In many ways, I'm the burden that divides us from the light In many ways, you're the halo that keeps my spirit alive
Разум диктовал Галадриэль, что она хватается за соломинку, и что путь вперед, который она прочертила, лишь для неё одной предстает как тропа, пусть и петляющая в чаще - для всех вокруг это не больше, чем дымка, ведущая вникуда. Чтобы не сгинуть в глубинах Разделяющего моря, она схватилась за первое попавшееся, то, что подвернулось ей под руку - за печать с древним гербом, свисающую с шеи незнакомца, и подняла её, как знамя, не надеясь, но зная, что под этим гербом объединит разрозненный народ и найдет то, что так долго искала. Найдёт свой покой. Разум твердил, что нужно разыскать родословную королей Южных Земель, что для воцарения потерянного наследника нужно что-то сильнее, чем предчувствие, что-то осязаемее, чем интуиция. Но интуиция говорила иначе. Халбранд ершится и отнекивается, ловко уворачивается от её рук, которыми она пытается надеть на него корону. Галадриэль видит, что он разбит. Что преступления его предков тяготят его тяжелой ношей и тянут ко дну, подальше от света, они терзают его душу и заставляют делать два шага назад всякий раз, когда Галадриэль делает шаг ему навстречу. Халбранд уворачивается и ищет самые безумные отговорки, лишь бы не выходить на свет и не принимать свою судьбу - хороший ли это знак для будущего короля, Галадриэль судить не бралась. Не ей выбирать, кому править людьми Южных Земель, а кто этого недостоин, не ей диктовать им, за кем следовать - ей нужно лишь объединить их. Дать им то, без чего они безоружны и беззащитны. Символ. Голос. Надежду. Людских королей можно найти в самых неожиданных местах. Она видела, как его голову венчает солнцеподобная корона. Как его боевому кличу вторит могучее войско. Как он возглавляет легионы в битвах, как миллионы маршируют за ним, лишь в нём одном видя свою надежду. И когда она смотрела ему в глаза, то видела раскаяние, такое жгучее и горькое, что она могла почувствовать его на кончике своего языка. Она видела стремление к свету, яростное и отчаянное - так утопающий тянет растопыренные пальцы к тросу, едва различимому во тьме океана. - Ты напрасно пятишься, - бросает она ему на пороге его кузницы, собираясь уходить. - Быть тебе королём. В этом твоё искупление. Халбранд смотрит ей в спину с пренебрежением и недоверием - всего секунду, а потом снова делает вид, что интересуют его только молот и горн. Галадриэль медлит, глядя на носки своих туфель. Он хочет сделать всё правильно. Он хочет всё исправить, но боится навредить. Боится того, что в его крови. В его природе. “Не имеет значения, что ты сделал до этого,” - думает Галадриэль, но не говорит вслух, потому что говорила это ему уже не раз. - “Только так мы и познаем добро. Только соприкоснувшись со злом. Нет короля достойнее, чем тот, кто посмотрел тьме в лицо и отвернулся от неё.” Она не говорит этого вслух, но её сердце кричит об этом так громко, что воздух в кузнице заряжается этой мыслью. Галадриэль знает, что Халбранд и в этот раз её услышал, и что слова её давно осели у него в душе и пустили там корни.***
Она боится себя, когда кинжал Финрода в её руках чернеет от крови урука. Пальцы её каменеют вокруг рукояти, а в душе черным-черно - ничего там не осталось, кроме испепеляющей ненависти, которая пришла к ней под маской праведного гнева. “Он служит моему врагу, врагу всего живого. Он не эльф больше, он - орк, насмешка над моим родом, ошибка, и если он заслуживает жить, значит, всё стало с ног на голову в нашем обреченном мире - где хоть одна причина держать его в живых? Хоть один повод позволить ему и дальше отравлять собой эти земли?..” - Галадриэль! Её хватка слабеет, и с глаз спадает мутная пелена. Враг перед ней безоружен. Готов принять свою смерть, но безоружен и пленён. Что с ней стало?.. Халбранд смотрит на неё со страхом, тянет руку, хоть и стоит в нескольких шагах. Галадриэль переводит взгляд с него на пленника, на кинжал в своей руке. И убегает. Подальше от амбара, в лес, туда, где её никто не потревожит, где в тишине она услышит своё сердце, ноющее, опутанное сомнением. Она смотрела тьме в лицо, только что, в том амбаре - смотрела тьме в лицо и шагнула внутрь, притом с готовностью и с уверенностью, что творит добро; что война с извечным врагом требовала, чтобы она убила Адара, безоружного и сдавшегося, просто потому, что он выбрал неправильную сторону. Чем она от него отличается? Что это за война такая, где зло отвоёвывает землю для жизни, а добро казнит военнопленных? И куда эта война её приведет? Черная кровь осталась на кончике кинжала. Галадриэль поднимает с земли пару жухлых листьев и бережно очищает клинок, когда рядом садится Халбранд. “Это орки. Это извращенная насмешка над эльфами, слуги тьмы, безумные монстры, а не добрые крестьяне, изгнанные с насиженных мест. Здесь нет полутонов. Есть они, и есть мы-” - Спасибо, что остановил меня, - говорит она тихо, продолжая очищать и без того чистый кинжал. Он пришёл, и она снова на плоту. Снова на поверхности, вытянутая из бездны. - Ты остановила меня первой. Галадриэль едва поворачивает голову. Голос Халбранда звучит вдруг так, будто он говорит с ней впервые - не ёрничает и не язвит, не шутит и не грубит, не спорит с ней, а говорит сердцем. Её прошибает вдруг страхом, и она не может понять, чьим - её или его, или это и вовсе их общий страх, разделённый на двоих. - Сражаясь рядом с тобой, я будто… Она замирает так, будто смотрит в лицо чудовищу, которое вот-вот её проглотит и выплюнет. - Если бы можно было поймать это чувство и не отпускать его никогда… Выжечь его прямо в моей душе, может, тогда… “Не открывай эту дверь.” Она понимает отчётливо, что он имеет в виду, но она никогда не могла бы облечь этого в слова лучше. “Я буду рядом с тобой, пока мы не победим, пока наш общий враг не падёт. Я буду с тобой, когда ты соберёшь армию и поведёшь её в битву, когда наденешь корону и примешь свою судьбу, какой бы она ни была. А потом я уйду - и, возможно, когда-нибудь я расскажу о тебе твоим далёким потомкам. Не больше и не меньше.” Галадриэль слишком хорошо знает, что такое потерять кого-то, она носит скорбь глубоко в своей душе, как талисман, не дающий ей сойти с тропы, и преумножать свою скорбь она не готова. Посмотреть в лицо смертному, признать, что с ним она сильнее, чем без него, она не готова. Похоронить Келеборна и оставить его в прошлом она не готова. Но и лгать себе - тоже. - Я знаю, о чём ты, - говорит она и уходит, оставив его наедине с собой.***
Это не может быть правдой - она смотрит в пергамент невидящими глазами, и кажется, что у неё под ногами дрожит сама земля. Не может быть, но это правда. Она подняла людей Нуменора на войну под знаменем самозванца. Она заставила южан кланяться самозванцу. Она впустила этого самозванца в кузницу Келебримбора. Посвятила его в самые тонкие секреты просто потому, что её интуиция сыграла с ней злую шутку, и она не может в это поверить; Халбранд не может быть обманщиком. Она заглянула в самую его суть и не увидела в нём ничего, что могло бы её насторожить; его намерения чисты, в нём столько света, что хватит на несколько королевств, так почему же… Что она видела тогда в нём? Какой злой морок затуманил её разум? - Объяснись, - говорит она бесцветным, ничего не выражающим голосом, протягивая ему пергамент. Это не приказ, не требование - это просьба. Она так хочет поверить, что это какая-то ошибка, и что он, должно быть, скрывал эту правду из лучших побуждений, из любви к своей родине, которой так сильно нужен был король. Он мог бы. Даже в тот момент, когда он опустил взгляд на пергамент, он мог бы состряпать такую ложь во благо, но не стал. - Я же говорил, что нашел герб на мертвеце. Что тут объяснять? Она делает шаг назад, впервые за всё время, не готовая принять правду. Земля окончательно уходит у неё из-под ног, и в глазах темнеет, пока он говорит - он не просто обманул её. Он просто не мешал ей обманываться. Когда она бросается на него с кинжалом, он останавливает её рывок одним резким и спокойным движением руки, внезапно возвысившись над ней и закрыв собой небо. Она ищет взглядом Халбранда, но не находит - и бездна океана проглатывает её. Чьи-то руки тянут её наверх, к свету, выволакивают из солёной воды на поверхность хлипкого плота. - Я не говорил тебе ни слова неправды, - Галадриэль оплевывается от морской воды, еле живая на самом краешке плота, и одергивает его руки. Прыгнула бы обратно сейчас же, да сгинула бы в этом океане лжи, лишь бы не стоять с ним рядом и не смотреть ему в глаза. - Я говорил, что творил зло! Ты сама сказала, что чтобы узнать свет, нужно… - Не смей, - шипит она. - Не смей прикрывать свою ложь словами моего брата! - Соприкоснуться с тьмой! - он повышает голос, и даже не глядя на него, Галадриэль слышит и видит то самое отчаяние, ту отчаянную и жадную тягу к свету, которую так безошибочно распознала в нём когда-то. В нём, не в Халбранде. - Я не успокоюсь, пока не убью тебя, - трясет она головой, как в помешательстве. Его ложь - это шторм, а её бросает по волнам, и она из последних сил хватается за свою собственную решимость. - И не поверю ни единому твоему слову, ты сгинешь в пустоте, как твой хозяин Моргот… - Ты решаешь, кто заслуживает прощения, а кто нет?! - в его глазах нет зла, нет гнева, в них нет угроз; в них мольба, и это бьет её ещё сильнее. Его мольба цепляется за подол её платья и тянет вниз призрачными горящими руками. - ХВАТИТ! - откуда в её руке кинжал? Он не останавливает её в этот раз, лишь запрокидывает голову, будто бы для того, чтобы она прицелилась поточнее и ударила поглубже, но клинок даже не касается его кожи, даже не оставляет следа. Не было ни морока, ни колдовства, ни лжи - её внутренний взор на каждом шагу показывал ей только правду. Раскаяние, страх, всепоглощающее желание исправить, тягу к свету, тягу к ней. Стремление настолько мощное и ядовитое, что от него один шаг до зависти ко всему живому, той самой, которая управляла Морготом когда-то. - То, что ты натворил, уже не исправить, - шипит она. - Все твои попытки обернутся прахом, потому что для таких как ты нет искупления. - Кто из нас лжец? - ледяной шепот Саурона неприятно ползёт по её спине. - Ты всегда говорила иначе. Я не верю тебе. Ты это не всерьез. - Не надо говорить мне, что я думаю, - её рука напряжена до предела, один всплеск - и она перережет его призрачное горло, в то же время скована с ног до головы, неспособная пошевелиться. Он своим взглядом раздирает её на куски. Кто решает, кому ходить под светом Единого, а кому прозябать в пустоте? Кто решает, кто достоин прощения и жизни, а кто нет? Разве она? Кто она, если готова взять на себя такую власть? Неужели нести в себе добро и свет - значит проводить черту между теми, кто достоин жить, а кто нет? И куда приведёт её эта война? Жестокий ветер треплет ей волосы, и поднимается буря. Её рука слабеет, и щеки касаются теплые ласковые пальцы, которым хочется податься навстречу, схватиться, как за одинокую мачту посреди шторма, чтобы её не унесло. В отражении у её ног - две темные фигуры против света. Король с солнцеподобной короной и высокая темная королева подле него. Королева сильная и праведная, по-настоящему справедливая, воздающая каждому по заслугам. Властвующая над жизнью и смертью. Королева, которую невозможно не любить. - Ты на своём пути встречала только сомнения, - тихий, баюкающий шепот, подобранный филигранно, как крохотный ключ к её сердцу. - Я один вижу тебя настоящую. Будь со мной. Даруй мне свет, и я сделаю тебя сильнее всех, кто когда-либо сомневался в тебе. - Ты поработишь меня, - говорит она со сталью в голосе. - И заставишь наслаждаться этим рабством. Этому не бывать. Страшнее всего не ложь, понимает она. Страшнее всего то, что никакой лжи и не было. Он пророс в ней таким, как был, без масок и притворства, теми словами и порывами, которые были в нём от Саурона - не Халбранда. Он склоняется к ней, и с той же самой, родственной сталью в голосе шепчет на ухо: - Когда-нибудь весь мир узнает, что без Галадриэли Саурона бы не было.