Не одна

Дженни слишком занята. Занята для прогулок под ярким летним солнцем и посиделок в кафе за ароматным глинтвейном уютными зимними вечерами, занята для шоппинга и шумных вечеринок до восхода. Не хватает в её расписании времени даже на то, чтобы настрочить подруге парочку фраз в день рождения. Да что там подруге – мать на прошлой неделе весь день безуспешно надеялась хотя бы на звонок своей единственной дочки в юбилей. И, очевидно: ничего не получила. О да, Дженни ужасно занята. Невыносимо. Одним вечером она сидит на диване в гостиной огромного особняка. Денег купить хватило, но к чему одной такие хоромы?! Лицо её каменным кажется – таким, глядя на которое подумать можно, есть ли в человеке хоть толика эмоции. Кума тявкает, осчастливленный повышенным вниманием, пока хозяйка чешет пузико; лижет тыльную сторону рук и очень просит поиграться. Дженни хотелось бы на секунду превратиться в своего вечно жизнерадостного шпица. Увы и ах, однако. Нежные струйки прохладного весеннего воздуха движутся в комнату, и единственный в ней посетитель чувствует мурашки на едва прикрытой короткими шортами и топом коже. Крапинки проявляются ненадолго, вскоре бесследно исчезая, но не уносят с собой солёные дорожки со щёк. Как бы ни хотелось. Внутри полыхает огнище. Душу печёт яростно и почти невыносимо. Она всё ещё пытается молить о спасении. Но отчаянных слов никто давно не слышит, а может просто не замечает, желая скорее потонуть в рутине. Дженни тоже тонет. Ведь «тоже» – намного проще. Ким чувствует себя автопилотом. У них недавно появились такие в метрополитене: галантные и изысканно правильные, но стеклянные и бездушные. Это ведь всего лишь запрограммированная машина, предназначенная для удобства и облегчения жизни других. Ей всё-равно на будущее и, в общем-то, до настоящего тоже дела особого нет. Через пару десятков лет учёные изобретут вещь ещё более навороченную, и безделушку заменят, почти даже ещё новую. Ким чувствует себя безделушкой. Сердце мечется в груди, разгоняя кровь по стенкам, делает кульбиты с бешеной скоростью, всасывает горечь и временами содрогается от бессилия. Оно, маленькое, в отличие от хозяйки, жить по-настоящему отчаянно хочет, биться ровно из-за всех сил пытается. В сгустившихся сумерках через окно кухни проглядывает кусочек тёплого лунного света. Дженни пьёт женьшень, пока пёсик прижат к телу подрагивающей рукой: шерстка его мягкая и, пожалуй, это единственная мягкость, которую она получала за последнее время. Напиток Ким почти сразу проглатывает, пытаясь избавиться от паршивой горечи во рту первее, чем она распространится; пьёт так скурпулезно, будто и вправду он помочь может. О да, это от наивности. Такие, как она, по обыкновению, вначале щедро разбрасывают свое здоровье, а после отчаянно надеются на чудодейственные лекарства. Хорошо это или плохо, но время вспять не обернешь никакими таблетками. В голове застревает гулкая пульсация, назойливо отбивает ритм и почти уже с ума этим сводит. Мысли путаются, хаотично переплывая друг в друга и летят в рассыпную, не в силах оставаться едиными больше. Дженни рассеяно хватает поверхность под собой, пока в ушах собирается вакуум. Где-то под ложечкой липко, где-то внутри страшно. Собрать дыхание в кучу оказывается такой тяжкой задачей, с которой она обычно-то справляется не слишком переодично, теперь же, когда грудь придавливает пропитанный несносным ядом паники камень – абсолютно невозможной без чьей-либо помощи. Помощь на пороге появляется совсем неожиданно, совершенно невидимо бедной девушке. – Джен, – бархатный голос льётся откуда-то издалека – онни, ты дома? –  однако слова его совсем не разборчивы. Дженни напрягается. Зачем к ней пришли? Но узнавать ответ не торопится. Только крадётся в крошечную комнатку, которая скорее гардеробная; отчаянно жаждет оказаться подальше от чужого присутствия и совершенно забывает, что, вообще, она в своём доме находится. Воздушный шар под рёбрами бесконтрольно пополняется, воздух перепирает, алчно препятствует, заставляя скатиться по стенке где-то между комнатами отчего-то совершенно обессиленной. – Я так долго тебе стучала, но потом оказалось, что дверь была не заперта, и я подумала... ну знаешь, что могла бы заглянуть. – прочищает горло и делает звук чуть громче – голым стенам. Лалиса чувствует себя не слишком уверенно. Топчется на одном месте, очевидно думая, что старшая может быть наверху в своей спальне. Лалиса слышит подобие всхлипов за спиной и определённый повод отказаться от заблуждения. Мягкие ступни ласкают пол рвано, с чуть слышным поскрипыванием. Прокладывают маршрут до гостиной, вымеряют площадь кухни и не догадываются о смежной комнате. Но совсем ненадолго. Глаза застревают на зашторенном выступе. Светлая ткань сливается со стенами, скрывая за собой превосходное место для уединения. – Её нет дома! – несвойственно резкое отчаяние несётся в голосе откуда-то из глубинки, а младшая следует за ним , совершенно не желая видеть в нём обладательницу этого шикарного, но по правде слишком холодного дома. –  Вы.. Вы можете оставить записку и я... И она обязательно свяжется позже. – Дженни всегда грубить очень стыдно. Дженни часто дополняет резкость, даже если она оправданная. Но нет, никакой записки. Дрожащий голос блондинке очень знаком. Глухое беззвучие комнату прорезает, пока Лалиса тихонько опускается на пол, хруст воздуха в коленях заставляет Ким вздрогнуть, а Манобан сочувствующе улыбнуться – пугливость Джен во что-то вроде визитной карточки выходит. – Привет, онни. – Лиса...– именно. Брюнетка быстро моргает, но колени свои по-прежнему не отпускает. – Я. – жмёт плечами в улыбке. – Зачем ты пришла? – Ты не появлялась практически с месяц, – рассеянно шепчет, театрально сводя брови к переносице – и, в общем-то, заставила нас всех поволноваться. Дженни долго молчит. Может быть, мозг забыл, как формулировать предложения, но на лице её.. Что-то вроде... Отторжения?

Такая отвратительная Руби.

– Милая. – бархатный голосок доносится над ухом, мягким дыханием охлаждает раскаленный мозг. – Нет, – не пойми откуда взявшаяся агрессия выплевывает в сердце. – Не смей называть меня так. Через секунду Ким пятится. Стена за спиной сильно подводит. Руками зарывается, в холодный бетон лицо прижимает.

Ужасная.

– Почему же? – пытается дотронуться до худого запястья. – Онни, что тебя беспокоит? – Потому что я совсем не такая. В душе старшей когти скребутся. Их Лиса возможно слышит. Дженни подумала бы об этом, не будь загнанной своей же головой в полунебытье. Дженни отчаянно желает сбежать, никого не видеть и успокоиться. Так ей кажется. Так кажется всегда, когда неуверенность поедает быстрее, чем понадобилось бы времени на, хотя бы, малюсенькую рефлексию. Дженни хочет уйти, чтобы никто её не видел и не искал. Но парадокс: одной быть ей никогда не хотелось. – Давай поищем более мягкое место? – Лиса видит в глазах напротив липкий отчуждённый туман. Дженни головой мотает в знак согласия и для девушки напротив этот знак слаще сахарной ваты. Обхватив чужое запястье, она мчит к дивану чуть ли не подпрыгивая местами. У Джен от этого сердце в узел трепетный вяжется. Перед ней всё та же Лиса. Всё та же до невозможного жизнелюбивая Лиса. В самом-то деле, отчего бы и ей не попробовать иметь в себе хоть щепоть позитива? Замечать мелочи, или, возможно,– было бы славно, – проводить больше времени с друзьями, а не замыкаться лишь на себе. Да, она так часто об этом думает! Но фабула проста – общество, способное выводить из колеи даже самых стойких, с лёгкостью вычеркивает и твою уверенность. Ким эту битву проиграла ещё в первом раунде. Ким с каждым днём заставляет себя привыкнуть к одиночеству. Но, черт, как же она скучает. – Лили, всё в порядке. – снисхождение в вымотанном бессонными ночами хрипе получается плохо. – У тебя должно быть много дел. – Эй, не хорошо так быстро выгонять гостей, Нини! – шутит, но старшей шутка колко ударяет.

Эгоистка.

– Прости, я... да, наверно... эм... мне не стоило, – пальцы заламываются торопливо, пока девушка оправданиями закидывается. – Эй-эй, все в порядке, – рука терзания останавливает, – Тише, Дженни, это шутка. – в себе сжимает, успокаивающе приглаживая. – Давай выпьем чаю. Лиса ловко на кухне управляется; кипяток по чашкам льётся, ароматом всю комнату наполняет вместе с мычанием очередной заевшей мелодии. Лиса совершенно точно никогда про оптимизм не забывает. И про Ким тоже. – Отнеси на стол печеньки, Джендуки. – озорные огоньки в глазах её прыгают, улыбаются. Улыбаются, и в скромном молчании пальцы чиркают спичкой. Пламя теплится, огонек, – такой безмятежный, хрупкий, но со стержнем – только коснись, – тлеет на фоне бледной кожи. – Что ж.. с твоим новым годом, что ли.. – ухмыляется натянуто, дует, заставляя огонь поволноваться, но разнести в итоге приятный запах дымки по комнате. У Лисы время на это, возможно, и позже бы обязательно нашлось, только вот желание, честно говоря, не особо. И хоть старшая о ее празднике вероятно забыла, на сердце макнэ тепло разливается от одной мысли близости с ней в этот, не совсем обычный день. Вместе. Как раньше. Но Дженни слышит шепот. Дженни вспоминает про число. – Онни, а кстати, где твой мобильный? – доносится вместе с приближающимися шагами. – Должно быть ты не часто его заряжаешь, ведь до тебя почти невозможно ... дозвониться. – Манобан застывает. POW Jennie. Какая же идиотка. Пульс отбивает в висках. Сдавливает. Такая ужасная, такая подлая. Подлая Нини. Ты никому не будешь нужна с таким успехом. Где же твоя хвалёная отменная память? Глупая Нини. Лисе надоест этот детский сад. И она уйдет. Как и все. Пальцы отчаянно цепляются в волосы, вытягивая их до предельного. Тело безвольно качается, подрагивает и спасения так бесконечно жалобно ищет. – Детка. – блондинка осторожно расцепляет сжатые кулаки, на тыльной стороне старшей рандомные узоры вырисовываться начинают. Её прикосновения такие мягкие, невесомостью пропитанные, что Дженни готова душу отдать, лишь бы это никогда не заканчивалось. Но вместо этого молчание все ещё режет слух. Только дрожь по телу рассыпается сильнее. Оно теперь такое бледное, точно его мелом покрыли и Лисе из-за этого действительно тревожно. – Лиса, я... Прости. Ты, скорее всего, ужасно зла на меня. Хочет быть ближе. Руки медленно растирают дрожащие плечи. – Все в порядке. Дженни, за что? Я совсем не зла. Ким чувствует себя ещё более отвратительно. Ким давит слёзы, но через пару мгновений их выпускает наружу. Часто всхлипывает, в очередной раз проклиная себя за позволенную слабость. Лиса совсем не понимает. Но грусть её съедает. – Тише, малышка, выпей. - тянется за кружкой. Пусть жидкость уже остыла, но любовь - никогда. Дженни жадно глотает, по подбородку её капли скатываются. Дженни кажется, что это совсем незаслуженная забота. Она ведь совершенно противная. Совершенно бесполезная. Лиса. Она Лису не достойна. Только перекрывает её солнечную энергию своим излишним, хроническим пессимизмом. Нет. Её макнэ это ни к чему. – Тебе правда лучше уйти. Я просто заработалась, только и всего. И мне просто нужно немного полежать. – лжет. Потому что совсем не «просто». – А ты ещё успеешь провести свой день рождения в более прекрасной компании. – Я так не думаю. – качает головой. – И уверена, что сейчас это место здесь – в самой прекрасной компании любимой онни. Дженни сдаётся. Соленые дорожки текут из неё потоками. Она долго плачет в ладони. Младшая постепенно наклоняет её на себя. Гладит где-то между лопатками, по чересчур выпирающим позвонкам. И думает, что обязательно накормит её самыми вкусными, калорийными пельменями. – Я никому не нужна. – наконец подаёт сипом Джен. Лисе это не нравится. Это неправда. – И по правде, совершенно не должна удивляться, ведь люди не могут взаимодействовать с вечно унылой безделушкой. Отвратительные создания никому не могут быть нужны долго. – она натягивает улыбку. Ох, это самая притворная их всех, Лиса клянётся! – Но мне... я, кажется, совершенно обессилена на что-то более достойное, чем... – Оградиться? – да, верно. – Дженни, – она прижимает к себе крепко, но предельно осторожно. – Ты не можешь так говорить о себе. Это не так. Старшая глупо ухмыляется. Мозг не обманешь тем, во что сама не веришь. – Лиса, – сухость не даёт глотнуть комок в горле. – Почему ты осталась? – Потому что ты нужна мне, Дженни. – блонда вопросительно смотрит, искренне не понимая. – Потому что я люблю тебя. Так просто. Девушка всё ещё со страхом ожидает подвоха. – Ты всего лишь человек. – но подвоха никакого. – Ты всего лишь девочка, онни. Неидеальная и такая уникальная. – блонда трёт лёгкий румянец на щечках. – К тому же, совершенно очаровательная. Улыбается. Дженни улыбается, пока мягкие руки разминают напряжённые мыщцы около шеи. Зажимы уходят с плеч. И не только оттуда. – Мы скучаем по тебе, Нини. – копна тёмных волос спадает под руками младшей ко груди. – Но я больше всех. – едва ли слышно, но Дженни достаточно. Она тянется руками к талии. И думает, что обязательно накормит Лису самыми вкусными, калорийными пельменями. Губы трогают участок шеи под ушком. Мажут прикосновениями по всему периметру, мелко-мелко зацеловывая в порыве подбородок, щёки, лоб, почти что уголки губ. – Я тоже, Лили. Дженни вновь может чертить поцелуями контурные карты. Дженни вновь может зарыться носом в светлое пшено в волосах, бликующее под лучами – совсем что золотое. Правда есть в этом золоте нечто особенное: теплом от него веет, в отличие от дорогого, но безликого металла. – คุณไม่ได้อยู่คนเดียว (ты не одна, тайск.), помнишь? – ไม่ได้อยู่คนเดียว (не одна). – повторяет старшая. – Умница! – Лиса светится. – Мы просто обязаны слетать к моим родителям в ближайший отпуск. Мама будет плясать от счастья. Ты настоящий полиглот! – в своей привычной манере увлеченно строит грандиозные планы. Дженни Руби Джейн вновь расплывается в нежности. Дженни Руби Джейн все меньше чувствует себя безделушкой. Она чувствует огромную благодарность. Не одна.