~
Стон эхом сорвался с губ актёра, на мгновение тихо наполнив маленькую уборную комнату для сотрудников. Он взглянул на свое отражение в зеркале, на окровавленное лицо и опущенные глаза. Он осторожно вытер кровь со своего рта. Выглядело, словно бракованный блеск для губ, жалкий и насмешливый красный оттенок, не отдающий жизнью. Руи Камиширо начал презирать красный цвет. В последнее время всё становилось хуже, чем когда-либо. Очень нежно он поднял источник своего кровопролития. Лепестки роз всех оттенков заката порхали вокруг, оставляя красный след везде, где они касались. На ладони Руи, затянутой в перчатку, лежал полностью сформировавшийся цветок. Он был очарователен, призывая восхищаться его красотой. И всё же за этими лепестками скрываются искаженные эмоции, которым Руи позволил тлеть внутри себя. Он пустил воду, чтобы смыть кровь с лепестков и дать цветку раскрыться в полной красе. Для Камиширо это была маска лжи, его собственные эмоции взращивали виноградные лозы, пустившие корни в его груди. Внутри него поселилась тупая боль. Она дёргалась и танцевала, как ниточки у марионетки. Боль ноющего сердца превращалась в давнего друга. Красота сама по себе была концепцией, которую нужно почитать. Часто она отмечается в глазах смотрящего, но так часто она является основой для многих решений в обществе. Когда границы красоты размыты и скрыты за дымом и зеркалами, самое чистое сердце может разбиться, как стекло, при соприкосновении с такой сбивающей с толку и загадочной концепцией. Эгоистично сформированная безответная любовь была в некотором роде самой опасной из подобных концепций. Болезнь Ханахаки не была чем-то необычным под таким предлогом лжи. Цветы, сформированные в теле и разуме в похотливом и жадном желании получить ответную привязанность другого человека, были злой и порочной болезнью для Руи. Хотя ошеломляющая красота была порождена теми самыми желаниями, те, кто страдает от них — никогда не станут дорожить ими. И проклят он был, чтобы быть пронзённым стрелой Купидона. И одна лишь стрела пронзила его насквозь. Его дорогой Цукаса Тенма не страдал от подобной боли, и всё же Руи предпочёл бы носить целый виноградник в своих задыхающихся легких, чем Цукаса когда-либо страдал от саженца. — Надеюсь, они не слишком беспокоятся… — слабо пробормотал себе под нос Руи, ещё раз посмотрев на своё отражение. Его окровавленный подбородок и воротник рубашки было нелегко скрыть, не говоря уже о его бледном и несчастном виде. — У меня нет объяснения моему отсутствию. По воле судьбы, эксплантация в любом случае бы не принесла никакой пользы. Кто-то постучал в дверь, прежде чем до Руи донёсся голос Цукасы. — Руи? Нене сказала, что стоило бы тебе уже выйти, — дверь открылась, так как Руи забыл запереть её, торопясь убрать цветы. — Я, конечно, надеюсь, что… Руи? Глаза Камиширо расширились от осознания того, что Цукаса был единственным, кто видел его в таком состоянии — растрёпанном, окровавленном и нездорово бледном. Он схватился за раковину, чтобы скрыть дрожащие руки, и изобразил на лице холодную, собранную улыбку. Это было всё, что он мог придумать, чтобы сделать вид, что всё в порядке. — Всё хорошо?.. Почему на твоих щеках кровь и… Боже, Руи, что случилось? — спросил Цукаса, подходя к своему болезненному товарищу по труппе. Виноградные лозы подползли и вцепились в горло Руи, когда рука Цукасы обеспокоенно сжала его плечо. Он подавил кашель. — А?.. Просто кровь из носа, похоже, из-за давления, ничего необычного, — он зашёлся в приступе кашля, опровергая свою же ложь. Шипы и лепестки пробивались наружу, царапая горло и заставляя задыхаться одновременно. Кровь капнула с губ Руи, знаменуя исход цветов. Они упали в раковину с тихим хлопком. Совокупная боль от кашля, обезвоживания, кровотечения и удушья начинала оставлять свой след. Его глаза рефлекторно наполнились слезами боли. Она затуманила его разум, присутствие и забота актёра труппы и стали катализатором для роста цветов. Цукаса попытался что-то сказать, чего Руи уловить не смог из-за острой боли в голове и кашля, смешанной со сбивчивой, панической речью. Кашель всё ещё прорывался, начиная превращаться в желчь, поднимающуюся из груди. Его разум на мгновение прояснился после того, как он вновь выбросил вечно существующие лепестки. Цукаса молча смотрел на него, прежде чем дрожащей от беспокойства рукой не схватил лепесток. — Руи, что это? Разве не та самая болезнь… с цветками? — спросил он. Руи сглотнул, отчасти уверенный, что его горло было в ужасном состоянии из-за ощущения жжения. Он глубоко вздохнул, чтобы оставаться подольше рядом с Цукасой. Тот никогда не видел его в таком состоянии. Он был ранен, беспомощен и бился в отчаянии. Слёзы боли, кровь и неустойчивость были результатом этой болезни. Неровное дыхание, каким Руи даже не успевал насладиться из-за проклятых цветов, постоянно ограничивающих его горло и лёгкие, не принесло никакой пользы. Без предупреждения колени Руи подогнулись, и он упал на пол рядом с Цукасой. — Руи? Руи, пожалуйста, скажи мне, что с тобой всё в порядке! Это просто глупый розыгрыш или дурной сон, верно? Пожалуйста… Сейчас у него был Цукаса, умоляющий его быть в порядке. Умоляя о чуде, стоя на коленях рядом с ним, Цукаса был напуган и сбит с толку. Руи смахнул кровь с губ, пытаясь взять руку Тенмы в свою. Его лёгкие горели, а тело ужасно тряслось. Тем не менее, он потратил бы свои последние вздохи на кого-то столь красивого, как Цукаса. Но он не смог не добавить нотку драматизма, когда произносил свои слова: — И… В руках ужасной болезни… судьба одинокого алхимика была р-решена… влюблённого в героического принца П-Пегаса, — он слабо кашлянул. — Мог бы ты не быть таким драматичным и просто сказать мне? Давай, Руи, скажи мне, как тебя вылечить, пожалуйста! — Цукаса был в ужасе, плакал от разочарования и невежества, молча молясь за здоровье Руи. Он взял его за плечи и притянул к себе, будто хотел защитить от его же болезни. — Ах… ха-ха, Цукаса, — его зрение дрогнуло и затуманилось, когда он продолжал кашлять, а в его взгляде вновь появлялся рыжеватый блондин, а затем снова темнота… — Заканчивай уже с этим! — настаивал Тенма. Камиширо был поставлен перед выбором; он мог поставить на волю судьбы свою жизнь, сказав Цукасе, что любит его, очень хорошо рискуя, что его смерть будет в крови на руках юноши, или умереть с несбывшимся признанием у него на руках. Что-то в его сознании подсказывало ему, что правильным вариантом будет смотреть Цукасе в глаза между приступами кашля и слабо сжимать их руки. — Цукаса, я… — страдальческий взгляд на лице Тенмы смог бы разбить сотню сердец. Он выглядел более расстроенным, чем безнадежный романтик на пороге смерти. Он кашлял снова и снова, как бесконечный хор своих страданий, истощая себя ещё больше. Он молился всем без исключения божествам и умолял ангелов, чтобы Цукаса Тенма понял, почему он сейчас так страдает. Когда руки медленно начали терять тепло, он посмотрел в затуманенную глубину глаз Цукасы. Он увидел, как глаза Тенмы расширились от осознания, исчезнув из поля зрения, когда глаза Руи непроизвольно закрылись. Его дыхание стало забытым беспокойством, замедляясь до полной остановки. Его чувства отключались одно за другим. Звуки, которые он слышал, были похожи на эхо из другой комнаты, исчезающее вместе с его сознанием. Сердце Цукасы ушло в пятки. Он понятия не имел, как реагировать и что делать. Состояние Руи ему было неизвестно. — Руи… Руи, давай… Я люблю тебя, ты знаешь? С тобой всё будет в порядке? Пожалуйста, пожалуйста, Руи! — он всхлипывал и плакал, притягивая обмякшее тело ближе. — Не дай мне потерять тебя! Пожалуйста, я люблю тебя в тысячу раз больше, Руи. Я… я сделаю всё, чтобы ты был здесь! Тело Руи даже не дёрнулось. Цукаса всхлипнул и крепко сжал его руку, глядя на побледневшее лицо Камиширо. Он думал обо всём, что мог бы сделать, о любом возможном способе вернуть свою любовь. Он подумал о последнем отчаянном поступке, единственном, что он мог предпринять, если хотел вернуть Руи к себе. Глубоко вздохнув, он вытер слёзы. Его губы задрожали, когда он прижался лбом ко лбу Руи, всё ещё всхлипывая с надеждой, чтобы с ним всё было в порядке. Он шмыгнул носом, откидываясь назад, чтобы посмотреть на тело своего товарища по труппе. Цукаса отпустил руку Руи, чтобы положить её на свою щёку, прежде чем сократить расстояние между их лицами. Кровь на губах Руи до сих пор была влажной. Ничего не изменилось, Руи не двигался, он не хватал ртом воздух, чтобы снова жить, он не открывал глаз. Он неподвижно лежал в объятиях Цукасы. Тенма откинул голову назад, чтобы проверить, нет ли каких-либо признаков того, что с Руи всё будет хорошо… — Руи?.. Он подавил крик, уткнувшись головой в шею Руи. Режиссёр был мёртв, и это была его вина. С каждой минутой он всё больше терял самообладание и самого себя. Он был слишком рассеян и проигнорировал чувства Руи. Он плакал и трясся от горя, снова сплетая их руки вместе. Он желал, умолял и молился, чтобы Руи вернулся к нему. Его слёзы потекли по щекам, капая на лицо Руи. Он был бы в порядке, если бы что-нибудь случилось сейчас; идея умереть, чтобы присоединиться к Руи, совсем не повредила бы в тот момент. Он пытался направить всю свою жизненную энергию в Руи, если это вообще было возможно. Он всем сердцем любил этого юношу и отдал бы всё, чтобы быть с ним. Рука Руи мягко переместилась на волосы Цукасы, как будто его возвращали к жизни. Его сердце начало медленно биться, лёгкие снова наполнялись воздухом. Его глаза распахнулись, и он увидел заплаканного Цукасу. Его губы расплылись в улыбке от осознания того, что Тенма пытался оживить его поцелуем настоящей любви. Когда их губы разомкнулись, Руи повернул голову в сторону, чувствуя, как приступ кашля пытается вырваться наружу. Краем глаза он заметил, что лицо Цукасы побледнело, опасаясь, что болезнь всё ещё присутствует. Он кашлял, пока окровавленный ком корней и стеблей не вырвался наружу. В груди сразу стало легче, лёгкие и горло не так давило. Он с улыбкой посмотрел на Цукасу, радостно смеясь и обнимая его за шею.~