Солнце и Луна

      Вкушая сладкие плоды, змея лишь извивается.       Движется рьяно и нетерпеливо, сбивая темпы и снова их наращивая. Но нежность гладит бархат кожи, дотрагивается до неприкосновенного.       Пальцы скользят по вспревшей коже, покрытой мелкой солёной росой, обрамляя некасамое, но такое желанное, и лишь сводя с ума жаждой, неконтролируемой жаждой…       Отдача огромна. Девичьи стоны заливаются в уши, словно густая и тягучая, щекоча кончик языка своей сладостью патока. Но обжигающая, такая же горячая, как и всё тело перед ней. И оно лепестками алеющего, такого же залитого росой цветка раскрывается навстречу, раскрываясь до сердцевины…       Цепкие пальцы держат в мокрых ладошках чужие коротко стриженные прядки, будто боясь отпустить. Сжимают при каждом вздрагивании, при каждом ахе, вновь выдохом вырвавшейся из тесной глотки. Вывалившийся пар меж тесных губ, что вновь смыкаются, но после вновь выпускают из тела гортанный стон.       Сухие, потресканные губы невольно царапают нежную кожу, но после поджимаются вокруг собственного языка. Он лишь вновь юрко обводит колесом чужое лоно, сглатывая слюну. По губам текут густые капли, подвижный язык их собирает, и она жадно глотает всё до последней капли. Готова съесть её всю, пока она продолжает её умолять.       И вновь змея своим извилистым телом поскользнула в полную доступность, утопая внутри и закручивая проклятый узел в лоне, заставляющий каждый раз выть безудержным зверем. Приятно чувствовать сквозь пальцы сладкие судороги в икрах, готовые по рефлексу резко зажать неосторожную голову между ног. И желает этого, желает в полной мере чувствовать это тело, весь его жар и запах, но ощущает, что это окончательно её сведёт с ума.       Как сводит с ума это гибкое Солнце в руках, где в золотых глазах неясность за завесой пурпурной дымки. Стоит телу отпустить себя, как и столь сияющие глаза потухают. И она хочет зажигать этот свет снова и снова. Ей так его не хватает. Кажется, она делает слишком мало, платит недостаточно высокого, чтобы это того стоило. Это тело чувственно отвечает на каждое драгоценное прикосновение, слишком покорно и отзывчиво, но не может этим полностью насытиться. Просит ещё, будто чаша неполна, и её снова осушают до дна. И она не знает, чего же дать ещё её Солнцу.       Лишь чувствует чужое сбитое дыхание в своих столь сохлые губы, и в ее пустыню дают вдохнуть жизнь, подслащенную райским персиком. Просто прижимаются, но после сминают под собой, прислушиваясь к новому притоку горячей страстной крови к голове, что заставляет отдаться во властные руки не мыслям, а ощущениям. Мысли лишь невидимо парят под самым потолком, словно растворившейся дым.       Целует жадно, но так по-животному горячо и любяще, будто это и не Солнце вовсе. Оно уже не греет своей миротворческой улыбкой, теперь пытается сжечь под своим натиском, но все равно ласкает языками бушующего пламени лунный камень, такой холодный, а оттого такой притягательный для излишнего тепла и чужой, такой же горячей любви.       И она тоже начинает пылать. Менее стихийно, но для неё, привыкшей к вечному ночному хладу души, притаившийся где-то глубоко-глубоко, в бездонной пещерке среди хрустальных голубых вод, это непривычно и ровно настолько же необычно. Покрасневшие от долгого поцелуя губы напротив лишь расходится в новой улыбке, гипнотизируя взор. Её Солнышко пробует на вкус собственную смазку, клейко распластавшуюся на языке, и вновь улыбается. Без устали, словно в её теле полно энергии вопреки серьезному возрасту. Но ей это никак нипочём, всё пустяк.       И она это знает. Чувствует, как чужая грудь прижалась к её же, немного сминаясь под таким напором, ровно так же, как и вторая. В солнечных глазах пляшет озорная искорка, мерцая всё ярче, и женщина нагибается, игривой кошкой выгибая спину, губами прижимаясь к твердому соску. Тело безэмоциальной Луны мигом отреагировало вздрагиванием, заставляя лишь поддеть уголок губы в ухмылке. Выпускает розовый кончик языка, выводя незамысловатый контур горошины, и с чужим ахом вбирая её внутрь. Ресницы томно подрагивают, обрамлённые небольшими кристалликами редких слез. Ладонь обхватывает мягкую плоть, сжимая её в руках, сама языком вылизывая теперь и ореол, задевая также самую горошину.       Луна сама не сдерживается, сводит брови домиком, и раскрывает рот, как немая рыба глотая порциями воздух, что холодом проносится по её разгоряченной глотке. Отдается полностью дурману, постанывает от наглых чмокающих звуков, чувствуя, как слюна уже капает с её соска, оставляя тот в заливе света блестеть, обрамляя бликами самое сокровенное и возбуждающее, распаляя это мощное чувство лишь сильнее. Узел внизу сводит с ума, не хватает уже терпения тереться о простынь или пятки. Пальчики сами тянутся к половым губам, поглаживая их, будто стараясь успокоить себя. Но лишь серебряные глаза опускаются вниз; ореол полностью засосал чужой приоткрытый ротик, язык внутри все ещё резвится с соском, губки плотно сжимают, и женщина словно пытается вобрать только больше, сама чувствуя на подбородке струйку слюны. Выглядит по-стыдному впечатляюще, что аж во рту разом пересохло, а пальцы только активнее массируют кожу половых губ.       Но запястье мягко берут, останавливая. Она сама прикасается своими пальцами к чужой промежности, чтобы после туда ими толкнуться. Девушка заходится в ахе, что после сам перерос в протяжный стон. Стенки крепко сжимают пальцы, будто боясь, что их уберут. Но мягкий поцелуй в лоб её вразумляет, а после заставляет уже саму биться в конвульсиях кучи импульсов в мозг, вызывающих небывалый прилив внеземного удовольствия. Реагируя на каждое движение внутри, на каждое поглаживание, на каждый толчок, готова кричать от радости о долгожданном да рвать в кулачках простынь, когда тело вновь сильно выгибается. Когда его целуют, дарят самое теплое и самое желанное, и Луна полностью принимает это. Словно на лунном грунте расцветает, шумно дыша и размыто видя лишь светящееся пятно на потолке.       Но скоро всё вновь возвращается в норму, едва голову покидает землетрясение из кучи огней. Обнаженное тело чувствует под собой лишь слипшуюся простынь, которая неприятно мнется. Но тело отказывается шевелится, отпустив себя после разрядки. Но все же вес другого тела рядом вполне ощутимый, как и рука, что методично гладит девушку в районе солнечного сплетения.       — Родика, — тихо шепчет, вновь улыбаясь, хоть и явно не без устали. Янтарные глаза Солнца мягко сливаются с холодным серебром Луны напротив, что к женщине ластится под руку, обвивая руками тело.       — Ești o mamă adevărată, Paula,, — беззлобно замечает девушка, утыкаясь в чужую грудь и слыша добродушный тихий смех где-то над ухом...