легко оттолкнулся от влажной, пропитанной гнилью и затхлостью, стены и приблизился к койке на пару шагов. Эрен неотрывно следил за каждым его шагом. Мужчина расцепил руки и потер левой ладонью костяшки правой, размазывая кровь по кисти. Размял пальцы, похрустел суставами, не прерывая зрительного контакта с собеседником.       — Либерио в руинах. Ты погубил тысячи жизней.       Парень промолчал. Если капитан и пытался воззвать его к здравому смыслу, то поздно спохватился. Должно быть, Леви и сам это понял, поскольку попыток образумить Эрена больше не предпринимал. Хозяин атакующего наклонил голову вбок, задумчиво окидывая взглядом разведчика. Отросшие за год с небольшим волосы, небрежно собранные на затылке, всколыхнулись.       — Чего ты добиваешься, Йегер? — брови капитана ещё сильнее сдвинулись к переносице. В голосе засквозили нотки холодной заскорузлой злости, хотя по-настоящему злым он не выглядел.       Эрен медлил с ответом. Ленно оглядел свою камеру, ни на каком конкретном объекте не останавливаясь. Кончиком языка коснулся поочередно уголков губ, сжал их. Приоткрыл рот, набрал воздуха, но на полпути будто передумал и вновь закрыл его. Отстранённо коснулся нижней части лица большим и указательным пальцами, сводя их вместе скользящим движением у подбородка. Провел подушечками по губам, ритмично побарабанил по ним указательным и средним — поочерёдно. Представление длилось томительно долго в глазах обоих, но никто не спешил это прерывать. Казалось, Эрен ушёл глубоко в себя, и перестал обращать внимание на то, где и с кем он находится.       — Знаете, что я собираюсь сделать, капитан?       Парень очнулся и вновь посмотрел на бывшего союзника. Хотя теперь они едва ли могли зваться таковыми. Слишком много успел натворить Эрен. Слишком многими пожертвовал. И продолжит жертвовать.       Настала очередь Леви сохранять безмолвие. Естественно, он не мог в точности знать того, что открылось Эрену в тот роковой момент, когда его губы коснулись кисти новой истинной королевы Эльдии. Как не мог он и осознавать в полной мере всех деталей плана Йегера. Однако, Аккерманы никогда не отличались глупостью. И даже в виду отсутствия должного количества информации, простой анализ поведения мальчишки мог помочь сопоставить одно с другим. Смутно, Леви понемногу начинал понимать суть происходящего. И ему это категорически не нравилось.       — Ты не можешь так поступить.       — Правда? И кто же меня остановит? Вы со своей отсутствующей альтернативой, со своим несуществующим иным планом? Я уже сказал Ханджи, теперь говорю и вам: я могу обратиться в любой момент, когда захочу. Взрыв от обращения разрушит не только этот подвал, но и близлежащие этажи в радиусе тридцати метров. Чтобы выбраться из обломков, мне придется преодолеть одну из стен здания. Даже если она окажется не несущей, что маловероятно, здание всё равно можно считать заведомо уничтоженным. Как и всех, кто в нём сейчас находится. Однако, — добавил парень, проводя пятерней по волосам, чуть зачёсывая назад, — глаза тускнеют, веки полуприкрыты, проблеск всколыхнувшего далекого мятежного огня исчез и казался теперь лишь игрой воображения капитана, — я не заинтересован в вашей смерти. Я бы скорее сказал, что заинтересован в чьей угодно смерти, но не в вашей.       Не нужно было уточнять, кого именно Эрен имел в виду под «вы». Своих друзей, товарищей, — всех тех, кто за годы совместной жизни стал для него семьёй.       — Значит, всё же ты не можешь обратиться сейчас, Йегер. Блеф неуместен.       — Никакого блефа, капитан, лишь констатация факта.       Леви уловил тень насмешки в голосе Эрена, хотя тому явно было не до смеха. Только сейчас стало особенно заметно, насколько парень изменился. От него не осталось и следа того неугомонного, вечно лезущего с криками в бой мальчишки, к которому все привыкли. Тот Эрен Йегер был безжалостно стёрт с лица земли. Вопрос только в том, когда именно и почему это случилось. А может он всегда был таким, просто они этого не замечали?       — Однажды я стал невольным свидетелем разговора троих молодых ребят, — начал издалека Аккерман, неторопливо подходя ближе к собеседнику. — Они мечтали выбраться за пределы стен, увидеть море и всё, что простирается далеко за его горизонтом. Буквально грезили этой идеей. Жили ею. И, когда их мечта осуществилась, и им посчастливилось узреть величие мира, один из них отчего-то совсем не выглядел как человек, достигший цели. Как думаешь, Йегер, почему? — Леви прищурился и зеркально повторил недавний жест Эрена, склонив голову к плечу. Лицо парня по-прежнему ничего не выражало, однако, сомневаться не приходилось: он прекрасно понимал, к чему клонит капитан. Уголок его губ непроизвольно дернулся. То ли нервное, то ли раздражённо-участливое. Тем не менее, он по-прежнему внимательно вслушивался в речь Леви, так что тот продолжил: — Я скажу тебе, почему. Потому что он разочаровался в увиденном. Детские иллюзорные представления не совпали с реальным положением вещей. Всё оказалось гораздо прозаичнее. Мир по ту сторону не был ни лучше, ни хуже. Он был абсолютно таким же, как и тот, где всю жизнь прожил юноша, мечтая сбежать за стены, душащие свободолюбивую натуру.       — Более того, — не унимался Леви, чувствуя, что движется в нужном направлении, поскольку было явственно заметно, насколько хранитель силы атакующего обращён в слух. Возможно, Эрен уже давно отчаялся найти понимание со стороны кого бы то ни было, и тот факт, что он, неожиданно, нашёл это понимание в лице невольного участника событий, его если не удивил, то затронул что-то внутри уж точно. Парень ощутил, насколько широко раскрылись его глаза и насколько сильно углубилось дыхание. Будто всё его естество тянулось к человеку, стоявшему в каком-то жалком метре от него. Леви принялся мерно вышагивать вдоль койки туда и обратно, не прерывая монолог.       — Более того, юношу настигло ещё одно ужасное осознание: весь остальной мир, выходящий за территорию родных стен, настроен к его подобным весьма враждебно. Удивительные города из его грёз, с не менее удивительными «другими» людьми, на деле были не более чем насмешкой над его собственным ограниченным миром. Все они, все до единого, презирали юношу и его народ. Никто не ждал его с распростертыми объятьями и при ближайшем же знакомстве попытались бы попросту прикончить чужестранцев, зная об их истинной нечеловеческой натуре. И, дабы защитить тех, кого молодой человек мог считать своими близкими, тех, кому он доверял и кого любил, он принял судьбоносное решение — уничтожить собственноручно неприятелей, врагов, посмевших посягнуть на самое важное. И вот он, взвалив на себя тяжкое бремя, исчез, тактически отступил, изолировался от всех, вынашивая свой план, подготавливаясь к тому, что намеревается сделать в ближайшем будущем. Как считаешь, Эрен, — щелчок, кто-то поднял курок, наставив дуло прямо в лицо парня, — правильно ли поступит этот молодой человек, решивший, что в праве решать за других людей и распоряжаться их судьбами? А, Эрен, — в бурлящей стали звенит металлический шум, вот-вот прогремит выстрел, — как тебе кажется, он герой и защитник великого народа или убийца, безжалостно готовый к уничтожению ни в чём не повинных людей?!       Леви резко остановился, буквально вжираясь взглядом в расширенные до предела зрачки Йегера. Он без тени страха или волнения смотрел в ответ на вопрошающего. То, насколько много понимал капитан, поразило парня. Кажется, никто и никогда не слышал от Леви такого длинного монолога. Потому что обычно капитан говорит совсем иначе — сухо, строго, только по делу. Времени на пустословие нет. А тут...       Конечно, Аккерман, как и большинство других его соратников, не до конца осознавал всю масштабность происходящего, однако, было что-то в его словах, заставившее Эрена не промолчать, не пропустить мимо ушей, не отмахнуться. Никому другому он бы не смог поведать и крупицы того, что знал сам. Но этому человеку, тому, кто (возможно единственный из всего долбаного мира!) смог так близко подойти к правде... это не может остаться без внимания. И вновь Эрен, как и некоторое время назад, почувствовал странную благодарность к мужчине, сверкающему сейчас почти титаническим блеском глаз на непозволительно кратком расстоянии в полметра. И когда оно успело сократиться?       — Браво, капитан. Это было увлекательнейшее путешествие для моего сознания, благодарю за столь красочный наиподробнейший рассказ. Но, по моим ощущениям, вы упускаете одну очень важную, — нет, я бы даже сказал, ключевую часть этой чудной истории. Деталь, от которой вы, я уверен, вмиг перемените ваши взгляды на происходящее, — Эрен вновь перешёл к вежливому «вы» в обращении к мужчине, делая это, однако, не из желания указать на должное почтение к человеку, а скорее просто по наитию, словно действительно окунувшись в состояние того юного мечтающего о море и горизонтах мальчишки, которого знал когда-то Аккерман. — Вы упускаете тот факт, что молодой человек принял своё непростое решение не из собственной прихоти. Да, в его решении есть значительная доля эгоизма — она проявляется в собственническом желании уберечь друзей от всех зол мира сего, — однако, вы не учли одного: это решение — не выбор юноши. Не мнимое самопровозглашение героем и не способ кому-то что-то доказать. Глядите шире, капитан. Ему так было предначертано. Только и всего.       — Предначертано говоришь, — беззлобно ухмыльнулся Леви, однако глаза не улыбались, оставаясь неизменно пронзительно холодными. — Не замечал за ним слепой веры в фортуну.       — Нет-нет, кэп, — насмешливо покачал головой Эрен с выражением неприкрытого снисхождения на лице (бровь Леви взметнулась от услышанного обращения, но вслух он ничего не сказал). Юноша подался вперед, упираясь согнутыми в локтях руками в колени и сцепляя пальцы в замок, как если бы собирался доверить собеседнику какую-то колоссально важную тайну. Вкрадчивый полушёпот, до которого понизился его голос, сопровождался хрипловатым дребезжанием, словно Йегер сдерживался, чтобы не перейти на крик: — Дело тут далеко не в фатуме, не в роковой шутке судьбы. Всё гораздо… — он словно бы призадумался, деланно переигрывая, отводя глаза в сторону, бегло оглядывая потолок и возвращаясь назад к Леви. Парень растянул губы в почти дружеской улыбке, сквозившей, однако, таким леденящим штормом, что, будь на месте капитана кто-то более впечатлительный, давно бы испустил дух, — гораздо прозаичнее. — Настала очередь Леви усмехаться использованию его же термина.       — Объясни же мне, будь любезен, — их лица были буквально зеркальными отражениями друг друга. Убийственное веселье, перемежающееся с таким диким и глубоким отчаянием, что впору драть на себе кожу и рвать на голове волосы вместе со скальпом. Кажется, Эрена начало немного потряхивать. Сейчас он поделится тем, чем не осмеливался и не осмелится более делиться ни с кем другим. Это будет их общая тайна, которую они разделят с капитаном до конца своих дней.       — О, вы неприятно удивитесь, — Йегер, резко втянув носом воздух, отпрянул от мужчины, откидываясь немного назад, опираясь на ладони за спиной и приподнимая голову. — Ведь правда в том, что юноша узрел свою судьбу задолго до осуществления так называемой мечты. Вы ведь прекрасно осведомлены о том, что происходит, когда человек, наделённый силой атакующего титана, касается представителя королевской крови, не так ли? Если успели забыть, я вам напомню: при контакте подобного рода, носителю титанической силы буквально открываются глаза на время. Не просто на время: на всё прошлое, настоящее и будущее династического рода и рода простого, человеческого. Говоря простым языком: человек-титан обретает знание, ужасное, смертоносное знание о былом и о том, чему только предстоит случиться. И повлиять на это не в силах ни он, ни кто-либо живущий в мире. Вы понимаете, к чему я клоню, капитан Леви, вы это, чёрт подери, понимаете?!       Он сорвался. Короткой вспышкой, в самом конце тирады. Эрен до последнего сдерживал волны паники, накатывающей с неимоверной силой, поступью. Сдерживал так же, как и весь этот чертов год, проведенный вдали от тех, кого считал семьёй. Сдерживал, боясь того, что хоть одна живая душа, помимо него, узнает эту величайшую, страшнейшую тайну. И он позволил себе небольшую слабину, дабы, теперь уже навсегда, закрыть за семью замками, как когда-то сделал и его отец, секрет в подвале своего разума. Теперь никто не улыбался. Эрен невольно заметил собственное сбившееся дыхание. И то, что он каким-то неведомым самому себе образом, вскочил на ноги и почти вплотную приблизился к капитану. Тот был совершенно спокоен. Не дрогнул ни один мускул на его лице, ничто не выдавало в нём человека, приблизившегося секундами ранее к разгадке замыслов самого опасного человека на земле. Однако тот всепоглощающий ужас, то исполинское понимание сути, теперь уже окончательно, — рвалось из глаз Аккермана неудержимой лавиной. Снежным комом налеплялись, сопоставлялись факты, теории, больше года копившиеся в разуме. Одна за другой, гипотезы в его голове подтверждались и опровергались, один за другим паззлы мозаики складывались в предельно ясную картину. Теперь всё встало на свои места.       Теперь он знает, что случилось.       Леви неотрывно глядел на своего бывшего подчиненного и не понимал, как этот ребёнок, этот озорной непоседливый мальчишка, мечтающий о море и возмездии, за несколько ничтожных лет превратился из юного, полного надежд борца за справедливость, в векового старца, не просто узревшего вселенскую истину, но и умудрившегося не сойти с ума под тяжестью этого знания. Хотя последнее оставалось под большим вопросом.       — Ты постарел ещё сильнее меня, Эрен.       Не просто повзрослел по воле обстоятельств. Не помудрел, не заматерел. А действительно постарел. Особенно глаза. Это не были глаза человека, надеявшегося, отчаянно верящего в победу «сил добра». Но это были глаза человека, принявшего горькую правду: мир не делится на добро и зло, на чёрное и белое, на правых и не правых. И никогда не делился. Мир сер, как пепел истлевшей папиросы, как предгрозовое тусклое небо, как унылое бесконечное одиночество. Ты не выбираешь, на чью сторону вставать и за кого бороться. Ты просто защищаешь то единственное, чем дорожишь. То, что поддерживает в теле остатки жизни. Что движет тобой при достижении заветной цели, что подталкивает к завершению твоей миссии. Таково было предназначение Эрена Йегера, человека, которому не давали права выбора. Судить о правильности не дано никому. Даже ему самому. Да какой в этом смысл? Выискиваться дополнительные, никчемные «глубинные» смыслы в том, что уже кажется очевидным? Если так распорядилась сама жизнь, никто не сможет пойти против её воли. Человек слишком ничтожен, чтобы идти против законов и правил природы. А если и попытается — расплата за подобную самонадеянность будет слишком велика и неоправданна.       — На то были свои причины, капитан. Теперь вы знаете, какие.       Леви промолчал. В голове не желало укладываться то, насколько всё оказалась тошнотворно простым. Всё, за что они упорно боролись долгие, долгие годы, оказалось… пустышкой. Какой вообще тогда смысл был стараться, если по итогу с лица земли так или иначе будет стёрто почти всё человечество?       Эрен почти с садистским наслаждением наблюдал стремительные потоки мыслей, носившиеся в голове своего бывшего капитана. То, на что Эрену потребовались годы, сейчас вываливалось зловонными комьями на плечи Аккермана за считанные минуты. Грузно вздохнув, Эрен вернулся на прежнее место на койке. Взглянул мимоходом на отражение в зеркале на стене. Волосы совсем растрепались. Рука потянулась назад, легко стягивая кусок тонкой веревки, удерживающей узел на затылке, и принялась завязывать его вновь. Не глядя на собеседника, Эрен заговорил с прежней спокойной холодностью, вкрадчиво понизив голос до гулкого полушепота:       — Вижу, вы в смятении. Это вполне закономерно, я и сам проходил через подобное. Весь этот год. Даже наверное, годы.       — Кто ещё знает? — игнорируя слова Эрена, спросил Леви.       — Знает что? — глаза насмешливо стрельнули на долю секунды в сторону капитана и быстро вернулись к отражению.       — Брось, Эрен, мы сейчас не в том положении чтобы шутить, — привычное раздражение так и сквозило в позе мужчины: руки сложены на груди, глаза тускнеют, усталость до зубного скрежета — тупо заебался, если совсем на чистоту. Хоть что-то остаётся неизменным, внутренне порадовался Эрен. Годы идут, времена меняются, а Леви всё тот же.       — И всё же? — кажется, его всё больше начинала интриговать эта издевательская игра с выдержкой мужчины. Парень закончил возиться с причёской и полностью развернулся к собеседнику.       — Кто ещё знает о твоём чертовом плане, Йегер?! — о, вот теперь он и впрямь почти взбешён. Не кричит, конечно нет, но в глазах столько рвущейся ярости, что можно стереть с лица земли абсолютно все материки одним этим взглядом. Не дай бог попасть под их смертоносный удар. Эрен, словно не замечая всего этого, равнодушно повёл плечом.       — Хистория. Ещё Флок, по большей части. И Райнер, намёками. В целом — только Хистория.       — И как же она восприняла твоё откровение?       — А то вы не знаете её, капитан. Молчала, с ужасом на меня уставившись. Пыталась отговорить, пыталась образумить и переубедить.       — По-видимому, тщетно, — руки наконец перестали возводить стену между капитаном и Эреном — Леви засунул их глубоко в карманы брюк. Видеть его в гражданском непривычно.       — Естественно. Я уважаю Хисторию, очень уважаю. Она умна, расчётлива. Она понимающая и очень демократична, хотя знает, когда во время прикрикнуть или начать действовать жёстче, — мысли о королеве на миг заставили Эрена пробежаться по тёплым воспоминаниям о временах, когда Её Величество Райс ещё была просто Кристой из сто четвёртого. Как они чистили картошку на кухне, как он уверял её, что она обычная девчонка. Это было так давно, словно и не происходило вовсе. А если и происходило, то не с ними. Совсем. — Но даже она не способна понять истинную весомость того, что я собираюсь сделать. Однако, надо отдать ей должное — препятствовать мне она не стала. Я всегда знал, что на неё можно рассчитывать, — шокированная, но собранная, она и сама понимала, что не выйдет иначе. Её излюбленная компромиссность (ей бы с Армином переговоры устраивать на пару, серьезно) едва ли спасла бы эльдийцев. Только не после объявления им войны мировым сообществом во всеуслышанье. Только не теперь.       — Ну а мне-то ты с чего вдруг решил исповедоваться? — Леви задал наконец вопрос, который мучил его с самого начала этого абсурдного диалога. Они конечно общались с Эреном, когда тот ещё служил Легиону Разведки, но это было общение чисто формальное, как между старшим по званию и сослуживцем. Конечно, порой капрал (тогда ещё) мог дать почти дружеский совет или как-то направить юного Йегера, если в том была необходимость. Не более. Но сейчас это всё выглядело по меньшей мере странно. Не привык Леви откровенничать. — Чуешь неминуемое приближение своей кончины?       — Я думал, это и так очевидно, — Эрен и не думал обижаться. На правду, как говорится... — Вы абсолютно правы, мой конец уже совсем близко. Даже ближе, чем вы думаете. А по поводу моей, как вы выразились, «исповеди»... Что ж, помнится, вы обязались однажды взять меня под свою протекцию. И, пожалуй, в неё, помимо физической ответственности, входит и ответственность нравственная.       Леви не смог сдержать снисходительного закатывания глаз.       — Тц. Нравственная? Да ты сегодня решил играть в комика, я погляжу. Тебе ли говорить о морали?       — Фигура речи, капитан. Я имел в виду психологический аспект. Я доверяю вам. Как никому. Вы всегда умели выслушать любой, даже самый безумный бред, с присущим вам хладнокровием и беспристрастностью. Не судить, а глядеть на вещи объективно, — весь взбудораженный, Эрен снова подскочил на ноги. Сидя, его глаза были примерно на одном уровне с капитанскими, но, стоило лишь подняться и подойти ближе, как стала ощутимо заметна их разница в росте — парень возвышался над Леви, словно глядел с высоченного выступа на пике отвесной скалы. И вот что забавно: Аккерман менее грозно от этого не выглядел. Сталь в его хмурых ледяных глазах возмещала эти десятки сантиметров с лихвой. Хотя, надо отдать должное Эрену — мальчишка за год сильно возмужал. И когда умудрился так вымахать? — Да, у меня были когда-то Армин и Микаса... Но, сами понимаете... Я любил их, любил их обоих, и всегда буду. Но есть вещи, которые даже они не способны понять.       — Значит, — начал Леви, глядя снизу вверх на Эрена с такой угрозой в суженных зрачках (радужка почернела, тонкое кольцо предгрозовой серости опасно сдерживала рвущуюся наружу мощь сильнейшего воина), словно вмиг взмыл в воздух, пригвождая парня к земле, — ты объясняешь всё только тем, что я однажды имел смелость взять тебя под свою опеку?       — Точно! — на Эрена никак не влиял мрачный взор капитана. Почти радостно, будто только и ждал таких слов от Леви, юноша резко сократил расстояние между ними до неприличного (сантиметров двадцать — что за наглость!) и Аккерман был вынужден ещё сильнее задрать голову. — И раз уж речь зашла о ваших полномочиях... У меня есть к вам одна небольшая... нет, если честно, всё же довольно большая... просьба. Выполните? — теперь лицо хозяина титана-прародителя выглядело почти неуверенным. Если не знать, легко спутать.       Но Леви уже достаточно нагляделся на этого «нового» Эрена и отчетливо понимал, что никакой неуверенностью тут и не пахнет. Зато лицемерием смердит за версту. Ебаная клоунада.       — Смотря чего ты хочешь, Йегер.       — Хм... как бы это сформулировать... — Эрен возвёл глаза к потолочной сырости и принялся так внимательно туда вглядываться, словно мог узреть там нечто совершенно сакральное, сродни тому, что увидел в подземелье Райсов или подвале собственного дома в Сигансине. Леви пришлось сдержать себя, чтобы не проследить за взглядом этого мальчишки. Строит из себя невесть что. Столько народу загублено, а скольким ещё предстоит погибнуть! А для Йегера это будто игра какая-то. К чему весь этот спектакль? Аккерман решительно не понимал.       Эрен вышел из своего странного оцепенения и поглядел прямо на стоящего в футе от него мужчину. Глаза забегали по знакомому бледному лицу, впитывая каждую частичку усталости, каждый мускул, каждый участок кожи, продёрнутый тонкими морщинками памяти человека, повидавшего, кажется всё, что только можно, все ужасы этого мира; человека, впитавшего в себя всё отчаяние и всю боль людскую; человека, против воли его самого нареченного сильнейшим из сильнейших — груз ответственности, вывалившийся совершенно глупо и не нужно. Это было лицо человека, сильнее которого Эрен никем не восхищался.       Будто решившись на что-то совсем уж судьбоносное, Эрен набрал в грудь побольше воздуха, звучно вдохнув носом и на выдохе с расстановкой, словно готовил эту реплику годами, произнёс:       — Капитан Леви, я хочу... Вас.