Командовал парадом я

Страшно? Нет. Обидно? Не знаю. Моя жизнь похожа на бесконечную бурю. Передо мной проносится столько людей, городов и сёл, со мной происходит столько событий. Я никогда не знаю, что будет со мной завтра, но всегда помню, что было со мной вчера. И я помню, как тот, кто шёл со мной рука об руку так долго и мучительно, в одночасье переметнулся на другую сторону реки и помахал оттуда своей потрёпанной шляпой. Когда мы вот-вот достигли вершины, он обломал последнюю, самую важную ступень, и мы оба рухнули вниз. Или рухнул только я? Когда мне удаётся посмотреть на себя в зеркало, не в мое карманное, а в какую-нибудь витрину, тонкая слабая полоска на шее напоминает мне о том вечере, и я невольно замираю на мгновение, чтобы прокрутить воспоминания в чёрт знает какой раз. Палата, освещённая слабым искусственным светом и монотонно шуршащие за окном листья — единственное, что появляется у меня в мыслях. Единственное, кроме его взволнованного, но решительного взгляда ещё до того, как я заснул с улыбкой на лице, выдавая пылкие радостные восклицания. Я где-то прочитал о безумце, устроившем скандал в клубе. Там не было ни имени, ни описания, но было указано одно: «Гражданин вцепился в старинный стул, который предварительно изрезал...» Я много раз составлял у себя в голове комбинации, которые могли с ним произойти. Не могу утверждать точно, но двадцать из ста сценариев указывают мне на то, что в моем тогдашнем плане могли быть погрешности. Но есть и все восемьдесят, по которым соучастник вполне мог осчастливиться. Как жаль, что газеты, жалея бумагу и чернила, не печатают подробностей. Я звал его в секретари. Но какой из него секретарь? Он же совершенно не умел критически мыслить. Да, тогда я был веселый и окрылённый вот-вот заарканенной мечтой, поэтому слова лились из меня, как струя неудержимого счастья, и я не мог ничего поделать со своей глупой привычкой шутить и обдавал его этой тёплой рекой. Но разве сейчас это имеет какое-нибудь значение? Сейчас, когда я за тысячи километров от того места без гроша в кармане? Я тогда вскорости хотел наведать тот клуб, но на двери висела табличка, о которую разбились все мои мечты: «Клуб закрыт на ремонтные работы в выставочном зале». На мой вопрос о том, когда ремонт закончится, дворник сказал что-то невнятное, из чего я понял лишь «не сказали», «солнце», «зарплата». Ночью, когда я пробрался в помещение, стула не было. Я давно научился управлять своим характером. Мой разум как часы, однако, как и любая рукотворная техника, даёт сбой. И происходит это тогда, когда в мою голову пробирается картина вечера, когда все изменилось и всё исчезло. Когда заседание, обещавшее закончится бурными аплодисментами, оборвалось на торжественной речи оратора, которого столкнули с трибуны, потушив в зале свет. Как жаль, что газеты, жалея бумагу и чернила, не печатают подробностей.