Free.

Джинн, которая ходит каждое воскресенье в церковь с семьёй. Джинн, которая аккуратно ведёт конспекты и исправно исполняет долг старосты группы, идеальной дочери и примерной сестры. Джинн, которая скромно улыбается на любое замечание и похвалу, нервно заламывая руки. Розария, которой плевать и которая посещает пары едва-едва. Розария, от которой несёт табаком, а на губах терпкая помада. Розария, которая не боится скалиться на любое неудобство и обжечь словами. — Ты такая правильная, прямо как мамочка, — однажды едко подмечает Розария, когда Джинн делает ей замечание из-за пропусков. Джинн было уже вскидывает голову, собираясь высказаться всё, но незримая петля собственноручного долга перед всем затягивается на шее, и она тут же давит в себе волну негодования. Улыбается мягко, выдыхая шумно через нос и опускает глаза. — Просто в следующий раз, пожалуйста, предупреждай меня. Написать мне, что ты не придёшь или опоздаешь — дело минуты. И отворачивается, едва ли дыша, стараясь делать микроскопические вдохи и выдохи, лишь бы не втягивать в грудь ещё больше запах чужого дыма, которым, кажется, насквозь пропиталась Розария, не ощущать на себе безразличный холодный взгляд. Но, боги, Джинн кажется сейчас умрёт, и умрёт от зависти. От этого всего тянет такой желанной с в о б о д о й. Учебники и тетради, кажется, валятся из рук, Джинн так торопится всё идеально сложить и запихать себе в сумку, но она упрямо поджимает губы и собирает вновь и вновь, что даже, кажется, не слышит негромкого вопроса за спиной: — Эй, ты в порядке? — Что? Да, я... — тетрадь по физике выскальзывает из рук и это становится последней каплей. — В порядке... — Что? Я не расслышала, — позади скрипнул стул и раздался стук каблуков. На плечо опустилась тяжелая ладонь, звякнули многочисленные кольца. — Я в порядке, ты что, не видишь! — Джинн резко разворачивается, смотрит на удивлённую Розарию. — У меня всё прекрасно! У меня всё просто идеально! Отстань от меня! Взволнованная Розария перед глазами размывается, будто исчезает из реальности, и Джинн понимает что плачет. Это удивляет больше всего, ведь она не лила слёзы с пятого класса. Ведь она уже большая, сама со всем справится, ей ни к чему больше плакать, это ведь стыдно. Ты сразу становишься слабой и беззащитной. Открытой. — Я... Прости, мне... — вот же глупая. Джинн шмыгает носом и опускает голову, старательно вытирает слёзы рукавами и только потом смотрит на перепачканные чёрным манжеты белоснежной рубашки. Губы вновь предательски дрожат, а на глаза вновь накатывают слёзы. — Мне жаль, я... Розария неожиданно опускается перед ней на корточки, доставая из кармана джинсовки платок. — Возьми, — неожиданно нежно-голубой на фоне привычной тёмной в чёрно-красном Розарии выбивает из Джинн нервный смешок. — Иначе рубашку окончательно испортишь. — Спасибо... — Джинн принимает платок и аккуратно промакивает глаза уголком платка, вытирает неприятно сохнущие слёзы с щёк. В любом случае, макияж испорчен, как и весь день. — Почему ты так... добра ко мне? Я ведь только что на тебя накричала. Розария почему-то тянет крашеные тёмно-алым губы в улыбке и подпёрла щёку рукой. — На самом деле, я просто давно хотела узнать не тяжело ли тебе быть примерной и послушной девочкой. — Разочарована? — Джинн от характеристики лишь поджала губы. Это так до тошноты надоедливо звучит. — Почему же, более чем довольна! Но вот терпение у тебя точно ангельское, — Розария встаёт на ноги, не забыв поднять злополучную тетрадку с пола. — Я бы на твоём месте себя бы ударила. — Радуйся, что ты не я, — бурчит в ответ Джинн, ощущая себя по-детски глупой, мнёт в руках платок под хрипловатый смех. От него почему-то легче, пускай и в груди огнём сдавливает. — Ты мне именно этим и нравишься, — Розария ухмыляется и, подхватив свою сумку, направляется к выходу из аудитории, покачивая чужой тетрадью по физике. — Ну что, идёшь или так и останешься здесь? Джинн моргает растерянно, машинально собирая вещи и поднимаясь со своего места. В голове крутилось недоумённое «я ей нравлюсь?», отчего в груди ещё сильнее сдавило, а рука сжала испачканный платок сильнее. Впрочем, подумать об этом Джинн ещё успеет. А пока что она следует за Розарией, бездумно вдыхая тянущийся за ней запах сигаретного дыма, кажется, въевшийся в неё навсегда, и ощущает себя немножко свободной.