Вечер

Агапа проводила рукой поперек грубой шерсти мирно спавшего волка. Тот изредка шевелил во сне ушами, похрапывал и вздыхал. Девушка цеплялась пальцами за шерстинки и причудливо поднимала их вверх, а волку в данный момент было настолько приятно и хорошо, что он весь отдался сну и покою. Затем ведьма стала чесать за ушами. Она сидела на полу, на коленках возле печи, обернувшись в шаль, и изредка косила взгляд в сторону огня. И даже не услышала, как сзади нее встал отец; вздрогнула, едва он кашлянул. Зверь насторожил уши, но продолжал лежать. Отец ничего не сказал, он вошел в тесную комнатку и уселся в дальний угол чистить оружие. Бросая ехидный взгляд на дочь, он усмехался сквозь усы, но молчал. Зимой колдунам было скучно: дни проходили медленно для них и одновременной стремительно быстро для окружающих, уже часам к четырем начинало смеркаться и деревенский воздух смешивался с дымом костров, с запахом хвои. Брехали собаки — их голоса тесно переплетались и одной нитью проходили по деревне, бывало, что Колдун заставал дочь, прижавшуюся щекой к стеклу и слушающую их песнь, или слышал, как ночью она выходила на улицу и снег хрустел у нее под ногами. Отцу казалось, что Агапа живет этими полями и лесами, окружавшими маленькую деревушку, голосами диких зверей, истошными криками ястребов и чириканием воробьев. Что нет ничего важнее для нее, чем ходить ночью совершенной одной, когда они погасли во всех домах и ярко светит луна или не озаряет — спрятана под облаками. Людей она презирала и остерегалась. Все ей лучше быть одной, чем с кем-то, будь то старик, красна девица или парень ненаглядный. Говоря про последних, однако, можно заметить, что за ними она иногда вела охоту. — Водицы хочется, — задумчиво изрек отец и взглянул на дочь. — Так сходи, — тихо ответила то, не глядя в его сторону. — Спина болит. А ты, видел, заклинания новые учила, сходи, потренируйся. Агапа фыркнула, оставила волка в покое, встала и вышла из комнаты. Волк вскочил следом и трусцой побежал на улицу. Колдун долго смотрел на закрывшуюся дверь, ведущую в сени, и покачал головой: — Вот они, друзья навеки веков