***
Спустя пару дней, прошедших в относительной тишине и покое, а также куче размышлений, утром Ута слышит очередные новости о том, что в четвертом районе ситуация вновь обострилась и приняла чрезвычайный оборот событий, а потому приглашена очередная группа следователей по делам гулей, и поэтому жители могут не беспокоиться, ККГ со всем разберется и бла-бла-бла, Ута не стал дослушивать, что еще говорила ведущая, потеряв какой-либо интерес к утренней информационной повестке. Скучно. Обыденно. Привычно. Слишком трагично. И он был с одной стороны даже рад такому, в некоторой степени привычному, течению обстоятельств, а с другой стороны он не встречал Йомо после той их встречи в переулке. Куда запропастился этот гуль, почему он за два дня не встретил его на охоте? И, что хуже всего, почему он засел в голове у Уты, словно назойливая мошка? Они всего лишь подрались один раз, да во время ужина пересеклись. Ничего такого не произошло. — Возможно, я просто хочу его съесть, — заключил брюнет, досадливо отставляя в сторону чашку из-под кофе и пустую тарелку с натекшей кровью, из которой поедал глаза, высасывая стекловидное тело. — Нужно в магазин, — устало заключил он, понимая, что запасы кофе в его квартире подошли к концу, и сами по себе банки с кофе в квартире не появятся, а значит за ними придется идти. Игнорируя затекшие мышцы и хрустящие позвонки, Ута встал с пола, завязал волосы в небрежный хвост, накинул на тело майку и рубашку, скрывая синяки и ссадины, что не успели зажить за несколько часов, быстро вымыл тарелку — запах запекшейся крови далеко на самый приятный, надел солнцезащитные очки, пряча всегда активированный какуган, захватил ключи от квартиры и ушел, предварительно закрыв дверь. Солнце слепило, заставляя жмуриться даже через очки и вспоминать, за что гуль не любил это время года днем, предпочитая более прохладные и спокойные ночи. До ушей практически сразу донесся назойливый гул моторов, крики довольных детей, поедающих мороженое и пьющих холодную газировку, и назойливый звонкий (а не глубокий, слегка хрипящий, да и… так, стоп, все!) голос, из-за которого так хотелось дернуться в сторону. — Ута-сан! Ута-сан! Вы в магазин? Можно я с Вами схожу? И до дома провожу! — раздается сбоку, и гулю не надо поворачивать голову, чтобы понять, что это — Шикорае Рио. Весьма эксцентричный и просто очень (очень) навязчивый и излишне шумный альфа. Единственным его плюсом в глазах самого Уты был старший брат парня, а точнее его тату-салон, специализирующийся не только на людях, но и гулях, что было действительно на вес золота. Среди гулей искусство нанесения красок на тело было малораспространённым и многим непонятным — какой смысл в краске под кожей, если она очень быстро слезает? а вот Шико удалось справиться и с этой проблемой! — а потому весьма сложно было найти квалифицированного специалиста, готового воплотить на плотной, регенерирующей коже, работу любой сложности. Даже с пирсингом было проще, чему Ута был несказанно рад. Благо, люди столь проворны в попытке уничтожить гулей, что изобретают различные способы нанесения ран на их теле, а сами гули используют приспособления для своих потребностей: оказалось, что инструменты, покрытые тонким слоем кагуне, способны пробить кожу и закрепить в ней пигмент. Шико — гений, и ни слова больше. — Мгм, — лишь позволяет он, понимая, что от парня уже не отвязаться, а разобраться с ним иным способом не позволяет толпа людей, снующих сейчас прямо под носом туда-сюда. «Повезло, что у меня нет постоянных течек, как у людей. И что кроме Итори никто не знает моей второй сущности. Я никому не говорил. Это было бы проблематично.» — погрузившись в раздумья и болтовню Шикорае, рассуждает Ута. Именно из-за полета в своих мыслях Ута даже не заметил, как едва не врезался в какого-то парня, на автомате бросив пренебрежительные извинения, когда заходил в продуктовый магазин. Парень же, обернувшись, проводил Уту и его спутника (что буквально пожирал брюнета глазами, разве что не захлебываясь слюнями) долгим мутным взглядом, переваривая произошедшее. — Это еще кто и почему меня это должно волновать? — пробормотал Йомо, что остался незамеченным. Отчего-то этот факт отзывается горечью и тошнотворным ощущением, словно гуль съел что-то из людской пищи, на языке, порождая ряд вопросов в голове беловолосого. Чего ранее он за собой не замечал. Совсем. — Я просто недоволен проигрышем. Я просто недоволен? Ну да. Именно. Нам надо сразиться еще раз. Он мне неинтересен, — бормоча себе под нос, рассуждает Ренджи, направляясь к себе домой. — Ута-сан, а кто это был? — почти капризно тянет Рио, что не смог не ощутить на себе прожигающий взгляд. Вместо ответа он получил вопросительный взгляд от Уты, приспустившего очки на нос. — Ну, что за парень, в которого Вы чуть не врезались? — протягивает он, пытаясь прикоснуться к брюнету. Ута, заметив этот порыв, резко отошел в сторону, пожимая плечами, словно ничего не произошло. Но легкие можжевеловые нотки, прорвавшиеся сквозь плотную завесу запахов людей и их еды, продолжали раздражать нос, заставляя глубже втягивать воздух. «Ну да, ответа ждать и не следовало» — пролетает в голове вмиг насупившегося альфы, сейчас напоминавшего наглого избалованного ребенка, которому впервые сказали «нет». Однако, не умаляя своего энтузиазма, он весь путь до дома выносил брюнету мозг громкими рассказами о кошке, что он завел из-за скуки и что чуть не умерла, подавившись косточкой (кто бы мог подумать, что кошки столь хрупкие существа? И что их нельзя кормить сырым мясом с костями, потому что они могут задохнуться?), невкусного вчерашнего обеда (благо, ему хватило мозгов не упоминать его состав на всю улицу, чему поспособствовал удар локтя под ребра со стороны Уты), жгучего парня-метиса омегу (с надеждой вызвать хоть какие-то эмоции у слушателя, но все пало крахом, потому что тому это было попросту неинтересно) и очередных вопросов о «том самом парне, которого Вы чуть не сбили с ног, Ута-сан, да как вы могли не заметить такого?». Ута довольно закрывает изнутри дверь квартиры, ставит на стол банки с кофе, включает кондиционер, выставляя минимально возможную температуру, достает из холодильника несколько людских пальцев, отложенных на обед-вечер, довольно облизываясь, и уходит в спальню, блаженно разваливаясь на кровати. Он и не заметил, как день стал сменяться вечером. Он только чувствует головную боль из-за шума города и разговора (скорее монолога) Рио. Развязав хвост и расчесав волосы, он чувствует небольшое облегчение. Открыв в спальне окно, дабы создать сквозняк и желанную прохладу, гуль довольно съедает пальцы и проваливается в глубокий сон, в котором его преследуют горящие глаза, белые волосы и накаченные руки. *** — Ута-сан! Ута-сан! Не хотите покататься со мной на байке? Я знаю отличное место рядом с рекой! Можно будет искупаться! И поесть! — слышится назойливый крик из открытого окна, что будит Уту. Недовольно открыв глаза и оторвав голову от подушки, гуль, сонно промаргиваясь, смотрит на время на настенных часах. — Два часа дня, — почти удивленно выдает брюнет, зевая и потягиваясь. Поборов нежелание вставать, он подходит к окну, открывая его настежь, и высовывается, предполагая, что из-за солнца его какуган никто не разглядит, даже если найдется тот чудак, что станет присматриваться. — Сейчас спущусь. Не кричи, — лишь произносит он, а после плотно закрывает окно, заправляя за ухо прядь волос, подавляя зевок. После этого он быстро умывается, уносит тарелку из-под ужина на кухню, моет накопившуюся грязную посуду, выключает кондиционер, переодевается в широкие темные штаны и майку (благо, синяки зажили благодаря долгому сну и хоть какому-то ужину) и завязывает привычный хвост, демонстрируя висок. Посмотрев на свое отражение и надев неизменные очки, Ута берет телефон, ключи, вновь открывает окно в надежде, что квартира проветрится в его отсутствие, и выходит из дома, сразу сталкиваясь с вопящим, ликующим Рио. — Вы мне не отказали! — слишком громко для уха того, кто проснулся пятнадцать минут назад, восклицает Шикарое, мозоля глаза голым торсом из-за расстегнутой рубашки, что надета на нем. — Пока нет, — без намека на хоть какие-то эмоции отвечает Ута, окидывая взглядом парня. — Вы не пожалеете, правда! Будет весело! И сытно, — приговаривает альфа, зная, что последний аргумент для брюнета является решающим. — Если только будет сытно, — тянет Ута, не замечая рук, протянутых для объятий. Сейчас его куда больше интересует возможность выключения плавильной машины, висящей высоко в небе. — Будет. Там много людей всегда, — продолжает напирать Шикорае. — О, айщ. Тогда неинтересно, — хмыкает Ута и разворачивается, чтобы вернуться в еще не остывшую (хотелось бы верить) кровать, однако Рио наглеет и вновь тянется вперед, чтобы обнять брюнета. Но не успевает он и прикоснуться к парню, как слышит глухой грубый голос, сочащийся чем-то острым и ядовитым. — О, какие лица, — хмыкает высокий беловолосый парень, тут же вызывая гнев в мальчишке. — Что тебе надо? — резко бросает Шикорае, шипя, словно кошка, пытаясь прижаться к брюнету, пока тот удивленно, чего не видно под очками, разглядывает появившегося гуля. Сегодня Йомо был одет в шорты до колен и свободную футболку, но они совершенно не скрывают от зоркого цепкого взгляда выточенные тренировками и боями мышцы. Главным вопросом для самого Уты остается то, почему Ренджи здесь оказался, и какова вероятность, что он живет где-то в этом же квартале. — Удивлен? — интересуется Ута, облизывая губы и приспуская очки на нос, глаза в глаза смотря на Йому. Этот жест не нравится Рио, который вновь пытается привлечь внимание брюнета и все же виснет на нем. Застыв в шоке и недовольстве, Ута переводит взгляд на парня, что повис на нем, и не видит, как желваки начинают играть на лице Йомо. Его посмели прервать и не дали ответить, а потому, быстро оглянувшись и особо не задумываясь, он в один миг оказывается рядом с Рио и ломает ему правую руку, вызывая громкий вскрик и поток нецензурной брани. — Не смей меня перебивать, — почти шипит он, вставая между Утой и корчащимся от боли Шикорае. — Тебе следовало бы воспитывать своих пассий, — небрежно, но уже спокойно, без агрессии, бросает он Уте, поворачиваясь к нему лицом. — Он мне не пассия. Не дотягивает, — фыркает Ута и морщится, отходя от мальчишки. Вздохнув и подумав, он оглядывается и, не видя людей, подмигивает Ренджи и запрыгивает через окно к себе в квартиру, направляясь к двери, чтобы вставить ключ в замочную скважину. Йомо, приняв это за приглашение, следует за брюнетом. — Кофе? Глаза? Пальцы? Могу предложить еще органы. Сердце в морозилке, но могу достать, — скидывая с себя майку, пытаясь быть гостеприимным хотя бы немного, интересуется Ута из кухни, неловко ежась от пристального взгляда. — Кофе, пока просто кофе, — подумав и проходя на кухню, тянет Йомо, замирая от открывшегося зрелища: полураздетый Ута, что последние несколько дней являлся ему во снах, пусть Ренджи не признается и под прицелом «Голубя», с завязанным, немного растрепавшимся, хвостом варит ему, Йоме (а не тому пацанчику!), кофе. Тяжело сглатывая, он на несколько секунд теряет контроль над своими феромонами и пораженно замирает из-за реакции Уты. — Что, — хрипло произносит брюнет, когда он чуть не теряет контроль над какуганом, сгибается пополам, чуть не выронив из рук кофейную турку, в последний момент успевая поставить ее на столешницу. Находясь в полном шоке и оцепенении, Ута не знает, что ему делать: он не в силах контролировать свою омежью натуру сейчас, а феромоны Йомы прожигают все внутренности, заставляя плавиться мышцы и разум. — Ты… омега? — пораженно выдыхает Ренджи, опираясь на стену, давясь слюной и стараясь сдерживать своего внутреннего волка, рычащего и царапающего все нутро. Феромоны омеги накрывают его, смешиваются в единый, весьма гармоничный, но дикий, аромат. Альфа внутри все скребется, стремясь добраться до омеги, так призывно зовущей, но Йомо, задыхаясь, удерживает контроль разума над телом. — Да, — почти простонал Ута, еле держась на ногах. Спазм скрутил все его тело, а в мыслях вихрем остался лишь вопрос «что происходит» и громогласный ответ, что довел омегу до приступа истеричного смеха. Физиология гулей устроена так, что циклы течек и гонов, которые у людей привычно проходят раз в полтора месяца, а то и месяц — все зависит от личного цикла, у них нет. Да и сам процесс течки и гона у них иной — у них просто появляется ощущение слабости и усталости, однако нескончаемого желания совокупляться, цепляясь за каждого встречного, или обильного выделения смазки у них нет. Сам цикл может длиться и два-три месяца, а может две недели (редко, но и такое бывает), но стоит встретиться гулям, подходящим друг другу по всем параметрам на бессознательном, физиологическом уровне — так называемым «истинным», как их с головой накрывает, стоит им либо ослабить контроль над своими феромонами, либо прийти времени течки или гона. И когда «истинные» находят друг друга, то их циклы стабилизируются, подстраиваются, перестраиваются друг под друга. По этой причине гули особо не заморачиваются, и создают союзы исключительно из собственных прихотей. Вот такой физиологический парадокс, из-за которого шанс найти «того самого» становится критически малым. Ута много слышал об этом, как о легендах, мало — читал о сути истинных, но вся абсурдность ситуации и отсутствие хотя бы капли рациональности просто убивали: они с этим беловолосым качком (по меркам самого Уты) — истинные. За что судьба так пошутила, Ута подумает потом, а сейчас он панически пытался придумать, что делать дальше и как вернуться контроль над своим телом. — Я не могу сдерживаться, — пораженно прошептал Йомо, который выглядел так, словно ему на голову вылили ушат воды. — Я тоже, — просипел омега, прикусывая губу, пока альфа медленно подошел к нему, словно к жертве. — Ты не знал, что у тебя начнется течка? — зашипел Ренджи, позволяя рычащим ноткам вырваться из его рта, — Или ты из-за этого собирался уехать с тем придурком? Развлечься? — почти плюясь ядом, интересуется беловолосый. — Это моя первая течка, мудак — еле произносит Ута и стонет под конец от ощущений. Эмоции вновь начали выходить из-под контроля, но если раньше это была импульсивность и жестокость, то сейчас — чистая грешная первозданная похоть, обволакивающая всего гуля. — Что? — пренебрежение и недовольство или Уте это кажется из-за помутнения рассудка? — То. Пошел вон, — сворачиваясь клубочком, рычит омега. Йомо понимает, что это действительно верное решение, но сейчас он только беспричинно злится. — Что, — лишь начинает говорить он, но Ута, подскакивая на ноги из последних сил, вмазывает ему кулаком и указывает на дверь. — Вон. Быстро, — отрезает он, отходя от альфы на два шага, опираясь на кухонный стол и сгибается в новой волне спазмов. На этот раз Ренджи не спорит, но и не покидает квартиры омеги. Он лишь тяжело сглатывает, проводя рукой по волосам, а Ута залипает на это, не в силах оторвать взгляд. — Тебе нужна помощь, — не спрашивает, а приказывает, и это бесит. — Без дураков, айщ, справлюсь, — скорее говоря «помоги», чем отталкивая, но не желая в этом признаваться, сипит омега. Естественная смазка стекает вниз по бедру, пачкая штаны, и Ута шипит из-за этого, кривится в лице. Зуд, сконцентрировавшийся под копчиком, не облегчает ситуации, а взращивает желание потереться об что-нибудь. Жар лишь усиливается, а тело наполняется ощущением тошнотворной раздражающей слабости. Изображение в глазах начинает расплываться, легкие горят огнем, а из горла вырывается звонкий стон. Еще секунда — и Ута чувствует, как земля уходит из-под ног, а глаза закрываются, даруя покой. «Вашу мать» — последнее, что пролетает у него в голове перед убаюкивающей темнотой.***
На утро Ута чувствует сплошное разочарование и негодование, просыпаясь один в кровати. Спазма и жара он уже не чувствует, однако нет и боли в спине. Зато прилипшие к коже штаны и в целом ощущение липкости между ног остались. — Значит, не воспользовался, — шепчет омега, зарываясь в одеяло. Отчего-то эта мысль и радует, и расстраивает его, а потому в порыве эмоций телефон летит в стену, разлетаясь на мелкие детали. В уголках глаз начинает жечь, но он смаргивает несколько раз и не позволяет слезам и истерике поглотить его. Он не желает терять разум после того, как только вернул его. Потрясение, что он испытал за последние сутки, накрывает его с головой, но довольно быстро отпускает, заставляя мозг вновь мыслить рационально, позволяя меланхолии вновь захватить худощавое тело. — Надо развеяться, — решает брюнет во второй половине дня, когда солнце уже не так сильно раскаляет землю, скрывшись за свинцовыми тучами, а душный знойный воздух начал сменяться чуть более свежим и прохладным с ароматом озона. Недолго думая, Ута решает отправиться в бар к своей давней подруге, понимая, что с ней это все можно если не обсудить, то запить свежей кровью (если повезет, то даже гульской). Он вновь надевает на тело рубашку, сменяет шаровары на такие же широкие, но джинсы, а волосы решает оставить распущенными. Не забыв об очках и мантии на случай дождя, Ута выходит из квартиры. Настроение постепенно поднимается до отметки «неплохо», погода все явственнее намекает на летнюю грозу, несущую за собой очищение и свежесть, а воздух все насыщеннее передает запах свежести и электрических разрядов. Но все резко рушится и бьется на тысячи осколков, когда Ута через окно видит Итори рядом с Йомо, безмятежно смеющихся и чрезвычайно счастливых, и каких-то оживленных. Слишком оживленных. Что-то внутри кольнуло, отдавая болью по сетке вен, а глаза опять защипало непонятно от чего. — Зачем ему я, когда есть она, — расстроенно и даже обреченно прошептал Ута, не осознавая до конца ни своих эмоций, ни того, что он только что сказал. Прикусив губу, гуль разворачивается, быстро надевая мантию и капюшон, и меняет свой курс на тату-салон. — Пора уже исполнить свою мечту, — бормочет он, радуясь, что все-таки накинул мантию. И как же хорошо, что с братом Рио у него весьма неплохие, даже хорошие, отношения. Спустя бесконечно долгие двадцать минут Ута уже заходит в мрачный, по внешнему виду, салон и слышит приветливое «Йо» от хозяина сего заведения, стоявшего за стойкой администратора с кружкой ароматного эспрессо. — Придумал? — сразу интересуется парень у него, делая небольшой глоток. — Да, — довольно произносит омега, совершенно не сомневаясь в своем выборе.***
Из-за резкой смены настроения и круговорота эмоций, омега не видел, как ему вслед из бара, через окно, метнулся сосредоточенный взгляд беловолосого парня и хитрый взгляд рыжей бестии. — Не будь дураком, Рен-чан. Догоняй его, — слышит Ренджи веселый голос подруги, что сейчас потягивает бордовую кровь из бокала. Девушка все еще самая проницательная из всех его знакомых. — Потеряешь, — тянет девушка, ловя сосредоточенный, расстроенный и неживой, убитый взгляд Йомо. — Я испугался, — шепчет парень, залпом выпивая бокал крови. — Я уже поняла, — комментирует девушка, стараясь тем самым подбодрить парня. — Я не хотел сделать ему больно, — продолжает шептать Йомо, понуро, хмуро осматривая пустой бар. — Это я тоже поняла, — легко соглашается девушка, слишком весело для сложившейся ситуации. — Это его первый раз. Не по принуждению. Не из-за физиологии и необходимости, — поясняет он, складывая голову на свои руки и выглядя при этом так, словно все грехи всего мира сейчас тяжелой ношей упали ему на плечи. — А это я ценю. Слушай, не пойми неправильно, но его я знаю намного дольше тебя. И за него я действительно убью любого, переломав все кости, а потом ему же и приготовлю. Одну за другой. Ну или превращу жизнь в мучительный ад. Ну, в крайнем случае. Ребятки из тринадцатого помогут, — пусть голос девушки и был бодрым и веселым, ее глаза светились холодным предупреждением. Ута для нее один из самых близких в жизни. Не отец и не парень, но брат и товарищ. Каким бы сильным он ни был, она не позволит его обидеть, будучи в силах защитить. Единственное, что уберегло Йому от смерти, когда он зашел к ней и сказал, что все испортил, был его убитый вид. А когда девушка услышала всю историю, то даже восхитилась парнем, а точнее его выдержкой. — Ута не прост, не скрываю. У него проблемы с проявлением и пониманием эмоций, это тоже верно. Он импульсивен, как и ты. Он эмоционален, но проявляет эмоции иначе, но он вовсе не пустой и каменный. А еще ты ему явно не безразличен, раз после всего он решил зайти ко мне, — проговорила девушка, добавив в конце каплю самодовольства: лишняя похвала никому не повредит. Тем более не без причины. И пусть ее слова были произнесены шепотом, они эхом отразились от стен и набатом зазвучали у Йомо в голове. Ренджи не знает, сколько они так просидели в тишине, но когда оцепенение спало с него, то за окном вовсю бушевала гроза, а часы показывали восьмой час вечера. — Я пойду к нему. Сейчас, — чеканит он, не спрашивая, а утверждая, вскакивая со стула, хватая свою кожаную куртку, направляясь к двери. Итори лишь улыбнулась ему вслед, довольно кивнув. — Верю в вас, — прошептала девушка, и на ее губах заиграла улыбка, скрытая за полным бокалом густой, вязкой жидкости.***
Ута вышел из тату-салона с заживляющей пленкой и бинтом на шее, а также довольной улыбкой на губах, но совершенно пустым взглядом. Прекрасным и ярким снаружи, но разбитым на осколки внутри. «Так будет надежнее. И заживление пройдет как надо» — заверил его мастер, а потому омега не стал спорить, позволив закрепить бинт на шее. Ута недовольно поморщился из-за ветра и хлещущего, даже сквозь плотную ткань мантии, по спине дождя, а потому, удостоверившись, что его не заметят (так глупо раскрыться он не хочет), он, в одно мгновение, перебрался на крыши домов и поспешил в родную теплую пустую квартиру. Спустя долгих, учитывая дождь и ветер, пятнадцать минут, он оказался дома, снимая с себя мокрые насквозь мантию, майку и джинсы. После он быстро достает чистое нижнее белье и домашние штаны, направляясь в душ под горячую, словно кипяток, воду, аккуратно моет голову, снимает и меняет бинт на сухой и моется весь, благоразумно игнорируя область шеи. — Кофе. Срочно нужен кофе, — привычно озвучивает в пустоту свои мысли, уже выйдя из ванной комнаты, неосознанно проводя рукой по бинту на шее, под которым горела надпись татуировки. «NεΧ ποσσυμ ΤεΧυμ ωΙωερε, νεΧ σΙνε Τε» — теперь выжжено черной краской у него на шее, вызывая нетипичный табун мурашек от осознания перевода и причины набивания именно этой фразы. Омега, летая в мыслях, увлечен приготовлением кофе, а потому не сразу реагирует на стук в дверь. И на второй стук он тоже не реагирует, но реагирует на третий, когда появляется ощущение, что дверь сейчас вынесут к чертовой матери. Недовольно хмурясь, Ута все же отставляет турку в сторону, на не включенную электрическую горелку, открывает дверь и в удивлении и разгорающемся недовольстве смотрит на мокрого, похожего на щенка (или бешеного пса — так будет правдивее), Ренджи. Складывая руки на груди и боком опираясь на дверной косяк, Ута ждет объяснений, пытаясь дышать неглубоко. Одного раза хватит, еще раз надышаться феромонами и сойти с ума он не особо хочет. — Я к тебе, — слышит он голос, по которому неосознанно успел соскучиться, и от которого внутри разгорается какое-то непонятное ощущение. — А я и не догадался, — не жалея, омега льет сарказм в голос и смотрит в упор. — Что с шеей? — переводит альфа тему, щурясь, напрягаясь всем телом, борясь с желанием стянуть бинт. — Татуировка. Кофе? — все же предлагает Ута, отходя в сторону. — Что? Да, — отвечает Йомо невпопад, проходя в квартиру за хозяином. «Чужого запаха на нем нет. И раз это не засосы, то значит простительно и никакой угрозы нет.» — (не)навязчивой мыслью бьется у него в голове. — Тебе рассказать значение слова «татуировка»? — насмешливо тянет Ута. — Почему набил? — не обращая внимания на стекающую по волосам воду и дрожь, поясняет Ренджи, облизывая губы. — Захотелось, — коротко отвечает Ута и, не желая разводить влажность в квартире, приносит Йоме чистое полотенце. — Зачем? — непонимающе интересуется гуль, но забирает полотенце, аккуратно, почти невесомо касаясь запястья и пальцев Уты. — Ты только с улицы, где бушует гроза, — закатывая глаза, тянет брюнет и сейчас беловолосый замечает небольшую деталь. — С распущенными ты довольно… уютный, — стараясь подобрать нейтрально-объясняющее слово, тянет Йомо, залипая на омеге. — Зачем пришел? — повторяет Ута вопрос, ставя чашку ароматного напитка перед носом гостя. Атмосфера между ними становится напряженнее, а воздух — тяжелее и гуще. Йомо молчит пару минут, после поднимает на брюнета свой горящий тяжелый изумрудный взгляд и безотрывно смотрит. Смотрит, смотрит, смотрит, а Ута чувствует, как внутри зарождается что-то. Желание подчиниться, овладеть, съесть — все это круговоротом, единым вихрем проносится в голове, вызывая сухость в горле и прерывистое, тяжелое дыхание. Дышать неглубоко уже не получается. Дышать без запаха Йомо (яркого сейчас можжевельника и ладана) кажется кощунством. Гроза за окном даже не думает утихать, напряжение на кухне можно разрезать ножом и Ута уже хочет что-то сказать, но лишь глубоко вздыхает, инстинктивно сгибаясь пополам. Йомо, очевидно, завис настолько, что перестал контролировать свои феромоны, из-за чего Ута сейчас начинает изнывать от жара и спазма внутри. — Ты издеваешься? — полу-шипит, полу-стонет он, понимания, что в этот раз все даже хуже, чем в прошлый. — Так значит правда, — выпадая из транса, произносит альфа, чувствуя пожар внутри и головокружение от феромонов омеги. Его, мать его, омеги. Невинного, чистого и подходящего по всем фронтам. — Что? — зло интересуется Ута, пытаясь сдерживать желание выплеснуть кофе прямо в надменное лицо. — Ты мой истинный, — не спрашивает, а снова утверждает. Брюнету хочется содрать ногтями ухмылку с этого самодовольного лица, но пока получается лишь бороться с зудом и желанием насадиться на что-то. Желательно твердое, теплое и чтобы это был член Йомо. — Ты что, больной? — пытается соскочить омега, отодвигаясь назад настолько, насколько позволяет стул. Главное не забывать дышать, и дышать неглубоко — в этом он проваливается с треском. — Если только тобой, — отчаянно шепчет Йомо, переставая отдавать себе отчет о своих словах и мыслях. — Тебе Итори мало? Или я на подстилку похож? — не сдерживаясь, скалится Ута, пытаясь ухватиться за кружку, но отчетливо понимая, что это — провальная затея. — Мне что? Стоп. Ты ревнуешь, — как-то весело говорит, съедая вопросительную интонацию, альфа и омега не сдерживается, замахивается на него и действительно попадает в нос. Не сильно, но довольно ощутимо. — Ты идиот? — вновь шипит Ута и стонет под конец, ощущая, как по бедру течет смазка. Сейчас он хочет выпотрошить беловолосого за все, что произошло с Утой за последние пять дней. Бесконечно долгих дней! Сейчас он хочет вскрыть ему глотку, оторвать голову и упиваться кровью, поедая кусочек за кусочком, упиваться вкусом. Даже если он будет поганым не только по характеру, но и по вкусу. Ута его до последнего хрящика съест. Чисто из принципа. — Ты ревнуешь. Итори — подруга, — удовлетворенно шепчет Йомо и встает, делая шаг к Уте. — Что за татуировка? — опять спрашивает он, пригвождая брюнета взглядом к стене. — А ты посмотри, — зло стонет, всхлипывает парень и Ренджи слушает его совет, стягивая бинты с шеи омеги. — Что это значит? Что за язык? — интересуется Йомо, обвивая талию омеги руками. — «Не могу жить — ни с тобой, ни без тебя». Греческий, — скулит Ута, прижимаясь всем телом к Йоме, позволяя жару альфы полностью окружить себя. — Предпочту жизнь, и второй вариант, — шепчет он и целует омегу, что обвивает его шею руками и доверительно прижимается к нему. Поцелуй выходит смазанным и каким-то неумелым, они ударяются зубами, вжимаются друг в друга и пытаются не утонуть в водопаде чувств. Языки сплетаются в едином танце, легкие становятся одними на двоих, а объятия — просто необходимой для жизни мерой. Кожа каждого пылает от прикосновений, одежда оказывается лишней, а квартира — ужасно огромной и почему-то становится сродни лабиринту: до спальни добраться оказывается слишком затруднительной задачей, но гули все же справляются с ней, ударившись всего раз, неудачно повернув в коридоре. — Ind nin, — шепчет омега, закатывая глаза от удовольствия, когда Йомо оставляет поцелуй на впадинке между ключицами, а после кусает и оставляет багровый засос, зализывая его. — Чего? — непонимающе произносит альфа хриплым, на этот раз от возбуждения, голосом, стараясь не сорваться и не причинить лишней боли. — Потом расскажу, — стонет Ута, сдирая с себя домашние штаны. Пусть они ему и нравятся, но сейчас они определенно лишние. Как и мокрая одежда Йомы, которую омега сдирает с него, недовольно морщась. — Что случилось? — взволнованно интересуется Йомо, помогая снять с себя джинсы. — Мокрый, — лишь тянет Ута и вздрагивает от раската грома за окном, рывком прижимаясь к альфе, кусая и засасывая кожу. — Ты пытаешься меня съесть или оставить засос? — на всякий случай интересуется Йомо, довольно улыбаясь, и нависает над омегой, роняя того обратно на мягкие, прохладные простыни. Одной рукой он обхватывает руки Уты, сцепляет их в замок и заводит над головой, прожигая взглядом. — Все сразу, — бурчит омега, задыхаясь от ощущений, смотря в ответ двумя горящими алыми какуганами. Губы, зубы, губы, язык, губы, руки — альфа касается каждого участка кожи, пробует, осматривает и подчиняет себе, оставляет россыпь саднящих (таких желанных сейчас!) отметин на теле. Как безумный, он целует и вылизывает омегу, игнорируя паховую область. Живот, руки, шея — но только не татуировка, проколы, бедра — Йомо все потрогал, все вылизал и везде оставил засос. Ута на это глухо стонет, выгибается всем телом и покрывается дрожью от желания и возбуждения. И царапает в ответ. — Не медли, — протягивает он, пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал, однако проваливается в этом. Альфа внутри Йомо просто ликует и облизывается, подступаясь к омеге. Их феромоны смешиваются и наполняют комнату стихийно-безумным, но таким гармоничным ароматом жасмина, ириса, можжевельника и ладана, пропитывая собой все пространство. Омега все же вырывает свои руки из плена, одним движением переворачивает альфу на спину и сделает его бедра, довольно облизываясь. Теперь уже он вдоволь смотрит, доминирующе кусает и целует, оставляя после себя все больше меток на теле альфы — укусы, засосы, царапины — все они носят буйный, импульсивный характер, а кровь на вкус предстает райским наслаждением. — Я теперь стану Гурманом, а не Безликим, — бормочет Ута, опускаясь ниже, ягодицами задевая колом стоящий член альфы, вырывая утробный стон из его горла. Лукавая улыбка начинает играть на устах омеги, ладонями спускающейся дальше вниз. Облизывая пересохшие губы, брюнет легко проходится пальцами по резинке белья беловолосого и резко стягивает их вниз, снимая до конца и отбрасывая куда-то в сторону давно разорванной одежды. Уту начинает вести от ощущений, Йомо — от представшей картины, когда омега проходится языком по сочащейся предэкулятом головке, всасывая ее. Йомо давится стоном, когда Ута языком проходится по всему стволу, а после целует головку и смотрит на него снизу вверх. Альфа не сдерживается, запуская ладонь в волосы омеги, чуть сжимая и направляя его. Ута захлебывается ощущениями, ускоряя движения головой. Он чувствует вибрацию члена, чувствует пульсирующую по венам кровь альфы и его накрывает осознанием: вот она — стихия, вот они — эмоции, вот она — жизнь. Не драма или трагедия, а истинное наслаждение, комедия. В следующую секунду Йомо аккуратно отводит голову Уты от своего члена, большим пальцем проводит по опухшей губе омеги, слегка надавливая, и резко подминает его под себя, нависает и любуется, и неотрывно смотрит. — Ты решил дыру во мне пробуравить? — интересуется брюнет, разводя ноги в приглашающем жесте, раскрывая себя со всех сторон перед альфой. — Метку, что ты мой, — в тон ему отвечает беловолосый, облизывается и целует. На этот раз поцелуй выходит глубоким, долгим, развязным, а правая рука альфы спускается вниз, разрывает трусы на омеге и, нежно обводя головку члена омеги, направляется ниже, к дырочке. — Мхм, — лишь вырывается из Уты, когда Йомо с небольшим усилием проскальзывает пальцем внутрь, радуясь физиологии омеги — он бы сейчас чисто физически не смог оторваться от парня, чтобы пойти и достать откуда-то смазку. Сделав пару поступательных движений, альфа добавляет второй и вскоре третий палец, разводя их на манер ножниц, разрабатывая девственное отверстие. Омега скулит и стонет, извивается и насаживается требовательно на пальцы, пытается прижаться к альфе и расцарапать его спину, однако замирает, когда пальцы нащупывают и попадают четко по комку нервов. — Айщ, — лишь произносит Ута, закатывая глаза от восторга. — Где презервативы? — давясь и пока сдерживаясь, шепчет Йомо, не позволяя себе наброситься на омегу. — Я чист, хочу так, — пусть и омега знает о последствиях незащищенного секса, но сейчас он хочет почувствовать Уту, стать с ним одним целым, и Йому от этого ведет. Он слышит, как в голове ломаются все стоп-краны, разрушаются в один миг все предустановки. — Я тоже, — шепчет он и целует омегу, желая ощутить вкус его губ снова, и не отрывается, пока легкие не сводит судорогой, а перед глазами не появляются черные пятна. — Войди и возьми меня, — просит, приказывает Ута даже в таком положении, закусывая распухшую губу. Йомо слушается, выполняет просьбу-приказ, подводит член к дырочке и медленно, аккуратно входит, становясь первым (и единственным) у омеги. Головка, а затем и ствол входят с небольшим сопротивлением, многим облегченным растяжкой и естественной смазкой, член распирает, раздвигает мышцы и дарует Уте ощущение заполненности, которое вызывает очередной громкий стон, подбрасывает куда-то ввысь, к небесам. Толчок, второй, стон и просьба «быстрее, глубже, сильнее». — Я весь твой, — безумно шепчет омега, обнимая ногами талию альфы, меняя угол проникновения, делая его еще глубже, наполняя комнату шлепками двух тел. И после этих слов крыша Йомо срывается, он прижимает руки омеги к кровати, сводя их над головой брюнета, сжимает до синяков и делает грубый, глубокий толчок, попадая точно по простате. Ута рвано выдыхает, не в силах сделать что-то еще, извивается и смотрит-смотрит-смотрит неотрывно в глаза Йомо, вбивающегося в тело омеги быстрыми, такими правильными и сильными толчками. Альфа смотрит в ответ и видит, как дрожит какуган, как слюна течет из уголка губ омеги, как он заходится в стонах и дрожи; чувствует, как мышцы сжимают его плоть, приближая обоих к оргазму; слышит, как омега сбивчиво, то шепотом, то срываясь на крик, стонет его имя; смотрит, каким ярким черным пламенем горит татуировка его истинного и не выдерживает. Ускоряется, сбивается с ритма, ловит каждый вздох-стон из своего возлюбленного, упивается их единением. И рычит-кричит-стонет сам, ощущая животную похоть. Он делает еще пару глубоких толчков, замедляет темп, играясь с хнычущим омегой, почти выходя и после вгоняя член одним движением до самой простаты, вырывая крик из расцарапанного изнутри горла омеги, и изливается одновременно с Утой, который кончил лишь от ощущения члена Йомы внутри себя, без помощи рук, с гортанным звонким рычащим стоном, а после вновь кусает его в шею, а после целует татуировку. С нежностью смотря в глаза омеги, что все также светились алым какуганом, улыбается, ласково целует, отпуская руки и позволяя омеге обвить шею альфы сладостными объятиями, углубить поцелуй. Опускается на кровать рядом, что скрипит после эдакого марафона, прижимает омегу к себе, накрывая одеялом его и себя. — Ты мой, — шепчет Йомо скорее для того, чтобы окончательно осознать и принять этот факт самому, чем для омеги. — Ind nin, — устало и довольно отвечает Ута, целуя альфу в шею. — Что это значит? — борясь с сонливостью, все же интересуется Йомо, до сих пор не до конца веря в происходящее. — Ты не смотрел «Властелин конец»? — удивленно спрашивает Ута и кажется, что вся сонливость вмиг пропадает из его организма. — Нет, — соглашается Йомо, чувствуя набухающий внутри омеги узел и довольно, словно наевшийся сметаны кот, улыбается. — Завтра это исправим, — хмыкает в ответ омега, закатывая глаза, и ложится поудобнее, чтобы узел не приносил сильный дискомфорт, обнимая альфу. Первый, желанный (с не менее желанным альфой!), раз стал сказочным по всем меркам омеги. — Ты мой. И я все равно хочу тебя съесть, — шепчет омега, пряча улыбку в плече альфы. Йомо это слышит и чувствует удовлетворение где-то глубоко в душе. Сейчас омега чувствовал интерес к жизни и завтрашнему дню. Сейчас альфа чувствовал трепет и нежность, чувствуя, что теперь у него есть все, о чем он мог мечтать и о чем мечтать не смел. Сейчас эта пара чувствует уют и до них доходит понимание того, что теперь им есть кого защищать, и что с завтрашнего дня их жизнь уже не будет такой, как раньше. Пусть первая их встреча была в бою, сейчас они полны гармонии и счастья, а их импульсивность уснула спокойным сном. Гроза за окном прошла, оставив после себя лишь мокрый асфальт и шлейф озона, что на утро растворится в суете. Вся напряженность из квартиры ушла, оставив аромат страсти и смешанный яркий аромат можжевельника и ириса, а еще немного — металлического привкуса крови, живой и невероятно вкусной. Какой станет жизнь гулей, какие изменения они внесут в ежедневное расписание, как теперь будут питаться, к кому в квартиру кто переедет, необходимость метки и границы в отношениях, и что же все-таки значит «Ind nin» — все это им предстоит решить завтра, а сейчас ночь укрыла их объятиями тьмы, погружая разумы в царство Морфея.