здесь

Антон устал. Он так долго ждал момента, когда все вокруг начнет замедляться, когда краски постепенно начнут тускнеть. Он готовился, мысленно подбадривал себя, строил планы с альтернативными маршрутами, старался создать такую систему, которая помогла бы ему оставаться на плаву, потихоньку отступая назад, в тень, чтобы остыть и отдохнуть. Ритм, который выработался у него за последние несколько лет, просто нещадно крушил его нервную систему и выдержку. Антон думал, что изучил все варианты и был готов ко всему, но, когда его наконец накрыл оловянный таз, это произошло стремительно и до омерзения громко. Концерт за концертом, город за городом, улыбка за улыбкой – все под рев тысяч человек, которые смотрели на него, как на нечто красивое, в то время как сам он резко начал видеть в зеркале тряпичную куклу, которую кинули в лужу и оставили умирать под колесами проезжающих автомобилей. - Держи, - предлагает ему Сережа, протягивая банку с энергетиком. Антон бессловно поднимает глаза и кивает, обхватывая пальцами холодный металл. Хруст ключа, который открывает банку, похож на звук, с которым все внутри Антона обрушилось как по щелчку пальцев. Он просто устал, устал, устал. У-с-т-а-л. В этом состоянии противно вообще все, от собственного существования до восприятия мира вокруг: как будто каждый человек вдруг увидел Антона как фарфоровую куклу и теперь предпочитает обходить его стороной, боясь лишний раз тронуть. Это, конечно, приятно. Неприятна только бездонная жалость в каждой паре глаз, с которой пересекается его взгляд. Антон опрокидывает банку и залпом выпивает почти половину газированной мерзости с химозным вкусом, потому что знает, что через пятнадцать минут ему предстоит вытащить себя на сцену и изобразить что-то похожее на энтузиазм, пока на задворках разума тонкий голос вопит: «Т Р Е В О Г А ! ! !» Сережа хлопает его по плечу и отворачивается к зеркалу, поправляя свой хвостик. Дима сидит за своим столиком и выбирает одну из трех черных шапок. Они все одинаковые, но ему принципиально важно найти ту самую. Может быть, у них разная аура, черт его знает. Диван в углу гримерки пустует, потому что четвертый персонаж этой пасмурной сказки куда-то ушел, напевая себе под нос какую-то детскую песню. У Антона даже не сработал рефлекс найти это милым или забавным. Вздох. Он откидывается на диван и закрывает глаза, считая до десяти. До комнаты достают звуки гудящего зала, постепенно наполняющегося людьми. Антон помнит, как когда-то давно он готов был выпрыгнуть из своей собственной кожи от предвкушения. Со временем это ощущение выровнялось и сменилось приятным, гармоничным спокойствием. Сейчас он не чувствует вообще ничего, кроме пустоты внутри, которая с каждой секундой заполняется цементом. К моменту выхода на сцену его желудок превратится в монолит. Антон даже не помнит, как именно случилось это проклятое выгорание (слово это он тоже не переносит на дух) – в голове лишь четко обозначены периоды «до» и «после». «До» было ярко, разноцветно, блестяще. «После» не ослабляет хватку на его горле и продолжает держать его в воздухе, прямо над огромной бездонной пропастью. Больше всего Антон боится, что это еще не конец, что самое страшное случится как раз там, если (или когда?) он туда свалится. Кожа дивана скрипит под кем-то, кто садится рядом. Он знает, кто это, слышит запах парфюма и чувствует мягкие волосы, когда голова ложится к нему на плечи. Антон не открывает глаз, но съезжает чуть вниз, чтобы обоим было удобнее сидеть полулежа или полулежать сидя. Он вопросительно мычит, когда из его рук забирают энергетик. - Ты все еще без колец. Даже не выбрал парочку, - доносится тихий голос до его ушей. Он приоткрывает глаза и видит макушку черных волос, от которых пахнет гелем, который они как-то раз купили попробовать и который теперь заказывается в интернете регулярно. Рука касается его собственной, переворачивая ладонью кверху, и через мгновение Антон чувствует кучку металлической бижутерии. Она чуть теплее энергетика, потому что другие руки ее нагрели. Он опускает взгляд и смотрит на то, что Арсений положил ему в руку. Пять колец будто сами глядят на него в ответ, ожидая его решения. Антон усмехается, когда понимает, что Арс выбрал три любимых кольца Антона и два своих собственных фаворита. У них обоих есть общий «любимчик» - толстое титановое кольцо, ничем не примечательное снаружи. Внутри него выгравировано тонкими, изящными буквами: «Я здесь». Арсений подарил ему это кольцо на Новый год сколько-то лет назад, но Антону кажется, что оно у него всю жизнь. - Спасибо, - тихо говорит Антон, целуя его в затылок. – Я чуть про них не забыл. - Поэтому они тебе о себе напомнили. - Какие они у меня заботливые, - отвечает Антон полушепотом. Голубые глаза смотрят в его, и он чувствует, как серая муть внутри немного разбавляется от улыбки, которая дополняет взгляд, полный понимания и поддержки. Арсений единственный, кто не испытывает к нему жалость. Он не относится к Антону так, будто он хрустальный шарик для елки, который нужно хранить в отдельной коробке, обмотав пузырчатой пленкой. Никто не чувствует Антона так, как Арс, даже он сам. Возможно, это плохо – находить успокоение и гармонию не в себе, а в другом человеке, ведь так искренние, чистые чувства могут в одночасье обернуться зависимостью и неспособностью существовать самостоятельно, но Антон существовал сам по себе всю свою жизнь, и он, наверное, заслужил возможность опереться на худое, но крепкое плечо, которое ему подставляют. - Выходить через десять минут, - говорит Арсений, начиная пальцем двигать кольца на ладони Антона, который указательным пальцем другой руки делает то же самое. Они отодвигают кольцо с ромашками, откладывают кольцо с большим красным камнем посередине. Дима и Сережа о чем-то болтают. Гул стихает, и мир вокруг покрывается полупрозрачной белой дымкой, которая не заходит за пределы небольшого пузырька, созданного двумя людьми на диване. Арсений снова кладет голову на плечо Антона и вздыхает. Вечером, когда все закончится, они поедут в гостиницу, выпьют красного вина и рухнут спать. Утром их ждет самолет в другой город – Антон уже толком не помнит, в какой. Арсений поделится с ним своим наушником, и весь полет они будут слушать его плейлист, а в следующей гримерке, которая может оказаться просто пустой комнатой со столом и несколькими стульями, их будет ждать очередной ритуал подготовки к выходу. Зал будет больше или меньше, но звука будет все так же много. Мир вокруг Антона бесконечно шумный и тяжелый. Внутренности уже окаменели и тянут его вниз, но им дают сигнал пятиминутной готовности. Они с Арсом все еще тыкают в кучку колец. Антон шевелится, чтобы встать, и Арсений, на секунду накрыв его руку своей, сжимает его, быстро целует в щетину на щеке и поднимается. - Ты снова колючий, - говорит он. Непонятно, относится ли это только к щетине или ко всему существу Антона в целом. - Сам говорил, что тебе нравятся кактусы, - отвечает Антон, глядя ему в глаза. Арсений смеется и двигается к выходу. Антон кладет кучку с кольцами на стол и допивает энергетик, уже чувствуя, как искусственная бодрость позволяет ему натянуть подобие улыбки. Когда они стоят перед самой сценой, Антон сжимает правую руку в кулак. Единственное кольцо, которое он выбрал, уже нагрелось, но он все равно чувствует, как ощущение металла на коже и присутствие голубых глаз рядом заземляет его в самом хорошем смысле. Гаснет свет, начинает играть музыка, и на место гула приходят вопли и аплодисменты. Антон глубоко вдыхает и выдыхает, двигаясь навстречу ярким софитам. Звук и свет окутывают его и неимоверно давят, а хватка на горле становится слабее, словно его вот-вот отпустят и он упадет в ту самую яму, у которой не видно дна. Так происходит каждый раз. Каждый раз он на секунду впадает в панику, что все вот-вот точно рухнет. Антон вздрагивает, через силу (в этот раз не сквозь слезы, неужели) улыбается во все тридцать два и выскакивает на сцену. Сережа и Дима стоят между ним и Арсением, но он все равно чувствует все то, что должен. «Я здесь».