Искушение

Лежа на гранитном полу, Гермиона чувствует, как жизнь медленно угасает в ней. Веки тяжелеют, израненное тело сковывает усталость, будто к рукам и ногам прикрепили невидимый якорь. Она готова идти на дно вместе с ним. Металлический запах крови щекочет обоняние, а алая лужа становится больше, холод постепенно пробирается под кожу. Она мысленно прощается с жизнью, осознавая, что в этот раз нет сил на борьбу. Больно, бесконечно больно. В ушах предательски шумит, уже не может отличить реальность от галлюцинаций. Теплые руки прижимают обмякшее тело к себе, жаль, что объятия не способны согреть, не способны успокоить сбившееся дыхание. Хрипы вместо полноценных вдохов, копна густых волос перепачкана кровью, как и большинство участков кожи, особенно порезы, отметины от укусов, эти раны приносят мучительные ощущения. — Грейнджер, посмотри на меня, — голос отчетливо пробивается сквозь завесу тумана, почему-то хочется подчиниться, хочется следовать за ним. — Гермиона, открой глаза, пожалуйста. Она никогда прежде не слышала, что просьба может звучать так горько, с нотками надежды и одновременно отчаянием. Уставшее сердце ускоряет свой бег, пытается вести борьбу с умирающим телом. Чья-то ладонь обхватывает подбородок, Грейнджер, продолжая чувствовать боль, открывает глаза и, повинуясь просьбе, заставляет себя проявить усилия. — Умница. Видит мужское лицо напротив, рассматривает губы, что застыли в натянутой улыбке, совсем не искренней, не той, которую любила. Глаза лишены привычного блеска озорства, того тепла, что заставляло сердце учащенно биться в груди, а щеки — покрываться румянцем. Совершает глубокий вдох, ощущая металлический привкус крови во рту. — Болит. — Знаю. Я помогу тебе. Избавлю от боли, — пальцами поглаживает острую линию скул, затем убирает прилипшие пряди с лица. — Я спасу тебя. Грейнджер заметно хмурится, не понимая, как с таким количеством ран ее можно спасти, какой силой нужно обладать. Знает одно, что потеряла достаточно крови, которую невозможно компенсировать без переливания. Если судить по ощущениям, мучиться осталось недолго: боль начнет отступать, а тело тяжелеть, холод проберется под кожу, окутает внутренности, словно перина. Не раз приходилось наблюдать, как жизнь покидает людей, Гермиона держала тех за руку в знак поддержки, ведь никто не хочет уходить из этого мира, находясь один на один с костлявой. Сначала предсмертная агония, которая заставляет терять разум, затем опустошение с привкусом горечи на кончике языка, и, наконец, долгожданный покой. — Я умираю. — Нет, я не позволю тебе умереть, — возражает резко, уверенно. — Ты не умрешь. Вампир подносит руку ко рту, острые зубы впиваются в собственную плоть, разрывая кожу. Она наблюдает затуманенным взглядом, в очередной раз хмурясь, беспокойство за него зарождается в груди, смешиваясь с ощущением пульсирующей боли. Несмотря ни на что, она продолжает волноваться. Несмотря на бесконечный обман, игру чувствами, предательство, смерти невинных, ей страшно за человека, в которого влюблена. А была ли в нем хоть капля человечности? Малфой причастен к расправе на празднике, под его командованием свершилось насилие. Момент радости окрасился в карминово-красный, а стоны боли до сих пор преследуют во снах, как и множество изуродованных тел. Вампиры не умеют сострадать. Монстры в человеческом обличье, заполонившие землю. Война с ними длится на протяжении нескольких столетий, они те, кто сеет хаос и страх; те, кто убивают без зазрения совести; те, кто приносят страдания, уничтожают целые поселения, обращая людей в монстров. Смерть, в сравнении с превращением в кровожадное животное, является подарком. После укуса вампира люди не становятся подобными им, они теряют человеческую форму, трансформируясь в живые трупы. Кожа ссыхается, обтягивая кости, кончики пальцев рук заостряются, превращаясь в смертельное оружие, белки глаз затягивает черная пелена, и правит ими только два рефлекса: жажда крови — они постоянно голодные, нет чувства насыщения — и инстинкт выживания. Их можно убить двумя способами: либо загнать серебряный кол в сердце или мозг, либо сжечь, что представляет собой сложную задачу. В народе поговаривают, что есть еще один способ обращения, который не имеет под собой доказательной базы. Всего лишь легенда, передающаяся из уст в уста. Гермиона слышала от перешептывающихся слуг в замке, что даже пара капель вампирской крови могла превратить в ужасающее существо. Первые появившиеся вампиры отличались от тех, кто ныне обитает в нынешнем мире. Они — потомки богов. Особая раса, из-за которой случилась война, расколовшая государства, после чего землю заполонили кровососущие монстры, а сами первородные вампиры исчезали. Многие пали в битве с людьми, кто-то сумел скрыться. Но где бы они ни появлялись, происходили череда смертей и бунт против господствующей власти. Древние когда-то дали клятву восстать, вернуть то, что по праву принадлежало им, — корону и земли. Пусть их сила могла считаться божественной, это не меняло истиной сути — вампиры всегда были монстрами. А Грейнджер умудрилась полюбить одного из тех, кого должна ненавидеть. Драко стал любовью ее жизни — первой и последней. Он тот, кто заставил наступить на горло собственным принципам, наплевать на долг перед массой людей. Тот, кому она открылась, впустила в свою жизнь, рассказала секреты, разделила постель и подарила себя. Глупая, наивная девочка полюбила чудовище. — Я умру идиоткой. — Ты не умрешь, — теперь уже его очередь хмуриться. — С тобой все будет хорошо. Тебе только нужно выпить моей крови. — Что? Нет, — Гермиона начинает мотать головой, когда его раненая кисть приближается к ее губам. — Я ни за что этого не сделаю. Я не стану монстром. Ужас в девичьих глазах сильнее страха приближающейся смерти. Грейнджер хочет умереть будучи собой. Пытается оттолкнуть руку, плотно смыкает челюсть. — Монстром? — Малфой шумно вздыхает, находя данную ситуацию до ужаса комичной, но у них нет времени разыгрывать дальнейший спектакль. — Ты не станешь вампиром, тебе станет лучше. Только моей крови мало для обращения. — Я скорее умру, чем выпью ее, — произносит охрипшим голосом, чувствуя, как последние силы покидают тело. — Ты сделаешь это, Грейнджер, — говорит уверенно, бескомпромиссно. — Ты будешь жить. Ты выпьешь кровь, иначе мне придется тебя заставить. Она отворачивается, делает глубокий вдох, ощущая странный сладковатый запах, напоминающий медовуху, которую так любил Драко. Мед и корица — удивительная смесь ароматов, исходящая от распоротой кисти. От тех вампиров, что она встречала прежде, разило тухлятиной, не шло ни в какое сравнение с тем, что рецепторы носа ощущают сейчас. — Гермиона, — его голос звучит иначе, будто проникает в сознание, заполняя каждую часть мозга, отдаваясь эхом внутри черепной коробки. — Пей. Действуя словно под гипнозом, исполняет команду, размыкает губы, прижимается ртом к его плоти, не в силах оторвать глаз от голубой радужки с вкраплениями серебра. Оттенок, несвойственный человеку, а вот вампиру — да, и как раньше не замечала, как раньше не догадалась? Голос звучит повсюду, заполняя не только голову, но и пространство темного коридора. — Пей, Гермиона. Капли крови просачиваются на язык, дурманя своим вкусом. Терпкость одновременно со сладостью, кажется, что ничего лучше не пробовала. Малфой плотно прижимает руку к губам, чтобы теплая жидкость хлынула в рот. Она совершает один большой глоток, гортанно стонет от удовольствия, ощущая, как боль отступает, а сознание проясняется. Жизнь, что так стремительно покидала тело, возвращается к ней. — Вот так, умница, — Малфой слегка улыбается, наконец чувствуя, что девушка, лежащая на его коленях, оживает. — Пей. И Гермиона слушается, совершая один глоток за другим, прикрывая глаза, пока Драко неотрывно наблюдает за ней. Вцепившись в рану на руке, удерживает рядом с собой запястье, не контролируя собственных действий. Вкус его крови дурманит. Самый настоящий греховный напиток — терпкий, хмельной, утонченный, ни с чем не сравнимый. Перед глазами кружится мир, а чувство эйфории захватывает каждую клеточку тела, все смешивается в водовороте, состоящем из крови и удовольствия. — Достаточно, — произносит Малфой. — Этого хватит. Но Грейнджер сильнее цепляется за руку, не желая отрываться, чувствуя жажду. Кажется, что только в этот момент она ощутила, как жизнь заиграла яркими красками, будто недостающий фрагмент персонального пазла встал на место. — Гермиона, — простонал Малфой, отнимая окровавленную руку от ее рта, совершая глубокий вдох. — Хватит. Сделав попытку подняться, не увенчавшуюся успехом, ощущает приятную слабость, дурман, который окутал сознание. Обмякает в крепких мужских объятиях, кажется, что плывет по пушистым облакам среди ярких всполохов света, мягко дрейфует среди многочисленных звезд. Кожа приятно вибрирует, а сердце равномерно бьется в груди. Ей неизвестно, сколько прошло времени. Часы, а может, дни слились в один долгий безмятежный миг. Но голос, звавший по имени, заставил вернуться в реальность. Открыв глаза, видит расплывчатые очертания лица Драко, приглядевшись, замечает его расслабленный вид и то, как он прижимается спиной к мягким подушкам, удобно устроившись на них. Темный, холодный коридор, который чуть не стал местом кончины, сменился уютной спальней, что не может не радовать. Крепкая хватка на талии, объятия, дарующие тепло и защиту. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Малфой, поглаживая пальцами ее спину, проходится вдоль позвоночника, иногда чертит круги, сменяя хаотичными узорами. На его лице появляется искренняя улыбка, когда их взгляды встречаются. Серебро, что мерцает на дне радужки, завораживает своим блеском. Наконец видит истинный цвет глаз. Ладонь тянется к нему, начиная свой путь очерчиванием линии прямого подбородка, от него к скулам, придающим чертам мужественности, наконец к выразительным губам, идеально пропорциональным. Платиновый шелк волос, словно инеем подернутый, мягкий на ощупь, который хочется пропустить сквозь пальцы, что и делает, завороженно наблюдая, как пряди рассыпаются, лаская кожу. Гермиона уверена, что впервые видит его настоящего, не скрывающего свою вампирскую сущность. Чертовски красивого, но в той же степени смертоносного. Окружающий мир словно стал четче, а ощущения — ярче. Будто по ее венам струится не кровь, а чистая энергия. — Чувствую себя живой, — произносит то, что крутится в голове, облизывает свои губы, распознавая терпкий привкус, который продолжает дурманить. — Так и должно быть, — Малфой кивает, слегка улыбаясь. — Я… Я чувствую себя другой. — Это пройдет через некоторое время. Наслаждайся, пока есть возможность. Она пытается привести в порядок мысли, глубоко вздыхая. — Мне больше не больно. Совсем. — Это из-за моей крови. Я же говорил, что заберу боль и не позволю тебе умереть, — Малфой убирает прилипшие пряди с ее лица. — Гермиона, я один из первых вампиров. Мой вид уникален, наша кровь способна исцелить. — Это удивительно, — шепчет Грейнджер, слыша, как бьется его сердце. — Невероятно. Все обиды отходят на второй план. Она бы никогда не подумала, что находиться в чьих-то сильных руках может быть столь приятно. Стоило бы бежать от него без оглядки, ведь череда бед в жизни началась именно с появлением таинственного мужчины, который с первого дня их встречи задел невидимые струны в душе. Стоило бы злиться: за всю ложь, за многочисленные смерти невинных людей. Но сейчас не может сконцентрироваться на чем-то плохом, чувствуя себя как никогда спокойно и счастливо. Драко — первородный вампир. Враг. Она для него должна быть лишь способом пропитания. Почему же он не позволил ей умереть? Отголоски надежды теплятся в душе — вдруг не все было ложью? Вдруг те слова, что он шептал вечером ранее, были искренними?.. Взяв ее руку, повернул, показывая внутреннюю сторону предплечья. — Никаких ран и шрамов. А ты не верила. Думала, что станешь монстром. Гермиона поджимает нижнюю губу, шумно выдыхая, удивляясь гладкости собственной кожи. Глубокого пореза будто и не было. — Твоя кровь, — мотает головой, пытается анализировать, наконец встречаясь с ним взглядом, и задает вопрос: — Как ты заставил меня пить ее? — Я древний, Грейнджер, — он широко улыбается, впервые так открыто, демонстрируя острые клыки. — У меня есть свои таланты. — Ты делал это раньше? — Никогда. Это был первый и единственный раз. Все, что ты делала прежде, было только твоим выбором, — Драко проводит пальцем по ее подбородку, рассматривая россыпь веснушек на лице, слегка вздернутый носик и глаза, наполненные невероятной теплотой. Цвет ее радужки напоминает о любимом времени года — осени, — о доме, о лесах, что окрашивались в многочисленные оттенки охры, коричневого и красного вперемешку с золотым. — Я бы не позволил тебе умереть, Гермиона. Жар от ласковых прикосновений распространяется по телу, новое касание ощущается острее, все нервные окончания обострились. Аромат меда продолжает щекотать обоняние, дурманя. Россыпь мурашек по коже следует за каждым ласковым поглаживанием. Его близость пробуждает потребности. Она шумно выдыхает, прикрывая глаза, чувствует, что теряет контроль. Желание отдается напряженной пульсацией внизу живота, в памяти предстают моменты проведенной совместной ночи, когда Малфой целовал так, что кружилась голова, а ощущение твердой плоти заставляло хотеть большего. Помнит, как был нежен и ласков, как боялся причинить боль. Он глубоко дышит, ноздри раздуваются при выдохе, а сам будто замирает. — Грейнджер? — Что? — шепчет, поднимая на него глаза. — Ты должна перестать думать. — Ты не можешь знать. — Поверь, я знаю. Чувствую, — он снова тянет носом, вдыхая запах ее возбуждения, обнимает крепче, закрывая глаза. — Ты пахнешь так сладко. Гермиона сглатывает вязкую слюну, продолжая чувствовать вкус его крови на языке. Кажется, что сходит с ума от желания. Ей до одури необходимо прикоснуться к нему, ощутить, быть наполненной. — Драко? Она привстает, перекидывая ногу через его бедра. Теперь они лицом к лицу, привычного стеснения нет, сейчас господствуют вожделение и какая-то животная необходимость. Ладонями проводит по его плечам, затем по шее, притягивая ближе к себе, потираясь затвердевшими сосками через ткань рубахи о его разгоряченное тело. — Грейнджер, что ты делаешь? — смотрит потемневшими глазами, продолжая жадно вдыхать ее аромат. Стискивает зубы, сдерживая рык, когда ощущает трение ее бедер о свои. — Тебе нужно остановиться. Я чудовище. С губ Гермионы срывается тихий стон, она чувствует его твердость под промежностью, их положение идеально для легких касаний. Жар охватывает каждый участок, где соприкасаются тела, концентрируясь внизу живота. — Я не могу, — облизывает пересохшие губы. — Я горю, Драко. — Это все моя кровь, — положив руки на ее бедра, сжимает, фиксируя на месте. Запах ее возбуждения сводит с ума, мускусный аромат, смешанный с ароматом меда. — Это пройдет. Ты должна перестать. Всего лишь кровь… Чувство потребности в нем захватывает, кажется, что она тонет в омуте собственных эмоций и желаний. Как в тот первый раз, который был недавно. Те же животные инстинкты, полное отсутствие контроля. Как объяснить, что он — это все то, чего она так желала долгие годы? — Поцелуй меня. Драко, поцелуй меня, — шепчет в его приоткрытые губы, разделяя вдох и выдох. — Пожалуйста. — Тебе это не нужно, это все кровь, — ему впервые так тяжело противиться желаниям, но пытается сделать все правильно. Хотя бы раз. — Ты себя не контролируешь, будет только хуже. Возненавидишь меня еще сильнее. Это нужно перетерпеть. — Мне это нужно, — Гермиона пылко шепчет, льнет к его телу. — Ты мне нужен. Прикоснись ко мне. — Ты ненавидишь меня, — хрипло отвечает, задерживая дыхание, пытаясь сохранить последние нити контроля. Эта смертная сводит с ума одним только запахом. — Я монстр. — Я не ненавижу, — правда срывается с губ, Гермиона запускает ладонь в его платиновые волосы на затылке, пропускает сквозь пальцы. — Я не могу тебя ненавидеть. Хочу, но не могу. Признание, словно спусковой крючок в охотничьем ружье, попадает в цель — в истерзанное сердце, начавшее гулко биться о ребра. Девушка, что заставила чувствовать столь много эмоций. Столетие за столетием он искал ту, что станет особенной. Предназначенная ему мирозданием. Самообладание трещит по швам, чаша терпения переполнена. Она — тот запретный плод, желанный и сладкий. Их губы встречаются в жарком поцелуе с привкусом крови на языке. Никаких тайн, никакой лжи — они открыты друг перед другом. Гермиона проводит ладонями по его телу, чувствуя твердость мышц и неровности шрамов под пальцами. Она хочет покрыть поцелуями все, понимая, что за каждым из них история, сотканная из боли. Совсем как у нее. Они похожи больше, чем Гермиона могла думать. Разрывает поцелуй, когда воздух в легких заканчивается, какое-то мгновение они смотрят друг другу в глаза, разделяя одни эмоции на двоих. Пространство вокруг готово трещать от напряжения, желание обволакивает, буквально пульсирует под кожей, заставляет срывать льняные рубахи. В этот раз нет осторожности, нет нежности — есть похоть и вожделение, взявшие первенство среди всех эмоций. Драко ведет языком от шеи к ложбинке меж грудей, слизывая капельки пота, ласкает кожу. Втягивает затвердевший сосок в рот, чуть прикусывая, слушая одобрительные стоны. Ощущение, что затмевает разум, вынуждая плотнее прижиматься друг к другу. Каждое касание словно искра, которая распаляет только сильнее. Грейнджер водит руками по его спине, прикрывая глаза от удовольствия, наслаждаясь горячими поцелуями, ладонями, что оглаживают бедра и ягодицы. Хлопковая ткань брюк является единственной преградой, нестерпимо хочется с ней покончить. — Сними, — она шепчет, приподнимается, неловко стягивая штаны до колен. На лице Малфоя появляется улыбка — видеть Гермиону такой нетерпеливой становится его любимым занятием. Неистовая, красивая, храбрая. Осталась бы в нем хоть капля благородства и здравого смысла — ушел бы не оглядываясь, но он эгоист, который жаждет ее с первой встречи. Ловким движением рук валит на кровать, сам нависает над ней, рассматривая девичье тело. Небольшая упругая грудь, что так манит; плоский живот с россыпью родинок, которые можно сложить в созвездие Дракона; стройные ноги и округлые бедра, так часто мелькавшие в его фантазиях; от нее пахнет хмельной вишней — аромат сладости с терпкими нотами вожделения. Одно сплошное искушение. Он цепляет пальцами края ее брюк, что остались на коленях, медленно тянет вниз, замечая, как кожа покрывается мурашками, отчего на губах появляется порочная улыбка. Гермиона и помыслить не может, насколько сильно Малфой желает ее. — Драко, — наблюдая за ним, прикусывает губу. Сколько же похоти может скрываться на дне ртутной радужки. — Пожалуйста. — Нетерпеливая, — шепча в ответ на ушко, прикусывает мочку. Стянув штанину с ее одной ноги, ласково проводит от колена вверх к внутренней стороне бедра. — Ты так сладко пахнешь, — так же шепотом, заставляя дрожать от возбуждения. Касается ладонью промежности, чувствует влагу и жар, ласкает клитор круговыми движениями, наслаждаясь тихими стонами. — А на вкус как самый лучший вишневый эль, — проговаривает, слизывая смазку с тех пальцев, что минутой ранее ласкали ее. — Боги, — Грейнджер рвано дышит, смотря на то, с каким удовольствием он смакует свидетельство ее желания. — Драко… Слишком порочно. Страсть бурлит в крови, хочется большего, Гермиона впивается жарким поцелуем в его губы и, прикусив нижнюю, требует доступ ко всему рту. Сталкивается с ним языком, гортанно постанывая от греховного вкуса, которым невозможно насытиться. Низ живота тянет от возбуждения, которое способно свести с ума. До одури необходимо ощутить, стать одним целым. — Пожалуйста, — шепчет, разрывая поцелуй. Тянет его штаны вниз, высвобождает эрегированный член. Смело проводит ладонью по стволу, смотря в глаза Драко, слышит, как гортанно он рычит. — Ты нужен мне. — Ты убиваешь меня, — он утыкается носом в ее шею, делает глубокий вдох, наслаждаясь любимым ароматом, облизывает участок кожи, под которым пульсирует яремная вена, пока Грейнджер ласкает его. — Убиваешь, Гермиона. Готов рычать зверем, чувствуя сильное вожделение, слыша мольбу, понимая, что они нуждаются друг в друге до скрежета зубов. Ее руки дрожат, в глазах чистая похоть, губы алеют, как и шея после долгих поцелуев, — зрелище, которое хочется зарисовать. Красивее женщины он не видел, и никого другого видеть не желает. Только Гермиону. Не в силах противиться возбуждению, разводит ее бедра, удобно устраиваясь. Они стонут в унисон, когда Драко совершает резкий выпад, проникая в нее, растягивая, заполняя. Наконец чувствует невероятные ощущения единения. Она — его, как и он — ее. Эмоции на пике. Горячо, влажно, восхитительно тесно. Впивается в губы Грейнджер, целуя так жарко и страстно, медленно покачивает бедрами, не желая причинить боль. Только удовольствие. Его поцелуи становятся более грубыми, кусающими, сосущими, казалось, что он потерял контроль, но взял власть на ней. — Дьявол, как же хорошо. Ты такая узкая, — прошептал, отрываясь от ее рта. Ведет ладонью под коленом, лаская кожу. Она толкается тазом ему навстречу, отчего они оба стонут, когда его лобок касается клитора, а головка члена задевает чувствительную точку, принося удовольствие. — Какая же влажная. Ощущаю, как ты течешь. — Драко… — выкрикивает его имя в наслаждении. — Пожалуйста, сильнее… Хочется, чтобы вампир не сдерживался, чтобы ему было так же восхитительно, как и ей. Впивается ногтями в спину, оставляя красноватые отметины, губами скользит языком по его по шее, облизывая, ощущая дурманящий привкус. Желание впиться зубами в его кожу накатывает неожиданно, и она подчиняется. Слыша рык, сильнее смыкает челюсть, прокусывая плоть. Вкус меда на языке проступает вместе с капельками крови. Стонет от удовольствия, получая то, что хотела. Драко накрывает ощущение похоти, стоит ей коснуться языком маленьких ранок, которые сама же оставила. Укус Грейнджер заставляет его поддаться инстинктам. Проникновения становятся грубее и интенсивнее, звук шлепков двух тел на фоне стонов создают потрясающую композицию. Она чувствует, как начинает плотно сжимать его член, достигая оргазма. А он шепчет ее имя, беспорядочно толкаясь, достигая своей разрядки и изливаясь в нее. Гермиона крепко обнимает его, пока оба сотрясаются от наслаждения. Чистое удовольствие растекается по венам, наконец оба поддались искушению. Сдались на милость друг друга, будто так должно было быть всегда, чувствуя единение не только телами, но и сердцами. Калейдоскоп ярких эмоций и ощущений, что вел к истинному наслаждению. Экзальтация — единственный верный исход, сопровождающийся сладостными стонами. Слияние двух разгоряченных тел, будто цельный организм, они не способны отделить одного от другого. Краткий миг счастья, который непременно захочется повторить.