Никто не знает

Получив значок детектива, Бриенна то и дело слышала, что ключ к эффективной полицейской работе — управляться с документацией и не принимать расследований близко к сердцу. Как показал опыт, советы стоящие, но для неё истинным секретом успешной работы оказалось время от времени хорошенько выплакаться. Не на людях, конечно. Бриенна не из тех, кто надирается и хнычет в баре или рыдает на плече отца. Плакать она предпочитает дома, вдали от посторонних глаз. Безыскусно и очень досадуя на себя: пора бы уже научиться отпускать всё, что так задевает. Однако это помогло пережить службу в Отделе нравов, а когда её перевели в Отдел крупных происшествий, стало просто необходимым. Так или иначе, строго говорит себе Бриенна в минуты слабости, если бы она хотела менее напряжённую профессию, стала бы бухгалтером. Нынешнее дело обещает стать одним из тех, что заканчиваются объятиями с подушкой и всхлипываниями в предрассветные часы. С похищениями детей всегда так. Сидя на кухне Серсеи Баратеон и держа наготове блокнот, Бриенна вспоминает своё первое дело о похищении. Арье Старк было десять. Однажды она поссорилась с матерью и решила проучить родителей, сбежав. Мёртвые дети, так называл подобные случаи старый напарник Бриенны, Гудвин. «Ты никогда не забудешь своего первого мёртвого ребёнка», — сказал он, увидев, какой бледной и потрясённой была Бриенна после визита в морг. Он будто знал, что той ночью она будет плакать, пока не уснёт, и дал свое благословение. Она всецело сосредоточена на текущем деле, но маленькое, худое тело девочки Старк, казавшееся ещё меньше, когда его уложили на стол для вскрытия, впечаталось ей в сознание. Неизменный фон того кошмара, что разворачивается сейчас в семье Баратеонов. Помнится, морг был залит водянисто-голубым светом, и память подбрасывает ей кое-что еще. То, о чём непозволительно думать именно сейчас, накладывая этот образ на безжизненное тело Арьи Старк, белое и холодное, точно выброшенная на берег рыба. — Он бы так не сбежал, — настаивает миссис Баратеон, чьё красивое лицо излучает ледяное спокойствие. Лишь ухоженные руки (очень изящные, с алыми ногтями) выдают, что она, должно быть, чувствует: вертят кофейную чашку, зажигалку, мятый журнал. — Томмен – хороший ребёнок, счастливый. Я постоянно твердила ему ни в коем случае не брать угощений у незнакомцев, не садиться в чужие машины. Томмен Баратеон блондин, как и его мать. Он улыбается с фотографии, которая стоит на кухонном столе между двумя женщинами. Ему столько же лет, сколько было Арье Старк. Бриенна подавляет желание погладить пальцем его пухлое, жизнерадостное лицо. Она задаёт стандартные вопросы. Проблемы в школе, проблемы дома. Эмоциональные проблемы из-за смерти его отца. — Это было больше двух лет назад, — говорит Серсея Баратеон, смерив Бриенну презрительным взглядом. — Вы должны спрашивать о людях, которые ненавидят мою семью, детектив. Вражда с Таргариенами уходит корнями во времена моего отца. А Тиреллы уже много лет следят за «Lannister Incorporated». Они не остановятся ни перед чем, чтобы ослабить наше положение. Похоже, ей не приходит в голову, что преступником может быть тот, кто вёл дела с её покойным мужем. Старший сын, Джоффри, унаследовал треть «Stag Enterprises», а его дяди по отцовской линии известны тем, что не ладят даже между собой. Что ж, похищение. Довольно сложный вариант. И Бриенна не единственная так считает. — Мама, неужели ты думаешь, будто Маргери Тирелл похитила Томмена, чтобы обрушить цены наших акций? — Мирцелла Баратеон вылитая мать, только юная, черты её лица мягче. Она появляется в дверях кухни, шаркая по полу босыми ногами. Опухшие глаза ничуть не портят нежной красоты. — И кстати, — тут же продолжает она, когда мать поворачивается к ней, — Томмен ужасно скучает по папе... — Мирцелла, — обрывает миссис Баратеон, — ступай к себе и дай мне спокойно поговорить с детективом Тарт. — Вообще-то, — вскакивает Бриенна, благодарная за удобный случай, — мне нужно осмотреть комнату Томмена. Может быть, Мирцелла меня проводит? Серсея недоумевает, каким образом игрушки и комиксы её сына помогут в его поисках, однако взмахом руки разрешает им двоим выйти. Словно королева, отпускающая назойливых подданных. Поднимаясь по лестнице, Бриенна слышит, как Серсея повышает голос. Кричит на офицера по связям с семьёй, чтобы тот не варил столько проклятого кофе: ей нужно вернуть сына, а не заработать бессонницу на оставшуюся неделю. — Думаете, он сбежал, так? — тихо спрашивает Мирцелла, когда они добираются до лестничной площадки. — Я уже проверяла, он ничего с собой не взял. — Я тебе верю, Мирцелла, но всё равно должна взглянуть. — Хотелось бы Бриенне обнадёжить девушку или по крайней мере утешить. Но лучше не давать пустых обещаний о событиях, которые невозможно контролировать, а уж о дружеских объятиях и речи быть не может. Стена над лестничной площадкой в особняке Серсеи Баратеон увешана семейными фотографиями. Томмена, начиная с младенчества. Мирцеллы, в костюме принцессы на Хэллоуин, в форме для лакросса, в вечернем платье. Угрюмый юноша, одетый в шапочку выпускника и мантию — должно быть, Джоффри — занимает почётное место на большом групповом портрете. Брат и сестра улыбаются рядом, стройный, красивый блондин обнимает его за плечи. — Ваш отец? — спрашивает Бриенна, указывая на мужчину. — Вы все на него похожи. Мирцелла хихикает. Это согревает Бриенне сердце, даже если страдания девушки притупляются лишь на мимолётное мгновение. — Забавно, все так говорят. Нет, это дядя Джейме. Папина фотография есть у Томмена в комнате. Судя по его спальне, Томмен обожает футбол и кошек. Бриенна помнит, что видела на кухне лежанку, но не кота. Бедняжка, вероятно, прячется где-нибудь, чувствуя напряжённую обстановку, скучает по своему маленькому хозяину. Беглый осмотр комнаты показывает, что Мирцелла права: пропала только одежда, которую мальчик надел утром, и школьный рюкзак. Мирцелла достает с верхней полки книжного шкафа рамку с фотографией и передаёт Бриенне. — Это снято за несколько месяцев до несчастного случая с папой, — говорит она, указывая на крупного, румяного мужчину с чёрной бородой. Он хохочет, подбрасывая высоко в воздух визжащего от восторга Томмена, а вокруг их лодки сияет золотой и тёплый, как янтарь, летний день. Бриенна смотрит на фотографию, и в голове у неё крутятся вопросы, которые имеют мало или вообще ничего общего с исчезновением Томмена. Если только… — Можно одолжить фото? — спрашивает она Мирцеллу. — Следовало бы спросить у твоей мамы, но похоже, Томмен предоставил привилегию входить в его комнату без спроса именно тебе. Девушка с улыбкой разрешает, упомянув, что в её спальне тоже есть фотографии Томмена и отца. «В её комнате», — думает Бриенна. — «В её комнате, в комнате Томмена. Не в гостиной, не на кухне, не на большой стене с общими снимками». Если подумать, кто станет прятать семейные фото в приватной части дома, той, которую редко видят случайные посетители? Такая тщеславная женщина, как Серсея Баратеон, наверняка захотела бы показать своих прекрасных детей всему миру. Бриенна знает: у неё нет права судить Серсею. Она свидетель и мать пропавшего ребёнка, но отчего-то не верится, что миссис Баратеон настолько убита горем, что не может видеть в доме лицо почившего супруга. — Мирцелла, я понимаю, это тяжело, но ты можешь вспомнить кого-нибудь, кто хотел бы навредить Томмену? — спрашивает Бриенна. — Или причинить боль твоей матери, забрав его? Мирцелла качает головой, её светлые кудри ловят солнечный свет. — Все любят Томмена, — абсолютно искренне отвечает она. И звучит это так, что Бриенна верит. Она спрашивает, могут ли быть какие-нибудь идеи у старшего брата. На лице Мирцеллы отражается всё, что нужно знать о юном Джоффри, ещё до того, как девушка отвечает. — Джоффу не нравится Томмен, но ему не нравится вообще никто. Не думаю, что ему есть дело до того, хочет ли кто-то причинить нам вред. «И мать ничего не имеет против», — думает Бриенна, пока Мирцелла провожает её вниз по лестнице. Серсея обронила, что убедила Джоффри остаться в университете до тех пор, пока не появится новостей. — «Приоритеты в этой семье расставлены чётко». Бриенна знает, что матери часто причиняют боль своим детям. Оскорбляют их, убивают, насилуют. И всё же не похоже, что Серсея Баратеон из таких. Зачем ей совершать явный акт насилия, когда она может получить годы опосредованного эмоционального удовлетворения, играя в любимчиков, возвышая одного из своих детей за счёт двух других? Серсея едва замечает, что Бриенна уходит. Рядом с её кофейной чашкой стоит открытая бутылка скотча. Бриенна просит офицера по связям с семьёй не дать ей чересчур напиться, на случай звонка по поводу выкупа. И отправляется на встречу с Джейме Ланнистером в штаб-квартиру его семейной компании. После Бриенне придется несколько раз просмотреть свои записи, чтобы точно вспомнить, что он сказал. Суть в том, что он близок к семье своей сестры и не может представить никого, кто хотел бы причинить вред милому маленькому Томмену. При этом он не верит в теорию Серсеи о недобросовестных деловых конкурентах. У него нет твёрдого алиби на время исчезновения племянника. Мирцелла была на тренировке по лакроссу, Серсея — дома, Джоффри, как выяснилось позже, провалил экзамен по математике, а Джейме Ланнистер был занят... да ничем особенным. Катался по округе. Иногда он так делает, если время позволяет. Бриенна смотрит на него через стол, и ей очень хочется скрестить ноги. Фотография, которую она видела в доме Серсеи Баратеон, не отдает ему должное в полной мере. Джейме Ланнистер, несомненно, самый привлекательный мужчина, которого Бриенна когда-либо встречала, и это проблема. Во-первых, ей нравятся красивые лица, а она не может позволить себе любоваться им в разгар расследования. Во-вторых, он только что озвучил ей не только самую наглую ложь, которую она когда-либо слышала за свою карьеру, но и самую глупую. Конечно, он понимает, что такая бездарная версия ставит его на первое место в списке подозреваемых. Бриенна спрашивает его о покойном Роберте Баратеоне. — Он был мужем моей сестры, — последовал холодный ответ. — А также закоренелым бабником и идиотом. Утонув, он сделал всем одолжение. Бриенна старательно не реагирует на последнее заявление. — А как насчёт отношений мистера Баратеона со своими детьми? Джейме пожимает плечами. — Они ему нравились, как нравилась его лодка и сверкающие машины. Они были игрушками, развлечением. Надеюсь, детектив, вы не полагаете, что Роберт восстал из мёртвых, дабы похитить своего сына? Он одаривает её улыбкой, которая останется с ней надолго — снисходительной и манящей разом. Она ощущает её всей кожей. Это язвительная версия улыбки Мирцеллы. Его глаза такие же зелёные, как у Томмена, а лицо, когда ему скучно или он раздражен, выглядит точь-в-точь как у Джоффри с выпускной фотографии. Он, его сестра-близнец, её дети — все из одного теста, вроде набора кукол 1950-х, созданного, чтобы научить девочек быть примерными матерями и домохозяйками. Бриенна не выпаливает вопрос, который мучил её с тех пор, как она покинула дом Серсеи Баратеон. Этот фоновый шум перерос в настойчивое, раздражающее царапанье в глубине сознания, когда он скормил ей дерьмовую историю о том, что просто катался по городу утром, когда пропал его племянник. Взамен она задаёт другой вопрос — прямой удар, чтобы снять напряжение: — Вы имеете какое-либо отношение к исчезновению Томмена, мистер Ланнистер? Улыбка едва заметно дрогнула, превращаясь в акулий оскал. — Нет, не имею. Всего доброго, детектив Тарт. Он подчёркивает её должность точно таким же тоном, каким говорила его сестра — словно с радостью заменил бы более подходящим эпитетом. Однако Бриенна не испытывала ни малейшего смятения в присутствии Серсеи Баратеон, даже до того, как поднялась в комнату Томмена и увидела семейные фотографии. Она чувствует на себе взгляд Джейме, когда уходит, и приказывает лёгкому трепету, который разгорается внутри, немедленно утихнуть. В тот же день Бриенна по скайпу опрашивает Джоффри Баратеона. Если его мать излучает ауру снежной королевы, а его дядя — слегка непристойной осведомлённости, юный Джоффри проявляет всё сочувствие и доброту каракатицы. По окончании разговора Бриенне хочется вымыть руки. Не потому, что мальчик что-то сделал или сказал, а из-за полного игнорирования им как опасности, в которой может оказаться младший брат, так и страданий его семьи. Тем не менее, если только он не нанял кого-то, чтобы похитить Томмена с улицы, в качестве алиби у Джоффри есть профессор математики, который поймал его на жульничестве. Пока другие детективы отрабатывают версию, что к исчезновению Томмена приложили руку деловые конкуренты Ланнистеров, Бриенна достаёт фотографию, которую взяла из детской комнаты. Лицо Джейме Ланнистера вспыхивает перед ней, насмешливое, прекрасное, точно песня сирены. Она изучает снимок: светловолосый счастливый мальчик, улыбающийся мужчина, смахивающий на громадного чёрного медведя. Генетическая случайность или генетическая закономерность? Следуя своей интуиции, она анализирует детали брака и смерти Роберта Баратеона. Всплывает пара нестыковок, которые могут быть пустыми или значимыми. К примеру, Джоффри родился всего через шесть месяцев после свадьбы. Но Роберт провел несколько лет в Южной Африке, и, насколько Бриенна может установить, Серсея никогда его там не навещала. Или тот факт, что Роберт получил свою первую лодку, когда ему было шестнадцать, и всё же упал за борт и утонул во время довольно слабого осеннего шторма. Конечно, Джоффри мог быть зачат во время одного из визитов Роберта домой. Роберт мог поскользнуться и упасть в море во время шквала или попросту напившись. Бриенна не уверена, что верит хоть в одно из подобных допущений. По пути в школу Томмена она раздумывает, почему полагается на чутьё, игнорируя большинство других направлений расследования. То, что, как она подозревает (знает), является правдой, может даже не иметь отношения к делу. Она уверена, что нащупала тайну, лежащую в основе семьи Ланнистеров, но не представляет, что с ней делать, если окажется права. Сердце Бриенны сжимается, когда она думает о детях: угрюмом Джоффри, милой Мирцелле, пропавшем Томмене. Даже когда она изо всех сил старается обуздать эмоции, она мучается вопросом, почему она вообще чувствует то, что чувствует, почему рассматривает вероятность, что дети Серсеи Баратеон были рождены от её брата. Бриенна должна найти маленького Томмена и вернуть его живым, а не возбуждать дело против близнецов Ланнистеров по обвинению в инцесте. Инцесте и возможном сговоре с целью совершения убийства, если смерть Роберта Баратеона не была случайной. Вправду ли ей хочется открыть этот ящик Пандоры?.. У прессы будет настоящий праздник, и в первую очередь пострадают дети. Мирцелле и Томмену придется отправиться в приёмную семью, возможно, их разлучат, и определённо выставят напоказ всему миру как монстров, причем не по их вине. Конечно, если Томмен жив и его удастся найти… Бриенна стискивает зубы от образа маленького тела на прозекторском столе, который возникает перед её мысленным взором, заслоняя всё остальное. Она концентрируется на Томмене, на том, чтобы отыскать мальчика, представляет его живым, улыбающимся и счастливым. Расспрашивает его учителей, друзей, родителей друзей. Роется в его школьном шкафчике, находит тетради, цветные ручки, кошелёк для мелочи с изображением полосатого кота, синюю пластиковую расчёску. Несколько долгих мгновений Бриенна смотрит на неё, хотя решение уже принято; она достаёт из кармана пакетик для улик и бросает в него пару светлых волосков. Вернувшись в участок, она подкупает своего приятеля Пода из криминалистического отдела, чтобы тот срочно провел тест найденных волос. Неофициально. Под не в восторге от нарушения протокола, но Бриенна обещает, что будет у него в большом долгу, что полученные результаты не будут фигурировать в расследовании, просто ей кое-что любопытно. Уходя с работы и пожелав Поду спокойной ночи, она понимает, что сказала правду. Она не собирается использовать результаты анализа ДНК Томмена, если только они не окажутся непосредственно связанными с его исчезновением. Даже тогда она попытается похоронить это, не позволит страданиям ребёнка превратиться в отвратительный медийный цирк, если этого можно избежать. Есть много причин, по которым мысль о Серсее и Джейме Ланнистере вызывает у неё желание поёжиться. Кровосмешение запрещено законом. Исторические примеры доказывают, что это плохо заканчивается, и всеобщее табу на инцест не случайно. Это имеет медицинские последствия для потомства, хотя трое детей Баратеон кажутся вполне здоровыми. Если учитывать длительность подобных отношений в данном случае, это указывает на психологические проблемы, о которых Бриенна даже задумываться не хочет. («Они же близнецы, в конце концов. Должно быть, это всё равно что заниматься сексом с отражением в зеркале. И вообще, насколько глупым и безразличным — или тщеславным — человеком нужно быть, чтобы зачать вот так всех троих своих детей?») Она испытывает совершенно необоснованную ревность при мысли о том, что Джейме Ланнистер ублажает свою сестру. В итоге она решает, что дело не в нарушении ими закона и не в том, что их отношения идут вразрез с личным этическим кодексом Бриенны. Дело в её потребности знать. Не просто для себя, и не для того, чтобы правда выплыла наружу. Она не рыцарь, чтоб сражаться с ветряными мельницами, и не частный детектив, расследующий заявления о сомнениях в отцовстве. Нет, правда весома. Это так, даже если никто никогда не признает её или не заявит о ней во всеуслышание. Бриенна предпочла бы сполна принять бремя знания, чем бесконечно терзаться сомнениями. На следующее утро предварительный отчёт Пода ждёт её на столе. Она едва успевает просмотреть бумаги, когда дежурный сообщает, что некий Джейме Ланнистер сейчас у стойки регистрации и хотел бы с ней поговорить. Она спускается в вестибюль и видит там его, совершенно непринуждённого в своем тёмном шерстяном пальто, этакого хозяина жизни. Вся с трудом приобретённая невозмутимость Бриенны испаряется. Её внезапно охватывает злость. Она хочет запустить пальцы в его волосы, в его грудь, посмотреть, что там бьётся, какое сердце. Неужели банальное высокомерие вселило в него уверенность, что никто никогда не поймёт? Это какой-то грандиозный блеф, полагать, что мир слишком поглощён собой, чтобы обратить внимание? Или всё проще и хуже — и он на самом деле никогда не задумывался о последствиях своих действий? — Моя сестра сообщила, что вы задавали вопросы о её покойном муже, — без предисловий говорит он Бриенне. — Это немедленно прекратится. Вы должны найти Томмена, а не копаться в событиях почти трёхлетней давности. Серсее не нужно, чтобы в такое тяжёлое время ворошили ту историю. «Этот человек последние двадцать лет предпочитал спать со своей сестрой», — думает Бриенна. — «Может, дольше. И был доволен, что позволил мужчине, которого презирает, растить своих детей». Мгновение она размышляет, думал ли он когда-нибудь о том, чтобы где-нибудь далеко выдать себя за мужа Серсеи, но понимает, что бессмысленно задаваться такими вопросами. В этой истории нет счастливых концов. — Это всё, мистер Ланнистер? — спрашивает она, совершенно спокойная благодаря знанию, которое лежит у неё на столе, внутри картонной папки. — Скажите-ка, миссис Баратеон рассчитывала, что ваша красота до того меня ослепит, что я действительно сделаю, как она говорит? Или я буду настолько ошеломлена этим проявлением фамильной самоуверенности, что забуду, к чему сводится моя работа — докопаться до сути? Джейме Ланнистер вглядывается в неё, и выражение его лица отличается от обычной надменности. Вначале оно оценивающее, затем сменяется кое-чем другим: восхищением. Бриенна слегка впечатлена собой: очевидно, злость на этого мужчину подстёгивает её красноречие. — Может, сегодня вы хотели бы рассказать ещё о чем-то? — продолжает она. — Возможно, у вас было время пересмотреть своё алиби на утро исчезновения Томмена. — На что вы намекаете, детектив? Я же сказал, что поехал прокатиться. — Я могла бы потратить время и получить судебный ордер на проверку GPS-координат вашей машины, но вместо этого просто спрошу. Должно ли ваше глупое алиби скрыть тот факт, что вы поддерживаете сексуальные отношения со своей сестрой? Вот где вы были тем утром? С ней? В вестибюле полицейского участка всегда многолюдно, но вокруг них сгущается тишина. Как будто они единственные два человека в мире. Бриенна остро ощущает всё: своё дыхание, свой пульс, то, как сжимается рот Джейме Ланнистера, застывший между гримасой и ухмылкой. «Вот оно», — думает она. — «Так начинаются войны, так люди делают выбор, который меняет всю их жизнь. И жизни других. В тихие, безмолвные моменты, подобные этому». Его губы, наконец, растягиваются в улыбке, глаза горят опасностью и странным приглашением. Подойди ближе и испробуй, насколько остры мои зубы. — Есть доказательства этих инсинуаций? — вкрадчиво спрашивает он. — Или просто захотелось получить иск о клевете? Бриенна делает глубокий вдох. Даже без анализа ДНК она теперь знает наверняка. Должно быть, Джейме Ланнистер отстойно играет в покер. Бриенна не может себе представить, что у него хватит на это терпения. Скорее, он предпочитает игры, в которых можно бегать в шортах по траве, под солнцем, и время от времени бить кого-нибудь головой. Или постельные игрища. Со своей сестрой. — Пойми же, — выдыхает она, — мне нет до этого дела, если только ты не причастен к исчезновению своего племян... к исчезновению Томмена. Поэтому спрашиваю снова: ты имеешь к этому отношение? Он оценивает её взглядом, слегка качает головой. — Так помоги мне. Если Томмена похитил посторонний, скорее всего, уже слишком поздно. Но если его забрал кто-то знакомый, кто-то, у кого есть скрытый мотив для похищения, мотив, который даже не имеет отношения к самому Томмену — время ещё может быть. Есть ли кто-нибудь, имеющий причины навредить тебе, твоей семье? Она видит, как он думает; его зелёные глаза смотрят в никуда, он погружается в свои мысли и перебирает варианты. Самокопание, должно быть, не свойственно Джейме Ланнистеру. Она размышляет, что бы он ответил, если бы она спросила его, почему. Почему его сестра, почему так долго, почему дети, почему устроили свою жизнь так, как они это сделали? Не то чтобы это действительно имело значение. Бриенна намерена придерживаться своего решения: она не будет обнародовать то, что знает о семье Ланнистеров, независимо от того, какое отвращение и разочарование испытывает. Сознательно вынося всё это за скобки их ситуации, она не может позволить себе роскошь спрашивать, почему. И вообще, так легко придумать причины, оправдания, отмазки для того, чего делать не следует. Бриенна слышала это миллион раз в признаниях подозреваемых. Внезапно она осознаёт его пристальный взгляд. Джейме смотрит на неё так, словно она — ответ на все фундаментальные вопросы мироздания. Это сильно сбивает с толку, учитывая то, о чём только что думала Бриенна. Он произносит только одно слово: — Козёл. Ей требуется мгновение, чтобы понять, что он имеет в виду человека. Она ведёт его наверх, в офис своего отделения, записывает детали, передаёт патрульным ориентировки на людей, которых он назвал. Хоут. Рорж. Шагвелл. Золло. «У них даже имена как у отморозков», — думает Бриенна. Отвратительная банда наёмных головорезов, затаивших злобу на «Lannister Incorporated». Время от времени покойный отец Джейме решал деловые споры с помощью своих неофициальных сотрудников: сломать несколько коленных чашечек, запугать парочку жён. Так что Серсея Баратеон оказалась наиболее близка к истине. Она лишь переоценила статус людей, которые могли бы похитить Томмена из-за денег. Ланнистер-старший отказался кормить своих псов после многих лет работы, задолжав им. Ещё она порция грязного белья золотого семейства, которую Бриенна не станет вытаскивать на свет божий, если получится. Только бы Томмен действительно был у этих людей, жив и невредим. Сначала они находят Шагвелла, человечка, смахивающего на крысу и нервно хихикающего, отчего Бриенна мигом ощетинивается. Ей требуется меньше четверти часа в комнате для допросов, чтобы заставить его сдать сообщников. Спеша к машине, в коридоре отделения она мельком видит Серсею Баратеон, рыдающую в объятиях брата. Джейме ловит взгляд Бриенны, и она делает ему знак оставаться с сестрой. Шагвелл дал им наводку — заброшенный склад посреди загнивающей промышленной зоны на окраине. Никакой охраны, никого, кто мог бы вызвать полицию. Бриенна входит туда в числе первых офицеров, стреляет в одного из мужчин внутри, когда он вскидывает оружие. Гулкое эхо выстрелов и криков тянется за ней по коридору в заднюю часть сырого, вонючего склада, в маленькую комнату с заколоченными окнами и разбитыми лампами. — Томмен? — зовёт Бриенна, держа пистолет наготове. — Томмен, ты там? — Привет? — доносится из темноты детский голос, тонкий от испуга, и Бриенна чуть не приваливается к стене от облегчения. — Томмен, меня зовут Бриенна, я офицер полиции. Я здесь, чтобы вернуть тебя домой, — говорит она, заглядывая в комнату. Вопреки всем правилам и здравому смыслу она убирает пистолет в кобуру, снимает бронежилет и бросает его на пол. Ребёнок и без того напуган. Она отваживается сделать шаг внутрь, позволяя глазам привыкнуть к темноте. — Те люди, что были здесь, они ушли. Ты ранен? Он сидит на койке без матраса, на металлической сетке, в той же одежде, что и в день похищения. Его круглое лицо грязное и заплаканное. Он отрицательно качает головой. Бриенна улыбается, приседает, раскрывая объятия. — Пойдёшь со мной, Томмен? Я отведу тебя к мамочке. Она не прикоснётся к нему, пока он не позволит. Гораздо быстрее, чем можно было ожидать от такого пухлого ребёнка, он вскакивает с кровати и оказывается у неё на руках. Цепляется за Бриенну, как пиявка, и рыдает ей в плечо. Она гладит его кудри, поднимая к себе на бедро, шепчет, чтобы он зажмурился. Одной ладонью прикрывает ему глаза, на всякий случай, чтобы он не увидел пятна крови на полу, где пуля Бриенны раздробила Роржу коленную чашечку или где Золло получил два ранения в грудь. Она надеется, что мальчик не запомнит запаха пороха, прилипшего к её рукам. Позже Бриенна увидит в газете фотографию, на которой она выносит Томмена со склада. И не сможет отделаться от мысли, что на снимке они двое выглядят как мать с ребёнком: оба светловолосые, мальчик уткнулся лицом в её плечо, и нежность, с которой она его держит... Она возненавидит смутное, беспокойное чувство (тоску), которое эта мысль поселит в ней — словно неприятный привкус во рту, от которого никак не избавиться. Однако в данный момент Бриенна видит лишь слепящий дневной свет после темноты склада. Полицейские машины, машины скорой помощи, красно-синие всполохи. Волосы Серсеи Баратеон, отражающие солнце, точно золотые нити. Она вырывается из объятий брата и подбегает, отталкивая парамедика, выхватывает Томмена из рук Бриенны. Бриенна позволяет ей, несколько мгновений стоит как пьяная, а потом заставляет себя двинуться туда, где Роржа и сообщников грузят в скорые, в патрульные машины, где Золло со съехавшей челюстью укладывают в мешок для трупов. Она понимает, что оставила бронежилет на складе, возвращается за ним, решительно игнорируя слёзы Серсеи и рыдания Томмена, ощущение взгляда Джейме на своём затылке. В следующий раз Бриенна видит Томмена в тот день, когда он должен давать показания против своих похитителей. Его сопровождают мать и Джейме, сестра и даже старший брат. На мальчике костюм, явно сшитый на заказ (вероятно, так оно и есть), и его лицо загорается, когда он замечает Бриенну. Её там быть не должно, она уже дала показания. Но ей хотелось посмотреть, как там Томмен, и капитан позволил, хотя и покачал головой по поводу вреда репутации Бриенны из-за эмоциональной вовлечённости в дела. Подумав о папке из манильской бумаги , которую она бросила в мусоросжигатель своего многоквартирного дома, Бриенна благоразумно не стала упоминать, насколько она была вовлечена в это конкретное дело. «Ну хоть с бумажной работой я справляюсь», — иронично думает она. Томмену не терпится рассказать ей обо всём, что произошло после возвращения домой: о том, что сказали о похищении друзья, о том, что за время его отсутствия кошка родила котят, и как он хотел принести Бриенне голубоглазого котёнка, но мама не позволила. Пока он говорит, Серсея стойко держит улыбку, хотя на лице её написано нетерпение. Мирцелла выглядит счастливой, слушая болтовню младшего брата. Джоффри отводит взгляд, а Джейме наблюдает за Бриенной. Она на него не смотрит, сосредоточенно отвечая на вопросы Томмена: придётся подождать несколько лет, если он хочет стать полицейским, как она, и да, тогда он будет преследовать плохих парней. — Думаешь, такого заторможенного увальня, как ты, возьмут в полицию? — встревает Джоффри голосом, напоминающим протяжные интонации Джейме. — Ты даже от похитителей убежать не смог, малявка. Это первое, что Джоффри сказал с тех пор, как они прибыли. Бриенна переводит взгляд на юношу. Он закатывает глаза, когда Томмен съёживается и начинает всхлипывать, отмахивается от мягких упрёков матери и уходит прочь, скучающий кот среди беспечных голубей. Она всё ещё провожает взглядом Джоффри, когда миссис Баратеон произносит, ни к кому конкретно не обращаясь: — Нам действительно пора. Идём, Томмен. От Бриенны не ускользает, что Серсея даже не подумала поблагодарить её за спасение сына, за то, что он цел и невредим. Она встречается глазами с Томменом, находит утешение в выражении печали и тоски на его лице, когда он смотрит на неё снизу вверх. — Если твоя мама не против, Томмен, я бы очень хотела тебя обнять, — говорит она, чувствуя прилив смелости. Лицо Томмена загорается, его настроение вновь вспыхивает, и он кивает так энергично, что его мать соглашается, хотя, очевидно, и предпочла бы этого не делать. Бриенна опускается на колени, не обращая внимания на возмущённый взгляд Серсеи, и обнимает мальчика во второй и последний раз. Он почти до боли сжимает её шею. Она чувствует на себе взгляды Серсеи и Джейме, поэтому закрывает глаза и вдыхает запах волос Томмена. — Из тебя вышел бы замечательный полицейский, — шепчет она так, чтобы слышал только он. И сразу осознаёт, что это клише, предназначенное для детей, но в то же время — чистая правда. Желание подхватить его и унести с собой захлёстывает Бриенну с такой силой, что у неё сбивается дыхание. Приходится заставить себя ослабить хватку и встать. Она строго говорит себе, что не будет плакать, пока Серсея уводит Томмена и Мирцеллу, оставляя её наедине с Джейме. — Как у него дела на самом деле? — спрашивает Бриенна, глядя мальчику вслед. Джейме наполовину вздыхает, наполовину фыркает. — Серсея отвела его к какому-то дорогому детскому психологу, который утверждает, что с ним всё нормально, он мало помнит из произошедшего. И он не был ранен, на самом деле не был. Так что... Их глаза встречаются, и он замолкает, пожимает плечами, как бы говоря, что не вполне доволен этим, но это не его, Джейме, решение. В конце концов, он Томмену не отец, — по крайней мере, с точки зрения этого психолога и всего остального мира. — Он помнит, — тихо говорит Бриенна. Она знает, что выходит на очень тонкий лёд. Сочувствовать жертвам преступлений — это одно, а отождествлять себя с ними — гораздо более опасно для людей её профессии. И всё равно она не может избавиться от чувства родства, которое испытывает к Томмену. Когда с детьми случается что-то плохое, но они не пострадали физически, так легко предположить, что всё будет хорошо, что они ещё маленькие, вырастут и забудут. Но это не так. Она знает. «Может, с Томменом не всё в порядке с того дня, как он родился», — думает она, но тут же отбрасывает эту мысль. Она решила не вникать в проблемы и тайны семейства Ланнистеров, так что нет нужды ступать на эту зыбкую почву. Хотя и знает, что рано или поздно будет — глубокой ночью, рыдая в подушку. — Ты права, он, вероятно, помнит, — вторгается в её мысли голос Джейме. — Но он ещё мал. С ним всё будет хорошо. От этих слов Бриенну коробит. Она поворачивается к нему лицом. Она знает: то, что сейчас будет сказано, ужасно, но ей плевать. Она хочет причинить боль Джейме Ланнистеру, хочет увидеть, как спадёт его маска холодного превосходства. Она видела это тогда, в вестибюле полицейского участка; он смотрел на неё так, словно она была сюрпризом и вызовом. Прямо сейчас она хочет добиться от него любой реакции. — Знаешь, у Джоффри все признаки социопата. — Бриенне кажется, что слова — это ножи, скальпели, каждый из них острый и точный, и они поочерёдно вонзаются в плоть Джейме. — Я заметила, когда опрашивала его, и сегодня увидела снова. Через два года, пять или десять лет я его точно арестую. Но Томмен и Мирцелла прекрасны, правда. Так что, думаю, ты превзошёл все шансы. Или, точнее, превзошла твоя сестра. Ведь воспитывает их она. Отличный результат. Ты, должно быть, безмерно горд собой. Она выходит из здания суда, её кровь кипит, а кожу покалывает, как при аллергии. Она хотела бы сесть в машину и уехать, оставив Джейме Ланнистера в облаке выхлопного газа. Она хотела бы, чтобы он догнал её и ранил своими словами. Она пристёгивается, когда его открытая ладонь хлопает по окну машины — достаточно сильно, чтобы Бриенна вздрогнула, но не настолько, чтобы повредить стекло. — Да пошла ты! — кричит он. — Кто ты такая, чтоб судить меня? Она смотрит прямо перед собой, и он снова стучит по стеклу. Бриенна ударяет по окну изнутри, прежде чем повернуть голову и встретиться с Джейме взглядом. Он тяжело дышит, и она почти ожидает, что он распахнёт дверь и выдернет её наружу. Рука болит от удара, она сама едва не открывает дверцу. Что её останавливает, так это ослепительно ясное осознание, что в этом случае может произойти только одно из двух: либо она вытрет бетон парковки лицом Джейме Ланнистера (и он уже никогда не будет красавчиком для своей сестрицы), либо они втиснутся на заднее сиденье машины и будут трахаться прямо там, на виду у всех (её ноги на спинках сидений, он толкается так, будто вот-вот настанет конец света). Она вставляет ключ в зажигание, жалея, что не может выжать кровь из своей машины, поворачивает направо со стоянки быстрее, чем это разумно. Она не смотрит на Джейме в зеркало заднего вида, концентрируясь на том, чтобы крепко держать руль. Её зубы стучат от адреналина. Он присутствует при вынесении приговора Роржу и Хоуту, сидя рядом с Серсеей. «Хоть детей с собой не взяли», — думает Бриенна. Она почти не удивляется, заметив, что позже Серсея общается с журналистами — мать, выражающая облегчение и праведный гнев. Джейме, однако, стоит в стороне, наблюдая за дверью. Двигается с места, когда видит, что Бриенна покидает здание суда, и направляется прямиком к парковке. Они оказываются в баре отеля в центре города. После второй порции виски и без её расспросов Джейме рассказывает Бриенне о том, как они с Серсеей впервые переспали в подростковом возрасте и как это продолжалось, с перерывами на роды, ранние годы её брака, его длительные зарубежные поездки. Даже дольше, чем думала Бриенна, почти тридцать лет. Он не упоминает о смерти Роберта Баратеона, а она не спрашивает. «Это невозможно», — думает Бриенна, пока его голос обвивается вокруг неё, как удушающий плющ, как ласкающие листья. «Пусть даже они не прикасались друг к другу с тех пор, как родился Томмен. Он там, на стене семейных фото, где Роберта Баратеона (знал ли он? знал?) никогда не было. И пускай он всегда на расстоянии, всегда дядя, тот, кто не может принимать важные жизненные решения или обнять после похищения — он от них не свободен. Не может быть таковым, когда речь идёт о детях. Тридцать лет». Джейме смотрит на неё, зная, что она должна поведать ему собственную историю. Поэтому она рассказывает ему об Арье Старк, Гудвине, мёртвых детях и о том, что первого из них никогда не забыть. — У меня был брат. — Бриенна смотрит на тающий лёд в своём бокале. — Галладон. — Она не может вспомнить его лица, только фото с отцовской каминной полки, и тем не менее горло сжимается при звуке его имени. Вот откуда она знает, что с Томменом не всё в порядке и никогда не будет. Потому что это не так. — Он утонул в бассейне, когда ему было восемь, а мне четыре. Я никогда не рассказывала об этом Гудвину. Вообще никому. Но. Галладон был моим первым мёртвым ребёнком. Она поднимает взгляд на Джейме, видит в его глазах жалость, сочувствие и родство. Это даёт ей смелости сказать то, что должно быть сказано: — Больше мы не увидимся. Он знает, но всё равно спрашивает, почему. — Есть притча, — говорит Бриенна, — о продажном чиновнике, который пришёл к мудрецу и предложил тому участие в мошенничестве, пообещав, что никто никогда не узнает. «Как можешь ты так говорить?» — ответил мудрец. — «Я знаю, и ты знаешь, и земля знает, и небо знает». — Она глотает растаявший лёд, не в силах вынести тяжесть взгляда Джейме в этот момент. — Никто никогда не узнает от меня о Серсее и детях, но ты знаешь, и я знаю. И я не могу делать вид, что не знаю. На мгновение она почти видит, как вопреки всему притворяется, убеждая себя, что не будет зацикливаться на том, что решила не затрагивать, на том, чего не может изменить. Хватается за то, что можно получить от жизни, обеими руками, взваливая на свои плечи бремя выбора Джейме, живя с ним. Она почти видит себя такой... но у женщины, которую она представляет, не её лицо, эту женщину она не узнаёт. Ей действительно не следовало подниматься с ним в номер в том отеле. Она может придумать несколько причин (отмазок, оправданий), почему пошла за ним, зная, что все они ничтожны, пусты и невесомы, как воздух, но всё равно ничего не может с собой поделать. Она оставляет царапины на плечах Джейме, дёргает его за волосы в порыве страсти. Его пальцы оставляют синяки на мягких частях её тела. Он берёт её так, как она представляла себе тогда, на парковке. Она знает, что будет чувствовать между бёдер отголоски этого безумства ещё несколько дней. Они трахаются из-за злости, из-за желания, из-за чего-то другого, из-за благодарности — и потому, что им обоим этого хочется. Потом Бриенна целует его так, как никогда никого не осмеливалась целовать — долго и медленно, будто они не украли это время. Короткий карнавал, когда правила отменяются, и то, что они делают, не имеет отношения к их жизни, их выбору и самоотрицанию. Никто не знает (земля знает, небо знает), как они целуются часами, целуют друг друга везде, снова и снова возвращаются к губам, языкам и единому дыханию. Чтобы пробормотать слова, не обещания, просто слова для этого момента. Бриенна знает, что будут времена (и вероятно, не единожды), когда сложное дело, плохой день, тело ребёнка на столе для вскрытия заставят её желать явиться к Джейме. Позвонить в дверь, не проверяя, один ли он, и гадать, где он, если его не окажется дома. Но она никогда так не поступит. Она посасывает его нижнюю губу, чтобы исторгнуть у него стон, целует его, чтобы он знал, сколько раз она захочет подойти к его двери и не сделает этого. Много позже, когда за окнами брезжит рассвет, Бриенна чувствует, что Джейме начинает плакать у неё на плече, мокро и тихо, как плачут мужчины. Она обнимает его, гладит по волосам и позволяет выплакаться, хотя сама не проливает ни слезинки. Она может это вынести — его сожаления, свою осведомлённость, — но сильно подозревает, что бесконечные «что, если» разобьют ей сердце. Она поплачет, когда останется дома одна, может быть, следующей ночью, через неделю или через год. По Галладону, Арье Старк и Томмену. По себе, по нему. По непрожитым жизням и выбору, которым они живут. Тому, что не имело шансов начаться и что не может закончиться.