Зоя

Зоя Александровна ненавидела март за грязную жижу под ногами, за вечный насморк, а теперь ещё и за Женю, который ушёл, не попрощавшись. И пришлось Зое Александровне топать по грязной жиже в морг. Она всегда знала, ещё со времён его мучительного взросления, что однажды чужой человек из милиции скажет ей, что Женю убили. Но Женя и здесь обманул её ожидания. Сам умер. Была у него какая-то болезнь, давно уже. И чужой человек из милиции знал об этом лучше его родной матери. Глядя на безжизненное тело, Зоя Александровна не чувствовала ничего. Да и не ожидала она, что что-то почувствует. «Я тебе сколько раз говорила, что тебя некому будет хоронить, если ты будешь так жить?» Зоя Александровна прикрыла рот ладонью, потому что поняла, что говорит это вслух. - Ну зачем вы так, Зойсанна, я же тут, - Мишка Лейбович плачет, как идиот. И ещё какой-то, которого она раньше не видела. Она ничего не знала о жениной жизни последние 6 лет. - Света не пришла, потому что у неё дочка болеет, ей не плевать, - сказал второй, незнакомый. Сказала бы Зоя Александровна пару «нежных» слов о Свете, да решила лучше промолчать, глядя на мертвый кусок плоти, оставшийся от её сына. - Это мой сын. Я лучше знаю. А тебя я не знаю. Ты заткнись. Она смотрела на истощённое тело, покорёженное болезнью, на исколотые вены, на впавшие глаза. Черты лица никогда не были её, Женя больше походил на человека, которого она полюбила когда-то. Так полюбила, что имя забыла спросить. Смотрела и не чувствовала ничего, кроме облегчения. Закончились 35 лет её страданий. Теперь она свободна. Ну, ещё она чувствовала отвращение к мёртвому телу. Зойка Фомина, как многие советские девчонки, мечтавшие вырваться из проклятого круга, разругалась с родителями, уехала в город учиться и работать. А какая же она колхозница? Миниатюрная, изящная, таких большие начальники в городе любят. Как многие, выучилась, работала в бухгалтерии, жила в общежитии. Вместе со всей страной голодала, вместе с другими женщинами оплакивала братьев, с которыми не общалась с 16-ти лет. В войну было тяжело, после войны — ещё тяжелее. Мужчин не осталось почти, женщины зверели от тяжёлой работы, старшие дети зверели вместе с ними. Временное жильё без удобств и вообще безо всяких условий грозило стать для Зойки постоянным, если она не примет меры. С ней жили ещё четверо несчастных: Манька Петрова, Ирина Кузина, Лена Карпова и Люська Жилина. Все они любили Зойку как младшую сестру, глупую и неопытную. А Зойка тихо ненавидела их за эту любовь. У Маньки и Ирины мужья погибли на войне. Манька не любила говорить, как она оказалась в этой дыре с двумя детьми. Ирина вообще не любила говорить. А Лена первым мирным летом родила Стёпку. «Жизнь же продолжается» - она улыбалась, купая малыша на общей кухне. Люська первой мирной зимой родила Колю, и её почти сразу забрал из вонючей дыры её будущий муж. А потом и Ленку забрал муж. И обе были счастливы. Зойка же испытывала к детям только отвращение, но ради бегства из этого калоотстойника... Первой мирной зимой, Люська только-только переехала, Зойка развешивала бельё в вечно грязном дворе, а Ирина мрачно курила на крыльце. - Это хорошо, что у них мальчики. Природа знает дело. Мужиков же нормальных не осталось. Я вот где себе найду в 42 года? Нигде. И детей у меня не будет уже. Они помолчали немного, потом Ирина внезапно продолжила: - У тебя тоже мальчик будет. Зойка покраснела не от стыда, от негодования. Её изящная фигура при её маленьком росте за пару месяцев превратилась в колобок. Её точёные ножки отекали, её маленькая грудь превратилась в бесформенное чёрт знает что. И что-то подсказывало ей: как прежде уже не будет. Она так и останется бесформенной бабой, и все, глядя на неё, будут знать, что она родом из колхоза. У Зойки были поклонники, хоть она «подружкам» о них и не рассказывала. В бесконечно далёкой юности был один, безумно влюблённый в неё. Но у него не было ничего, кроме этой любви, и Зойка решила не привязываться к нему. Он не вернулся с фронта, а она даже не узнавала, что с ним стало. Был начальник порта, который обещал Зойке комнату в квартире с удобствами, почти в центре. Но только через год, раньше — никак. И жениться он на Зойке не мог, поскольку уже был женат. И был ещё тот, имени которого она так и не узнала. Которого полюбила с первого взгляда. Который на следующее же утро уехал на Дальний Восток и ни разу в жизни не вспоминал о Зойке Фоминой. От него и остался подарок, превративший Зойку в уродину. Однажды Зойка таскала воду, и у неё пошла кровь. Манька и Ирина суетились вокруг неё, вызвали врача, плакали, обнимали. Зойка тоже плакала. Молилась богу, в которого никогда не верила, чтобы её тело исторгло из себя это маленькое чудовище, пока оно ещё бессловесный кусок слизи, который ни в чём не сможет её обвинить. Но доктор поздравил и сказал, что с ребёнком всё в порядке. А Зойка проплакала всю ночь, проклиная бога, в которого не верила, человека, которого так безрассудно полюбила, комок слизи внутри себя, да и саму себя тоже изрядно проклинала. Каждая советская одинокая женщина знает бабку, живущую неподалёку. Эта бабка делает запрещённые операции для женщин. Зойка Фомина знала бабку Анну. Но, только глянув на Зойку, ещё не снявшую пальто, бабка Анна высказала: - Что ж ты, дура, так затянула? Сколько? 4 месяца? 5? Жить надоело? И Зойка испугалась. Она очень хотела жить. Начальник порта назначил Зойке новую плату за комнату в квартире с удобствами. И Зойка платила, пока начальник порта не посмотрел на неё с омерзением и попросил больше не приходить. После этого у Зойки снова пошла кровь. И снова больница, слёзы «подружек», и снова «с ребёнком всё в порядке» и «это точно мальчик». Зойка даже не проклинала несуществующего бога. И не плакала. Она вообще ни разу в жизни больше не заплакала. Предательские мысли лезли в зойкину голову: тебе уже 26. Если не сейчас, то никогда. Потом поздно будет. Или это всё гормоны? Как ни странно, комната в квартире с удобствами оказалась реальной. И Зойка должна была переехать в августе. Восьмого она собирала вещи, Манька копошилась со своими детьми, которые заняли место Лены и Люськи. Младший Витя у неё заболел, а старший Саша готовился к первому классу. Зойка уставала быстро, даже от перекладывания вещей с места на место. Прилегла, глядя на Маньку и детей: ей тоже всё это предстоит. Внезапная боль, не похожая на ту, что бывала раньше. Вот сейчас опять пойдёт кровь, и всё закончится. На этот раз тело точно отторгнет инородный организм. Зойка даже испытала подобие облегчения сквозь боль. Но вместо крови пошла вода, и Зойка непроизвольно начала орать как резаная от боли, ужаса и от неотвратимости происходящего. И Манька тоже заорала на неё как резаная: «Что ты, дура, до такого дотянула? Надеялась, само рассосётся?» Вот он, тот момент, что делит жизнь на «до» и «после». Никакой больше свободы. Никакой жизни. Только Женя. Имя придумала Ирина, которая пришла к ней сразу после Маньки. Пусть будет Женя. Зойке всё равно. Лена и Люська тоже приходили. Счастливые толстые бабы. Зойка не будет такой никогда в жизни. Она делает вид, что смотрит на своего Женю и любит его, а на самом деле отворачивается от них. На самом деле её воротит от куска слизи, который теперь получил имя, но менее отвратительным не стал. «Я уеду и больше не вернусь к вам, в ваш мир. Да, у меня теперь есть выблядок, как у вас, но это ничего не значит. Я вашему бабьему миру не принадлежу». Теперь у неё комната в квартире с удобствами. От этой мысли Зоя молча улыбалась внутри себя.