Если б мог, я бы тебя выебал

ЛСП & PHARAOH — Порнозвезда

Полно! Теперь так пусто, что аж больно Я бы хотел опять любовью заткнуть пустоту Но вижу перед собой только порнозвезду.

Блант догорает в руках, Даня выкурил чуть меньше половины, задумавшись. В какой момент он стал так много думать о парне собственной сестры? В какой момент романтические чувства к нему сменились сотней голых фотографий в архиве телеграмма и обратно? Как, они, блять, вообще познакомились? Накуренный мозг довольно быстро находит эту информацию в дальнем углу памяти и выкидывает на поверхность. Непроизвольная улыбка, глупый смешок, и рука тянется к новой наркотической палочке, заранее скрученной. Он с этим навязчивым образом в голове точно сторчится. И с этой их встречей ебучей тоже. — Насть, привет, заеду к тебе сегодня? Поговорить надо, похороны там обсудить, — голос спокойный, но тихий, и это девушку напрягает — он у брата так садится, если тот пьёт много или травкой балуется, — но волнение своё выдавать не хочется, поэтому собирает всю волю в кулак и отвечает почти спокойно. — Да, без проблем, пары заканчиваются в шесть, где-то в семь я буду уже дома, — разговаривать в коридоре университета — не лучшая затея, потому что вокруг очень громко: все шутят, смеются, разговаривают, злятся на педагогов, кто-то даже поёт. Эти звуки мешают думать, мешают слышать, мешают поговорить с единственным родным человеком впервые за неделю. — В пятнадцать минут заеду за тобой, не задерживайся, — на том конце провода слышно, как что-то падает и разбивается. Настя боится, что он пьяный и сядет за руль. — Ты пьёшь? — вопрос в лоб, потому что переживает, потому что так быстро лишиться ещё одного дорогого человека не хочется. — Ага, чай. Я, по-твоему, совсем еблан? У меня просто срач: задел ноутбук, а полетела чашка, — лёгкая усмешка помогает поверить, — давай, пока, Настюх. Мне ещё это всё прибрать надо, пока пол не распидорасило. — До вечера, Дань, — почему-то этот звонок на девушку действует как успокоительное, и остаток учебного дня у неё проходит не взбалмошно и быстро, а размеренно и спокойно впервые за последние недели две. Уже дома, когда они сидят на кухне, от стресса раскуривая пачку Winston на двоих, становится стыдно, что думала о пьянстве брата. Потому что вот он — Даня Кашин, её родной и любимый брат, — забрал с университета, купил продукты и сидит сейчас напротив, помогает с организацией похорон их матери. Абсолютно трезвый и серьёзный. Когда они уже практически закончили, в замочной скважине зашуршал ключ. Девушка встрепенулась, растерянно оглянулась на дверь, а потом что-то вспомнила и успокоилась. Да, пора уже поспать, пока не стала забывать ещё более привычные вещи. — Это Илья, мой молодой человек, — брат кивает и не обращает внимания на дверь — он знал, что сестра в отношениях, знал, что любят они друг друга и всё такое. Рад даже за неё был, хоть и боялся, что мелочь с мудаком каким-то свяжется. Но всё равно посмотрел в прихожую и охуел. Зашедший, он уверен, тоже. Парень её действительно мудак (хоть и не он один, справедливости ради), и они с Кашиным хорошие актёры, оказывается. Ведь сестра, к огромной радости, под напускным безразличием взаимного шока в глазах ухажёра и брата не замечает, что спасает её от очередной хуёвой новости за этот месяц. Да-да, это было не первое их знакомство, это была уже вторая встреча, но в угашенном мозге хронология построилась именно так — это воспоминание было хотя бы чётким. Первая состоялась в каком-то из множества баров Питера, и там была не то чтобы их встреча, там, скорее, встретились Данин член и рот, как оказалось, Ильи, потому что в ту ночь они даже не познакомились толком, просто на спидах и водке зашли в ближайший туалет, перекинулись двусложными именами, которые в атмосфере желания быстро растворились, а там уже само всё закрутилось, ну, сами понимаете — укусы-засосы-отсосы (за первое и второе, кстати, Илья потом долго оправдывался, выдумывая абсолютную чушь, но уже тогда подтвердил свои актёрские навыки, ведь в байку о том, что он наспор пылесосом понаставил себе пятен на шею, поверили). Даня тогда даже оставил свой юз в телеграмме и на следующий день получил фото чужой шеи, усеянной следами «спора» и слабыми кровоподтёками. Вот это он постарался, конечно. Жаль, что эти старания не пошли на вспоминание имени ночного любовника. Кашин в итоге ответил фоткой исцарапанного бедра, кинув ещё какую-то глупую подпись, которую удалил спустя секунд двадцать. Да уж, похмелье и отходос не дают в купе нихуя хорошего. Как эти две фотки перетекли в виртуальный секс с десятком интимок никто не понял, но все остались довольны, пока заносили контакты друг друга в телефоны. Как только дверь чужой квартиры закрывается, а Кашин оказывается у старого скрипящего лифта наедине со своими мыслями, телефон оповещает о том, что кто-то порывается с ним пообщаться. Он даже догадывается кто. Отвечать не хочется вообще, но ёбаное «надо» заставляет открыть телеграмм и уткнуться в имя пишущего. А кому надо-то, блять? Парень из бара привет, прости, что так вышло 19:40

хочет меня

Перед Настей лучше извинись.

Почему не рассказывал, что у тебя девушка есть?

19:40

Парень из бара будто это что-то поменяло бы, людям в барах на эту информацию зачастую похуй 19:41 Эти слова заставляют задуматься о том, как часто он вот так трахается с кем-то в баре. Нахуй он открыл этот чат злоебучий? Кому всё-таки надо загружать мозг? Трахались себе спокойно по переписке и не было у них никаких проблем, а теперь надо каждую их такую переписку обдумывать. Опять же кому надо-то, всегда можно в блок отправить?

Она боится спать одна, долго не держит синиц в руках Им вечно пылиться на плёнках.

Илья хороший. Он помогает бороться со своими страхами, поддерживает, когда мама умирает, и Насте с братом приходится думать о похоронах практически каждый день, поддерживает, когда это становится причиной панических атак, во время которых её парень всегда старается быть рядом. Только вот он совсем не любит, когда девушка тащит его на гулянки к своим подружкам или хочет выложить совместную фотку в инстаграм, он оправдывается тем, что счастье любит тишину, поэтому пусть фото лежат на плёнке, а сам парень дома, надеясь, что Настя не догадывается, что её просто не любят, что любят её брата. Илье надо было идти не в экономисты, а в актёры.

Я так хочу испить эту чашу до дна До последнего глотка Хоть она и не так глубока, как глотка.

В телеграмм опять прилетает пара интимок, Даня устало вздыхает — Илья безусловно красив, но за два месяца их общения Кашин толком ничего о нём не узнал. Да, ему известно, где и на кого младший учится, известно, где живёт, но на этом информация об этом бессовестном придурке заканчивается. Все попытки пообщаться с ним по душам заканчиваются довольно непрозрачными намёками на секс и новой порцией фотографий голого тела. Это, если честно, заёбывает, потому что складывается ощущение, что он общается с безынтересной куклой. С одной стороны похуй, потому что привязываться к нему точно не стоит — он всё ещё встречается с его, блять сестрой. А с другой поздно, потому что уже привязался. Какая же хуйня эта ваша любовь. Хотя любовь ли?

Блант в лицо и я ушёл Не торгуй моей душой В этой комнате без штор Я овладел порнозвездой.

Кашин уже не помнит, почему сидит на какой-то вписке, куда его затащила сестра, под предлогом «расслабишься хоть, а то совсем понурый, может потрахаешься», хер кладя на все отговорки в стиле «я слишком стар для этого дерьма, у нас разница четыре года, не понимаю я этот ваш молодёжный слэм». Но ему здесь уже определённо нравится, потому что тут есть Илья, который сидит напротив и в перерывах их отстранённого дружеского разговора пишет о том, как хочет, чтобы его трахнули прямо здесь. Оба понимают, что это не лучшая затея, так как, во-первых, в этой же квартире где-то за стенкой тусит их девушка и сестра, во-вторых, они сейчас сидят на кухне, где нет штор, но есть новострой, окна которого сейчас смотрят прямо на них, поэтому они через переписку разгоняют собственные эротические фантазии, не позволяя себе большего. Ничего нового, впрочем. Но кроме парня тут есть ещё блант, раскуренный один на двоих, и надежда на то, что под действием наркотического дыма удастся узнать собеседника как личность (если она конечно есть). Получается не особо, но информации о человеке, с которым они почти каждый день переписываются насчёт того, кто как и кого хочет трахнуть, явно становится больше.

Все твои секреты видно в объективе Сколько они стоят? Мальборо, Мартини Рисуешь мне сюжеты, но ведь мы не в фильме Я знаю тебе цену — Мальборо, Мартини Ты же порнозвезда.

Ещё больше этой информации становится, когда Илья перестаёт фоткаться голым в ванной комнате и начинает присылать фото с интерьером собственной квартиры, потому что съебал в Москву из-за «пиздец важных дел», пообещав вернуться через недели две. Но задний фон, видимо, его не очень волнует, потому что на диване то пачка сигарет валяется, показывая тем самым вредное пристрастие (о котором, к слову, итак известно было — уж слишком красиво он держал косяк и слишком красиво выдыхал пьянящий дым, а не давился им). То на столе позади хлоргексидин стоит, да бинты рядом лежат. Все эти находки помогали пообщаться, раскрыть тёмные уголки его личности (да, она всё-таки была), понять, что это уже не только влечение, что это уже похоже на то, что принято называть «любовь». И вот тогда Даня полностью осознаёт, в какое блядски топкое болото он погружается всё глубже и глубже с каждым днём — всё чаще в телеграме всплывают сообщения стиле «может трахнешь меня уже? Она не узнает. А если хочешь — и расстаться могу», всё чаще они в принципе общаются, а не обмениваются взаимным желанием подрочить. Какой же беспросветный пиздец. Он палач для трёх людей сразу и даже не понимает, кого жалко больше. Становиться разлучником в судьбе собственной сестры не хочется, но мысли об этом придурке с милой внешностью и россыпью родинок по всему телу никуда не исчезают, только плотнее охватывают с каждым днём, давят на мозг сотней фоток, запихивая совесть куда-то слишком глубоко, достать не смогут даже водолазы. Даня всё больше ждёт пятницу, чтобы накидаться и укуриться, потому что решать что-то нужно, но не решается оно без проблем и чьих-то скандалов-истерик-разбирательств. Блять, как же Кашин устал.

У-у, я смотрю в окно, я прыгнул в Бимер Я не помню, что я снова принял, я Я оставил дома половину (Прости, любимая) Я не хочу терять тебя из виду.

Очередной вечер пятницы, медленно перетёкший в утро-день-вечер-лишь-бы-не-ночь субботы. Он в душе не ебёт, что закинул в себя и сколько градусов и граммов алкоголя в нём потом оказалось. Но это уже и не важно, как и не важно то, сколько образов в его голове, ведь слышно и видно отчётливо один-единственный — Ильи. Правда он быстро теряется, заменяется другими. Дане не нравится, он хочет его слышать, хочет, но не может — тяжело пиздец. Кашин чувствует как его тащат куда-то, чувствует, как оказывается вне бара, где старался забыться, а потом отключается, погружается в негу, полную безрассудства, видит прилипший под корку мозга образ. Он заёбывает его даже в состоянии полного невменоза. Влип ты, Данечка. Просыпаться не хочется, выходить из состояния мучительного теперь забытья кажется чем-то смертельным, ведь до пятницы он его опять не увидит. Он его в принципе не увидит: Илья в Москве надолго, потому что важные дела растянулись на месяц, а потом на полтора. Да даже если бы он был в Питере, нихуя бы у них не получилось — Кашин запретил себе видеть его, запретил реагировать на интимки и откровенные разговоры, лишь отвечая на какие-то будничные и такие неправильные для них сообщения типа «как дела?». Когда глаза всё-таки получается открыть, Даня беззвучно и бессильно стонет — он не дома, а рядом сидит Илья, согнувшийся буквой «зю» и тихо сопящий себе в руку. Парень, видимо, слишком устал тащить рыжую тушу на себе, потому что его не разбудили ни резкий подъём этой самой рыжей туши, ни её достаточно неосторожные и громкие попытки найти свои вещи в чужой квартире. Проснулся он только тогда, когда его намеренно стали будить, чтобы не оставлять квартиру незакрытой. Говорить о произошедшем не хочется от слова совсем, но его хватают за запястье, усаживая на диван. Приходится подчиниться — похмелье напоминает о себе резкой темнотой в глазах. — Дань, почему ты такой? — его поняли, но на вопрос отвечать не собираются, — почему ты стал так часто упарываться? Что случилось? — Илья взволнован, это и видно, и слышно, поэтому ответить приходится, как и принять то, что сердце теперь придётся разбить не одно. — Я хочу тебя выебать, — не очень красиво, зато честно. — И что тебе мешает? — тот, конечно, не оскорблён, тот тоже хочет, чтобы его выебали. — Моя сестра. Кашин уходит, дверь закрывается, а ощущения от разговора у обоих спорные. Понятно было только одно — зря они это всё заварили.

Совиньон-блан, я смотрю сквозь бельё Для них ты вторсырьё Сидишь и ждёшь чего-то Сейчас суббота.

Это был их последний разговор. В ту субботу Илья был заблокирован во всех социальных сетях, а сегодня Даня удалил его последнее голое фото.

Я тут не для того, чтобы верить твоим слезам

(Я тут не для того, сука) Моя порнозвезда.

Уже ночью ему позвонит Настя вся в слезах — они расстались. Кашин чувствует себя одновременно и мразью последней и самым счастливым человеком. И даже непонятно от чего — от того, что сильно любит секс и тело парня или от того, что любит его самого. Разбираться не хочется и, собственно, не надо, не сейчас уж точно. Сейчас сестра может ему проплакаться, Илья — снова написать, а сам Даня — трахнуть его без угрызений совести. Не лучший расклад, но все остались при своём. Он восстанавливает все удалённые фотографии (в первую очередь те, которые хранили его секреты) и в заметки пишет себе, чтобы наутро вспомнить: «Написать Илье и признаться. Будь, что будет.» И очень надеется на то, что «будет». Сегодня он скурил половину косяка, затушив всё же второй. Пиздострадания, кажется, закончились.