***
Помня о недавней обиде, Саюри предпочла направить гнев на Каэде, не на себя. Так было проще, привычнее и правильнее. Злой рок тяготеет над всеми, но над баловнями судьбы — в особенности: Саюри считала Каэде очень счастливой девушкой, и рано или поздно это счастье обернется против нее. Саюри немного боялась этого. Она желала Каэде зла, но не так часто, как другим; волнение в ее сердце расцветало, как роза, и кололо шипами, как у розы. Красота и боль. Прекрасная смесь. Такой смесью была и сама Саюри. Их дружба исчерпывала себя — это было очевидно, но как же грустно это признавать. Они ведь жили в мире и согласии с детства и до средней школы; когда же пошел разлом, когда все обернулось ничем? «Она меня ненавидит. Хочу ли я ответить ей взаимностью?» Саюри продрогла; облаченная в открытую одежду, она обнимала себя руками в попытке согреться, но безуспешно; зубы ходили ходуном, на коже отчетливо проявились большие мурашки; ноги подгибались, хотелось забить на все и поймать такси, но пешие прогулки — это ее отрада. Нужно подумать, все взвесить на чаше весов сердца и разума. Очутившись в авто, Саюри откроет телефон и станет переписываться с клиентами — она знала это заранее. Будет хихикать, притворяться перед самой собой, что все нормально, так и не решив, что делать со своими чувствами. «Моя ненависть будет стоить тебе дорого, Каэде. Зачем ты ее провоцируешь? Тебе бы лучше со мной не ссориться. Неужели я тебе настолько противна?..» При желании Саюри запросто могла настроить школу против Каэде. Пустить про нее грязные сплетни как минимум. Она ведь знала многие ее секретики. Как и Каэде. Отличие лишь в том, что Каэде дорожила своей репутацией и ей было, что терять; Саюри же сделала все, чтобы ее возненавидели «порядочные», то есть большинство. Слух больше, слух меньше — разницы никакой. Всем и так давно известно, что Саюри Нагасава далека от примера для подражания. Пренебрежительное отношение со стороны общества снимало ответственность; не приходилось следовать чьим-то ожиданиям, потому что от тебя ничего не ждут. «Нет, дело не во мне. Каэде говорит с голосами в своей голове, а не со мной. Она просто проецирует, вот и все. На меня удобно навешивать ярлыки — я и сама не против». Если Саюри хотела добиться желаемого, она играла роли: для кого-то она была недоступной кокеткой, для других девицей лёгкого поведения, а для третьих — сильной, независимой и роковой красоткой. «Но Каэде… Мне бы хотелось, чтобы она меня любила, — прохлада воздуха пощекотала иглами горло, рассыпалась опавшей листвой по лёгким. — Прощай, Каэде. Тебя любила я, а это самое важное». Слезы набежали на глаза; Саюри проявила гуманность по отношению к подруге детства. Многие бы удивились, увидев ее плачущей, но она не собиралась доставлять им такую радость. Лохматые рыжие волосы, которые она не уложила с утра, закрывали глаза; она могла спрятаться от мира, шмыгая носом и разглядывая трещинки на асфальте. Оставалось только уповать на добросовестность производителей. Если тушь потечёт — она не поскупится на жалобы на официальном сайте. Бам! Последнее, чего ожидала Саюри, погруженная в размышления — это удара в лицо. Мячом. Она потеряла равновесие и неуклюже свалилась на бок. Юбка развратно задралась, но она не обращала на это внимание — больше ее заботила кровь, хлынувшая из носа. Саюри, до этого эмоционально потрясенная, пребывала в прострации. Она вытерла нос и посмотрела на ладонь — красная. Это так странно… У нее волосы рыжие — и кровь почти такая же. Или ей кажется?.. Парень, подбежавший к ней, приподнял ее за локти и стал суетливо обхаживать, как курица-наседка: «Не болит?», «Ты в порядке?», «Проводить до больницы?» Саюри, осознав положение, в котором находилась, отвернулась в смущении. Что, если он увидит ее слезы? Ужас! Нельзя! Парень, принявший ее молчание за шок, вынул из нагрудной спортивной сумки влажные салфетки и стал без спроса вытирать ее лицо. Она позволила это лишь потому, что он сосредоточился на крови, а не на ее слезах. Кровь запеклась, и Саюри облегчённо выдохнула — здоровьем ее небеса не обделили, спасибо и на том. Добравшись до губ, парень замер и нервно сглотнул. Он прошептал через пелену гипноза: — Красивая… Саюри самодовольно усмехнулась. Парни не раз сворачивали головы, заглядываясь на нее. У красоты недостатков столько же, сколько и преимуществ. Будь рядом Каэде — она бы возмутилась: «У тебя кровь из носа, а он на губы смотрит, будто Венеру в облаках разглядел!» Шевельнулась в мозгу игривая мысль: Каэде здесь не было. Не было никого, кто мог бы ее и осудить, и остудить. Да Саюри и сама вообразила себя японской Венерой. Почему бы не развлечься подобно тщеславной богине? Но прежде, чем кошка поймает мышку, с ней надлежит поиграть. Саюри корпусом подалась вперёд и поддела длинным ногтем подбородок парнишки — он так нервно сглотнул, что кадык дрогнул. — Хочешь поцеловать после того, что натворил? Любишь пожестче, да? А с виду и не скажешь. — Э-э… — изо рта его вырвалось нечленораздельное бульканье, и он уставился на Саюри, бессмысленно и глупо моргая, а потом еле-еле протолкнул оправдания, которые звучали нелепо с учётом его недавней реакции: — Ничего такого. Прости, что так вышло. — Как – так? — продолжала она тоном искусительницы. — Ну, я зарядил тебе прямо по лицу… я это не планировал… — Чем докажешь? — Чего?! — парень отпрянул так резко, что Саюри нечаянно поцарапала его ногтем, но он, опешивший от ее слов, этого даже не заметил. — Что, если ты целился в меня? — Да с чего бы… — его недавнее блогоговение перед женской красотой сменилось озадаченностью, а потом и вовсе раздражением. Этого Саюри и добивалась. Она едва ли не хлопала в ладоши от восторга. — Я вижу тебя впервые. «Чувствую себя дворцовой интриганкой», — улыбнулась Саюри себе самой, не слишком-то вдаваясь в детали диалога с парнишей: ее куда больше занимало впечатление, которое она производила на невидимых зрителей. — Оно и видно. Ты смотрел на меня так, словно хотел отодрать — прямо при свидетелях, — она специально доводила все до крайности, до гротеска — это обычно смущало и даже злило обывателей, но парень, уже просекший фишку ее манипулятивной манеры общения, выдержал спокойный ответ: — Даже если бы хотел, я бы этого не сделал. — Как я могу верить твоим словам? — Тебе не нужно верить. — Типа достаточно того, что ты честен перед собой? — Та-ак… Может, перестанешь тянуть кота за хвост и скажешь, чего хочешь? — он устало выдохнул и потянулся к кошельку как к спасательному кругу. — Денежную компенсацию? — Я бы не отказалась. Но ты можешь заплатить кое-чем другим. Рука парня замерла около замка, так и не расстегнув его. Он был сбит с толку ее недвусмысленным предложением, а в особенности тоном, которым оно было произнесено. Парень побелел до цвета молока и поднял на нее нерешительный, даже немного затравленный взгляд побитого щенка, чтобы проверить свою догадку. В голубых глазах Саюри плескалось, как лодка в штормовом море, жестокое веселье. Она сложила руки за спиной и встала на носочки, прошептав парню на ухо: — Тебе часто красивые женщины на улице предлагают секс? Он отступил от нее на два шага как от прокаженной, посмотрел с сомнением, за которым, была уверена Саюри, крылось недоверие к такой удачи. Осуждение было лишь напускным, ведь приличным людям полагается осуждать проституцию и ее разновидности. Но по девкам ходит каждый второй «джентльмен». — Полагаю, это вопрос с подвохом. — Если риторический вопрос можно принять за вопрос с подвохом, то это он. Не заставляй меня уговаривать тебя. Я уже судилась несколько раз. И всегда выигрывала. Ты в курсе: то, что ты сделал, можно трактовать как ненамеренное причинение ущерба? Никому не нужны проблемы, правда ведь… как тебя зовут, кроха? — Исаги, — парень дёрнул щекой; ему явно не улыбалось называть свое имя после того, что он о ней узнал. — Слушай, я… — Ты идёшь со мной, — сказала Саюри тоном, не терпящим возражений, и властно положила руку на грудь Исаги. — И не строй из себя жертву. Секс со мной для многих — мечта, а тебе я отдаюсь бесплатно. Исаги пожал плечами. Глаза его по-прежнему широко распахнуты. Делать нечего. Кажется — она от него не отвяжется.***
Молчание никогда не было столь тягостным, как в те минуты, что Саюри и Исаги ехали в такси. Исаги смотрел в окно, прислонившись лбом к стеклу. Он наблюдал за каплями дождя, уныло стекающими вниз. Душа его, кажется, следовала за ними — пряталась под плинтус. Он не знал, для чего принял предложение Саюри, этой взбалмошной, сумасбродной девушки. Наверное, соблазн был. Что-то вроде интереса. Азарта даже. Что она может ему предложить, кроме себя? И предложит ли? У нее были такие печальные глаза. Не то что бы его долг утешить ее. Но чем мог, помочь хотел. Пожалел. Он ведь втайне надеялся, что она шутит. Но, когда он оказался на пороге ее квартиры, стало ясно как дважды два — время шуток закончилось в тот момент, когда он случайно зарядил ей по носу. — Ну, чего встал, — пожурила Саюри, сняв мокрые сандалии и аккуратно поставив их на обувницу. — Проходи. Исаги неловко переминался с ноги на ногу. Стоит ли говорить, что он никогда не занимался сексом и понятия не имел, как парочки ведут себя до этого? Что говорить? Как правильно дышать? Может, ему стоит отвесить пару грязных словечек в ее адрес? Да ну, бред какой-то… Исаги нахмурился, вспомнил слова Бачиры «Честность — это хорошо» и избрал нехитрую стратегию: — Я не знаю, что делать. Саюри беззлобно усмехнулась. — Ну, для начала разуться. Тебе нужны мои инструкции даже в этом? Исаги в лицо стрельнула краска. Он покачал головой и, сняв обувь, прошел в спальню, осмотрелся. Квартира небольшая, но ремонт хороший. Преобладание нежно-розовых, бежевых тонов. Совсем не вульгарно. Не соответствует характеру хозяйки. Словно прочитав его мысли, она подкралась сзади и пояснила: — Не ты первый и не ты последний видишь в этом противоречие. Когда неопытные мужчины или любопытные женщины приходят в квартиру шлюхи, они ожидают увидеть что-то особенное, какой-то опознавательный признак, но его нет. Догадываешься, почему? Исаги пропустил ее вопрос и в раздраженном нетерпении задал свой: — Ты считаешь себя проституткой? — звучало провокационно, и Исаги с удивлением поймал себя на откровении: он зол. С чего бы это? Она не сделала ничего такого. — Я не употребляла слово «проститутка». Я сказала «шлюха», а с ними у меня есть что-то общее. Саюри была невозмутимой. Наверное, ей не в первой вести такие беседы. «Бедная», — с жалостью подумал Исаги, проследовав за ней в глубь комнаты. Она взяла расчёску с прикроватной тумбочки из дубового дерева и стала расчёсываться. Исаги недоуменно вскинул бровь. — Зачем?.. — почему-то он перестал чувствовать себя глупо; им двигало любопытство. — Это какой-то обряд? — Да нет, — Саюри пожала плечами. — Просто хочу выглядеть красивой. — Ты и так… — Исаги кашлянул и беспомощно заозирался по сторонам. Саюри, угадав его намерение, поспешила заверить, что ему необязательно приводить себя в порядок. Эта прихоть распространялась только на нее. Пока Саюри старательно расчёсывала роскошные кудри, Исаги бесцельно сел на край кровати и стал рассматривать журналы на стеллаже, плакаты европейских поп-групп и полураспокованные коробки, из которых выглядывали какие-то свечи, плюшевые игрушки и прочие безделушки. — Ты недавно переехала? — Угу, — только и был ответ. Исаги не стал давить на нее, требуя подробности. Имел ли он на них права? — Я закончила. Когда Исаги обернулся, Саюри стояла перед ним в одном нижнем белье. Не ожидая, что градус в комнате повысится так скоро, Исаги едва ли не задохнулся. Ошеломленный, он пристально разглядывал прекрасное женское тело, но в то же время не видел его; перед глазами поволока, а в голове — туманное утро. — Не говори, что не видел полуголых женщин. Исаги признался: — В живую — нет. — Ну, все бывает впервые, — Саюри поманила его пальцем. — Подойди. Исаги послушался. Саюри вскинула подбородок, рассматривая его лицо с таким пылким интересом, словно он был предначертан ей судьбой. — Не хочешь раздеться? — Я… — странное першение в горле не позволило Исаги договорить. Саюри впервые имела дело с робким юношей, который, ко всему прочему, был девственником. Она приложила палец к его губам. — Не отвечай. Я сама все сделаю. Исаги робко кивнул. Саюри опустилась перед ним на колени и потянулась к кожаному ремню. Живот Исаги напрягся, томное вожделение от горла спустилось к паху. В голову вместо мозга словно набили вату. Тяжёлые веки закрыли глаза. Ощущения обострились.***
Исаги отключился после секса. Саюри, полежав немного в шелковых простынях, накинула халат и вышла на балкон — покурить. Но перед этим посмотрела на безмятежное, доброе лицо Исаги. Надо же, он совсем как ягнёнок. Такой невинный. Чистый. Непорочный. Ну, как в сказках про принцесс-девственниц пишут. «Я, что же, его совратила?» — в притворном ужасе Саюри отпрянула, к щекам ее прилила краска то ли стыда, то ли сомнительного удовольствия. Исаги быстро кончил и явно был смущен. Саюри не может вспомнить ни одного неопытного юношу, с которым у нее был секс. В каком-то смысле для нее Исаги такой же первый, как и она для него. «Вот значит каково это — осквернить святыню, — подумала Саюри, напевая какую-то дурацкую мелодию из рекламы. Выкурив сигарету и потушив о пепельницу, Саюри прошла в кухню, предварительно закрыв дверь, чтобы не разбудить Исаги. И эта забота тронула ее же. В мире Саюри Нагасавы любовники трахались без чувств, уважения и иногда даже без предварительных ласк. С Исаги было как-то… не то что бы хорошо, просто по-новому. И этот опыт оказался одним из тех, что хотелось бы повторить. Саюри сварила кофе в турке и добавила корицу. Исаги вошёл к тому моменту, когда она допила и сполоснула кружку. Его волосы были взъерошенными после сна, футболка, которая валялась на полу, когда они придавались утехам, а затем небрежно сложенная на спинке стула, была помятой и одетой наизнанку. Похоже, Исаги не отличался вниманием к деталям. Глаза его, все ещё заспанные, при виде Саюри странным образом преобразились — в них появился обнадеживающий блеск, словно путник в пустыне, наконец, обнаружил живительную воду. — Как самочувствие? — спросил он хриплым голосом, от которого у Саюри по спине пробежалась мурашки, и уселся на скрипучий стул, который давно следует отдать в ремонт. «Так я и сделаю», — решила Саюри. По-прежнему стоя, она облокотилась о столешницу спиной, с нежным вниманием наклонив голову вбок — что ещё скажет ей этот забавный, милый юноша? — В смысле, не болят ли у меня бедра? — усмехнулась она, с наслаждением вгоняя его в краску. — Ну, синяки будут, но это пустяки, не переживай. — Может, мне сгонять в аптеку или… «Бедный ягненок, он так вежлив, — Саюри посмотрела на него с умилением, как смотрят на детей. — Он не знает, как себя вести». — Все в порядке, мой мальчик. Не нужно паниковать. — Я… — тяжело сглотнув, он признался полушепотом: — Хочу ещё. Ему не нужно было добавлять что-то ещё — Саюри и так прекрасно его поняла. В ее глазах затянулись тучи, предвещавшие не грозу, но лёгкий приятный дождик. — Стоит только попросить. — И заплатить? — Зачем ты опошляешь? — обиделась Саюри и, не удержавшись, плюхнулась напротив. — Или возвращаешь? В жестокую реальность, в смысле. — Ты совсем не романтик, — Саюри надула и без того пухлые губы, заметив, что Исаги опустил взгляд ниже ее подбородка, на полураспахнутое декольте. Саюри нарочито медленно поправила халат, но соски все равно проступали через тонкую ткань. Исаги отвёл взгляд: его поймали с поличным. Юноша, ещё не научившийся скрывать свое плотское желание, был таким застенчивым, таким неопытным, что Саюри хотелось его приласкать, как приласкала бы мать или сестра, и хотя они были сверстниками, их жизненный опыт разделяла большая пропасть. — Думаю, это одно из моих достоинств. — Значит, больше не думай. Ты хочешь, но сопротивляешься. Почему? — Это неправильно. — Кто так сказал? Друзья? Родители? То, что мы называем общественным мнением? — Я сам. — Не верю. Первое, что ты сказал — это то, что что ты хочешь продолжения. — Неважно, чего хочу я. Зачем это тебе? — Ты мне понравился. — У меня есть друг, Бачира. Он мне офигеть как нравится. Но что-то в постель я его не тащу. — Дурачок. Ты совсем ничего не понимаешь, да? — Зато ты-то понимаешь много. — Я хотя бы не сегодня девственности лишилась. — Не то чтобы это повод для гордости. — А чем гордишься ты? — Слушай, Саюри, ты милая девушка, но… — Только не нужно этих формальностей, — Саюри цокнула и закатила глаза: она всегда так делала, когда ей действовали на нервы. — То есть? — Ну, про то, что я милая девушка и всякое такое. Хочешь идти — иди. Я тебя не задерживаю. Между нами нет обязательств. И не смотри на меня так, я же сказала: бесплатно. — Нет, я, пожалуй… задержусь. Если ты не против. — Да мне все равно, — пожала плечами она. — Планов у меня никаких. Она думала, что Исаги поцелует ее в губы, но он плавным, почти змеиным движением соскользнул со стула и упал ей в ноги. Сначала она испугалась, что ему стало дурно, но в следующую секунду он положил голову ей на колени и пролежал так какое-то время, пока она не стукнула его по затылку и не потребовала освободить себе пространство. Исаги нехотя отстранился, и его выражение лица напомнило ей, что он скорее котенок, чем ребенок. Исаги и сам не знал, почему захотел остаться. По-хорошему — ему пора домой. С Саюри они повстречались в обед, сейчас уже был вечер. Неужели он останется на ночь? Чем же они будут заниматься? От фантазий, услужливо подкинутых воображением, его тянуло мурчать. Из коробки Саюри вынула глянцевый журнал мод и, заправив кровать, принялась просматривать страницы. Исаги решил изучить ее квартиру. Когда ещё ему доведется осмотреть жилище девушки лёгкого поведения? На этот раз он обратил внимание на мелочи. Пачка вишнёвых немецких сигарет «Chapman Red» на подоконнике в спальне. Корзинка с фруктами на столешнице в кухне. Над столом — репродукция картины «Рождение Венеры». В квартире было на удивление чисто. До блеска намытые полы. Из любопытства Исаги даже заглянул в некоторые укромные углы, но и там было чисто, за исключением шкафов и верхних полок, до которых не дотянуться на стуле. Если Саюри и озадачило его странное поведение, то вопросов она не задавала, позволяя юному исследователю удовлетворить жажду наблюдений. Пока, наконец, Исаги не выдвинул гипотезу, которую ему страсть как захотелось проверить: — Ты боишься высоты? Саюри посмотрела на него сквозь паволоку размышлений. Сморгнув их, она улыбнулась — впервые не заигрывающе, дерзко, а просто-напросто дружелюбно. — В детстве я свалилась с турника и поранила копчик. До сих он у меня побаливает. Исаги ахнул и замолчал, не представляя, как продолжить разговор — Саюри раскрылась ему так ласково, так невинно, а он не смог подыграть ей. Ему стало стыдно, и оттого, что он стыдился такой мелочи, ему стало в два раза стыднее. Одной Саюри, казалось, заботы были неведомы. Она, как и прежде, увлеченно читала журнал, а Исаги, вперившись взглядом в ее портрет, на котором, судя по плоской груди и размеру волос, ей было всего лет тринадцать-четырнадцать, вдруг спросил, но не был уверен, почему именно это вопрос слетел с его губ, как распечатанная тайна: — Ты веришь в богов? Саюри пожала плечами со всей невозмутимостью женщины, привыкшей к обществу художников жизни и их чудаковатым вопросам. — В мире столько неопределенного. Нужно верить хоть во что-то. — Например, в себя. — А тебя, смотрю, ничему не нужно учить, — ее губы тронула улыбка, которая удивила Исаги своей непосредственностью; в домашней обстановке Саюри цвела не как дикая роза, но как домашняя орхидея. — А ты… Ещё до того, как Исаги успел задать очередной вопрос, Саюри резко отложила журнал и зыркнула на Исаги из-под нахмуренных бровей: — Это допрос? — Нет. Просто… Я хочу узнать тебя получше. — Зачем? — Не знаю. Для меня это важно. Саюри смягчилась: — Я понимаю, Исаги, лишиться девственности — это значимое событие в жизни каждого человека. Но давай ты не будешь меня доставать, ладно? — Ладно. — Вот и славно, — Саюри удовлетворила их маленькая договоренность, и она специально махнула копной рыжих волос, рассыпавшихся по плечам волнистыми струйками, зная, что Исаги смотрит на нее, словно заворожённый. Она включила плазменный телевизор напротив кровати, прибавила громкость и удобнее устроилась на пышных подушках в форме губ. Не зная, куда себя деть, Исаги просто сел по-турецки на паркете и смотрел на Саюри снизу вверх, думая о том, что ей не нужна репродукция Венеры, ведь она сама… — Хватит торчать там, — словно услышав его мысли, окликнула Саюри и призывно поманила его пальцем: — Иди ко мне. Последние слова щемящей болью отозвались в душе Исаги. Он втянул губы внутрь, нахохлился как воробей, сопротивляясь искушению, но проиграл, потому что запах Саюри вскружил ему голову — окончательно и бесповоротно. «Я попал», — посетовал Исаги, но это было уже неважно, когда Саюри уложила его себе на грудь, и он вновь погрузился в сладкую дрёму, вслушиваясь в равномерное стучание ее сердца.