*****
Чуя сжимает свои кудри сильнее. Он сдерживает себя, но желание разбить что-нибудь, а именно — лицо этого паршивца, совсем не проходит. Почему он не ударил его? Почему не побил, вымещая злость и обиду не на мудаке Ширасэ? Ладно, была бы это Юан. Чуя уважителен к девушкам, руку бы в жизни не поднял. Даже несмотря на то, что между ними произошло. — Чуя, ну что ты- — Начинает Дазай с упрёком. Он врывается в их комнату в общежитии с хмурым видом, но вся злость пропадает, стоит только увидеть Чую в таком состоянии. Он замолкает и прикрыв дверь, замирает у выхода. Накахара сгорбившись сидит на постели. На нижнем ярусе. На Дазаевском ярусе. Своими пальцами он с силой тянет себя за волосы и еле слышно всхлипывает. Плачет, что ли? Подобная мысль одновременно забавляет и заставляет испытать неприятной чувство покалывания в груди. Желудок будто в комок свернули, словно тот из бумаги. Осаму не смеет сказать ещё хоть что-то. Что это с Накахарой сегодня? Сначала посреди лекции с места сорвался, потом искать его пришлось по всему лицею, а теперь этот придурок вообще домой вернулся. Да, домой. Не в общежитие, не в комнату его и соседа, а именно к ним домой. Домой, где они часто заваривали лапшу и до утра сидели вместе за просмотром фильмов. Домой, где играли в дурацкие настолки, а также смеялись над теми самыми тупыми фильмами и их тупыми героями. Домой, куда Дазай тащил ненужную дребедень в виде гирлянд и милых одинаковых кружек в виде сов, как бы для того, чтобы пиво вместе пить было комфортнее, переливая дешёвый алкоголь в красивые парные кружечки совят. Вот только сейчас, приклеенные к кровати гирлянды на батарейках — погасли. Дурацкие настолки затерялись среди книг и хлама, а кружки в виде совят грязные стояли на столе. Дазай так и не помыл их, хотя его очередь. Чуя продолжает также понуро молчать. Он горбится ещё сильнее и теперь лбом утыкается в свои колени, подставляя спину и пряча свою боль в сердце. Закрывая голову руками и не желая, не желая сейчас видеть кого либо. Осаму никогда его таким не видел. И более того, он никогда не испытывал эту боль, от одного только вида близкого в отчаянии. И тем более он понятия не имел, что делать если этот самый близкий сейчас явно не в лучшем состоянии. Это его пугало, вводило в ступор. Он слышал, чувствовал как бьётся свое сердце под ребрами. Меньшее что он мог сделать для Чуи в ответ на его дрожащее «Выйди нахуй», так это взять и уйти. Исполнить просьбу. И Дазай право, понятия не имел, сделает ли он этим Накахаре лучше, или же наоборот все только испортит. Но уходить он в любом из случаев не собирался. Нет, должен быть другой способ! Как успокоить человека в отчаянии, как?! При этом, Осаму ведь даже не знает, что с ним случилось! Первым в голову конечно пришло, успокоить близкого, как это делают герои фильмов и сериалов. Черт, но сердце бьётся так быстро! Ладошки потеют, и становится совсем волнительно! Но нет, ради Чуи он переборет свое неумение успокаивать! И Дазай аккуратно садится рядом. Гладит того по голове, потом по спине. Тихо расспрашивает, мол «Ну че ты блять, ну че случилось?». Ответа долгое время не было. Вдруг, наступило затишье. Дазай не убирал руки от спины Накахары, но вдруг, Чуя сам убирает от своего лица руки и показывает Дазаю взгляд полный ненависти, неприязни, агрессии и обиды. — Да что ты возишься со мной, как с ребенком малым?! — В миг прорычал Чуя. Слезы не текли ручьем, его не трясло, а сам Накахара схвативший Осаму за ворот рубахи и ударивший его спиной о стену и прижавший его же к ней, выглядел точно не расстроенным. Он выглядел разъяренным. Таким человеком, который на грани того, чтобы поднять руки выше и сжать их на тонкой шее. Вот только не ненависть мерцала в синих, потемневших от злобы очах. В этом бушующем море страстей, Осаму смог разглядеть затаённую и спрятанную за вуалью злости боль. Именно боль. И тогда, Дазай ничего не сделал. Он не стал убирать от себя руки Чуи, не стал шептать ему успокаивающие речи. Просто понял, что это не то. Не их отношения. Не то, как они должны вести себя. И тогда, он сделал лишь одно — взглянул на Накахару так... Взглянул на него так, словно он понял все в миг. Да что там, так все и было. Он понял. И тогда вместо пустых фраз, Осаму без лишних слов взглянул на Чую так, говоря ему одним своим взглядом: «Я с тобой». Наверное этого было достаточно, чтобы такой взрослый, но ещё не совсем достаточно повзрослевший мальчик — весь задрожал. Это было больно. Больно, что его бросили. Больно, что с первого дня в лицее, когда он сам был жёлтым птенцом которого насильно втянули во взрослую жизнь — он общался с этими людьми. Заглядывал в глаза Ширасэ и Юан, а сам звонко смеялся, выпивая с ними и просто хорошо проводя время вместе. Больно от того, что за всем этим скрывалась фальшь. Больно было выслушивать про себя, какой же ты скучный и... Просто неинтересный. Но это же было неправдой! Почему они всегда смеялись над его шутками? Почему соглашались проводить время вместе? Что он сделал не так и чем заслужил такое отношение к себе? Господи, чем..? Так они и сидят друг напротив друга. Чуя эмоционален. Эти ебаные слезы всё-таки текут по щекам одинокими линиями, оставляя холодный след на них. А Осаму все также спокоен и тих. Они смотрят друг на друга и молчат. Накахара только единожды всхлипывает, а потом утирает след от слез. Вот только Осаму видит, что в его глазах совсем скоро появляются очередные соленые кристаллики. И тогда, когда Накахара вновь опускает голову вниз, прячет лицо, Осаму внезапно кладет свои ладони ему на щеки и начинает их мять, оттягивая и просто смотря на них. Накахара не ребенок. У него острые скулы и нет этих самых пухлых щек, как в какие-нибудь десять-одиннадцать лет. И тем не менее, Осаму не прекращает оттягивать его кожу и просто гладить его по щекам, подняв на себя голову Чуи и с уверенностью во взгляде смотря прямо в душу Накахары. Его брови свелись к переносице а сам Дазай выглядел довольно забавно, когда так хмурился и поджимал губы. Не часто его таким увидишь. Хотя что там, подобное вообще между ними впервые. И тогда, немного помолчав... Осаму вдруг говорит резким голосом. — Ну что ты и вправду разнылся?! Боже, какие же вы, грибы мухоморные, глупые однако! — Эта на ходу придуманная кличка до того нелепая и внезапная, что Чуя широко распахивает глаза, а остатки слез сами слетают вниз, по щекам. Вот только теперь он не выглядит расстроенным. Теперь он скорее находится в непонимании. И тогда, Осаму продолжает: — Глупости это всё! Таким тупым мухоморам как ты, и не нужны эти поганки чёртовы! И знаешь... Вообще-то у тебя уже есть одна поганка, которой сейчас приходится говорить все эти глупости! Но нет! Надо слезы по каким-то дурачкам лить! Ты так резко унёсся прочь из кабинета, что все одногруппники шептаться начали, мол че у тя, жена рожает что-ли?! Ну ка слезы вытри! И вообще... Ты так раскис как кисель, хотя на лекции мне помнится кое-кто проиграл в карты и... И мое желание таково! Давай... Давай сейчас пойдем и съедим чего-нибудь вкусного! Не знаю как ты, ну а я бы хотел мороженного. И знаешь, мы пойдем есть мороженое! И мороженое это будет с ликёром! Потому что такое — самое самое вкусное! Ты понял? Осаму озвучивал это все как приказ, порой он запинался и голос его приобретал неуверенные оттенки, но всё-таки это помогло. Он так и не убрал ладони от щек Накахары, не упуская возможности заглядывать ему в глаза, во время своей пламенной речи. И только он вновь вытер его щеки от слез, только аккуратно убрал от него руки, Чуя внезапно сделался таким счастливым. Пожалуй настолько, что и описать было бы трудно. Даже его волосы приобрели более рыжий оттенок от внутреннего света, даже радужка глаз посветлела до чистой лазури. Даже улыбка, такая настоящая и преданная, появилась на его губах. И в миг Накахара словно понял, что не было ему человека, роднее и приятнее этого придурка в несуразных бинтах и глупой на половину лица улыбке идиота. И тогда вероятно губы его могли наконец зашептать о любви, об истинной и искренней любви к человеку своему ближнему, но им этого было не нужно. Один только взгляд говорил уже все за себя. Одним только прикосновением к шее Осаму, Накахара смог сказать все то, что так и не вылетело с его сухих губ.*****
Дверь в квартиру Дазая открывается со скрипом, а в коридоре молодых людей встречает чертёнок, что только заслышав постукивание бутылок в черном пакете в руке хозяина — тут же состроил недовольную моську. Чуя за спиной Осаму, державший ещё один из пакет с продуктами, только оглянулся на дверь, запирая ее а потом с удивлением уставившись на кису. — Ты не говорил мне о том, что у тебя есть сожительница. Она ведь не против? — Да, злость успела исчезнуть за то время, пока они были в супермаркете и в пути до дома Осаму. Осаму на подобное только глаза закатил. — Ага, только креветки не показывай. И вообще-то это сожитель, если ты вдруг молодого юнца от какой-то кошко-дамы отличить не можешь. Фи, стыд. Чуя закатывает глаза. Проходит в квартиру, оставив обувь у двери и пройдя на кухню, да там поставив все нужные ингредиенты для готовки на стол. Осаму совсем скоро подошёл к тому, сразу после того как наласкал чертёнка и также снял обувь. Пакет с вином и пакет с едой — стояли друг рядом с другом, на столе. Дазай ушёл мыть руки в ванную комнату, да ещё и Чую за собой утянул, показывая, как у него все обустроено. Помогая сориентироваться. Закончив с водными процедурами, парни вернулись на кухню. Дазай мягко улыбнулся Накахаре. — Скажи ведь, приятно наконец готовить вместе что-то нормальное, а не лапшу быстрого приготовления? — Он кивнул Накахаре на полотенце висящее на крючке около умывальника. Накахара вытер мокрые руки и начал помогать коллеге с разборкой пакетов. Они хорошенько разговорились после того, как Осаму предложил Чуе приготовить вместе ужин. Вспомнили по пути много хорошего со студенческих годов — с лучших годов из их жизни. И теперь, они наконец могут достать лапшу, креветки, овощи, приправы и в целом то много чего, чтобы приготовить вкусный удон на две порции. Пока Чуя нарезает и чистит овощи, Осаму убирает пакеты и ненужные приборы со стола, а затем достает сковороду и заливает её маслом, ставя на средний огонь. Чуя режет спокойно и аккуратно. Морковь, кусок имбиря и зеленый лук идут как по маслу, но на стручковой фасоли Чуя напевающий под нос приевшуюся песню, вдруг случайно не успевает убрать палец и лезвие ножа настигает его кожу, тут же заставляя зашипеть от боли пореза. Осаму в миг тянет руку к шкафчику и даже не посмотрев на рану, достает запечатанный пластырь и тянет его Накахаре, чтоб заклеил царапину. На «спасибо» Осаму кивает, но всё-таки задаёт вопрос: — Что ты поёшь? Ты всегда это делал, но... Я честно, не знаю такой мелодии. Она хорошая. А Чуя, осознав, что все это время в действительности пел — только лишь клеит пластырь на палец и замолкает, задумавшись. — Я? Ну... — Бормочет он, а потом поворачивает на Осаму голову. Тот принимается заканчивать нарезание фасоли за Накахару, а сам потом кидает её на сковороду и оборачивается на Чую, ожидая ответа. Сам "певец" немного улыбается, видя что Дазая это правда интересует. — Сестра пела эту песню, когда готовила для меня и учила меня готовить. Знаешь... — Он замолкает и с остальными нарезанными продуктами походит к сковороде. И помешав в ней фасоль, добавляет в сковороду морковь и посыпает все солью и черным перцем. — Мать умерла довольно рано, но сестра смогла взять на себя опеку надо мной, когда это потребовалось. Я никогда не видел своего отца, а по матери сильно скучал. Я правда благодарен Коё за все что она для меня сделала, но если честно, порой я боюсь... — Он поджимает губы и не зная куда деть руки, начинает заправлять свои волосы за уши, убирая к ним челку, чтоб не мешалась. Купленный бульон он наливает в глубокую тарелку, перед этим спросив о том, где они хранятся. После, добавив туда сахарный песок и соевый соус, Накахара начинает все помешивать и в конце концов говорит: — Она делала так. Флиртовала с моим начальством, если ей не нравится моё место работы. А потом, просто разбивала их сердца, моих боссов... Моя работа никогда особо не приносила прибыль, но эта кофейня... Эта жалкая работёнка бариста действительно для меня важна, и... Если она в конце соблазнит Мори-сана, а потом разобьёт ему сердце и он в порыве злости уволит меня... Я этого не хочу. — Чуя тихо вздыхает. Осаму слушал все это время, не перебивая и не вставляя свои пять копеек. А стоило тому закончить, он так нежно погладил того по голове, тихо усмехнувшись. Чуя повернул на него голову. Осаму ласково улыбался. — Мори-сан не стал бы вестись на такое. Он умный человек. Я не сомневаюсь в хитрости твоей сестры, но... Мори-сан не станет лишать хорошего сотрудника работы, из одних лишь эмоций. — Осаму старается Чую подбодрить и все выходит, Накахара слабо улыбается и шепчет тихое спасибо. Но тем не менее... Вид его по-прежнему довольно задумчивый и печальный. Тогда, Осаму немного нахмурившись, вдруг отстраняется и уходит куда-то, совсем скоро вернувшись с колонкой и телефоном. — Эй! Готовка веселее под музыку! Ну что, тебе рок включить, или что ты там слушал раньше? Накахара на это только улыбается счастливо. Черт, а ведь действительно! Как они раньше не додумались музыку врубить? Чуя усмехается и отвечает. — Ну, хозяин квартиры. Создавать атмосферу — твоя задача. Врубай, что хочешь. Я не против твоей попсы сегодня. — Он нежно ему улыбается, а Дазай только глаза закатывает. — Не все, что не относится к року и металлу — попса. Почитай немного о жанрах музыки, меломан хренов. — Хмыкает Осаму и внезапно включает джаз. Чуя удивлённо моргает, а потом смеётся тихо. Осаму улыбается и немного пританцовывает. Он подходит к плите и аккуратно положив ладонь поверх руки Накахары, забирает у него лопатку и сам начинает помешивать овощи. Текста песни он не знает, но знакомые английские слова вовремя заканчивает, тихонько напевая мелодию и улыбаясь. Ему приятно находиться в компании Чуи, который совсем недолго постояв в изумления вдруг принимается мыть креветки под водой, а потом высушив, начинает складывать в сковороду, к прочим овощам. Какое блаженство, оба парня знают лёгкий рецепт удона и не прийдётся через каждые два действия заглядывать в телефон. Нет, телефон нужен для другого. Для того, чтобы романтичная мелодия джаза окружала парней, погружала их в состояние истомы, ритмом звучала в самом сердце и заставляла не вспоминать о прошлом, а жить сейчас, сегодняшним моментом и днём, когда руки так неловко соприкасаются на доске для нарезки, чтобы взять измельчённые куски имбиря, с целью положить его на сковороду, к другим продуктам, что уже хорошо прогрелись и напитали кухню особым ароматом вкусной еды. Лёгкий пар поднялся над сковородой, а масло в ней приятно журчит для ушной раковины. На кухне жарко. Чертёнок, белый кот пришел насладиться запахом вкусных морепродуктов и прибежал учуяв что-то вкусное. Но заприметив пар, он лишь ловко взобрался на подоконник, за прозрачной шторой которого скрывалась загадочная ночь. Ого, уже видно поздно совсем! Осаму даёт Чуе возможность самому кинуть имбирь в сковороду, а сам с улыбкой открывает окно только на половину, позволяя свежему летнему ветру проникнуть в кухню и подарить этой жаркой ночи немного свежести. Чертёнок потягивается, а Осаму чмокает кошака в лоб, почесав затем ему меж ушек и повернув голову на Накахару, внезапно оказавшегося рядом. Уже давно песни успели смениться и началась более романтичная, тем не менее не сменившая своего неспешного ритма и нежности мелодии. Дазай не стал медлить, когда Чуя положил одну ладонь ему на бедро, а пальцы второй сжал на его запястье, мягко улыбаясь и с лаской смотря в глаза Дазая. Осаму не был против дарить Чуе такие же ласковые взгляды и касания. Он положил вторую ладонь на его плечо, а сам позволил ему закружить себя в этой тесной кухне, а потом прижать к груди. Тихое хихиканье доносилось с уст обоих парней, когда они двигались в такт ритму, сливаясь в единое целое с музыкой. Когда делали шаги на интуицию, не заучивая перед этим куда двигаться и по какому направлению кружиться. Чуя был в этом месте впервые, но с Дазаем держащем его руку — эта кухня была ему почти что домом. Голос исполнителя пел что-то своё, даже не факт что про любовь и романтику, но парням было все равно под что танцевать. Эту песню знали они оба. Как-то раз на их первом свидании, когда они ещё встречались, в кофейне заиграла эта песня. Осаму заулыбался во весь рот и отложил свой пересахаренный кофе в сторону, вдруг вскочив с места и утянув Чую за собой, танцевать. Это была та самая песня. И оба парня, даже в своей комнате в общежитии порой включали ее в наушниках и танцевали, прижимаясь друг к другу, чтобы один наушеик кого-нибудь из них не вылетел, как это часто случалось. И сейчас, в этот самый миг все повторялось вновь, вновь, вновь. Теперь они могли позволить себе манипуляции с закручиванием, прижимание к себе со спины и движения, что были более бодрыми, живыми. Души и тела Накахары и Дазая пылали жизнью и чем-то, что наверное можно назвать счастьем. Сразу забывались и попытка самоубийства Дазая, и обеспокоенная жизнью братца Озаки. Забывался и придурок Тачихара, и даже тот брюнет, высмеявший Накахару тогда в той чайной. Они остались друг с другом, в компании хорошего джаза, аромата специй, креветок и лапши, а также самых искренних чувств. И только музыка подошла к концу, за ней началась другая. И эта новая песня, она была ещё живее предыдущей! И в миг кухня превратилась в мир конца девятнадцатого, начала двадцатого века. Зарождение джаза! Везде веселая музыка! На тощем теле Осаму изящный фрак с бархатным воротником, шарф обматывал шею, а жилет на нем темный. Пуговицы словно из граната сотканы, а сама ткань — настоящий шелк! На руках у Осаму перчатки, ладони Чуи сокрыты похожими. Только на рыжей голове ещё шляпа, пуговицы также из драгоценных камней, а поверх всего черный, элегантный сюртук. Каблуки ботинок отбивают звонкий ритм, рядом с парнями незнакомец исполняет мелодию на фортепиано, пока второй поет, а ещё пара дует в саксофон и третий добавляет ритм барабаном. Все это превращается в чудный оркестр, что льется в души парней. Они поют вслух знакомые фразы и в нужный мог, когда музыка набирает скорость и исполнители играют высокие ноты, Дазай внезапно спотыкается и стремится рухнуть прямо на грязную дорогу, да испачкать свой прекрасный фрак! Но нет, упасть ему не дали руки, мягко подхватившие за талию, перед самым столкновением с землёй. Чуя держал Осаму крепко. Музыка подошла к концу и затихла, а взгляды их вновь встретились. Осаму почти сиял. Их лица были так близко, Осаму почти тянулся за желанным поцелуем. Таким томным и тем, какой должен был быть! Вот только Чуя не стал. Он лишь помог оступившемуся подняться и в тот миг Осаму понял: нарочное падение было зазря! И тогда то он не стал думать! Резко перенял инициативу удивившегося Накахары и закрутив его, заставил наклониться и теперь довериться Дазаю, придержавшему его под талию. Осаму специально выбил из под ног Накахары почву, заставил того довериться себе и обнять Осаму за шею. Чуя с интересом заглянул в карие омуты. И Осаму тогда, воспользовавшись затишьем в мелодии джаза, спросил, с серьёзностью и беспокойством, без намека на игру или шутку во взгляде, задал всего один только вопрос: — Что ты хотел обсудить тогда? После рабочего дня. Когда я ушел с Тачихарой. И не смей отвязываться от разговора, я помню, точно помню, что после моего отказа ты замкнулся! Ты вновь стал ко мне холоден. — Начал утверждать Дазай, а затем более мягким голосом продолжил, сведя брови домиком и честно, походя на брошенного котенка. Настоящий кот в этом помещении тихонько зевнул, продолжая наслаждаться прохладой лёжа на подоконнике, да поглядывая своим хитрым взглядом на хозяина и странного рыжего человека, которого тот привел. — Чуя, о чем ты хотел со мной поговорить? Накахара только лишь мягко улыбнулся. Он сам отстранился от Осаму, оперевшись о стол ладонью и больше не нуждаясь в поддержке Дазая. Чуя слабо улыбнулся. Он сделал музыку джаза потише, теперь та играла на фоне, скорее как приятное дополнение к вечеру. А сам, кивнул на сковороду. — Мы затанцевались, все уже горит. Обсудим наши отношения за ужином. Доставай тарелки. — Шепчет он, а Осаму лишь со смесью радости, взволнованности и взбудораженности тормозит, но затем уверенно кивает и достаёт нужную для ужина посуду. Впереди у них ещё целая ночь. Они точно обсудят это сегодня. А пока, стоит насладиться джазом и просто расслабиться, перед их серьезным разговором, которого так ждали оба парня. Станет ли он спасением, или разрушит уже существующие отношения, покажет только время, ну может сами парни и то, насколько они готовы меняться ради любимого. Ведь очевидно, что затаённые в груди, позабытые после их расставания чувства, по-прежнему ищут выхода. Это можно было скрыть от Мори-сана, от коллег или даже друг от друга, но себя ты обмануть не сможешь, как бы сам того не желал. Перемены неизбежны и они точно, точно случатся этой ночью. Ну, вперёд.