Завтра наступило вчера
Покоцанный фотоаппарат отлетает в бетонную стену, смех Феликса отражается в разбитых стёклах. У Чонина лёгкие сейчас треснут по швам, а из глаз потечёт кровь. И это правда смешно. Смешно смотреть, как Субин падает на колени перед своей вещью и дрожащими руками пытается собрать осколки. Наверное, она была ему дорога. Но Чонина это, по правде говоря, не ебёт. С той же силой, с какой вчера отец бросил в него статуэтку балерины. Он подскакивает первым, мигом оказываясь у жертвы. Хёнджин как всегда на высоте. Смог затащить этого подонка сюда, не сломав ему ни одной кости. Субин - проблема. Омерзительное недоразумение природы. Весь такой правильный, ну прямо мальчик-пай. Чонина такие бесят. Он их на дух не переносит. А этот ещё и заложить их решил. Не то чтобы до этого никто не пытался, но.. С этим***
Джисон резко садится в кровати. Он привык к кошмарам – те, словно серии безумного сериала преследовали его седьмой месяц. Сегодняшний эпизод отличался от остальных. В нём он, точнее его внешняя оболочка, присутствующая во снах, выталкивающая настоящее нутро, принуждая сворачиваться тёмной лианой на дне подсознания, обездвиживая, словно прокрустово ложе, ничто иное, будто отступило, ослабло, давая настоящему Хану немного власти. На электронном будильнике неприятно-зелёным оттенком мигает число "06:50". В университет к двенадцати. Сегодня первую пару отменили. Джисон ебал. Больше он сегодня не заснёт. Ему остаётся лишь медленно спустить ноги на ледяную облицовку паркета, с пассивной агрессией впаять кнопку выключателя в стену, заставив голую лампочку жалобно заскулить, грустно подмигивая, и проследовать на кухню. Да, что-то изменить в этой квартире явно бы стоило. Но Джисон заставит себя сделать это в следующий раз в следующий жизни. Сейчас его единственное желание – сдохнуть к хуям, лишь бы не видеть ни этих крошащихся стен съёмной квартиры, ни гудящей на пределе кофе-машины, ни здания медицинского, ни "своих" деяний во снах. Джисон располагается на до ужаса неудобном кухонном стуле и, к его удивлению, рассказу Р. Акутагавы удаётся затянуть его на несколько часов. За это время кофе успевает остыть. Видимо, сегодня Джисон обойдётся без завтрака. «Не особо большая потеря» – и напиток резким движением выливается в раковину. Дорога до универа наполнена грязным снегом, набитой до предела маршруткой и запахом залежавшейся одежды. Через полтора часа Джисон, наконец-то, вместе с толпой вываливается на улицу. Видит впереди знакомую спину Феликса, но догонять не спешит – нет ни желания, ни сил. Только у дверей, ведущих на второй этаж, они сталкиваются. Феликс остановился, чтобы почитать какие-то объявления. Джисон вглядывается в черты его лица, зацикливает взгляд на приветливо машущей руке – ничего общего с прототипом из сна. — Хэй, ты в порядке? – сознание возвращается синхронно с ощущением чужих цепких пальцев на своём плече. – До сих пор от вчерашнего не отошёл? — А что было вчера? – Джисон старательно пытается понять, что же могло произойти вчера и от чего он там не отошёл. Пары, обед, дорога до дома.. Вымученно улыбается, – я не помню, видимо... — Вот это тебя знатно, конечно. После того, как тот мудак избил тебя, ты пролежал в больнице неделю, а вчера вышел. Я не верю, что ты мог забыть это. — А... ты об этом... – Джисон неловко смеётся, пытаясь найти в карманах что-то, чем можно успокоиться, потому что какая, блять, больница, Феликс? Находится только телефон, глаза в панике впиваются в число на экране – 5 марта. Твою мать. Последние воспоминания отпечатаны в голове меткой «конец февраля». То есть теперь у него ещё и провалы в памяти? Просто супер.***
Пары зудят под кожей. Джисон с отвращением слушает (точнее – пытается слушать) лектора, но его глаза вопреки всем попыткам не заснуть начинают слипаться. Он ударяется холодным лбом о рисунки, вырезанные ножом на парте, чью-то заколку, оставленную прошлой группой, надписи, выведенные перманентом. И, кажется, засыпает. Будит его громкий звонок и голос Феликса над ухом. В ушах лопаются какие-то пузыри и стучат плавниками рыбки-гуппи. Глазницы наполнены илом и песком с речного дна. Джисона словно проткнули тысячей игл. От вида еды в столовой, куда его притащил Феликс, хочется блевать. Сводящийся судорогой живот даёт знать о пропущенном (не в первый раз) завтраке, но чувство тошноты пересиливает его. Феликс, как обычно, берёт себе обед, собственноручно добавляя туда какие-то сахарные присыпки и спешит за стол, полный людей. От Феликса исходит нескончаемая энергия, которой он заряжает всех вокруг, незаметно даже для себя кидаясь направо и налево искрами, щепотками счастья и светлости. Джисону уже плохо от его идеальности. Поэтому он просто встаёт и уходит. С лекцией по анатомии от этого ничего не случится. Дорога обратно, пожалуй, даже хуже утренней. В салоне скрипящего суставами-железками автобуса душно от запаха перегара, бычков, затушенных ногой прямо о прорезиненный, протёртый временем пол. Будто здесь проехалась целая стая курящих. Кроме него в салоне только девочка лет пяти, прилипшая щекой к окну. Джисона в таком возрасте одного не отпускали. Он надеется, что она не потерялась, и по идее, надо бы спросить на всякий случай, но так не хочется делать лишних телодвижений… И вообще – скоро его остановка. Неправильно, но сейчас ему не до незнакомых маленьких девочек. Резкий, холодный, пропахший залежавшимся мясом птицы ветер врезается в тело, заставляя сморщиться. Район не новый, и Джисон, чтобы лишний раз не обтирать глазами облезлые стены и не разочаровываться (куда уж сильнее..?), спешно упирается взглядом в коричнево-серые сугробы и ускоряет шаг. Протискивается в узкий промежуток между стенами, задевая плечом, укутанным в широкую куртку, цитаты, наугад вырванные из песен Цоя, Помпилиуса и прочих. Глазницы, выведенные ярко-розовой краской из баллончика, смотрят скорее уничтожающе, чем грустно. «Когда-то у нас было время – теперь у нас есть дела» – гордо красуется на стене подъезда новая строчка. Дверь в квартиру слегка погнутая, но зато целая и закрывается, в отличие от соседей. И на этом спасибо. Первым делом Джисон сбрасывает ботинки, утяжелённые цепочками с подвесками-звёздочками, накидывает на вешалку объемную куртку и падает на колени, а затем и полностью ложится на пол. В затылке тут же приятно отдаёт холодом, в нос ударяет запах моющего средства, ладони медленно перебирают песок, насыпавшийся с обуви. От пола прихожей прохлада медленно тянет свои лапы к чужим конечностям, забирая их в свой плен. Он лежит так час, или больше. Время теряет своё значение, становится прозрачной материей, не отпечатывающейся даже самую малость на сетчатке глаз. Очнулся он уже под струёй холодной воды, в одежде, облепившей тело. В дверь кто-то звонит. Джисон медленно поднимается, вдавливает ручку душа обратно и бредёт в комнату. Скидывает чёрные футболку и брюки, стаскивает носки и хлопковые митенки, отбрасывает на прикроватную тумбочку цепочку с ягнёнком, проткнутым кинжалом (его счастливая подвеска), кольца с чёрными камнями и алюминиевый браслет на застёжке в виде соединенных проволокой пентаграмм. Со стороны он наверняка выглядит как дитя Смерти. Или наркоман. Или сектант. Одеяло из подкроватного ящика вываливается в руки, залезает на плечи; голова падает на подушку, кости впиваются в плоть матраца. А в дверь продолжают звонить. Джисон засыпает, а просыпается от звона будильника. Он такой же, как трель дверного звонка. Вроде он его не устанавливал. В плечо впиваются чьи-то пальцы, и Джисон в страхе распахивает глазницы, пару раз хлопает ресницами и замирает. Он лежит на протёртом матраце, вокруг какая-то грязь, кружка остывшего чая на низком столике. Кресла, пережившие всех его родственников вместе взятых, стоят к нему спинками. На них кто-то сидит. Напротив него Феликс, одетый в чёрную кожаную куртку и такие же брюки, ботинки с тяжёлой подошвой. В руке покачивается из стороны в сторону бита. До Хана доходит, где он. Твою ж мать.***
Джисон просыпается. В своей кровати. На часах 5:30. Джисон неминуемо хочет сдохнуть. Получается он проспал где-то.. часов десять..? Ну, всё определённо могло быть хуже. Неспеша плетётся на кухню, вставляет в магнитофон покоцанную кассету с «Эрцгерцогом». Классическая музыка неплохо успокаивает. Джисон перекатывает остатки латте на дне объёмной кружки с оленями и думает, думает, думает. О курсовой, о еде в кафе под домом, об архитектуре и музеях. Обо всём, кроме насущного. Но оно неминуемо просачивается в черепную коробку сквозь все барьеры и двери, врезается в сознание и рассыпается миллионами кристаллов в каждом уголке разума. Кассета заканчивается как-то слишком внезапно, оставляя после себя жужжащий шорох, похожий на шипение змеи. И эти самые змеи сейчас в голове у Джисона, бьются телами о стены черепной коробки, наслаиваясь друг на друга. — Так и будешь здесь сидеть? В кухню вваливается Феликс. В кожанке, с пирсингом и автоматом наперевес. Джисон задыхается. Руки неебически потряхивает, так что он спешит подложить их под ноги. Оглядывается. Шороха от закончившейся кассеты уже не слышно, зато в соседней комнате играет рок. И всё вокруг слишком... раздолбанное, мягко говоря. Джисон вдруг понимает, что откуда-то знает этого Феликса. Его историю. А что насчёт университетского? А что насчёт университетского??? Кто из них, блять, настоящий? У Джисона конкретно едет крыша. Джисон конкретно хочет заснуть и не проснуться. Но он просыпается. На кухне. Своей. Сука.***
Весь день Джисона мотает, словно застрявший в стиральной машине лоскут. Догадка впивается когтями в спину и не отпускает – Джисон видит ответ на плёнке молока, кипячёного в кастрюльке, на стенах домов за окном; буквы словно выцарапаны у него на склере. Вечером, вернувшись из университета, он решает проверить свою догадку – сразу по приходу ложится спать. Он знает, что очнётся в пыльном гараже, с пистолетом под подушкой и среди парней в чёрном. Иллюзия мира, где он простой студент, рассеивается вместе с последними лучами солнца. И сон превращается в реальность. От неё убежать невозможно. Ты прячешься в импровизированных мирах, во снах и одеялах, но действительность, живая и жестокая, настигнет тебя в самый неудобный момент. Резко разрушит иллюзорный панцирь защищённости кинжалом из тысячи ножей.??/10/2022 Mishedy