Kill Your Darlings / Убей своих любимых

Голова пиздец раскалывается. Он стонет, и от этого становится только хуже. Черт, какого хрена произошло прошлой ночью? Это похмелье тянет на Кубок Стэнли. Серьезно, если он откроет глаза и не увидит трофея, то чертовски разозлится. — Я думаю, он просыпается. — Да? Хорошо. — Может, нам позвать кого-нибудь? — Кого-нибудь? — Ну, медсестру или доктора? — Эм… зачем? — Потому что он просыпается! — Регулус, он спал. Он не был в коме. Я не думаю, что ему требуется немедленная медицинская помощь. — А что если у него, ну, повреждение мозга или что-то такое? — Что? О чем ты говоришь? — Ты можешь просто позвать медсестру? Наступает долгая пауза. — Ты правда переживаешь за него, да? — Сириус. — Ладно, ладно, хорошо. Пойду позову медсестру. Mais ton béguin est très mignon. — Я рад, что тебя веселит данная ситуация. — О, да ладно тебе, Рег, ты же знаешь, это не… — Пожалуйста. Медсестра. Эван слышит чей-то вздох, потом звук открывающейся и закрывающейся двери. Голова все еще пульсирует — как будто вены в его мозгу вот-вот взорвутся — но Эвану кажется, что сейчас самое время открыть глаза. Он осторожно начинает щуриться. Флуоресцентный свет не самая приятная штука. — Блять, — пытается сказать он, но его голос хриплый, едва слышный. — Эван? Вот… — раздается шум, но Эван даже не пытается повернуть голову, потому что он уверен, что, как только сделает это, его стошнит. — Вот, попей, — ко рту подносят пластиковый стакан с водой с торчащей из него трубочкой. Эван пытается занять сидячее положение, но его живот протестует. — Блять, — снова шипит он, на этот раз голос чуть увереннее. — Вот, — Регулус поправляет кровать позади него, чтобы Эван мог опереться. — Спасибо. Регулус лишь кивает, стоя возле него с нечитаемым выражением лица. После пары глотков Эван отставляет стакан на столик возле кровати, из-за света в помещении ему кажется, будто в каждый глаз воткнули по кинжалу. Он замечает катетер в руке, мысли начинают складываться воедино — как будто старых белых стен, яркого света и больничной одежды было недостаточно, чтобы понять, где он находится, но катетер определенно все проясняет. — Значит, никакого трофея, — хрипит он, в основном, самому себе, но тут же видит, как Регулус хмурится. — Трофея? — а потом: — Я сказал Сириусу, что твоему мозгу пиздец. Эван фыркает, это могло бы быть смешком, если бы в горле сейчас не саднило так, будто туда насыпали земли. — Не больше, чем до этого. Регулус хмурится еще сильнее. — О чем ты? До этого все было замечательно. Он заявляет это так спокойно, что нежность утверждения почти теряется. Почти, но не полностью. — О-оу, спасибо, чувак. Регулус моргает, а потом его глаза расширяются, как будто он только сейчас понял, что сказал. — Я имел в виду… В этот момент дверь открывается. — Рози! — говорит Сириус, чуть громче, чем Эвану бы хотелось, но он все равно ему улыбается. Его длинные волосы взъерошены, а на самом Сириусе мешковатая футболка и треники. Он выглядит, как человек, который провел всю ночь в кресле. — Рад, что ты проснулся, чел, — Сириус протягивает ему кулак, и Эван инстинктивно отбивает его. — Хорошо, мистер Розье, — говорит низкая женщина в халате, которая зашла вслед за Сириусом. — Как вы себя чувствуете? — Нормально, — на автомате отвечает он. — Ничего не помню, — он застенчиво улыбается, и женщина улыбается ему в ответ. — Это понятно, вас доставили сюда рано утром, в крови было 3,5 промилле алкоголя. Сириус, сидящий у стены напротив Эвана, присвистывает. — Серьезно? — бормочет Регулус. — Что? Это ебать как впечатляет. — На самом деле, это невероятно опасно, — исправляет его медсестра, и Сириус морщится. — Верно. Ага. Именно это я и имел в виду. — Господи боже, — шепчет Регулус себе под нос. Воспоминания возвращаются к Эвану по частям; вечеринка, бутылка, Он ненавидит меня. Би… Он ненавидит меня, и даже не знает, насколько сильно. — Еще бы пол промилле, и был бы риск дыхательной недостаточности. Эван пытается сфокусироваться. — Что? Медсестра окидывает его взглядом. — Ваше сердце почти перестало биться. Оу. Что ж. — Верно, — Эван с трудом сглатывает. Регулус пододвигается поближе к нему. Он чувствует тревогу друга, чувствует желание сделать что-нибудь. Исправить все. Обнять кого-нибудь. Но он, кажется, застрял. Регулус постоянно застревает, и Эван никогда не может понять почему. Никогда не может понять, что встает у него на пути. — Вы помните что-нибудь из событий прошлой ночи? — продолжает медсестра, проверяя капельницу, а потом тянется к экрану с показателями в конце кровати. — Эм… — Как ты думаешь, каким он будет, колледж? Эван на минуту прикрывает глаза, в голове каша, ни одна мысль не остается там, где ей следует быть. — Я был… эм… на вечеринке новобранцев. Всегда ты, Би. Медсестра выгибает бровь. — Вечеринка новобранцев? Эван щипает себя за переносицу. Головная боль усиливается. — Да, это вечеринка для новых членов команды. — Так, парни, послушайте. У нас новый член команды, который будет играть с нами до конца сезона. Нам крупно повезло, так что я хочу, чтобы вы отнеслись к нему дружелюбно. Возле тренера стоит парень среднего роста, с темными волосами и глазами и очень бледной кожей, Эван никогда такого не видел. По правде говоря, он выглядит слегка старомодным. Как будто сошел со страниц книг, которые Эван якобы читает на уроках английского. Парень не улыбается. Не смотрит никому в глаза. Перешептывания начались еще тогда, когда он вошел в раздевалку, и с тех пор так и не прекратились. — Все быстро поздоровались с вашим новым левым нападающим, Барти Краучем. — Нам пришлось промыть ваш желудок, так что скорее всего у вас будут болеть живот и горло. Это нормально. Просто не напрягайтесь следующие пару дней, хорошо? — Не могу поверить, что мы будем играть с ним. — Коннор продолжает искоса поглядывать на нового члена команды. — Эм, да. Хорошо. Ладно. Эван лишь фыркает. — Пойдешь просить автограф? — О, да завались, — смеется он, стукая Эвана по плечу. — Не надо делать вид, будто ты не в ахуе. Он же ебаный монстр… как Гретцки на стероидах. — Он наш член команды, — говорит Эван, завязывая шнурки на коньках. — Все пойдет по пизде, если мы будем обращаться с ним как-то по-особенному. — Но он и есть особенный. — Коннор, он обычный парень. Коннор качает головой. — Это я обычный парень. А этот чувак — легенда. Плюс, его отец новый главный тренер Салазара, так что он легенда вдвойне. Эван фыркает, но не может не бросить взгляд в сторону парня. Он уже много лет слышал всякое о Барти Крауче. Тот уже привлек внимание НХЛ, бил рекорды на каждом чемпионате, в котором участвовал. Этим летом он даже попадет на драфт. Все уверены, что его заберут первым. — Эван? — Рози? Эй? Земля вызывает? — Коннор щелкает пальцами перед лицом Эвана. Смеется, когда тот поворачивается к нему. — Да-а, обычный парень, конечно. Ты такая же фанючка, как и я. — Неправда. — Правда. — Я поговорю с ним. Коннор сдавленно пищит, Эван обязательно будет дразнить его из-за этого. — Что? — Я капитан, должен поприветствовать его. Коннор смотрит на него так, будто Эван сошел с ума. — Ты не можешь просто взять и поговорить с Барти Краучем. Эван улыбается, хлопая друга по спине. — Еще как могу. Он мой новый нападающий. Коннор все еще издает нечленораздельные звуки, когда Эван идет через всю раздевалку. Он чувствует, как все смотрят на него, с интересом, задаваясь вопросом, каким Крауч окажется в реальной жизни. Честно говоря, Эван сгорает от нетерпения, чтобы сыграть с Барти на одном льду. С его-то талантом? Мечта наяву. — Привет! — улыбается он, подходя к шкафчику Крауча и протягивая ему руку. — Я Эван, но парни зовут меня Рози. Просто хотел, ну, сказать, что мы рады, что ты теперь с нами. Парень едва ли поворачивается в его сторону. Выражение его лица пустое. По правде говоря, это пугает. Оно не злое, не раздраженное, просто… никакое. Мертвое. По спине Эвана пробегают мурашки. Крауч смотрит на вытянутую руку, но не жмет ее, просто берет перчатки и отправляется на лед, не говоря ни слова. В раздевалке тихо секунд тридцать, а потом все начинают смеяться. Коннор практически валяется на полу. — Ну и дерьмо, — визжит он. — Это самый холодный, мать его, прием, который я когда-либо видел. — Думаю, ты от этого не оправишься, Рози, — добавляет кто-то. Эван лишь закатывает глаза. — Идите нахуй, я все еще единственный, у кого были яйца, чтобы заговорить с ним. — Ага, уверен, что твои яйца теперь у Крауча. — Эван! Он моргает, ослепительно яркая комната возвращается в фокус. Сириус и Регулус пялятся на него, медсестра уже ушла. Эван не помнит, когда она это сделала. — Эм… извините? — Ты в порядке? — требовательно спрашивает Регулус. Выражение его лица настолько серьезное, что Эван хочет попросить его не волноваться, но его мозг пиздец как тормозит. — Вот, хочешь еще воды? Регулус тянется за стаканом на тумбочке возле кровати, и Эван впервые замечает его руку. — Воу, какого черта с тобой произошло? — Что? — Регулус следит за взглядом Эвана. — Оу. — Ты не поверишь, — с довольной улыбкой говорит Сириус, подавшись вперед на своем кресле. Регулус недовольно на него смотрит, а потом подает Эвану стакан воды. — Вот, попей. — Рег, какого черта? — Эван берет стакан, но отставляет его в сторону, из-за чего Регулус хмурится. — Выглядит так, будто ты кого-то ударил. — О, да неужели. — Vraiment, Sirius? — огрызается Регулус. — Ce n'est pas le moment. — Pourquoi pas? Il se sentira mieux! Эван прочищает горло и морщится. — В общем, — говорит он, слегка откашливаясь. — Не то чтобы мне не нравится вся эта тема с фильмами на иностранном языке, но в реальной жизни нет субтитров и у меня раскалывается башка, так что если бы мы перестали бонжуриться, было бы замечательно. Сириус фыркает, но Регулус выглядит так, будто ему стыдно. — Извини, — говорит он, а потом агрессивно указывает на стакан Эвана. — Пей. Эван указывает на руку Регулуса. — Рассказывай. — Пустяки. — Рег. Регулус усмехается. — Я врезал Мальсиберу, окей? А теперь перестань болтать и попей воды. Твой голос звучит отвратительно. — Извини, ты ЧТО?! — ладно, это правда было больно. Сириус ухмыляется и с энтузиазмом кивает головой. — Он уложил его на лопатки. Это было, — Сириус целует кончики пальцев, — прекрасно. Современное искусство. Наверное, я попытаюсь подкупить кого-нибудь, чтобы достать записи с камер видеонаблюдения. Регулус резко поворачивается. — Не смей. — Мы могли бы включать ее перед каждой тренировкой. — Перестань поддерживать этот бред! Но Эван лишь смеется, качая головой. — Блять, не могу поверить, что пропустил это. Что он вообще тебе сделал? Наступает пауза. Регулус смотрит на Эвана так, будто это самый глупый вопрос в мире. — Он навредил тебе, — таким тоном он всегда говорит что-то значимое. Например, горькую правду. — Стой, ты ударил Мальсибера из-за меня? — спрашивает он в замешательстве. — Он защищал твою честь. — Сириус. — Господи, извини, — он поднимает руки. — Все очень серьезно, знаю-знаю. Но Эван продолжает смотреть на Регулуса. — Я… тебе не обязательно было делать это. Регулус встречается с ним взглядом, выражение его лица серьезное, не то чтобы у него бывает какое-то другое. — Как думаешь, он когда-нибудь улыбается? — Почему бы тебе не рассказать ему шутку и не узнать? — Не думаю, что он знает, что такое шутки. — Мы соседи по комнате, — уверенно говорит Регулус, — это, по сути, то же самое, что команда. Так что я тебя прикрою. В некоторые моменты искренность Регулуса вводит в ступор — потому что она берется из ниоткуда. Удивляет каждый раз. И Эван никогда не знает, что с ней делать. Он хочет сказать в ответ что-то столь же важное. Но, честно говоря, сейчас ему едва ли удается сидеть ровно. Так что вместо этого он говорит: — Чертовски верно! — и протягивает руку, а Регулус, закатив глаза, неохотно дает ему пять. — А теперь выпей эту блядскую воду. Когда Эван подносит трубочку к губам, он все еще улыбается. Его родители приезжают в больницу еще до того, как Эвана выписывают, его мама забегает внутрь и тут же утягивает в объятия, отец появляется в дверном проеме пару минут спустя. Эван так и видит, как она бежала впереди него. Рост его мамы едва ли достигает полутора метров, но она все равно самый большой человек, которого знает Эван. Может заполнить комнату как никто другой. — Привет, мам, — хрипит он, прикрывая глаза и не отпуская ее. — Привет, горошинка, — шепчет она в ответ, целуя его в висок. Она пахнет домом — свежим воздухом, уютными одеялами и домашней едой. Неловко, но Эван чувствует, как в уголках глаз скапливаются слезы. Он быстро смаргивает их. — Где мелюзга? — с трудом спрашивает он. Она фыркает. — За ними присматривают соседи. Не переживай. Эван закрывает глаза. — Прости, — голос дрожит. Мама лишь крепче обнимает его. Забавно наблюдать за ее взаимодействием с Регулусом и Сириусом, кажется, они оба слегка смущены, когда она тянется обнять и их тоже. Больше всего волнуется Сириус, который обычно идет по жизни так, будто ничего не боится. Но внезапно, стоит чьей-то матери обнять его, и он мешкается. Родители настаивают, чтобы Эван остался с ними в отеле, и, честно говоря, его не надо долго убеждать, кровати в общежитии жесткие. Но ему нужно взять кое-какую одежду. И, ну, щетку. Так что в больнице они прощаются с Сириусом, а потом его родители отвозят Эвана и Регулуса обратно в кампус. — Прости, что моя мама слегка набросилась на тебя, — говорит Эван, закидывая одежду в сумку, родители ждут его в машине. — Все нормально, — в его голосе есть что-то напряженное. — Она милая. — Да, она замечательная, — Эван поднимает взгляд, желая сказать что-то еще, но отвлекается. — Глядите-ка, кто решил зарядить телефон. Регулус закатывает глаза. — Уверен, что если не поставлю его на зарядку, Сириус меня убьет. Эван смеется, возвращаясь к сбору вещей. В какой-то момент в комнате относительно тихо, а потом телефон Регулуса начинает вибрировать. Раз. Два. Три. — Кажется, у тебя пару непрочитанных сообщений. Но Регулус не отвечает. Его телефон снова жужжит. — Черт, Рег, как долго он был выключен? Все еще ничего. Эван поворачивается и видит, что Регулус сидит на кровати, сжав телефон в руках и выпучив глаза. — Рег? — Он бросает футболку, которую держал в руках, и делает шаг вперед, сокращая расстояние между ними. — Эй, что такое? Что случилось? Регулус лишь качает головой. — Прости. Мне так жаль. — Слушай, мне жаль, ладно? Это вышло случайно. — Случайно? Ты, блять, прикалываешься? Эван моргает, пытаясь сфокусироваться. — Из-за чего? Но Регулус не отвечает, просто продолжает пялиться на телефон, будто это что-то ужасное. Будто он хочет кинуть его в стену. — Чувак, можно чуть больше конкретики? — подталкивает его Эван, молясь, чтобы его мама не решила, что сейчас самое время подняться и помочь Эвану собрать вещи. — Ты… — пытается сказать Регулус, но его голос срывается, и ему нужно несколько секунд, чтобы собраться и начать сначала. — Ты пытался позвонить мне. — Я больше так не буду, чел, обещаю. — Будешь ведь. Еще как будешь. Ты самый бесталанный засранец в команде бесталанных засранцев. Ты поступишь так еще раз, потому что посредственность вшита в твою ебаную ДНК, ты просто не сможешь удержаться. Так что почему бы тебе не сделать одолжение нам всем и не бросить это дело? — Я звонил тебе, — повторяет Эван, теряя нить разговора. Может, у него и правда повреждение мозга. — Что ж, я даже не помню этого, так что все в норме. Он улыбается. Регулус — нет. — Нет, — говорит он, и его голос почти такой же хриплый, как у Эвана. — Ты… — а потом он передает телефон Эвану. Он ожидает увидеть список пропущенных звонков, но вместо этого смотрит на кучу сообщений. Эван эээээй я типа пян пян ! Пьян Эван можешь забрать мня прсти мне хренова сам обратно не доберусь Эван эй рег рег рррреееееггшгогг !!! Эван ззабейй посплю щдесь — Тебе была нужна помощь, — шепчет Регулус. — Тебе была нужна помощь, а я… Боже, Эван, мне так жаль, мне так… — Эй, эй, — Эван поднимает руки. — Регулус, ты не виноват. Я сам это сделал, ясно? Мне была нужна помощь, потому что я идиот, ты не при чем. — Тебе нужна была помощь, потому что Мальсибер… Но Эван качает головой, кидая телефон Регулуса на кровать. — Он не засовывал мне бутылку в рот. Ты тоже, — и когда Регулус продолжает несчастно смотреть на него, явно готовый вступить в спор, Эван продолжает: — Я знал, где была черта, и я ее пересек. Я. Никто не заставлял меня. — Ты перебарщиваешь, Крауч. — Почему? Потому что я честен? — Нахуй честность, ты жесток. Регулус фыркает. — Никто не заставлял тебя? Правда думаешь, что я в это поверю? Я делил раздевалку с такими парнями. Я знаю, на что они способны. — Извини, мне что, надо было похлопать его по спине и сказать, что он молодец? Что то, что он там устроил — нормально? — Тебе вообще не надо было ничего делать, ты не его тренер и не его капитан. — Неправильно. Я должен выиграть. Но я не могу этого сделать, потому что этот кусок дерьма не может справиться с шайбой. — Только попробуй назвать его так еще хотя бы раз. — И что ты сделаешь, Розье? Ударишь меня? Руки Эвана трясутся. За последние дни это уже происходило. Стресс или что-то такое. Эван заламывает пальцы. — Рег, посмотри на меня, — он пытается сохранить спокойствие в голосе. — Меня довольно трудно запугать, ладно? В этой раздевалке не найдется ни одного человека, которого я не смог бы уложить, дойди до этого дело. — Ну? Я жду. — Иди нахуй, Крауч. — Ага, как я и думал. Что-то сложно мелькает на лице Регулуса — как будто он только что решил часть какой-то головоломки. И все же, говорить он начинает не сразу. — Есть много способов обвести человека вокруг пальца, — его взгляд на секунду опускается на телефон, а потом снова возвращается к Эвану. — Если ты большой, это не значит, что ты не пугаешься так же, как остальные. Эван беспомощно смотрит на своего друга. — Ты же об этом знаешь, да? Он мог бы уйти. — Эван? Он ведь уже делал это раньше. — Эван? Он кашляет, прочищая горло, засовывает руки в карманы джинсов. — Да, Рег, — он слабо улыбается. — Да, я знаю. Его родители остаются на два дня, мать не отстает от него, рассказывая все, что произошло дома, как будто они не говорят по телефону каждый день. У нее есть список ресторанов, в которые она хочет зайти, пока они здесь, и Эвану не хватает смелости сказать ей, что его желудок все еще болит. Так что они ходят по городу, вычеркивая рестораны из импровизированного списка, Эван почти все это время пытается не блевануть. Они не говорят о том, почему его родители здесь. Вплоть до последнего дня. Его мама спускается на ресепшн, чтобы что-то попросить — может, полотенца — и Эван знает. В ту же минуту, как она выходит из комнаты. Он чувствует слова, которые вот-вот сорвутся с языка отца. — Я думал, ты умнее, Эв, — он не звучит разъяренным. Скорее грустным. Разочарованным. Что гораздо хуже. Иногда Эвану хочется, чтобы у него были родители, которые орут на него. В противовес тем, которые обращаются с тобой так, будто ты можешь быть лучше, чем есть. — Да, — хрипит Эван, а в горле встает ком. — Да, я тоже так думал. — Ладно, послушайте. В раздевалке становится тихо, когда их тренер, Грюм, заходит внутрь с двумя полицейскими. По спине Эвана тут же пробегает холодок. — Добром это не кончится, — шипит Дэнни позади него, озвучивая мысли Эвана. Эван морщится. — Я уверен, что все вы в курсе инцидента, который произошел пару дней назад, — щеки Эвана краснеют, он опускает голову и начинает рыться в снаряжении. — В следствие некоторых заявлений этих славных господ попросили провести расследование касательно того, что вы, придурки, учудили. Университет решил, что ни один из вас не обязан говорить с ними, но предполагается, что вы все же примите обратное решение. — У Грюма не получается сделать последнее предложение хоть сколько-нибудь убедительным. — Итак, — пыхтит он, поправляя штаны, — добровольцы есть? Грюм вместе с двумя копами пялится на них, игроки пялятся в ответ, никто не двигается. И не говорит. Атмосфера колющая и неуютная. Эван не уверен, что он хоть когда-нибудь слышал такую тишину в раздевалке. Он отчаянно хочет, чтобы все это кончилось. Хочет забыть о том, что произошло. Хочет просто играть в хоккей. Он поверить не может, что поставил всех в такое положение. — Что ж, — говорит Грюм, звуча так, будто ему полегчало. — Офицеры, прошу прощения, но, кажется… — Я поговорю с ними. Все поворачиваются на встающего Поттера. Он одет лишь наполовину — на нем только термо-костюм и наплечники. Очков на нем нет, что всегда делает его лицо более напряженным. — Да его там даже не было! — рычит Мальсибер из другого конца комнаты. Эван видит, как полицейские обмениваются взглядом, и стискивает зубы. Добром это точно не кончится. — Тоже выдвигаешь свою кандидатуру, Мальсибер? — требовательно спрашивает Грюм. Мальсибер оглядывается на него, его левый глаз все еще слегка заплывший после столкновения с кулаком Регулуса. — Ну? — Нет, сэр. — Тогда оставь комментарии при себе. Поттер, пойдем, — он указывает на копов. — Всем остальным быть на льду через пять минут. Эван смотрит, как Поттер выходит за полицейскими в коридор. Он не знает, куда они ведут Джеймса, но, наверное, недалеко, потому что они не говорят ему надеть уличную одежду. — Ебаный стукач, — шипит себе под нос Мальсибер. — Хочешь что-то сказать, Ник? — Блэк отходит от своего шкафчика, волосы собраны на макушке, взгляд острее бритвы. Взгляды всей раздевалки мечутся между двумя игроками, как будто остальные наблюдают за теннисным матчем. — Осторожнее, Блэк, — усмехается Мальсибер. — Поттера тут нет, чтобы защитить тебя. Сириус смеется. Смех совсем не приятный. — Думаешь, это я тот, кого он защищает? — Я смотрю, ты возомнил себя крутым? — Скажи мне, Ник, ты когда-нибудь ввязывался в драку без судьи неподалеку, чтобы он если что спас тебя? Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда. — Нам надо остановить это, — шипит Эван Денни. — Нам? — возмущенно шепчет он в ответ. — Хера с два я полезу к этим двум. Эван начинает нервно дергать ногой, он чувствует, как комната наполняется энергией, и вряд ли хорошей. Он смотрит на парней постарше, надеясь, что хотя бы один из них видит то же, что и он, но никто из них не выглядит взволнованным. Петтигрю, единственный в раздевалке, кто смог бы сейчас усмирить Блэка, сидит возле своего шкафчика, разглядывает зажатые между колен руки. — Продолжишь так трепаться, — Мальсибер уже встал, теперь они оба медленно двигаются навстречу друг другу, будто не могут удержаться, — и увидишь, что будет. Сириус усмехается. — Очень сложно бояться парня, которого уложил мой малютка-брат. Все в комнате реагируют: парочка «у-у-у», «ауч» и «вот дерьмо» слышатся то тут, то там. Челюсть Мальсибера щелкает. — Забавно, что ты упомянул Зверушку. Лицо Сириуса морщится в замешательстве. — Зверушку? — Он должен благодарить меня, учитывая то, что я сделал для него на прошлой неделе. Вот это точно ни к чему хорошему не приведет. Эван наклоняется вперед, практически взлетая от напряженности, пока пытается решить, станет хуже или лучше, если он вмешается. — О чем ты, блять, говоришь, Ник? Улыбка блондина становится шире, обнажая его зубы. — Я спас его. Твой педиковатый сосед слишком сильно катил яйца к твоему брату, доставляя ему неудобства. Не парься, я поставил его на место. Секунда молчания. Одна секунда. Эван подскакивает почти в тот же момент, как Блэк кидается вперед. Он едва ли успевает встать между ними. Следующая пара секунд — смесь ног, рук и ругани. Чьи-то костяшки задевают щеку Эвана, рука дергает за воротник джерси. Наконец, Мальсибера оттягивают двое его друзей, Петтигрю помогает Эвану держать Сириуса, который все еще орет матом. — Только попробуй еще раз открыть рот в сторону Ремуса, Богом клянусь, Ник, я тебя убью нахуй. Мальсибер почему-то более спокоен. Больше не дергается в руках своих дружком. Лишь улыбается Сириусу. — А что такое? Он ведь все равно меня не услышит, верно? — Говна кусок. Эван на пару сантиметров выше и на пару килограммов тяжелее Блэка, но сейчас это не имеет значения, потому что Сириусу все равно удается кинуться в сторону Мальсибера с вцепившимся в него Эваном. — КАКОГО ХЕРА ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? Вы могли бы подумать, что стоящего в дверном проеме тренера, который выглядит так, будто готов кастрировать каждого из присутствующих, было бы достаточно, чтобы усмирить Блэка. Нет, не достаточно. — Господи боже, — шипит себе под нос Эван, задействуя всю силу, чтобы не дать Блэку разорвать Мальсибера на кусочки. — Вы прикалываетесь надо мной? — спрашивает Грюм. — У нас в коридоре два, мать их, копа, а вы, идиоты, подраться тут решили? Я уже не говорю о том, что вы тратите мое время. Я единственный, кто не забыл, что у нас в субботу чертов матч? В комнате тихо. — Все собрали свои ебаные манатки и вышли на лед. Мальсибер и Блэк, катаетесь с сумками, пока я не остановлю вас. Понятно? И вот тут Сириус наконец успокаивается. — Алло? — Да, тренер. — Ну и?! Чего расселись? Думаете, я выйду из комнаты? Нихера подобного. Не могу поверить, что мне досталась команда, которой нужна нянька. Поторапливаемся. Блэк вырывается из рук Эвана, отворачиваясь к своему шкафчику. — Сириус… — Отвали, — огрызается он на Петтигрю, проходя мимо него. Вратарь замирает, пока все в раздевалке продолжают двигаться. Эвану кажется, будто он должен сказать что-то, но не знает что именно, и до того, как он успевает придумать, Петтигрю хватает шлем и направляется на лед, не смотря ни на кого. Тренировка ужасна. Эван уверен, что Блэк и Мальсибер все еще на ногах чисто из вредности, потому что он еще никогда не видел, чтобы кто-то проехал столько кругов и не умер. Хотя тренер и с остальными не особо нежен. Когда они уходят со льда, никто не говорит. В раздевалке мертвецки тихо. Поттер появился где-то на середине тренировки и сейчас яростно перешептывается с Блэком возле своего шкафчика. Эван хочет знать, о чем его спрашивала полиция. Что он им сказал. Но они с Поттером не особо близки. Он был в больнице, заскочил поздороваться. Сириус сказал, что он ехал с Эваном в карете скорой помощи. Но он этого не помнит. — Эван Розье? Эван замирает, вцепившись рукой в лямку сумки. Он только вышел из раздевалки. — Эм… да? — говорит он, поворачиваясь к полицейскому. Тот стоит в нескольких метрах от него возле двери в терапевтический кабинет. Он с секунду рассматривает Эвана, а потом кивком указывает на комнату. — Можем поговорить? Дрожь в руках возвращается. Эван знает, что технически он может сказать нет. Просто сейчас, стоя в коридоре, ему так не кажется. — Эм, ладно. На самом деле, говорить особо нечего. Полицейский пожимает плечами, отходя от двери, чтобы пропустить Эвана. — Мы просто хотим узнать, что ты можешь нам рассказать. Свет в комнате приглушен, в центре стоит кушетка для осмотра. Второй полицейский опирается на стол в углу, перед ним стоит стул. Он вежливо улыбается, глядя на Эвана. — Привет, — он протягивает Эвану руку. — Я офицер Уизли, вижу, ты уже познакомился с моим напарником, офицером Шеклболтом. Второй мужчина фыркает. Эван разглядывает парочку. Нет, это явно не «хороший коп» и «плохой коп». Скорее, «хороший коп» и «слегка раздраженный коп». Эван кивает. — Эм… верно… здрасьте. — Он потеет, не уверенный, что ему делать или куда смотреть, более того, ему кажется, что все в нем буквально кричит «виновен», хотя он не уверен, в чем он может быть виноват. — Присядешь? — добродушно предлагает офицер Уизли, указывая на стул перед собой. — Оу, — как будто впервые видит этот стул. Эван садится, кладя экипировку возле ног. Офицер Уизли снова улыбается, у него веснушки, рыжие волосы и он держит в руках стаканчик с кофе. — Почему бы тебе не рассказать нам, что произошло на прошлых выходных? — буднично спрашивает он. Как будто они приятели, которые обмениваются новостями. Эван слегка мешкает. Разве тут не должно быть адвоката? Или его мамы? Блять. — Что ж, ну… — он прочищает горло. — Я пошел домой к парню из моей команды. Он устраивал эту, ну, эту вечеринку для новобранцев, и, ну… — Эван! — Я был… ну, мы… то есть, там была… выпивка, кажется. — Эван! Эван! Э-э-э-э-э-эва-а-а-а-а-а-ан! — Кажется? — спрашивает офицер Шеклболт. — Ну, нет, там была выпивка. — Привет, монстреныш! — его младшая сестра запрыгивает к нему на руки, и хоть он смертельно устал после игры, он все равно поднимает ее, усаживая на бедро. — Ты забил гол! Он улыбается. — Да. — Эван? — ЭВ! — его младший брат врезается в его ногу. — Эван! — Ты победил! Ты победил! Ты победил! — кричит он в наколенник Эвана. — Ты победил! Ты победил! Ты победил! — повторяет Эбигейл, вскидывая руки вверх. Эван не может удержаться и щекочет ее, отчего она ежится. — А вот и наша звезда, — восклицает его мама. Как только родители подходят к нему, отец сжимает его плечо и целует в макушку. — Так держать, Эв. — Спасибо. — А мне! А мне! А мне! Он оглядывается на Эбигейл, которая выставляет свою голову напоказ, чтобы папа поцеловал и ее тоже. Отец повинуется и чмокает ее, снова вызывая хихиканье. — Горошинка, ты был невероятен, правда, — продолжает его мама. — Да кто такой Сидни Кросби? — ЛАДНО, ребят, хватит, боже. — Оу, Тим, посмотри, кажется, мы его смущаем. — Что? Мы? Быть такого не может. — НАРОД. — Ладно, ладно, — его мама подмигивает ему. — Погнали, малышня, как насчет праздничного мороженого? — Бл… блин, да, — говорит Эван, смеша отца. — Выкрутился. — Джошуа Розье, будь добр, отпусти ноги брата. Его младший брат фыркает, как будто ему кажется, что это невероятно нелогичная просьба. — Ладно. Эби же остается на руках у Эвана, пока они идут к машине. Они едва ли прошли пол-парковки, как Эван слышит крики. — …думаешь, было достаточно хорошо? Эй! Посмотри на меня. Ты правда думаешь, что все было хорошо? Крауч стоит спиной к Эвану возле машины в нескольких рядах от него, над ним возвышается мужчина в костюме. Эван предполагает, что это его отец — те же темные волосы, тот же холодный взгляд. Эван уже видел, как родители срываются на детей, в хоккее и не такое бывает. Но конкретно это ощущается по-другому. Может, потому что они выиграли? Может, потому что Крауч забил гол и помог забить еще два? Это был хороший вечер по всем раскладам. — После такого количества времени и энергии, что я в тебя вложил, это лучшее, что ты можешь мне предложить? — его голос эхом разносится по парковке. — Мне нужно, чтобы ты был мужиком, ебаный рот. И прекрати все это слащавое дерьмо. Эван не слышит ответа Крауча, но предполагает, что он прозвучал. Затем Эван смотрит, как парень тянется к двери машины. — Воу, какого хрена ты делаешь? Думаешь, заслужил сидеть в машине после такого выступления? Это, — мужчина хлопает по крыше, — привилегия. Ее надо заработать. Черта с два ты заработал ее сегодня. Можешь идти. Эван не думает, что он это серьезно. Иногда родители говорят всякое, но они ведь так не считают. Они ведь не уезжают на самом деле. Только вот мистер Крауч так и делает. Он садится в чертову машину и уезжает. — Эван! Довольное агрессивное дерганье за воротник футболки вырывает Эвана из мыслей и он смотрит на вертящуюся в его руках младшую сестру. — Извини, отвлекся. — Ты идешь не к той машине! — Что? — но она права, Эван каким-то образом чуть не врезался в рандомную машину. — Вот дела, мой косяк. Как и в большинстве случаев, она просто смеется. Он быстро догоняет семью, опускает Эби на землю и идет к маме, которая уже открыла багажник. — Эй… эм… мам? — говорит он, отдавая ей экипировку, оглядываясь на Крауча, который все еще стоит на пустом парковочном месте. — Да? — спрашивает она, захлопывая багажник. — Я думаю… м-м-м… я думаю, я пройдусь. Она окидывает его странным взглядом, а потом фыркает от смеха. — Пройдешься? Ты же понимаешь, что это почти час пути? Половину которого ты будешь идти вдоль трассы? — Да, — отвечает он, особо не вслушиваясь. Он не может перестать оглядываться на Крауча и в какой-то момент замечает, что мама следит за его взглядом. — А, — со знанием дела говорит она. — Поняла, — в уголках губ расцветает улыбка, которую она пытается спрятать. — Ладненько, капитан. Телефон с собой? Он кивает. — Позвони, как соберешься домой, хорошо? Я тебя заберу, — она наклоняется вперед и целует его в щеку. — Я очень горжусь тобой, знаешь? — нежно говорит она. После того, что он только что видел, что-то в его груди сжимается, когда он слышит эти слова. — Спасибо, — шепчет он. Часть него хочет сказать что-то глупое, вроде «я ценю тебя», но даже он не настолько маменькин сынок. Она лишь улыбается, взъерошивая его волосы, и направляется к водительской двери. Когда Эван идет через парковку, у него нет плана. Крауч с ними уже месяц, а у них двоих даже разговора нормального не было. Кажется, у него всего два режима: молчун и засранец. Он не реагирует, когда Эван становится позади него. Как будто он даже не удивлен. Как будто ждал этого. Или, ему вообще плевать. Эван все еще не придумал, что сказать, а это значит, что они вдвоем молча разглядывают асфальт. — Где ты живешь? — наконец спрашивает Эван. Он не думает, что Крауч ответит, а потом: — Далеко, — пустым голосом и не поднимая глаз. — Очень конкретно. Крауч вздыхает. — Розье, уходи. Он не звучит злым. Скорее, уставшим. Секунду спустя Эван наклоняется и подбирает сумку Крауча, вешая ее себе на плечо. И вот тогда Крауч смотрит на него. — Какого черта ты делаешь? — резким тоном, который Эван так хорошо знает благодаря их играм. — Ты сказал, что живешь далеко, — Эван начинает идти в сторону лучше. — Так что я решил, что будет лучше, если мы начнем идти сейчас. — Мы, — повторяет Крауч в ужасе. — Мы никуда не идем. Пустое заявление, учитывая тот факт, что Крауч все-таки последовал за Эваном. — Как скажешь. — Вот, говорю. — Ладно. — Хорошо. — Отлично. — Отлично. — Ты перестанешь? — раздраженно спрашивает Крауч, догоняя его и подстраиваясь под темп Эвана. — Я сам могу нести мою снарягу. — Я не сомневаюсь, — добродушно говорит Эван. — Но сейчас ты этого не делаешь, и если ты не хочешь бесцельно таскаться за мной по городу, то тебе, наверное, пора сказать, куда нам идти. Крауч щурится. — Или ты мог бы отдать мне мои вещи. — Мог бы, — соглашается Эван. — Но не буду, хотя, конечно, мог бы. Он знает, что это риск. Знает, что есть огромный шанс, что все это перерастет в ссору, как и все их разговоры. Но спустя пару мгновений тишины Крауч просто говорит: — Сюда. Эван оглядывается на него, выгнув бровь. — Сюда? Крауч фыркает, как будто все и так очевидно и его невероятно бесит, что Эван задает вопросы. — Да, сворачивай здесь. Эван смотрит на угол, а потом снова на Крауча. Не может сдержать улыбки. — Ладно. — Эван? Эван смотрит на двух полицейских в маленькой темной комнате. Оба пялятся на него. — Эм… простите, — он качает головой. — Я просто слегка… устал. Долгая тренировка. Офицер Уизли улыбается. — Понимаю. — Мы спросили, пил ли ты алкоголь добровольно? Эван оглядывается на второго полицейского. Полная противоположность своему напарнику — темная кожа и темные волосы. — Добровольно? — спрашивает Эван, повторяя слово, будто никогда его не слышал. Он сдавливает руки коленями, надеясь, что полицейские не заметят, как они трясутся. — Кто-нибудь заставлял тебя? — уточняет мужчина. Спустя пару секунд Эван качает головой. — Нет. Офицер кивает. — А наркотики? Это вводит Эвана в ступор. — Наркотики? — повторяет он. — Какие наркотики? Офицеры обмениваются взглядом, но выражение их лиц не меняется. — Твои товарищи по команде сообщили, что на вечеринке, помимо алкоголя, были и другие вещества. — Врачи подтвердили, — осторожно говорит офицер Уизли. Эван просто смотрит на них, позволяя словам осесть где-то внутри него. Тому, что он только что сказал. Потому что единственное, как врачи могли бы подтвердить, это если бы Эван… — Так ты принял наркотики добровольно? — спрашивает офицер Шеклболт, его голос звучит чуть мягче. Эван слышит стук собственного сердца в ушах, пока пытается придумать, как поступить. Что будет правильнее. Потому что он не знает. Не знает, что происходит. — Эван? — окликает его офицер Уизли. — Я… — но голос подводит его, ему приходится прочистить горло. — Хочешь воды? — спрашивает офицер Уизли, но Эван качает головой. — Нет, я… — удается выдавить ему. — Да. Шеклболт выгибает бровь. — Да? Эван выдыхает, впиваясь пальцами в ладонь. — Да, я принял наркотики добровольно. Полицейские обмениваются взглядом. — Ты уверен? Эван кивает. — Да. Шеклболт вздыхает, опираясь на стол и скрещивая руки на груди. Он выглядит как человек, чьи подозрения только что подтвердились. — Что ж, тогда ладно. Эван возвращается в раздевалку, потому что ему нужна минутка, чтобы присесть. И подумать. Он не ожидает найти там кого-то еще. Особенно он не ожидает увидеть Джеймса Поттера, который сидит возле своего шкафчика, свесив голову и зажав руки между коленями. Эван останавливается прямо перед дверью, пытаясь понять, стоит ли ему уйти или нет. — Ненавижу говорить с полицией, — внезапно говорит Джеймс, в пустой комнате его голос звучит особенно громко. — Меня всегда бросает в дрожь, — он выпрямляется, прислоняясь спиной к стене. — Говорю так, как будто такое со мной часто случается, но это не так. И не верь, если Сириус скажет тебе обратное. Это вызывает у Эвана смешок. — Принято к сведению, — Джеймс одаривает Эвана сухой улыбкой. Он выглядит измученным, и Эван чувствует, как его захлестывает новая волна вины. — Черт, Джеймс, прости меня. Джеймс вопросительно выгибает бровь. — За что? Эван хрипло выдыхает. — За все. Полиция, больница, подвергание команды риску… Мне просто… мне чертовски жаль. Я не хотел, чтобы так вышло. — Рози… — начинает Джеймс и замолкает. Похоже, он решил выбрать другую тактику. — Тебе семнадцать, верно? — Э-э, — мозг Эвана пытается уловить смену темы. — Да, день рождения в ноябре. Джеймс кивает. — Значит, в этом году ты слишком юн для драфта, а значит, твой год — следующий. — Возможно. Джеймс качает головой. — Никакого возможно, — в его глазах стоит решительность, когда он возвращается взглядом к лицу Эвана. — Ты настолько хорош, что пройдешь первый же отбор. Эван усмехается. — Ага, точно. — Я не шучу, — он точно не выглядит так, как будто шутит. — Ты рослый, быстрый и умеешь обращаться с шайбой лучше, чем большинство парней в этой команде. Еще немного опыта и ты станешь сильным двусторонним игроком. — Да ну… — Блять, Рози, может быть, ты меня наконец выслушаешь? Суровость его тона заставляет Эвана мгновенно закрыть рот. Он никогда раньше не слышал, чтобы Джеймс говорил так строго. Даже когда он отчитывает ребят, он обычно делает это с лукавым подмигиванием и подначиванием. Джеймс наклоняется вперед. — Ты станешь звездой, и дело даже не только в том, как ты ведешь себя на льду. Я видел тебя здесь с ребятами. Ты ведь был капитаном своей старой команды? Эван сглатывает, прежде чем кивнуть. — Это видно, — Джеймсу требуется минута для следующих слов. — У тебя есть то, за что большинство людей в этой комнате — черт, все в этой комнате — готовы убить, — воцаряется еще одна пауза, а затем Джеймс добавляет: — Включая Ника. Эван открывает рот, чтобы возразить, чтобы сказать Джеймсу, то же самое, что сказал Регулусу. Подчеркнуть, что Мальсибер ни в чем не виноват. Эван не хочет, чтобы другие люди брали на себя ответственность за его плохие решения. Но Джеймс не дает ему шанса. — Ему больно смотреть на тебя. Ты живешь его мечтой. Такое может заставить людей делать действительно хреновые вещи. — Хочешь узнать секрет? — Какой? — Но ты никому не должен говорить об этом. — Никогда. — Это не моя мечта. — Нет? — Это мой ебаный кошмар. — Что ты им сказал, — спрашивает Джеймс, и тут Эван понимает, что слишком долго стоял молча. — Там, — Джеймс кивает в сторону коридора, на случай, если Эван не понял, о ком идет речь. Ему требуется минута, чтобы подобрать слова. — Что это был мой выбор. Что никто не заставлял меня пить. Джеймс наблюдает за ним, его карие глаза полны напряжения. — Они спрашивали тебя о наркотиках? Эван чувствует, как учащается его пульс. Он хочет спросить Джеймса, что ему известно. Если он вообще что-то знает. И в то же время он не уверен, что сможет справиться с правдой. — Да, — наконец отвечает он. — И что ты сказал? Его горло сжимается. — То же самое. Что это был мой выбор. — А это так? Эван не может заставить себя ответить, но Джеймсу, похоже, это и не нужно: в его глазах вспыхивает гнев, прежде чем он опускает голову. «Блять», — слышит напряженный выдох. Эван не знает, что делать или говорить, поэтому он просто, замерев, стоит там. Молчит. — Я в этом спорте с тех пор, как себя помню, — наконец говорит Джеймс, снова поднимая глаза. — Это вся моя жизнь. Это все, чего я когда-либо хотел. Но есть более важные вещи, чем хоккей. То, кто мы. Хорошие ли мы люди. Это должно быть важнее. — Би, не делай этого. — Это не твое дело. — Пожалуйста, я умоляю тебя, не делай этого. — Я знаю, — наконец удается ответить Эвану. Его голос звучит немного грубее, чем ему хотелось. Джеймс кивает. — Хорошо, — он встает, закидывая спортивную сумку на плечо. — Не позволяй парням вроде Мальсибера заставить тебя об этом забыть. Итак, он провожает Барти Крауча домой. Коннор ни за что ему не поверит. Прогулка проходит в основном молча. После еще нескольких попыток украсть обратно свое снаряжение, которые Эван ловко пресекает, Крауч, кажется, безропотно смиряется с ситуацией. — Значит… — говорит Эван. — Ты раньше жил в городе? — Это немного глупый вопрос, поскольку они оба знают ответ, но это единственное, что Эван может придумать. — Да. Эван кивает. — И как оно было? Переезд и все такое? Я никогда не делал этого раньше, всегда жил здесь. — Тем печальней для тебя. Эван знает, что это насмешка, но на самом деле его это не задевает. — Мне это даже нравится. Я знаю всех и вся. Моя семья здесь, — пожимает он плечами. — Это здорово. Крауч бросает на него быстрый взгляд. — Как скажешь. Последующие несколько кварталов снова наступает тишина. Эван нечасто бывает в этой части города. Именно здесь находятся все по-настоящему огромные особняки. Хотя в основном они принадлежат богатым людям, которые приезжают сюда только на лето. — Наш город сильно отличается? От того, к чему ты привык? — Да. Эван обдумывает его ответ. — По чему ты скучаешь больше всего? По какой-то причине этот вопрос заставляет Крауча вздрогнуть. Возможно, это бы не бросилось в глаза, будь это кто-то другой, но за несколько недель, что Эван знает Барти, он ни разу не видел, чтобы Крауч вздрагивал. Ни на льду, ни за его пределами. Даже когда отец кричал на него на парковке. Даже когда тот уехал, оставив его одного. Он хочет знать больше, но не знает, о чем спросить. И, возможно, он тоже немного смущен этим желанием — надавить на синяк. Просто это самая человеческая реакция, которую он когда-либо получал от Крауча. Молчание затягивается, и Эван почти уверен, что не получит ответа, когда звучит: — По моей маме. Этот ответ разительно отличался от всего, что он ожидал услышать. — Твоей маме? — Крауч не смотрит на него, руки засунуты в карманы ветровки, голова решительно отвернута от Эвана. — Твои родители не вместе? — Нет. Больше нет. Эван не может себе этого представить. Он знает, что так бывает, но его родители просто… он даже не может представить себе кого-то из них без другого. И ни у кого из его друзей нет разведенных родителей. — Она не переехала с вами? Челюсть Крауча дергается, как будто он сжимает зубы. — Нет. Эван любит свою маму, и ему даже не важно, насколько по-детски это звучит. Он любит. Она определенно входит в пятерку его самых любимых людей на планете. Места впереди занимают его братья и сестры. Он представляет, как трудно будет уехать из места, где он вырос. Покинуть дом. Но переезд от мамы был бы просто катастрофой. — Это, наверное, тяжело, — говорит он наконец. Крауч ничего не отвечает, просто продолжает смотреть на улицу. — Но, эй, вы всегда можете навещать друг друга, верно? Она собирается прийти на какую-нибудь из игр? Эван чувствует, что сказал что-то не то, плечи Крауча напрягаются, и молчание между ними затягивается. Он пытается придумать, как извиниться, когда другой парень наконец-то говорит. — Она умерла. Эван буквально застывает на месте. Хотя Крауч не останавливается, и через несколько секунд Эвану приходится бежать трусцой, чтобы нагнать его. — Я навещал ее могилу дома. Следил за тем, чтобы она была убрана. Следил за тем, чтобы на ней всегда были цветы, — Крауч говорит все это пустым голосом, не глядя на Эвана. — Следил за тем, чтобы она не оставалась одна. Эван не знает, что сказать. Он никогда никого не терял. Даже бабушку с дедушкой. — Мне так жаль. — Все в порядке. Это звучит настолько нелепо, что Эван чуть не смеется. Слава Богу, ему удается сдержаться, но смешок почти слетает с его губ. — Ты можешь быть не в порядке, знаешь? Кажется, это наконец привлекает его внимание, Крауч переводит свой острый, темный взгляд на Эвана. — Нет, не могу — отвечает тем же пустым голосом. Как будто он робот. — Я должен играть. — Боже, Крауч. — Что? — Ну… — Эван демонстративно взмахивает руками, как будто этого объяснения должно быть достаточно, но Крауч не понимает. — Твоя мама важнее хоккея. На его лице мелькает какое-то сложное выражение, прежде чем он снова отводит взгляд. — Она мертва, я не могу этого изменить. — У Эвана такое чувство, что Крауча скорее заставили так думать, чем это действительно то, во что он верит. — Но я все еще могу побеждать в хоккее. «Это, — думает Эван, но сдерживается и не произносит вслух — Просто пиздец». Они проходят еще один квартал, не разговаривая, Крауч указывает, когда им нужно свернуть. Эван ломает голову, что сказать. Он всегда умел поддерживать своих друзей. Помогать им. Утешать их. Вот почему он капитан. Именно поэтому ему нравится быть капитаном. Но это… Эван прочищает горло. — Знаешь, однажды у меня была собака… — Пожалуйста, не говори, что собираешься сравнивать свою мертвую собаку с моей мамой? — перебивает его Крауч. Эван чувствует, как его щеки начинают пылать. — Я… То есть… может быть. Но типа, в искренней и уважительной форме? С мгновение Крауч просто смотрит на него. А потом начинает смеяться. По-настоящему. Ему приходится остановиться, ухватиться за колени, потому что из-за смеха он не может идти. Эван никогда раньше не слышал, как Крауч смеется. И никогда не видел. Все его лицо меняется. Смягчается. У краешков глаз появляются морщинки. И Эван не может не почувствовать, как гордость за себя и что-то еще, теплое, поднимается в его животе. Эван просыпается, дрожа всем телом. Дрожат не только его руки. Дрожат ноги, сердце, мысли. Эван просыпается от дрожи, его простыни влажные от пота. Он перекидывает ноги через край кровати и обхватывает колени, пытаясь отдышаться. — Срань господня. — Что? — Салазар только что обновил состав на субботу. — Обновил? Как? Дай мне посмотреть. Эван практически не обращает внимания, сосредоточенно возясь со щитками. Меньше всего ему хочется попасть под горячую руку тренера снова. — Срань господня, — на этот раз говорит Блэк. — Какого хрена, Джеймс? Ты же вроде говорил, что в этом году за них не играет никто, о ком стоило бы беспокоиться? Разворачивается какая-то суматоха, люди толпятся вокруг передаваемого телефона. Малоизвестный факт о хоккеистах: они ужасные сплетники. — Срань господня, — теперь выдыхает Поттер. — Пиздец, да? — Я думал, он выбыл на год из-за травмы? — Ну, видимо, нет, потому что он играет с ними в субботу, и я готов поставить на то, что он будет в звене Реддла. Эван поднимает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джеймс качает головой. — Он слишком травмирован для драфта, но играет в одной из первых игр сезона? Какой, блять, в этом смысл? Блэк просто пожимает плечами. — Не знаю, но это университетский сайт, так что информация должна быть достоверной. — Его отец тренер, — подхватывает кто-то. — Держу пари, он дергает за нужные ниточки. От этой фразы в желудке Эвана оседает что-то тяжелое и острое. — Подождите, — перебивает он. — О ком речь? — Он знает, что у него просто паранойя, знает, что этого не может быть… — О Барти-ебаном-Крауче. Эван застывает всем телом. — Что? — но его вопрос теряется среди других разговоров, наполняющих комнату. Нет, думает он. Он не может. Он не может. Этого не должно было случиться. Он не должен был играть против него. По крайней мере, пока. — Эй, Рози! — Голос Блэка разносится по раздевалке, вырывая Эвана из оцепенения. — Ты ведь играл с ним? Кажется, каждый из присутствующих повернулся в его сторону. — Эм… да. — И какие у него слабые стороны? Эван их, конечно, знает. Может написать подробный список. Но ни одна из них не имеет отношения к хоккею. Он прочищает горло. — У него их нет. Его ответ посылает по комнате волну перешептываний. — Ну, — говорит Блэк, — у него есть как минимум одна, — и когда все выжидательно смотрят на него, добавляет: — Его гребаное колено, — говорит он, как будто это самая очевидная вещь. — А-а-а-а-ах. — Би? Би? — А-а-ах, блять, блять, о, блять. — Би, посмотри на меня, ты в порядке, все хорошо, ты будешь в порядке. — Нет. Нет. Нет. — Обещаю… — Нет. Не заставляй меня ломать еще одно. Достаточно. Пожалуйста, пусть этого будет достаточно. Блять, Ох, сука, как же больно. — Полегче, Тоня Хардинг, — говорит Джеймс, вызывая смех в раздевалке. — С Краучем или без, мы лучше них как команда, — говорит он, оглядывая их всех. — И в субботу мы надерем им задницы. На этом все более менее утихает. Все орут и аплодируют в знак поддержки, а потом толпа расходится, и все возвращаются к подготовке к тренировке. Но у Эвана так сильно дрожат руки, что он едва может надеть свое снаряжение. Он хватает свой телефон и направляется в уборную. Его ладони потеют, когда он открывает переписку, три последних сообщения мозолят его взгляд. Прожигают злобой. Он получил их, наверное, на второй неделе своего пребывания здесь. Б Я скучаю по тебе Я так скучаю по тебе блять, я в дерьмо Эван составил бесчисленное множество ответов. Печатал их, перечитывал часами. Даже днями. Прежде чем в конце концов решил, что для них обоих будет лучше, если он ничего не ответит. Но теперь. Сейчас… Эван не играй в субботу Он знает, что это ошибка. Но он злится. И ему страшно. Поэтому он все равно отправляет сообщение. Он блокирует телефон, кладет его на держатель туалетной бумаги и пытается отдышаться. Он прижимает ладони к холодной кабинке туалета. Приказывает себе не нервничать. На самом деле он не ожидает получить ответ. И уж точно не ожидает получить его так скоро. Но не проходит и шестидесяти секунд, как его телефон вибрирует. Б тебе бы это понравилось, не так ли? Эван ты думаешь, речь идет о победе в хоккейном матче? Б разве нет? Эвану хочется кричать. Эван Не играй. Пожалуйста, Ты заслуживаешь большего, чем это. Б Ты больше не в праве решать, чего я заслуживаю, а чего нет. Ему приходится отложить телефон, пока он не выронил его из рук, дрожь в пальцах настолько сильна, что он не может печатать. Он прижимается лбом к двери и снова говорит себе, что поступил правильно. Надеется, что это действительно так. На следующий день Крауч подъезжает к Эвану на коньках во время тренировки, чего он никогда не делал раньше. Эван старается скрыть свое удивление. — МакКиппин играет, как шестилетний ребенок, — категорично заявляет он. Эван бросает на него взгляд исподлобья, продвигаясь в очереди к следующему упражнению. Как это ни странно, он полагает, что Крауч пытается подружиться. — У МакКиппина один из лучших бросков в команде, и он просто монстр, когда дело доходит до ворот противника. — Это ничего не значит, если он не умеет играть. — Ну, — вздыхает Эван, стараясь не прозвучать раздраженным. — Почему бы тебе не помочь ему в таком случае? Крауч моргает, как будто эта мысль никогда не приходила ему в голову. Вероятно, так и есть. — Знаешь, нравится тебе это или нет, но ты часть этой команды, — продолжает Эван. — Может быть, она станет лучше, если ты перестанешь поливать ее дерьмом и начнешь действительно пытаться сделать ее лучше. Крауч смотрит на него еще секунду, как будто Эван говорит на каком-то непонятном языке, затем его взгляд возвращается к Киппи. — Если я скажу МакКиппину, что его пас — полное дерьмо, он даст мне в морду. — Если бы эту фразу сказал кто-то другой, в тоне читалась бы игривость. Но только не у Крауча. Он звучит так же серьезно, как и всегда. Эван все равно смеется. — Ну тогда, — он прислоняется к Краучу, чувствуя, как по затылку пробегает волна мурашек когда глаза Крауча встречаются с его. — Может быть, тебе стоит стать немножко добрее. — Всего на мгновение. На миллисекунду, они стоят, не сводя друг с друга глаз. А затем… — Рози, давай на лед! Нога Эвана под столом подскакивает вверх-вниз, когда он пытается заставить себя съесть то, что сегодня подают в столовой. Кажется, это какая-то запеканка? Но, может быть, это просто макароны. Он не может точно сказать. Да и неважно. Он устал, он просто хочет поесть, а потом вернуться в свою комнату и уснуть. Он продолжает смотреть на свой телефон, лежащий экраном вниз на столе рядом с ним. Ты больше не в праве решать, чего я заслуживаю, а чего нет Кажется, он начинает понимать, почему Регулус прячет свой. — Приветик, напарник! Эван вздрагивает, когда Серси опускается в кресло напротив него. Ее волосы собраны в два пучка по обе стороны головы. Как у немного неряшливой принцессы Леи. — Хей, как ты? — О, знаешь, — она откусывает кусочек от самого нелепого сэндвича, который Эван когда-либо видел, состоящего из трех кусков хлеба, салата, бекона, соленых огурцов, и горчицы, вытекающей по бокам. — Универ, работа, все как обычно. Но я в предвкушении игры в субботу, я действительно думаю, что начинаю разбираться в этом вашем хоккее. — Она говорит с набитым ртом, но каким-то образом ей удается сделать так, чтобы это не казалось грубым. Что впечатляет. — Эм… ага — отвечает Эван, не сумев удержаться, чтобы не перевести взгляд на свой телефон. — Матчи с соперниками всегда хороши. Серси кивает, ее взгляд устремлен на его лицо, в нем есть что-то слишком понимающее. Эван смотрит вниз, ковыряясь в своем обеде. — Как ты? — спрашивает Серси после небольшой паузы. — Я? — Эван одаривает ее улыбкой. Она получается недостаточно правдоподобной. — Я в порядке. Серси с вызовом поднимает бровь. — В порядке, да? — В абсолютном. Серси кивает, продолжая наблюдать за ним, задумчиво жуя. Он не совсем уверен, что понимает, о чем она думает. Обычно они не разговаривают вот так, один на один. Регулус почти всегда рядом. Сначала кажется, что именно Регулус нуждается в Серси, но Эван уверен, что это взаимно. Он поддерживает ее так же сильно, как она его. — У тебя рука дрожит, — говорит она наконец. Эван моргает, чувствуя, как сердце ухает вниз. — Что? — Твоя рука, — ее голос спокоен, а глаза скользят вниз, туда, где его рука лежит на столе. — Она дрожит. Эван быстро прячет ее под стол. — А, — нервно смеется он. — Наверное, просто перепил Ред Булла. Она откусывает еще один кусочек от своего сэндвича. — М-м-м… С минуту они сидят в тишине, Эван чувствует себя так, будто его только что обвинили, хотя он даже не знает, в чем именно, и пытается придумать, как перевести разговор в другое русло. Он не хочет думать о том, почему у него дрожат руки. Или почему он не может вести разговор, не слыша голоса людей, которые в нем не участвуют. — Наверное, странно — столкнуться с Левиафанами, — наконец говорит Серси. — Я имею в виду, ты, наверное, вырос, болея за них, верно? Раз Салазар в твоем родном городе. Эван борется минуту, чтобы заставить свой мозг вернуться к теме хоккея. — Э… да, наверное. Немного. — На самом деле, это весьма странно. Когда он в первый день появился в кампусе и увидел всю эту смесь красного и золотого вместе со львами, он почувствовал себя неестественно. Словно это было предательством. Но, честно говоря, все, что он делал последние несколько месяцев, ощущалось как предательство. — Почему ты решил переехать сюда? Он рад, что руки уже спрятаны под столом, потому что если бы она не заметила их дрожь раньше, то уж точно заметила бы сейчас. — Просто… хотелось перемен. — Я не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как ты себя калечишь. — Тогда уходи! Серси снова смотрит на него таким взглядом, словно видит его насквозь. Он изо всех сил старается ей улыбнуться. — Я всю жизнь прожил в маленьком городе, понимаешь? Почувствовал, что пришло время попробовать что-то новое. — Это такая наглая ложь, что он удивляется, как ему удалось произнести ее, не подавившись. Как будто он не скучает по дому каждый день. Не скучает по своей семье. По братьям и сестрам. По друзьям. — Ну, — в конце концов говорит Серси, подталкивая его ногой под столом. — Если это что-то значит, я рада, что ты здесь. Я знаю, что Рег тоже рад, даже если он этого не говорит. В груди Эвана что-то екает, улыбка на этот раз выглядит более искренней. — Это что-то значит, — говорит он почти неслышно. Серси улыбается в ответ. — Хорошо. Игра была хорошей, и в целом у них удачный сезон, но все равно неприятно. В раздевалке довольно тихо, все устали. Ни у кого нет настроения задерживаться здесь. Большинство парней просто хотят попасть домой. Кроме Крауча. Краем глаза Эван видит, как тот еле передвигает ногами. Мучительно долго раздевается, принимает душ, делая паузы между каждым шагом. Эван не слышал, чтобы он произнес хоть слово после третьего периода. Отец Крауча оставил его стоять одного на парковке после победы. Эван не может себе представить, что он сделает с ним после поражения. — Хэй, — подходит он, прислоняясь к кабинке рядом с Краучем, большинство парней уже ушли. Крауч не смотрит на него, просто крайне медленно продолжает застегивать пуговицы на рубашке. — Хотел спросить, не хочешь ли ты зайти ко мне потусоваться? Руки Крауча замирают в воздухе и он хмурится, избивая взглядом стену напротив себя. — Ты зовешь меня к себе домой? Эван пожимает плечами. — Мама закажет пиццу, и мы сможем просто расслабиться и поиграть в Xbox или что-нибудь еще? Крауч все еще выглядит так, будто ему трудно понять суть его предложения. — Уже поздно, — наконец отвечает он. — Ты можешь остаться у меня, весь подвал — мои владения, раскладной диван на самом деле очень удобный, просто спроси Коннора, — и когда Крауч продолжает хмуриться, Эван продолжает. — Или я могу отвезти тебя домой. Как хочешь. Наступает долгая минута молчания. Несколько оставшихся парней машут Эвану, направляясь к выходу, и он машет в ответ. Крауч все еще неподвижен в наполовину застегнутой рубашке, как будто ему только что дали решить сложное математическое уравнение. — Хорошо, — осторожно произносит он. Как будто пытается понять, как оно будет звучать на вкус. Или сможет ли оно его укусить. — Да? — Я… да. Мне просто нужно… сказать отцу. Эван улыбается, похлопывая его по спине. — Хорошо, я буду ждать тебя у входа. Он уже на полпути к двери, когда Крауч окликает его. Эван оборачивается и видит, что глаза парня наконец-то оторвались от стены. — Спасибо, — выдыхает он. Слова с трудом вырываются из его рта. В этой фразе есть что-то еще. Нечто грустное, и Эван не знает, что с этим делать. Честно говоря, он вообще не уверен, что делать с Барти Краучем. Возможно, именно поэтому он продолжает смотреть на него. Стоять рядом с ним. Вставать у него на пути. Отчаянно пытаясь понять. — Не за что, чувак, — в конце концов справляется Эван. — Без проблем. Они должны заплатить штраф. Это единственное наказание. Никто не отстранен, команда не дисквалифицирована. Просто штраф. — Послушай, — отводит его в сторону Поттер после того, как они узнают об этом. — Я могу помочь тебе оплатить его, если тебе нужна помощь. Эван натянуто улыбается. — Нет. Спасибо, но нет, я справлюсь сам. Он не знает, как сделает это, но не собирается брать деньги у своего капитана. Джеймс хмурится, но не настаивает, сжимая плечо Эвана. — Дай мне знать, если передумаешь, хорошо? — Хорошо. — Какого черта! — Эван смеется, бросая джойстик на диван рядом с собой. — Как тебе удается быть настолько хорошим в этом? Крауч пожимает плечами. — Я люблю побеждать. — Да, с этим хер поспоришь, — Эван протягивает руку и берет еще один кусок пиццы из почти пустой коробки. Они находятся в его подвале, растянувшись на диване перед телевизором. Волосы Крауча немного растрепаны, а в уголке рта остался соус от пиццы. Эвану это нравится. Нравится видеть его таким — похожим на настоящего человека. Чаще всего он кажется недосягаемым. Но здесь, на диване Эвана, он… осязаем. — Ты много играешь? — Эван слизывает соус со своих губ. — В Xbox? — уточняет Крауч. — Да. Он качает головой. — Когда я был младше, да, но отец не очень любит, когда что-то отвлекает меня от хоккея. Эван кивает, сглатывая, стараясь тщательно подбирать слова. — Да, он кажется немного… озабоченным хоккеем. Крауч смотрит на экран главного меню на телевизоре перед ними. — Разве не все родители хоккеистов страдают чем-то подобным? — говорит он наконец. Эван не может понять, специально ли он уклоняется от ответа или действительно не понимает. Потому что да, конечно, иногда его мама действительно перебарщивает с вещами командных цветов, плакатами и подбадриваниями. Да, они встают в четыре утра, чтобы отвезти его на тренировку, или пропускают ужин, чтобы успеть на игры. Они вкладывают деньги, которые могли бы потратить на более важные вещи, в его коньки и экипировку. Его родители озабочены хоккеем. Но они никогда раньше не оставляли его одного на парковке. — Он был зол сегодня вечером? — находит в себе силы надавить Эван. — По поводу игры? Он не думает, что Крауч собирается отвечать, но потом: — Его там не было. Эван моргает. — Что? Снова пауза, прежде чем Крауч продолжает. — Он прислал мне сообщение. Сказал, что ему слишком стыдно оставаться до конца игры. Сказал, что мы поговорим, когда я вернусь домой. Негромкая музыка видеоигры заполняет наступившую тишину. — Он… он знает, что ты здесь? Крауч качает головой. — Я сказал ему, что тренер разрешил мне задержаться на тренировке с другими ребятами. А после я пойду домой пешком. Эван несколько раз открывает и закрывает рот, прежде чем ему наконец удается заговорить. — Думаешь, он не разрешил бы тебе прийти? — Я же сказал тебе, — продолжает Крауч тем пустым тоном, который он так часто использует. — Он не любит, когда что-то отвлекает меня от хоккея. Требуется секунда, прежде чем эти слова доходят до сознания Эвана. — Он думает, что друзья — отвлекающий фактор? Крауч не отвечает. А потом: — Давай сыграем в другую игру, — он снова берет свой джойстик, все это время не отрывая глаз от экрана. — Крауч… — Пожалуйста, — практически шепчет он. Эван никогда раньше не испытывал такого чувства. Никогда не испытывал этого ужасного тошнотворного чувства в животе, словно происходит что-то очень плохое, а он ничего не может с этим поделать. Только смотреть. Никогда раньше не испытывал этого чувства. Желание протянуть руку и прикоснуться к кому-то и осознание того, что он не может этого сделать. Он считал Крауча придурком. Но он ошибался. Он не придурок. Он просто напуган. — Хорошо, — наконец говорит Эван, проглатывая слова. — Да, хорошо. — Ты видишь нас? Эван смеется. — Да, мам, я вижу вас. — А меня! — Эби прыгает на экране компьютера Эвана. — Особенно тебя. Это заставляет ее ухмыльнуться, демонстрируя два отсутствующих зуба. У Эвана четверо младших братьев и сестер. Эби и Джош, еще малыши, Кейт, которой тринадцать, и Элеонора, пятнадцати лет. Поскольку сестры постарше — подростки, ни одна из них не выглядит в особом восторге от семейного видеозвонка, они сидят на диване, скрестив руки на груди. — Как дела, горошинка? — спрашивает его мама, она носит очки для чтения, которые делают ее глаза в три раза больше обычного размера. — Хорошо, да, очень хорошо. — Чувствуешь себя хорошо? Он пытается не позволить своей улыбке дрогнуть. — Прекрасно. — Ты только недавно видела его, — бормочет Кейт себе под нос. — Да тише ты. Я его мать, а это значит, что я могу суетиться, сколько мне угодно. Кейт только закатывает глаза. — Как дела в колледже? — спрашивает Элеонора. Он улыбается. — Довольно круто. Как средняя школа? — Отстой. — Похоже на правду. — А как же я! — снова подпрыгивает Эби. — Спроси меня! Спроси меня! Спроси меня! Кейт раздраженно выдыхает. — Ладно, ладно, — Эван прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не заулыбаться слишком сильно. — Как первый класс? — Лучше всех! — Она вскидывает руки вверх. — Я получила… я получила отлично на контрольной по правописанию! И я узнала, что такое ко-лу-аж. — Коллаж, милая. — Да, кураж. Эван смеется. — Вау, это действительно впечатляет. — Предвкушаешь игру в субботу? — спрашивает его отец, почти крича, как будто думает, что Эван может не услышать. У его отца много сильных сторон, но подкованность в технике не входит в их число. — Конечно, — его руки покоятся на коленях, так что никто не может видеть, что он врет. — Конечно. — Я не могу поверить, что ты заставляешь меня болеть за «Гриффинов», — ворчит Джош, угрюмо глядя на экран. — Они как бы наши враги. — Уже нет, — его мама наклоняется и целует Джоша в макушку. — Ты все еще можешь болеть за Левиафанов, если хочешь, приятель, — говорит Эван. — Я не буду сердиться. — Честно? — Честно. Это, кажется, значительно улучшает настроение его младшего брата, хотя он быстро добавляет: — Я все равно буду болеть за тебя, просто не за Гриффинов. Эван улыбается. — Договорились. Его мама подтягивает Эби к себе на колени. — Ты слышал, что играет Барти? — Я чувствую себя так, как будто попал в ловушку. — Тогда уйди. — Он мне не позволит. — Тебе восемнадцать, он не может тебя остановить. — Да, — хрипит он, крепче сжимая руки в кулаки. — Да, я слышал об этом. — Ты не понимаешь. — Что? Чего я не понимаю? — Он — все, что у меня осталось! — Интересная будет игра, вы двое против друг друга и все такое. — У тебя есть я. — Да. Это будет интересно. Эван не уверен, как именно это происходит. Но это становится чем-то вроде привычки. Барти приходит к нему домой. Эван не спрашивает, что он говорит отцу, а Барти и не рассказывает ему. — О чем, черт возьми, вы вообще разговариваете? — спрашивает однажды Коннор, бросив на Барти нервный взгляд через всю раздевалку. Эван просто пожимает плечами. — Не знаю, о всяком? — Я бы никогда не смог, — вздрагивает Коннор. — От этого чувака у меня мурашки по коже. — Я думал, ты считаешь его легендой. — Ну, да, он ей и является. Но это не значит, что я хочу быть его другом. Эван заметил, что это часто встречается в жизни Барти. Люди хотят поговорить с ним о рекордах, которые он бьет, о том, в какую команду он надеется попасть, волнуется ли он, что кто-то другой займет его место номер один. Никто не говорит с Барти о Барти. Жалко, потому что, как с радостью обнаружил Эван, он немного чудаковатый. — Ты знаешь, что бабочки покрыты чешуйками? Эван фыркает, они на поле за его домом, пинают друг другу футбольный мяч. — Да иди ты. — Так и есть! Их крылья покрыты множеством маленьких чешуек, которые отражают все цвета вокруг них. Эван качает головой, целенаправленно бросает мяч слишком далеко влево, смеется, когда Барти пытается дотянуться и промахивается. Парень отмахивается от него. — Так ты хочешь сказать, что бабочки покрыты, типа, зеркальной чешуей? Как крошечные дракончики? Барти морщит нос, ловя футбольный мяч. — Я имею в виду, что чешуйки сделаны из хитина, который является прозрачным белком… — Мини-драконы, — повторяет Эван. Барти закатывает глаза. — Да, конечно, мини-драконы. Эван смотрит на него, и Барти краснеет под его взглядом, затем наклоняет голову и бросает мяч обратно. — Эй! — Барти шлепает Эвана по руке, когда тот тянется за картошкой фри. — У тебя есть своя! Они на фудкорте в торговом центре, наверное, это самое оживленное место во всем городе. Вокруг матери с охапками пакетов с покупками и маленькими кричащими детьми. Эван предсказуемо наткнулся на несколько человек, знакомых ему по школе, но долго с ними не разговаривал. Барти не очень-то любит большие скопления людей. — Слушай, — говорит Эван, жуя, — ворованная еда всегда вкуснее, это просто факт. Барти корчит ему рожицу. — Пожалуйста, жуй с закрытым ртом. Это, конечно, приводит только к тому, что Эван открывает рот шире. — Фу, ты отвратителен. Эван смеется и крадет еще одну картошку. — Ты знал, — говорит Барти, задумчиво глядя на свою еду. — Что Бабочки пробуют пищу на вкус своими лапками? Эван выгибает бровь. — Лапками? Барти кивает, сглатывая, прежде чем заговорить. — Да, у них есть вкусовые рецепторы на ногах, которые помогают им находить нужные растения. Эван секунду обдумывает это. — Значит, они едят что-то своими лапками? — Они чувствуют вкус с помощью своих лапок. — То есть у них язык на ногах? — Типа того. Эван качает головой. — И ты называешь меня отвратительным. Это заставляет Барти рассмеяться. — Большинство бабочек живут всего около четырех недель, — делится Барти однажды, когда Эван везет его домой. Он никогда не остается на ночь. Он не говорит, что это из-за отца, но это и не требуется. — Хотя Монарх может прожить до восьми месяцев. — Хм, — мычит Эван, останавливаясь на красный свет. Уже поздно, и в машине темно. — Это как-то грустно, честно говоря. Барти делает вид, что не совсем согласен. — Только люди печалятся о смерти, — говорит он серьезно. — Все остальное просто живет. Эван смотрит на него, выражение его лица все еще трудно прочитать, но время от времени Эван видит, как оно меняется. Видит тепло в глазах. В улыбке. Это стало его новой миссией — заставить Барти улыбаться как можно чаще. Эван останавливается на верхней части улицы Барти, достаточно далеко, чтобы его отец не смог увидеть их из своего дома. — Эй, почему бабочки? — Что? — спрашивает Барти, отстегивая ремень. — Почему ты так одержим бабочками? Эван мгновенно понимает, что сказал что-то не то — плечи Барти горбятся, тон становится оборонительным, когда он говорит: — Я не одержим ими. — Эй, не имел в виду в плохом смысле. Барти смотрит на него, но не выходит из машины. — Я просто… Просто хотел узнать, почему ты так много о них знаешь. Свет уличных фонарей попадает в глаза Барти, делая их большими, честными и уязвимыми. И то чувство, которое Эван иногда испытывает к нему, пробивается на поверхность. Желание касаться. И касаться. И касаться. Пока он не изучит его всего наизусть. — Моя мама говорила, что есть вещи, в которых реальность и выдумка пересекаются, — его голос тихий, как будто это секрет. Как будто он стесняется. — Вещи, которые как будто принадлежат сказкам, будто в них есть немного волшебства. Например, динозавры, принцессы и… — Бабочки, — заканчивает за него Эван. Барти кивает, не встречаясь с ним взглядом. — Да. Не знаю, мне понравилась эта мысль, — и затем, прежде чем Эван успевает сообразить, что ответить, Барти холодно смеется. — Мой отец ненавидит это. — Почему? Барти только качает головой. — Не знаю, — а потом: — Хоккеисты не должны быть одержимы бабочками, я думаю. Эван вздрагивает. — Би, ты же знаешь, что я не это имел в виду? Барти вскидывает огромные глаза, потрясенный сказанным. Эван сначала не может понять, почему, но потом: — Оу. — Би? Теперь настала очередь Эвана краснеть. — Черт, — нервно смеется он. — Извини, не знаю, откуда это взялось. Просто как будто… вырвалось. Барти продолжает смотреть на него, и Эван не может понять, хорошо это или плохо. — Клянусь, это разовая штука. Больше не повторится, чувак. Проходит еще мгновение, и затем: — Ты можешь говорить это… снова, — Барти говорит медленно, словно не вполне доверяя словам, — если хочешь. — Да. Это… мне нравится. — Он смотрит в сторону, и что-то, чему Эван не может дать название, начинает царапаться о его ребра. — Да? Круто. — Но не… не на льду, ладно? Эван кивает. — Конечно, хорошо. Барти жует нижнюю губу, как он всегда делает, когда пытается придумать, что сказать. — Я не хочу, чтобы это было хоккейной темой. Я хочу, чтобы она была связана только с тобой. Эван чувствует, как становится тяжело дышать, но не знает почему. — Да, — говорит он снова, его голос мягкий. — Да, хорошо. Он все еще сидит на скамье, играясь капой во рту. — Так, я знаю, что вы все думаете, — говорит Грюм, стоя в центре комнаты. — Вы думаете, что это только начало сезона. Эти игры не в счет. Мы можем позволить себе пару-тройку проигрышей. — Он, сузив глаза, пробегается ими по всей комнате. — Позвольте мне кое-что прояснить: Эта. Блядская. Игра. Важна. Сейчас половина нашей арены полна фанатов Салазара. Они пришли сюда, к вам домой, черт возьми, чтобы увидеть, как вы проиграете. И если вы действительно это сделаете, этот проигрыш останется с вами до конца сезона, вы меня поняли? Прямо здесь и сейчас состоится игра, которая решит, какой командой вы станете. По комнате раздаются звуки стучащих об пол клюшек и ударов по стенам. Поттер делает шаг вперед. — Наша команда лучше, чем у них, я это знаю и вы это знаете, и сегодня мы точно убедимся в том, чтобы и они об этом узнали. — Да, черт возьми! — кричит Блэк, заставляя остальную часть комнаты разразиться аналогичными возгласами поддержки. — Гриффины, на счет три, — звенит голос Поттера сквозь шум. — Раз, два, три! Это простой вторник. Эван провожает Барти до дома. И начинается дождь. Небо над ними разверзается, как это иногда бывает, безо всякого предупреждения. В один момент все сухо, а в другой они уже промокли до нитки. — Блять. — Блять. — Вон, — Барти смеется и пихает Эвана в сторону деревьев по ту сторону дороги. — Давай, иди, иди! Но это не сильно помогает, к тому моменту, как они добираются до туда, одежда Эвана уже тяжелая, волосы липнут к лицу, а рубашка — к телу. Дерево тоже не особо помогает, несмотря на то, что они буквально обнимают ствол. Барти все еще смеется, и Эван без понятия, почему, но ему не хочется, чтобы это кончалось. Его темные волосы выглядят так, будто их зализали назад, щеки румяные, глаза яркие. Он прекрасен. Он всегда прекрасен. Он откидывает голову на дерево, поворачиваясь к Эвану. — Мы в дерьме. — Он может перестать. — Нам все равно придется переть остаток пути мокрыми. — Бывают вещи и похуже. Барти смотрит на него, пробегая по нему глазами. — Да. Бывают. Вдруг Эван понимает, что наклоняется ближе, словно Барти притягивает его, выгибаясь ему навстречу. Через несколько секунд Барти закрывает глаза. — Иногда, — шепчет он, а дождь все стучит по земле рядом с ними, капли настолько тяжелые, что кажется, словно они находятся за серой шторой. Будто они спрятаны. В безопасности. — Иногда, — вновь начинает Барти. — Мне просто хочется быть с тобой. Эван сглатывает, наблюдая за тем, как дождевые капли скатываются по лицу Барти. Прямо с кончика его носа. — Да? — спрашивает Эван, теперь его голос чуть более хриплый, чем должен бы быть. — Иногда, — продолжает Барти. — Единственное, что мне не ненавистно в моей жизни — это ты. — Би. Барти снова улыбается, наклоняясь ближе к Эвану. — Мне нравится, когда ты так меня называешь. Эван не знает, что он делает. Знает только, что весь остальной мир кажется очень-очень далеким. И все, о чем он может думать, что может видеть и чувствовать, — это парень напротив. Он протягивает руку, неуверенно проводит костяшкой пальца по лицу Барти, чувствуя, как у того перехватывает дыхание. Касаться. И касаться. И касаться. — Би. Глаза Барти тут же широко распахиваются. Они напуганные и… и какие-то еще. А затем он подается вперед, поднимаясь на носочки, чтобы накрыть рот Эвана так, будто он ему и принадлежит. Одна из рук Эвана хватает его за поясницу, другая обхватывает его голову. Касаться. И касаться. И касаться. Эвана еще никогда так не целовали. Он целовался раньше. В основном, с девушками. Может, только с ними. И это было прикольно, они были милыми, они вызывали в животе бабочек. Но это. Это нечто совершенно иное. Это одновременно разрывает его на части и собирает воедино. Барти становится тем, кто разрывает поцелуй. В ужасе он, спотыкаясь, начинает отступать. — Прости. Эван моргает. — Что? — Мне так жаль. Я не должен был делать это. Блять. Блять, я не должен был делать это. — Барти. — Пожалуйста, не… не рассказывай. Блять, пожалуйста, не рассказывай никому. — Барти. — Я не собирался. Я не собирался, я просто… Эван качает головой, делая шаг вперед и обхватывая лицо Барти руками перед тем, как снова его поцеловать. Изо рта Барти вырывается удивленный звук. — Эван… — Целуй меня, — выдыхает он напротив губ Барти. — Прошу, целуй меня, когда только захочешь. Из уст Барти вырывается несколько истерический смешок, прежде чем он делает то, о чем его попросили. Он словно тает в руках Эвана, они оба цепляются друг за друга, пока рассеянные капли дождя скользят по листьям над ними. Это простой вторник. Команды катаются вдоль своих сторон катка, разминаясь, никто из них не пересекает центральную линию. Арена забита, все места заняты. И все же, когда Эван выходит на лед и вглядывается в толпу, он видит Регулуса и Серси, которые смотрят на него. Серси одета с ног до головы в красное и золотое, а под глазами у нее нарисованы красные линии. Регулус же одет в непримечательный синий свитер. Но он машет. И Эван машет ему в ответ. — Как ты думаешь, каким он будет, колледж? — Не знаю. Бирпонг и девчонки? Фырканье. Бирпонг и девчонки? — И ты. — Я? — Да. Всегда ты, Би. Барти одаривает его мягкой улыбкой, с недавних пор он все чаще делает это. Секунду спустя он склоняется к Эвану и целует его. Когда он медленно отстраняется, их носы все еще соприкасаются. — Эван? — М-м-м? — мычит Эван, чувствуя себя особенно довольным. — Ты же знаешь, что я не пойду в колледж, да? Я сразу пойду в профессиональный хоккей. Эван с грустью улыбается ему. — Да, знаю. Но мне все равно доведется смотреть на тебя. — Ну, да, если меня выпустят на лед. Если меня не отправят в малую лигу. Эван качает головой, протягивая руку, чтобы заправить прядь волос за ухо Барти. — Не-е, ты будешь играть. Ты будешь удивителен. Будешь претендентом на Колдер Трофи, сто процентов. — О боже, заткнись, — смеется он, пытаясь закрыть рот Эвана своей рукой. — Ты меня сглазишь. Эван лишь целует его ладонь. А потом каждый его палец. Каждую костяшку. Барти изумленно смотрит на него. — Хотелось бы мне не делать этого, — в конце концов говорит он. Эван поднимает на него взгляд. — Не делать чего? — Не идти в профессиональный хоккей. Я бы хотел пойти в университет. Хотел бы остаться с тобой. «Почему ты этого не делаешь», — почти спрашивает Эван. Но все же сдерживается. Ответ всегда один. Его отец. Поттер и Риддл становится лицом к лицу у места вбрасывания, не отводя глаз друг от друга. Эван видит, что их губы шевелятся, но понятия не имеет, о чем они переговариваются. Толпа уже сходит с ума, а шайбу еще даже не вбросили. Эван не позволяет своему взгляду бродить по ряду игроков. Не позволяет себе сосредотачиваться на знакомом номере джерси слева от Риддла. — О боже, — говорит Дэнни сбоку от него на скамье. — Добром все это не кончится. Шайба ударяется о лед. — Все будет иначе, — говорит Эван, все еще лежащий на полу своей спальни. — Когда ты будешь там. Когда ты будешь играть, воплощать свою мечту в жизнь. Выражение лица Барти становится серьезным, он хмурится, и Эвану отчаянно хочется его разгладить. — Хочешь узнать секрет? — Какой? — спрашивает Эван. — Но ты никому не должен говорить об этом. — Никогда. Короткая пауза, а потом: — Это не моя мечта. Эван хмурится. — Нет? — Это мой ебаный кошмар. Эван врезается в бортик, вся его левая сторона кричит от боли, пока игрок Салазара, который только что силовым приемом отобрал у него ебаную шайбу, уезжает. Он чувствует, как его плечо пульсирует, когда он снова выходит на лед, готовый кого-нибудь убить. Пока что ничья. У каждой команды по голу. Эван не понимает, как так выходит. Не понимает, когда. Не видит, когда происходит смена звена. Но в один момент он смотрит на спину засранца, который украл у него шайбу, а в другой — на Барти. Это напряженная игра. Они в финале. Они могут выиграть турнир. Но Барти весь вечер сам не свой. По-странному нервный. Сначала суетился с клюшкой и шнурками. Его колени подпрыгивали вверх-вниз, а взгляд метался по сторонам. — Ты в порядке? — спросил его Эван, пока они еще сидели на скамье. В ответ на что получил лишь отрывистый кивок головой и ничего более. Даже теперь, на льду, он это чувствует. Привычная для Барти легкая манера держаться на льду сейчас неестественно заторможена. У него не получаются передачи, он упускает возможности забить гол. Как будто его голова находится где-то в другом месте. Эван хочет схватить его и утащить со льда, хочет заставить Барти рассказать ему, что не так. Что случилось? Но все, что ему остается, это смотреть. Это похоже на автокатастрофу. Эван не знает, очевиден ли тот факт, что Барти больно, для всех так же, как для него, но ему кажется, наверное, да. Он больше использует левую сторону, уклоняется от ударов и двигается гораздо медленнее, чем обычно. Но, несмотря на все это, он по-прежнему остается феноменальным игроком, обходящим почти всех на льду. Ему требуется всего несколько секунд, чтобы забить гол. Он в точности видит, как это происходит, и при этом не видит вовсе. Все так быстро. В хоккее все всегда быстро. Считанные секунды. В один момент нападающий другой команды отводит клюшку назад для броска прямо перед воротами. Эван мчится, пытаясь добраться до него. Ему стыдно, что он вообще умудрился дать чужому нападающему такую возможность. А в следующий — Барти стоит прямо напротив ворот. Он стоит перед напротив ворот. Эван не понимает, как он там оказался. Он не должен быть так далеко позади. Он не должен блокировать ебаный щелчок. И это все, о чем Эван успевает подумать, прежде чем Барти оказывается на поверхности льда. Он проходит с шайбой по борту, слышит, как за ним кто-то следует, но не оборачивается. Он глядит вперед. Находит взглядом своего вингера. Как только шайба отскакивает от ленты его клюшки, он чувствует, как его толкают. Это нельзя назвать полноценным хитом, потому что не приложено достаточно силы. И когда он поднимает голову, то видит темные глаза, смотрящие на него сквозь сетку шлема. Черт, это больно. — Привет, Би. Глаза Барти вспыхивают, но прежде чем они успевают что-либо сказать, раздается звуковой сигнал. Гриффины забили еще один гол. У них снова ничья Арбитр свистит, но Эван этого не слышит. Он опускается на колени рядом с Барти. Лицо у того искажено болью, он хватается за ногу и извивается. — А-а-а-а-ах. — Би? Би? — А-а-ах, блять, блять, о, блять. — Би, посмотри на меня, ты в порядке, все хорошо, ты будешь в порядке. — Нет. Нет. Нет. — Обещаю… — Нет. Не заставляй меня ломать еще одно. Достаточно. Пожалуйста, пусть этого будет достаточно. Блять, Ох, сука, как же больно. Что-то ледяное ползет по позвоночнику Эвана. Это не было случайностью. Конечно, это не было случайностью. Барти, который всегда так хорошо контролирует себя на льду, который, кажется, знает, что все собираются делать, еще до того, как они это сделают. Быстрее и умнее всех остальных игроков. Специально подставил себя под удар. Потому что хотел получить травму. — Не заставляй меня ломать еще одно. В следующую свою смену звена Барти снова встает у него на пути. — Я уверен, что тебе там нужно голы забивать, разве нет? Но Барти не слушает, просто продолжает его загонять. — Борись со мной. Эван сбивчиво шипит: — Что? Барти придвигается к нему и сильно толкает в грудь. — Борись со мной. Эван просто смотрит на него с секунду, прежде чем покачать головой. — Господи, Би… — ПРЕКРАТИ! Эван моргает, вмиг ошарашенный масштабами злости в голосе Барти. — Ты обещал, — голос дрожит. — Не на льду. Ты обещал. Оу. Эван открывает рот, но ничего не произносит, и через секунду к ним подходит арбитр. — Вы двое, разойдитесь, пока я не дал вам обоим пенальти за неспортивное поведение! Барти, не глядя на него, уносится прочь. Им не нужен спинальный щит, но требуется два человека, чтобы увести Барти со льда. Они идут прямо к тоннелю. Через несколько минут тренер дает им знать, что они позвонили в скорую. Эван не может думать ни о чем другом весь остаток игры. Гриффины проигрывают. Финальный счет: 3-2. Они проигрывают своему главному противнику на домашнем льду. Эван уже почти переоделся, когда в чуть ли не гробовой тишине разносится вибрация телефона. С минуту он просто пялится на него. Это мог бы быть кто угодно. Но каким-то образом он точно знает, кто это. Б встретимся у столов для пикника мой автобус уезжает через 30 мин — Эй, Рози? Он поднимает взгляд, чуть не роняя телефон. Дэнни бросает на него забавный взгляд, но никак не комментирует это. — Мы собираемся в Дырявый котел, чтобы утопить горе, ты пойдешь? — Эм… — растерянно тянет он, пока телефон прожигает его ладонь. — М-м… да… да, хорошо, просто, эм, мне просто надо сначала забежать в общагу, взять поддельные документы. Но я встречусь с вами уже там, хорошо? — Окей, круто. У Барти раздроблено колено. Ему нужна операция. Он выбыл до конца сезона. Он выбыл еще и на начало следующего сезона, это минимум. По словам врача, он может больше никогда не восстановить его полностью. — Так… что ты собираешься делать? — спрашивает Эван, присаживаясь на больничную койку Барти. — Ну то есть это… это твой шанс, да? Если ты этого хочешь? Если ты хочешь… уйти? Он должен… ну, он обязан позволить тебе сейчас, правда? Барти не смотрит на него. Не говорит. Он долго молчит. — Отец хочет, чтобы я пошел в Салазар, — наконец выдает он. — Говорит, что я могу пройти свое лечение там, что он вернет меня на лед к середине сезона, и тогда я смогу участвовать в драфте в следующем году, — он произносит все это пустым голосом. От этого у Эвана сводит желудок. — Барти… — Никому не нужен травмированный игрок, — это то же, что слышать, как кто-то другой говорит через его рот. — Но игрок, который успешно восстановился? Это говорит о стойкости. Я все еще могу выйти в первый раунд. — Нет, — Эван протягивает руку и берет его за ладонь. — Ты этого не хочешь. Барти стискивает зубы. — И ты об этом знаешь, да? Эван не утруждает себя напоминанием обо всех моментах, когда Барти говорил ему об этом. Он не видит в этом смысла. — Ты только что сломал свою ебаную коленную чашечку, я не позволю тебе… — Позволишь мне? С каких это пор ты мне что-то позволяешь? Эван сжимает руку Барти. — Это делает тебя несчастным. Наступает долгая пауза, с лица Барти сходит часть гнева, и когда он смотрит на Эвана, то кажется маленьким. Потерянным. — Мы могли бы быть вместе, — шепчет он. — В университете. Как мы и обсуждали. Я думал, ты… разве ты этого не хочешь? Эван чувствует, что его грудь начинает щемить. — Конечно, я хочу этого, но, Барти, ты не можешь продолжать так с собой поступать. Ты не можешь продолжать играть, когда это так тебя разъебывает. Барти ничего не отвечает, но Эван не позволит замять эту ситуацию. Не в этот раз. — Ты себя убиваешь. — Это хоккей, люди постоянно получают травмы. В этом нет ничего особенного. Он сглатывает, в горле стоит ком. — Ты сломал колено. Барти лишь качает головой, хотя ему не удается унять дрожь в голосе, когда он говорит: — Я заблокировал бросок. Вот и все. Эвану хочется потрясти его, хочется накричать. Хочется сломать что-нибудь. — Би, не делай этого. — Это не твое дело. — Пожалуйста, я умоляю тебя, не делай этого. — Эван, перестань. Прекрати это, — он смотрит на него, его взгляд грозный. — Дело сделано. Все… все уже решено. — Твоим отцом? — Я сказал перестань! Эван качает головой. — Я не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как ты себя калечишь. — Тогда уходи! Эти слова словно прилипают к воздуху в комнате. Как будто они висят между ними. Неотвратимые. И Эван не знает, что делать. Не знает, как это исправить. Он не знает, что делать. — Ладно, — наконец выдавливает он слабым голосом. Потому что он имел в виду то, что сказал. Он не может смотреть на это. Не может быть на льду, не в силах помочь Барти, пока он ломает себя на части, пока наконец не сделает с собой что-то достаточно плохое. На лице Барти мелькает боль, после чего оно становится нечитаемым. — Проваливай. У Эвана пересыхает во рту, он хочет возразить, хочет сказать нет. Но не может. Он не может быть здесь. Не может притворяться, что все хорошо. — Ладно, — вновь выдавливает он. Его тело ощущается онемевшим, когда он выходит из комнаты. Сбоку от арены, рядом с парковкой, есть площадка, немного скрытая зданием. Когда Эван заворачивает за угол, он обнаруживает Барти, сидящего на одной из скамеек для пикника, которые были задвинуты туда, в основном, курильщиками или впервые напившимися подростками. На секунду Эван замирает, не в силах двинуться. Прошло несколько месяцев с тех пор, как они были так близко, и почти сразу же сердце в груди привычно заходится в ускоренном ритме; касаться и касаться. И касаться. Он решает, что, возможно, лучше не подходить ближе. — Привет. Барти вздрагивает и резко оборачивается. Его волосы влажные после душа, и на мгновение, всего на секунду, он выглядит так же, как в тот день. В первый раз. Рука Эвана крепче обхватывает ремень спортивной сумки, он с опаской наблюдает за тем, как Барти поднимается на ноги. Теперь они просто стоят напротив друг друга. касаться. и касаться. и касаться. — Как твое колено? — Не начинай. — Мне кажется, что это вполне резонный вопрос. — Оно в порядке. — Правда? Барти зло сверкает на него глазами. — Не срывайся на мне только потому, что вы проиграли. Но Эвана это не устраивает. — Сколько обезболивающих тебе пришлось принять, чтобы выйти сегодня на лед, а? Или твой отец просто напичкал тебя торадолом? Лицо Барти на секунду принимает виноватый вид, прежде чем он успевает взять себя в руки, и Эван чувствует, как у него замирает сердце. — Это была шутка. Это должно было быть шуткой. Ты, блять, издеваешься надо мной? — Все порядке, — повторяет Барти. — Я осторожен. — Осторожен? — он говорит слишком громко, он это знает, видит по тому, как нервно глаза Барти мечутся по пространству вокруг. Но ему плевать. — Ты ставишь уколы торадола на гребаном открытии сезона? Где, скажи мне на милость, тут осторожность? — Хорошо, спасибо за вклад, ваше хоккейное сиятельство, я пришел сюда не лекции выслушивать. — Тогда для чего ты пришел сюда, Би? Потому что он не знает. Правда, не имеет ни малейшего понятия. — Для чего ты пришел сюда? — повторяет он вопрос, когда Барти продолжает просто стоять и пялиться на него, пока какая-то смесь ненависти, желания и печали искажает его лицо. А затем Барти двигается. Сокращает расстояние между ними, вставая на носочки, чтобы поцеловать Эвана, который тут же целует его в ответ. — Би… — Ты сказал «целуй меня», — бессвязно бормочет он. — Ты сказал «целуй меня, когда только захочешь». Эвану кажется, что, возможно, он хнычет. — Но я всегда хочу тебя, — он тяжело дышит. — Всегда хочу. Он знает, что этого делать не стоит. Знает, что это только усложнит все. Но все же позволяет сумке соскользнуть с плеча, все же позволяет Барти притянуть себя ближе. Он скучал по нему. Черт, он все еще скучает по нему, даже сейчас, находясь у него в руках, он скучает по нему. Знает, что он скоро уйдет. Они спотыкаются, отступая назад. — Прости, твое колено. Барти трясет головой, его рука, находящаяся на шее Эвана, притягивает его ближе. — К черту мое колено. Уже не в первый раз Эван задается вопросом, не совершил ли ошибку, уйдя от этого. Его уход не то чтобы что-то изменил. Барти все равно причиняет себе боль. Так почему он не мог просто остаться? Разве они не могли просто… продолжать в том же духе? Неужели наблюдать за его саморазрушением вблизи было бы настолько ужаснее, чем издалека? Эван в любом случае чувствует пустоту. — Ох, блять. Они практически отскакивают друг от друга. Повернувшись, Эван обнаруживает Регулуса, широко распахнувшего глаза. Он буквально чувствует, как Барти готовится бежать или сделать, бог знает что еще, поэтому протягивает ладонь, что обхватить его руку и удержать на месте. — Привет, Рег, — выдыхает он с одышкой, но пытается улыбнуться, пытается не позволить своему голосу дрогнуть. — Это мой друг Барти. — Он прямо-таки чувствует, как Барти трясет в его руке, и пытается ободряюще сжать его предплечье. Регулус просто стоит и пялится на них, а Эван молча молится о том, чтобы он не начал психовать, потому что не уверен, как должен одновременно успокаивать и его и Барти. Но затем Регулус трясет головой, будто в попытке прийти в себя. — Эм, да, точно, привет. Ты хорошо сыграл. После недолгой паузы Барти твердо отвечает: — Спасибо. — Правда твои движения немного очевидны, полагаю, что это отчасти из-за твоей травмы, но все же. Стоит над этим немного поработать, чтобы твои намерения были менее предсказуемы. Эвану приходится прикусить губу, чтобы не засмеяться. — Благодарю за твою конструктивную критику, — сухо отвечает Барти. Регулус выглядит так, будто снова хочет что-то сказать, но Эван решает, что, если он не хочет, чтобы они перебили друг друга, ему следует вмешаться. — Рег, ты не мог бы дать нам секундочку? Регулус тут же закрывает рот, а щеки его краснеют. — Точно, блять, простите. Эван снова улыбается ему, на этот раз чуть мягче. — Все хорошо. Правда. — Ладно, да, я лучше… схожу, пойду и… да. — Регулус запихивает руки в карманы куртки и исчезает за углом. С секунду ни Барти, ни Эван не двигаются, последний все еще держит первого за руку. Когда Эван смотрит на другого парня, то обнаруживает, что тот уткнулся глазами в пол. — Все нормально, — говорит он, пытаясь успокоить и себя самого. — Рег мой друг, он не… он никому не расскажет. Барти подает голос после длительной паузы: — Вы с ним? Предположение настолько абсурдное, что Эвану требуется несколько секунд, чтобы понять, к чему Барти клонит. Он смеется. — Нет, я… нет. Он просто друг. Клянусь, — а затем, потому что он идиот. Потому что не может себя остановить: — Я ни с кем после… у меня никого больше не было. Барти ничего не говорит, лишь склоняется вперед, прижимаясь лицом к груди Эвана, рука которого тут же обхватывает его голову, чтобы удержать при себе. Они так и стоят некоторое время. — Мне пора идти, — в конце концов выдыхает Барти. Эван изо всех сил старается не поморщиться от того, насколько это ощущается, как удар в живот, медленно опускает руки, а Барти отступает на шаг. — Да, — выдавливает он хрипло, — да, хорошо. Барти закидывает сумку на плечо и, не глядя на Эвана, проходит мимо него, направляясь к парковке. — Би? — окликает он прежде, чем Барти совсем скроется из виду. Парень останавливается, неохотно оборачиваясь. Его плечи напряжены, и он все еще делает все, чтобы не смотреть на Эвана. — Что… это было? Он не знает, зачем спрашивает. Не знает, почему всегда кажется, что все зависит от Барти. Может, потому что именно он всегда все начинает. После длительной паузы Барти наконец поднимает на него взгляд, с тем же пустым выражением, которое было у него в день, когда Эван встретил его. — Ностальгия, — говорит он безэмоционально. И, поворачиваясь на пятках, уходит. Эван полагает, что заслужил это. В конце концов, он был первым, кто ушел. Проходит несколько минут, прежде чем Эвану удается вновь заставить себя двигаться. Прежде чем у него получается поднять свою сумку и выйти на свет. Но он не то чтобы далеко уходит. — Оу… привет. — Он останавливается, как только замечает Регулуса сидящего на земле, прижавшись спиной к арене. — Слушай, Эван, мне так жаль, — почти сразу же начинает он, даже не отводя глаз от собственных коленей. — Я не хотел… мы не могли найти тебя, что, очевидно, должно было быть достаточным намеком на то, что ты занят, но по какой-то причине я об этом не подумал, и потом Сириус сказал, что видел, как ты шел в эту сторону, поэтому я пришел проверить и даже не думал… Я не думал. Но я должен был. Прости меня. Эван растерянно моргает, пытаясь осмыслить все это, и смотрит вниз на Регулуса, который, похоже, провел последние двадцать минут, сидя здесь и съедая себя заживо. Вздохнув, Эван бросает свою сумку и садится рядом с ним. — Все хорошо. — А потом я нагрубил ему. Эван смеется. — Да, мне, честно говоря, это даже понравилось. В этом весь ты. Регулус ворчит, роняя лицо в ладони. — Я просто не знал, что сказать! — Мне кажется, ты неплохо справился, учитывая все обстоятельства, — а затем, когда Регулус все еще продолжает скрывать лицо, он слегка подталкивает его. — Спасибо. — Я буквально представить себе не могу, за что ты вообще можешь меня сейчас благодарить? Эван пожимает плечами. — За то, что… ты не воспринял это… плохо. — Он хмурится, он не совсем это имеет в виду, но не уверен, как еще это сформулировать. Регулус наконец поднимает голову, смотрит на него, а Эван позволяет ему. Ждет, чтобы услышать все, что ему хочется сказать. — Вам двоим должно быть тяжело, учитывая, каким бывает хоккей. — Он неопределенным жестом указывает на арену, к которой они оба прислонились. — Все… сложно. Честно говоря, Эван не уверен, чего именно они с Барти так боятся. Порой, кажется, что всего. А иной раз такое чувство, что они раздувают из мухи слона. У Барти — его отец. Его отец, который хочет, чтобы он стал лицом НХЛ больше, чем чего-либо еще в мире. В этой мечте нет места тому, чтобы быть геем. Но Эван… он полагает, что нервничает из-за того, как могут отреагировать его товарищи по команде. Беспокоится, не помешает ли этот фактор брать его в команды в будущем. Но иногда ему просто кажется, что он прячется, потому что Барти прячется. Иногда кажется, что он делает это только потому, что это именно то, чего от него ожидают окружающие. По правде говоря, хотеть Барти никогда не пугало Эвана. И если это и пугает сейчас, что ж, это вовсе не из-за того, что он парень. — Не могу поверить, что ты целовался с Барти Краучем, — вдруг выдает Регулус, будто до него только сейчас дошло. — Он был типа… офигенным. — Он все еще офигенный, — на автомате поправляет Эван. Регулус корчится. — Да, блять, прости. Глупо было так говорить. Конечно, все еще, — затем он снова стонет. — Не могу поверить, что сказал Барти Краучу, что у него слишком очевидные движения. Эван посмеивается. — Он это переживет. Регулус не выглядит убежденным, но, похоже, он готов оставить эту тему. Какое-то время они молчат, просто слушают, как вдалеке люди продолжают покидать арену: хлопают автомобильные двери, скандируют фанаты, пинают пивные банки. — Я… — начинает Регулус, а затем останавливается. Эван ждет, когда он продолжит. — Я… — и после этого он смеется, хотя в этом есть что-то грустное. — Знаешь, я ведь уже однажды выходил из шкафа. Это не должно быть так тяжело. Эван смотрит на него с минуту, а потом говорит: — Не пойми меня неправильно, но ты не то чтобы прям… вышел, — хотя он и сам не эксперт, конечно. Регулус сухо улыбается. — Ну, да, я в шкафу. Но как-то раз я вышел, я долго готовился и все такое. Сначала я рассказал Серси, а потом позвонил Сириусу, — он делает паузу, пиная ногой землю. — Мне было так чертовски страшно, знаешь? Рассказать ему. — Из-за хоккея? — спрашивает Эван. Регулус кивает. — Я не думал, что он откажется от меня или что-то в этом роде. Я не думал, что он перестанет меня любить, но… я боялся, что, — он трет глаза. — Боялся, что он будет любить меня чуть меньше. — Последние слова звучат не громче, чем шепот, а Регулус перебирает пальцы на коленях. — Но этого же не случилось? — Эвану не обязательно произносить это с вопросительной интонацией. Он знает, что этого не случилось. Он слышал, как Сириус говорит о своем младшем брате. Регулус одаривает его слабой улыбкой. — Нет, нет, в общем-то это же Сириус. Его не особо заботят правила, традиции и то, как ему велят поступать. — Еще одна пауза, после которой он продолжает: — Он сказал, что гордится мной. Эван сам не знает, почему это так его трогает, может, это как-то связано с тем, как Регулус произнес эти слова. Будто они — что-то, что он тщательно обматывает и прячет где-то в глубине комода. Нечто настолько драгоценное, что он никогда не хочет это потерять. — Так значит, ты вышел из шкафа, — пытается понять Эван. — Но не остался… снаружи? — Ах, что ж. — Губы Регулуса дергаются. — Я вроде как… забрал слова назад. — Забрал назад? — Да, ну, знаешь, что-то вроде: «просто шучу, ребят, я на самом деле не гей, разве не смешно?». Эван ничего не может поделать со смешком, который срывается с его губ. — Прости. — Все в порядке. — Это не очень-то смешно. — Немного смешно. — Но почему… я имею в виду, почему ты не остался вне шкафа? Почему забрал слова назад? После стольких переживаний? С минуту Регулус глядит на парковку, и Эван видит, что, что бы там ни было, ему не хочется об этом говорить. — Хочешь узнать правду? Она просто жалкая, — наконец говорит он. — Хочу. — Потому что мне так велела мать. И это… Это как-то неприятно. Будто что-то никак не уляжется в желудке Эвана. — Что ты имеешь в виду? — аккуратно спрашивает он. Регулус тянет ткань джинсов. — Ну, когда я рассказал своим родителям, сначала они просто… никак не отреагировали. Вообще-то они… — голос Регулуса срывается, и он сглатывается, беря пару секунд на отдышаться, прежде чем продолжить говорить. — Они вроде бы игнорировали меня несколько дней. Эван открывает и закрывает рот. Не совсем понимая, как на это ответить. — Они тебя игнорировали? — наконец выдавливает он. — Да, не знаю, думаю, они… пытались это переварить? Но просто… перестали со мной разговаривать. Эван глядит на него. — Вот дерьмо, Регулус, — в ужасе говорит он. — Мне так жаль. Он пожимает плечами. — Все нормально. Ну то есть… тогда было не супер. Но это… знаешь, некоторые родители за такое выгоняют детей из дома. Или, даже не знаю, бьют их. Мои просто… объявили мне бойкот на пару дней. Эван даже представить себе такое не может. Не может вообразить, каково бы это было, если бы его родители перестали с ним разговаривать. Не может представить, как жить в доме, где все ведут себя так, будто он не существует. — В любом случае, — продолжает Регулус чуть натянутым голосом. — В конце концов, моя мать подошла ко мне и сказала, что… я не знаю. Что она не хочет, чтобы я был… геем, видимо. И разве я не хотел… быть тем, что она хочет? И я хотел… поэтому я взял свои слова назад. — Устанавливается недолгая пауза, а потом: — Не уверен, что Сириус так уж мной гордился после этого. На них дует ветер, и Регулус сильнее закутывается в куртку, Эван пытается придумать, что сказать. Он не может не думать о том моменте в больнице, когда Регулус и Сириус, кажется, чувствовали неловкость при виде того, как мама Эвана обняла его. О том, как звучал Регулус, когда в общаге назвал ее милой. Тогда ему это показалось забавным. Сейчас он в этом не так уверен. — Я не то чтобы, — продолжает Регулус, — … идеален. Эван хмурится. — Что ты имеешь в виду? Регулус смотрит на него, а затем отводит взгляд. — Ну, знаешь, я… немного… странный. — Ты нормальный. Регулус фыркает. — Спасибо. — Я не шучу. — Ага, — он улыбается, не сводя глаз с коленей. — Да, я знаю, что не шутишь. В любом случае, это просто кажется еще одним аспектом, в котором я… неполноценен, полагаю. И мне не хочется это рекламировать, раз уж это необязательно. Эван качает головой, потирая лицо ладонью. — Черт, чувак, — наконец говорит он, — ты реально ебнутый, да? Это вызывает у Регулуса смех, сильный и громкий. Он пихает Эвана, который пихает его в ответ. — Ладно, новая цель, — говорит Эван, уже улыбась. — А была какая-то старая? Эван отмахивается от его вопроса. — Новая цель — найти Регулусу парня для поцелуя. Глаза Регулуса расширяются. — Нет, я… я не могу… — Послушай, — перебивает его Эван. — Выходишь ты из шкафа, не выходишь, это твое дело. Но я ни за что не позволю тебе прятаться в нашей комнате, постоянно грустить и говниться. Ни за что. — Он решает игнорировать голос в голове, твердящий, что он говорит это не только Регулусу, но и себе самому. — Эван… — Мне позволено втянуть в это дело Серси? У меня такое ощущение, что она в этом деле будет офигенной напарницей. — Нет никакого дела! — настаивает Регулус. Эван щурится, глядя на него. — Ну типа, могло бы быть, у тебя в будущем могут появиться милые мальчики… — Окей, тебе нельзя говорить «милые мальчики», меня это пугает. — Это какая-то херня типа внутренней гомофобии, тебе, скорее всего, стоит это проработать. Регулус снова смеется, это хорошо. Мило. Солнце над их головами почти село, а красные и розовые полосы заставляют все вокруг светиться. — Спасибо, — вдруг говорит Регулус. Эван непонимающе смотрит на него. — За что? Регулус лишь пожимает плечами. — За то, что не… воспринял это плохо. Эван прямо-таки чувствует, как его сердце слегка оттаивает, на лице появляется мягкая улыбка, когда он прислоняется к боку Регулуса. — Я всегда тебя прикрою, — искренне отвечает он. Темный взгляд Регулуса встречается с его собственным. — Да. Я знаю.