Близко

Меня выдергивает из странного сна осторожное, но настойчивое прикосновение к плечу. Прежде чем я открываю глаза, в голове успевает мелькнуть мысль, что это Гленарван, но разлепив отяжелевшие веки, вижу его брата. — Жорж!.. — сонливость куда-то уползает, я быстро сажусь на постели и нашариваю очки, пятнистая расплывчатость сменяется четкостью, и я наконец ясно вижу его, загорелого, почти совсем седого, уже садящегося рядом. — Здравствуй, — он улыбается едва-едва, а я широко растянув губы, мы неловко тянется друг к другу, и прикосновение к плечу само собой переходит в объятия, лица сближаются, коротко соприкасаются губы. Я утыкаюсь носом в шею, потом в плечо. Дождался. Проходит несколько десятков секунд, и кажется, что все застыло, что все остановилось на его запахе, дыхании, тепле тела и ткани костюма, на странном тянущем чувстве внутри, когда одновременно счастливо и тоскливо, тяжело и словно гора с плеч. — Мне было жаль прерывать твои ученые сны. — он отстраняется, мы сцепляем руки и глядим друг на друга, и я ловлю себя на мыслях, что должен сейчас выглядеть до ужаса нелепо — помятый, растрепанный — и что возможность слышать его невероятно греет душу, — Но тогда мы бы и на часовой поезд опоздали. — Часовой?! — я беспокойно поворачиваюсь к часам — полдень. Я не просто проспал корабль Джорджа, я проспал поезд. — О господи! — Через десять минут приедет экипаж. Эдуард встретит нас на вокзале. — Как глупо вышло… — смеюсь над собой и опускаю взгляд на сцепленные ладони. Не удерживаюсь и подношу пальцы милого Джорджа к губам, целуя раз, другой, — сколько я думал об этом за почти три с половиной года! — а потом льну к нему, укладывая голову на плечо. Я чувствую, как он обнимает меня, целует в лоб, в макушку, и хочется бросить к черту экипаж да так и остаться тут, но ни совесть, ни Джордж мне этого не позволят. Все это время у меня в голове было столько слов, столько речей, которые я мысленно обращал к нему, а теперь мы просто молчим, и говорить мне не хочется, ведь это прервет сладкое медленное забытье тихих объятий, когда мы просто ощущаем друг друга, ощущаем, как река — нескончаемую, но спокойную — нежность, и это чувство заслоняет собой все слова, все обстоятельства. — Нужно идти. — Угу, — но еще с полминуты мы не трогаемся с места. Я неохотно выпускаю его и торопливо пытаюсь перед зеркалом привести в порядок волосы, растрепавшиеся от сна. В отражении вижу, как Джордж наблюдает за мной из-за спины, и невольно улыбаюсь. Он берет в руки ключ, нерешительно останавливается и обнимает меня за плечи, я ответно прижимаю его к себе. Прежде чем уйти, несколько секунд мы наслаждаемся этой лаской, которая — как и любая другая — позволена только за закрытыми дверями. * * * Мы задергиваем шторы сразу, как трогается экипаж. Я беру за руку Джорджа, устроившего голову на моем плече. В коротком пути от комнаты в отеле до экипажа я болтал какую-то бессвязную чушь, возмущаясь опозданию своего корабля из Индии, а войдя замолк на полуфразе. Не хочу говорить. Не хочу выходить на людный вокзал, не хочу ждать часы до возможности остаться наедине — сейчас это кажется вечностью. Мечты о спокойном долгом уединении с ним полнят душу нежностью и волнительным предвкушением. Воспоминания об аресте и мысли о будущем — страхом. Они снова вползают, шурша, как быстрые лапки насекомых, — мы не виделись больше трех лет. Что могло измениться? Что может пойти не так? Что, если все повторится? Если бежать, то куда? Я вдруг ощущаю, что меня снова клонит в сон. Внезапно пришедшая бодрость так же внезапно спала. Прикрываю глаза и думаю, как хорошо было бы сейчас не трястись в экипаже, чтобы потом трястись еще и в поезде, а упасть на постель и забыться. И лучше в его объятиях. Не думая ни о чем. Джордж касается моей щеки носом, потом губами; нежность внутри меня того и гляди перельется через край, и я начинаю целовать его лицо, устало и заторможено. — Господи, Жо… Я так рад тебя видеть. Мой милый… — Я тоже, — он кладет ладонь мне на плечо, я накрываю ее своей и мы сплетаем пальцы. Я наклоняю голову и целую его руку, потом беру ее и целую еще раз, другой, прижимаюсь к ней щекой. Он целует меня в губы, в подбородок, в щеку, снова в губы, и кажется, словно я куда-то падаю, он целует, наконец он целует и обнимает меня. Нежность и сонливость абсолютно лишают меня чувства реальности. Я укладываю голову ему на плечо, опускаю ладонь на колено, второй — накрываю его пальцы и чувствую, как Жорж обнимает меня и целует в макушку. Несколько времени мы сидим так, и, я слышу далекий стук копыт и колес, все словно парк в окне, видный через тюль. Я точно не смогу уснуть, но все же погружаюсь в полудрему.

* * *

Я раскланиваюсь с хозяевами замка, и мы с Джорджем направляемся в другое крыло. Наши спальни соседние, но я даже не заглядываю после ужина в свою, и просто проскальзываю за дверь вслед за ним. Мы заходим, ни словом не затрагивая это, словно все идет так, как нужно, и это не дает волнению совсем свести меня с ума. Он так же свободно, как раньше, пускает меня к себе. Нет поводов для беспокойства, нет, нет, нет. — Хочешь? — он раскрывает портсигар и зажимает сигару в зубах. — Да, да, спасибо, — я беру сигару из его рук, невольно вспоминая, как раньше мы иногда вкладывали их в рот друг другу или курили одну на двоих. В первом явно был некий элемент игры и, как ни смешно звучит в нашем возрасте, эротизма, и в том же время демонстрации самим себе и друг другу нашей общей близости. Но второе мне особенно нравилось, ведь у нас обоих никогда не было недостатка в табачных изделиях любого сорта, и в подобном способе курения было что-то невероятно сближающее и интимное. Особенно когда целуешь его ладонь, держащую сигару, перед тем, как затянуться. В то время как он стал благодаря мне курить меньше, со мной все обстояло обратно, не трудно догадаться, почему. — Свежо, — я передергиваю плечами, зажигая сигару от пляшущей на ветру свечи. — Я закрою, — Джордж запирает открытое окно и выдыхает дым. До меня доходит, что воздух ощущается непривычно чистым не только из-за окна, но и из-за долгого отсутствия человека, непрестанно наполнявшего комнату дымом. И, видимо, за эти годы ее часто проветривали. Мы молча курим, сидя на кушетке, и я пытаюсь понять, что у Джорджа сейчас в голове, и насколько он тосклив и грустен, а насколько просто задумчив. На всякий случай я сжимаю его ладонь. Ясно, что нам нужно поговорить. Может, не сегодня, не завтра, но это ожидание лишь продлевает волнение. Весь ужин мы делали вид, что ничего не было. Как будто Джордж просто вернулся из недельной поездки в Лондон. Все это напускное, внешнее, от невозможности посмотреть правде в глаза, потому что говорить о ней больно и неловко, потому что говорить о таком никто не умеет, никто не умеет свободно говорить о том, что с ним было и почему. Главное — почему. От таких сетей иногда и самая добрая душа не может освободиться. Быть может, Эдуард и Элен считают, что иначе могут ранить их брата и друга. Что ему будет лучше, если молчать, по крайней мере, пока. Тянусь через Джорджа к пепельнице и тушу остаток сигары. — Жо, если ты хочешь поговорить… — Я… — он пожимает плечами, говорит негромко и словно потерянно, я не могу удержаться и целую его плечо. Мне становится страшно. Джордж обнимает меня, пряча лицо в жилете. — Прости. Я не знаю, что делать. — Я тоже. Распрощаться было бы разумно. Если мы не разойдемся, кто знает, когда кто-то доложит полиции снова? Мы оба не сможем отделаться так же легко. Но продолжать быть вместе теперь еще страшнее, чем раньше. После скандала меня не пускают преподавать. Статьи печатают лишь анонимно. Брат Джорджа не считает меня своим должником, но воспоминания о том, как он спас меня из лап полиции и отправил в Индию все еще давят. Я чувствую себя бесполезным и раздавленным. До сих пор. Но мысль о том, чтобы уйти от него мне страшна. Я не могу остаться один, без любви. Не теперь, когда встретил Джорджа и пробыл с ним столько лет. Не могу оставить его. Особенно, когда он снова сидит рядом и хватается за меня, спрятав лицо на плече. — Я люблю тебя. — Я тоже, милый, милый, я люблю тебя, — целую его голову. Хочется плакать. — Господи, я так виноват… — Вовсе нет. — Они меня отпустили, а ты… — я замолкаю. — Ты не виноват. Я рад, что тебя отпустили, Жак. Милый, пожалуйста… — он поднимает лицо и гладит меня по щеке. — Прости. — я прикрываю глаза и целую его пальцы. — Мне не за что прощать тебя. — Я пойму, если ты не захочешь больше… Если захочешь прекратить. Так безопаснее. — Я не хочу. Пожалуйста, не уходи. — Не уйду… — мы льнем друг к другу и молчим несколько секунд. — Мы можем уехать, Жо. — Куда? — Не знаю. Далеко. Или во Францию. Там нет наказания… — Я не знаю. Мне страшно, Жак. За тебя. За нас обоих. Я не смогу снова… — Ты не будешь. — сжимаю его плечи и повторяю, не только ему, но и себе, — ты туда не вернешься, понятно? — Да. Мы соприкасаемся лбами и снова обнимаем друг друга. Внутри тяжело. Кто знает, быть может, за нами снова придут завтра же. Осудят. Увезут в разные колонии. Это будет конец. Я чувствую холодные слезы, наплывающие на глаза. Беззвучно всхлипываю. Джордж гладит вздрагивающие плечи. — Милый, ну что же ты… — я поднимаю голову и он проводит пальцами по щеке, снимая капли. — Прости. Я жалок. — Вовсе нет. Ты замечательный. И не смей думать иначе. — еще две слезы скатываются из моих глаз. Джордж торопливо вытирает их. — Ну что ты, что ты… Давай, расскажи мне еще про Индию, Жак. Я не очень понимаю, насколько он действительно хочет это слушать, а насколько просто надеется утешить меня, но не могу сдержать улыбки. Внутри меня как будто что-то переключается, как в заводной игрушке. Слезы высыхают, я беру его за руку и говорю быстро, немного нервно, с удовольствием, захлебываясь и смеясь, перескакивая с одного растения на другое, с речки на речку, с деревни на деревню. Я глажу Джорджа по голове, он целует мои руки и смотрит на меня, иногда с улыбкой, иногда с грустью, что разбивает мне сердце. Джордж слушает, уложив голову на моем плече, и я бы решил, что он задремал, не ласкай он большим пальцем мою ладонь. — Ты устал? Хочешь, пойдем спать? — я прерываю рассказ едаа ли не на полуслове. — А ты хочешь? — шевелится на моем плече. — Может быть. Не знаю. Я… Как ты скажешь. — я улыбаюсь, думая о возможности лежать, обнимая его и тянусь губами к его лбу. — Я хочу полежать с тобой, Жо. Пойдем? — Ага. — Ты плохо спал? Тебя редко клонит в сон так рано. — Да. — Тогда давай. Мы целуемся и неохотно расцепляемся. В комоде до сих пор лежат и мои вещи тоже, поэтому за рубашкой я не возвращаюсь к себе. Я ухожу в другой конец комнаты, чтобы переодеться и делаю это торопливо, отвернувшись. Снимаю очки. Боюсь увидеть новые шрамы. Я, как всегда, укладываюсь у края, он — ближе к стене, и мы обнимаемся, чувствуя тепло и дыхание друг друга. Несколько минут мы лежим, молча, оглаживая пальцами руки и спины, целуя щеки и плечи. Он шевелится в моих объятиях, и на мгновение кажется, хочет уйти, и я чувствую секундный страх, но он лишь укладывается так, что его голова лежит у меня на груди. Я глажу ее, глажу спину и думаю о том, что так люблю его, и что, если бы мог, обязательно заплакал. Но слез уже нет. Мы не лежали вместе так давно, но вот мы снова рядом, и он такой теплый и любящий, что кажется, что никакие годы не сделают его менее родным. Джордж едва заметно двигается выше, выше, и вот он приподнимается на локтях, глядя мне в лицо. Свеча потушена, и я ясно (насколько позволяет близорукость) вижу его в черноте ночи, скрывающей и ограждающей нас от всего вокруг, делающей нашу любовь еще интимнее, а души еще ближе. Я жду, что он поцелует меня, и он действительно делает это, сначала едва ли не целомудренно, но чем дальше, тем более мокро, настойчиво, так же, как и я отвечаю ему. Я перемещаю ладони на его талию, чувствуя изгибы под рубашкой и не решаясь пока спуститься ниже. Он перекидывает ногу через меня, оказываясь не сбоку, а прямо на мне. Мой, мой, мой. Я целую его шею, провожу языком за ухом — так, как он любит больше всего — Джордж вздрагивает и часто дышит, вжимая меня в постель. В голове мелькают противные мысли о том, что все это бесстыдно, бесчестно, тем более, в нашем-то возрасте, тем более, после произошедшего, но я решаю, как всегда, гнать их как можно дальше, тем более, что я никогда раньше о подобных решениях не жалел. Я пытаюсь дотянуться губами до плеча Джорджа, облизывая и чуть подкусывая его. Он ощутимо настойчивее целует шею, с зубами, и гладит ладонью бедро, обнаженное задравшейся рубашкой. Я вздрагиваю. Одновременно хочется, чтобы он взял меня прямо сейчас и насладиться прелюдией подольше. На самом деле, я даже не знаю, насколько он будет на это способен. Я стараюсь не думать об этом, но Джордж уже не так уж молод. Он вжимается в меня бедрами, целует в губы, в ухо, припадает губами к ключицам, открытым широким вырезом рубашки. Я глажу его спину и чуть собираю руками ткань на его пояснице. — Тебе же неудобно в длинной рубашке. — он чуть отстраняется, глядя в лицо. Я улыбаюсь. Меня укрывает нежностью. — Все-то ты помнишь. — Помню. Я переворачиваюсь, ложась сверху и целую его в губы. Усаживаюсь на бедра и снимаю рубашку. Слезаю. — Теперь ты. Расплывчато вижу его улыбку. Он приподнимает бедра, поднимая рубашку и стягивает ее, не вставая. — Иди сюда. Я обнимаю его, и вдруг укладывает меня на спину, усаживаясь сверху. Несколько секунд смотрит, и нежность в его глазах успевает смениться желанием. Наклоняется, целует в губы, мокро, облизывая зубы и небо, и ощущаю, как наше дыхание становится одним на двоих. Я отвечаю, оглаживая спину, сжимая ягодицы и бедра. Как же я обожаю его, просто до безумия… Джордж ложится на меня и припадает губами к шее, облизывая, щекоча дыханием и немного прикусывая. Я громко выдыхаю каждые несколько секунд, крепче сжимаю его бедра, и чувствую, как он прижимается к низу моего живота горячим твердым членом. После нескольких толчков он ненадолго спускается к ключицам, и затем снова целует шею, водя ладонью по бедру, совсем близко от возбужденного члена. Когда Джордж возвращается к губам, я сжимаю его талию и укладываю на постель, забираясь сверху. Кладу ладонь ему на грудь и целую, касаясь пальцами бедра, сначала мягко, кругами, потом — сжимая. По несколько секунд облизываю соски, медленно, сначала правый, потом — левый, водя ладонями по бедрам. Он стискивает мою руку, запускаешь пальцы в волосы. Двигаюсь ниже, облизываю живот. Я улыбаюсь и продолжаю целовать там, с облегчением пока не обнаруживая новых шрамов. Черт знает, что могло там случиться с тобой. Я кладу ладонь на внутреннюю сторону бедра и он чуть разводит в стороны ноги, словно прося. Улыбаюсь. Сажусь на колени между его ног. Глажу бедра, целую с внутренней, с внешней стороны, иногда игриво задевая член языком или пальцами. — Жак, пожалуйста… Поднимаю взгляд. Я и так знаю, чего Джордж хочет, и давно мог бы начать, но мне ужасно нравится, что он б этом попросил. Целую внутреннюю сторону левого бедра, легко, почти невесомо, и двигаюсь вверх. Облизываю член у основания, затем беру в рот головку. Вожу ладонями по бедрам. Чувствую, как Жо, прикрыв глаза, начинает медленно двигаться внутри меня, пробуя, вспоминая. Мы соединяемся в синхронном ритме, он запускает ладонь в мои волосы и каждые пару секунд подается бедрами вверх. Толчки медленно ускоряются, я начинаю брать глубже, сжимаю ладонями его бедра. Джордж дышит громче и тяжелее, и мне ужасно хочется, чтобы он скорее кончил. Я не выдерживаю и опускаю ладонь себе между ног. Несколько секунд спустя, он открывает глаза и замечает это. — Милый, иди ко мне… — шепчет он. Я выпускаю член изо рта и ложусь рядом, обвивая его руками. Целую плечи, ключицы, чувствуя губы Джорджа на своей макушке и ладонь на члене. Я тут же нащупываю его орган и сжимаю. Мы чуть отстраняемся, чтобы видеть лица друг друга, целуемся, ищя общий ритм внизу. — Жо, я думал о тебе… — становится жарко дышать. — Я тоже, я… Тосковал. — Ты знаешь, что я люблю тебя. — И ты. Ритм учащается. Джордж дышит тяжело и прерывисто, часто толкаясь в мою ладонь. Он близко, и это только подогревает мой пыл. Кажется, еще немного и я перестану понимать свои же движения. Он кончает первым, с тихим стоном, одновременно с которым я вздрагиваю, ощущая, что и сам вот-вот найду освобождение. Мы заливаем семенем его живот и руку, и он ложится на спину, спокойно дыша и глядя мне в глаза. Я несколько секунд лежу, глядя на него, и кажется, что секунды замедлились, воздух сгустился, а тело отяжелело и воспарило одновременно. Джордж переплетает пальцы чистой руки с моими. Я улыбаюсь. Заторможенно скольжу взглядом по его расслабленному лицу, плечам, запачканному спермой животу, паху. Медленно возвращаюсь наверх. Как же мне нравится, когда он улыбается. Неохотно отвожу глаза и поворачиваю голову, залезая в ящик прикроватной тумбочки. Там должен лежать носовой платок.