[...Даже если правда похоронена на века,
она выйдет на свет и расцветет...] ©
Храм Гуаньинь Вэй Усянь, замерев, стоит и может только слушать… — Когда он спас вам жизнь и спрятал в пещере… То, как он говорил с вами, как он смотрел на вас… Боюсь, даже ослепнув и оглохнув, невозможно было не понять, что у него на душе. Поэтому дядя так сильно разгневался. В детстве Ванцзи ставили в пример другим ученикам. Когда он повзрослел, то стал прославленным заклинателем. Вся его жизнь — образец благовоспитанности, на котором нет ни пятнышка. Единственная ошибка, совершенная им за всю жизнь — это вы! И вы говорите… Вы говорите теперь, что не знали. Молодой господин Вэй, как вы вели себя с ним после того, как вернулись? Какими всевозможными способами показывали свое отношение? Каждую ночь… Каждую ночь вы с ним непременно… И вы говорите, что ничего не знали? Если вы не знали, тогда почему делали все это? После этих резких хлестких слов, не вяжущихся с образом Первого Нефрита — да и тех, что прозвучали ранее — Вэй Усяню по-настоящему хочется вернуться в каждый из тех моментов, что были так беспардонно упомянуты, и убить себя. Ведь именно потому, что ничего не знал, он и позволял себе творить все эти вещи! Ему вдруг становится ужасно страшно: если Лань Ванцзи не знает, что он совершенно не помнит о тех днях из прошлой жизни, после резни в Безночном городе… Если он считает, что Вэй Усянь все это время знал о его чувствах… Что же он творил с Лань Ванцзи после своего возвращения? И теперь вместо страха Вэй Усяня накрывает невероятным стыдом за все опрометчивые поступки. Ему становится очень совестно за такое обращение… Правда в том, что он никогда не относился к чему-то подобному действительно всерьез! И до Лань Чжаня вообще не подозревал, что мужчине с мужчиной может быть хорошо в том самом смысле. Он уж точно не хотел, чтобы у этого были какие-то значительные последствия… Воспоминания не заставляют себя долго ждать… Успев надеть один сапог, Вэй Усянь продолжил: «Но тебе вовсе незачем чувствовать себя виноватым. Э-э-эм… Для мужчин нормально иногда так делать. Пожалуйста… Не принимай произошедшее близко к сердцу». Лань Чжань тогда был пьян, и хоть он сам напирал, Вэй Усянь не должен был пользоваться ситуацией… Он такой дурак, что пустил все на самотек… Еще в тот раз Вэй Усянь задумался о чужом поведении, но не придал ему особого значения… Желание самого дисциплинированного в мире человека после выпивки откровенно злиться, бить людей и устраивать бардак означало одно: опьянев, Лань Ванцзи совершенно не контролировал свои действия. И даже прекрасно это понимая, Вэй Усянь все равно воспользовался ситуацией, намеренно спровоцировал Лань Ванцзи и подначил делать то, чего ему хотелось. Сколь бы сдержанной ни была его жизнь, Лань Ванцзи все равно оставался нормальным мужчиной. Разве можно не утратить спокойствия после такого грубого надругательства? Тогда всего день прошел с тех пор, как его по этому же поводу унизил Цзян Чэн, да и тревога за брата только усиливалась, а Вэй Усяню все равно понадобилось вот так усложнить и без того непростую ситуацию… Вэй Усянь перебирает все это в голове, готовый проклинать себя последними словами. С самого начала он, совершенно не стесняясь, каких только бесстыдных поступков ни совершил! А все ради того, чтобы Лань Ванцзи поскорее стало тошно, и он выкинул Вэй Усяня прочь из Облачных Глубин, после чего они бы больше не виделись и разбежались по своим дорогам. Лань Ванцзи не мог не понять, каково было истинное отношение Вэй Усяня. Даже несмотря на это, он все равно… Упорно старался защитить его, не позволил Цзян Чэну приблизиться и причинить вред. На любой вопрос он давал ответ, на любую просьбу отвечал согласием. Сто раз попустительствовал безобразным проделкам, тысячу раз прощал любые выходки. Сталкиваясь с разнообразными и несомненно низкими попытками Вэй Усяня подшутить и раздразнить его, все равно отвечал сдержанно и пристойно, ни разу не переступив черту. Вэй Усянь бесспорно понимает, что все это время поступал неправильно. Но разве он может быть ответственным за поведение, поступки и чувства другого человека? — Те события, что случились перед моей смертью, действительно стерлись у меня из памяти… Но я никого не заставлял полюбить себя! — начинает он, гневно сверкая глазами. — Вы рассказали мне об этом и о том, что было с Лань Чжанем после, не стесняясь в подробностях, в окружении кучи свидетелей… Очень благородный поступок… Для чего?! Чтобы я до краев преисполнился чувством вины? Чтобы понял, сколько страданий принес другому человеку? Так я не одному человеку принес множество страданий! — смех Вэй Усяня похож на вороний клекот. — Мне теперь сгорать от сожалений, вины и, как выразился Цзинь Гуанъяо, «воздать» каждому? Я никого не просил ради меня чем-то жертвовать и никого не просил мне потакать! Если Лань Чжань это и делал, то только по собственной воле! И я действительно не понимал причин такого поведения… Но кто сказал, что это не могло быть мне приятно? Вы спрашиваете, почему я делал с ним все это? Да потому, что я просто человек, которому нравилось, когда его баловали! Конечно, очень жестоко так вести себя с тем, кто к тебе неравнодушен… Но я не знал! Демоны, я не знал, что на самом деле творится в голове вашего брата и что им движет! Вы думали, я делаю это из благодарности? Так не было ее! И ничего серьезного в моих намерениях тоже не было! А теперь… — дикий взгляд обводит всех присутствующих. — Что теперь я, по-вашему, должен сделать?! Сказать, что обязан отплатить? Так я не обязан! Я и так один раз уже умер, рассчитавшись за содеянное! Почему и эту жизнь я должен тратить на оплату долга, о котором даже не подозревал и не просил? Вы этого от меня хотите, Лань Сичэнь? Хотя о чем я спрашиваю… — губы Вэй Усяня неприязненно кривятся. — Благочестивый Первый Нефрит подобно базарному сплетнику еще и опустился до разговоров о том, что именно мы делали и как часто. Видимо, вы все время там под дверью караулили и считали? Так что-то не так насчитали, потому что подобному недоразумению я позволил случиться всего один раз! — Недоразумению? — непонимающе переспрашивает побледневший Лань Сичэнь. — Я полагал… Ваши чувства взаимны… — Возможно, когда-нибудь они могли стать по-настоящему взаимны… Если бы вы только что не попытались привязать меня к своему брату чувством вины! — шипит Вэй Усянь. — Хорош брат, ничего не скажешь! Решил сделать младшему такой подарок! — Все не так… Я просто хотел, чтобы вы знали правду… — в глазах Лань Сичэня испуг от понимания, к чему привели его откровения. — Ванцзи никогда не пожелал бы, чтобы его любили лишь из благодарности… — Именно этого вы от меня сейчас и хотите… Но раз, по вашему мнению, я «ошибка», то мне незачем и дальше порочить репутацию и отравлять жизнь вашему брату. А то вдруг я втяну его в очередную трагедию, за которую меня можно будет вновь упрекать? — Вэй Усянь иронично хмыкает. — Хотя благодаря вашим словам меня посетила мысль, что есть еще кое-кто, сделавший для меня очень многое… И вот он-то за помощь никогда не ждал от меня особого отношения! Признаться, я соскучился по этому… Меня давно никто не ставил на место! — огорченный вздох отскакивает от стен храма. — И я бы сейчас с такой радостью поменял всех вас на одного единственного Цзян Чэна! А то еще немного и я совсем лишусь разума в этом хаосе! Вэй Усянь топает ногой и видит ошарашенно-потерянный взгляд Лань Сичэня, слышит смех Цзинь Гуанъяо и ловит осторожную улыбку Цзинь Лина, сидящего в стороне. Почти сразу после этого появляется Хангуан-Цзюнь, и Вэй Усяню, сгорающему от внутреннего стыда, а также злости на себя и окружающих, очень хочется игнорировать Второго Нефрита, чем он первое время вполне успешно и занимается. Головой Вэй Усянь прекрасно понимает: Лань Чжань тут по сути не при чем и лишь следовал зову сердца, которое, к сожалению, втянуло его в неприятности, что привели к довольно трагическим последствиям в прошлом. На деле же всему виной только собственное непонимание и слишком легкомысленное отношение Вэй Усяня. Но сама подача ситуации взвивается в нем жгучей бурей негодования и досады, которую не так-то легко унять, а когда к его горлу неожиданно плотно прижимается струна Цзинь Гуанъяо, он не произносит ни слова. Ни единой просьбы или глупой мольбы о помощи не срывается с его губ. Но Лань Чжань, видя положение вещей, послушно блокирует свои меридианы, после чего Вэй Усянь получает свободу. И, видимо, боги сегодня на его стороне, потому что вскоре он, наконец, лицезреет того, чье присутствие так жаждал… Во всей красе и полного сил. Аж сердце невольно заходится… Но вскоре Вэй Усянь слышит ядовитые слова Цзинь Гуанъяо, цель которых посильнее задеть, выбив из равновесия, и с ужасом понимает, что тайна Ядра, кажется, для Цзян Чэна больше таковой не является… Вэй Усянь подходит к Лань Чжаню, надеясь хоть на какие-то объяснения. У кого ему еще спрашивать? Брат-то, разумеется, не ответит… И к собственному удивлению получает подробности о том, что было, когда он лишился сознания, и о чем рассказал главе Цзян Вэнь Нин… А чем дольше слушает, тем хуже ему становится… Страшно подумать, как со стороны это выглядело для Цзян Чэна… Да еще и поклоны эти в семейном храме… Вэй Усянь поворачивается к Лань Чжаню и собирается сказать то, что озвучить просто необходимо. Пусть он и окажется при этом свиньей, обманувшей чужие ожидания, но хотя бы скажет правду. Жертвовать собой из-за чувства вины? Врать кому-то о привязанности, только чтобы не ранить? Это кем нужно быть? Лань Чжань заслуживает лучшего. Если на мгновение предположить, что они бы действительно сошлись как пара, интересно, как бы он сам отреагировал, узнав, что Вэй Усянь остался с ним, только благодаря обвинительной речи брата? Но, разумеется, о том, что это было похоже на откровенную манипуляцию, Вэй Усянь сейчас умолчит. — Хангуан-Цзюнь, хочу, чтобы ты знал… Буквально недавно я услышал от Лань Сичэня обо всем, что с тобой было до моей гибели и после. Это очень самоотверженно… Но я не знал об этом, память меня подвела. Возможно, я действительно слеп или глух, но я не подозревал, что тебя терзают давние чувства. И я позволил нашей близости случиться только потому, что мне показалось это новым и интересным… Надеюсь, ты простишь меня… Как бы жестоко с моей стороны это ни выглядело, я не могу ответить тебе настоящей взаимностью. Я не хочу, чтобы нас связывала только моя благодарность… Это неправильно. Застывший рядом Лань Чжань привычно не меняется в лице и не произносит ни слова. Но видно, как он крепче стискивает челюсть, когда кивает. А Вэй Усянь отвлекается, слыша издевательский голос Цзинь Гуанъяо, который явно вознамерился окончательно довести Цзян Чэна очень неоднозначными намеками и заявлениями… Вэй Усянь понимает, что чуть не опоздал, вскакивает на ноги и выкрикивает то, что должен был сказать уже давно: — Цзян Чэн, да не слушай ты его! Я отдал тебе Ядро, потому что действительно захотел! Ни один долг не заставил бы меня пойти на такие жертвы! Ты что, совсем идиот?! Такое делают не из-за долга, а из-за любви! И ты, конечно же, ничем мне не обязан, пойми это уже наконец! Как и я ничем никому не обязан за жертвы, на которые ради меня пошел кто-то другой! Цзян Чэн поднимает глаза и смотрит прямо на Вэй Усяня, который в порыве добавляет: — И, преклонив колени в нашем храме, я лишь хотел отдать дань уважения твоим родителям! Ничего больше, клянусь! — В «нашем» храме? — Цзян Чэн наклоняет голову, специально выделяя первое слово, и плотно сжимает губы, не видя вокруг никого и ничего, кроме Вэй Усяня. — Конечно, в нашем! А в чьем же еще! Или… — тот запинается. — Да точно, я же столько всего сделал… У меня больше нет и никогда не будет права называть Пристань Лотоса своим домом… — Умолкни! — сверкающий взгляд Цзян Чэна рассекает воздух между ними, как лезвие меча. — Конечно, оно у тебя есть. Вот уж кто здесь идиот, так это точно ты! Который еще и за своими вещами не следит, разбрасывая их где ни попадя! Молниеносным движением он откидывает полу верхнего ханьфу и с силой бросает Вэй Усяню черную флейту, красная кисть которой мелькает от одного к другому, словно связывая их кровавым росчерком. Тот, вскинув руку, изящно ловит ее и проводит пальцами по гладкому отполированному дереву без единой царапины. — Ты позаботился о ней… Я рад, что хотя бы она, в отличие от меня, все это время была там, где нужно. Но на Чэньцин Вэй Усянь не смотрит. Он смотрит только на Цзян Чэна. Он всегда хотел смотреть только на него. Он и дальше будет смотреть только на него.