home

несмотря ни на что они были семьёй. были — в прошедшем, потому что после того, что случилось никакой семьи быть не могло. публичные отречения, резня и маковые поля, вырастающие из крови. Семеро отменно над ним посмеялись, как и всегда. он не питал любви к Стронгам, но, пекло, они были семьёй. Эймонд зло помотал головой, пытаясь собраться. что случилось — то случилось. осталось разобраться с последствиями. он всегда умел справляться с последствиями. Вхагар плавно снижалась к земле, и солёные брызги уже доставали его лицо. глупый мальчишка был мёртв, сомнений не оставалось. его драконица справилась за один укус. в любое другое время это могло бы стать поводом для гордости, но только не так и не сейчас. платить за идиотскую игру придется его матери, а той и так оставалось слишком мало поводов для радости, чтобы он не попытался всего исправить. пусть и ценой своей головы. под лапами заскрипел песок. к нему уже сбегались гвардейцы. — я посланец. у меня послание для принцессы Рейниры. послание, мать его, да. королева приняла его в Великом Чертоге, прямая, затянутая в платье, очевидно уже разродившаяся, её лицо не выдавало ничего, и Эймонд не знал, не мог представить, что с ним случится, когда он расскажет зачем прилетел. он пытался ровно дышать, но ему казалось, что его позорный секрет, жалобный свист, вырывающийся из лёгких, знают все, кто видит его даже и издали. — у нас уже был Ваш дед. неужели принц Эйгон успел выдумать что-то ещё? Эймонд помотал головой, и раздражённо обнаружил, что слёзы всё-таки начали течь. он ненавидел Стронгов — всех вместе и каждого по отдельности: зарвавшихся в своей вседозволенности мальчишек, с радостью участвующих в идеях его собственного старшего брата, делавших с ним то, чего никогда не делали друг с другом. Эймонд ненавидел их чуть сильнее, чем Эйгона, с которым они вечно объединялись. в одно лето, когда Эймонду было девять, а Джейсу пять, последний ходил за ним целое лето, прося играть с ним в рыцарей и оруженосцев. потом грянул сезон дождей, и вместе с яблоками выросли и слухи, доползая до детских спален. Джейс смотрел так обиженно своими карими глазами, как преданный пони, но через пару дней уже и забыл, увлекшись игрой с младшим братом. Эйгон уже был слишком взрослым для игр — так сказала мама, упрашивая Эймонда не грустить. дружба с бастардами не к лицу будущим рыцарям. ему показалось, что Рейнира что-то поняла. она замерла, сделав полшага вперёд, и затем огляделась, словно впервые заметив стражников: — оставьте нас. гвардейцы покинули свой пост. двери затворились. в тишине чертога было слышно, как завывает ветер в трубах. — Эймонд, ты можешь сказать мне. когда ему выкололи глаз, она обвинила его и собой закрывала своего сынка. но это была честная сделка. сейчас же — нет. он тяжело выдохнул, и ему показалось, что за пределами замка взвыла Вхагар. нет, нет, нет, ей бы ничего не посмели сделать, нет! он рванул к окну — драконица описывала круги над островом. она была в порядке. ещё один глоток воздуха. нет, он не может ей сказать, но он должен. он обернулся, чтобы смотреть ей в глаза, потому что это был тот долг, который он обязался отдать Рейнире Таргариен, а не своим брату, матери и сестре. тот единственный долг, что был не о них. — я… это случайность, правда, — но слова вышли совсем не теми, не похожими на те, что он пытался найти, не похожие на официальные слова признания и соболезнований, вместо размеренных и упаковывающих в крепость доспехов фраз — ужасающее это, — сестра, я… Люк, он… глаза королевы расширились, и она замотала головой, словно пытаясь сбросить слова, не позволить им залезть ей в уши, проникнуть внутрь, стать правдой. но они уже были правдой. тяжёлый выдох. она смотрела сквозь него, в пол. — как? — я пытался его напугать, я клянусь, я не хотел его убивать, это случайность, я… она, казалось, не слышала, а Эймонд всё говорил, и слёзы текли, не прекращаясь. она подходила всё ближе, а позади было окно, и Вхагар, тоскующая о чём-то своём — может быть, о слишком наглом и слишком юном драконе. — он умер? — да. Рейнира пошатнулась, и вцепилась в его плечо, чтобы не упасть. ему ничего не оставалось, как поддержать — в свои девятнадцать Эймонд был на полголовы её выше. ладонь на спину опустилась как-то сама собой, и от бившей её дрожи его тоже забила дрожь. а если бы к его матери прилетели, чтобы рассказать, что он умер? кто бы утешил её? можно ли это утешить? горло сжималось, и скорбь никак, никак не хотела его отпускать. — мне так жаль. она ослабила руку и обняла его. солнце стояло в зените, до вечера было ещё далеко. вдалеке раздавались крики Сиракс.