Три часа до заката

      — Наконец-то вся работа закончена! Вернусь пораньше и порадую сестрёнок какой-нибудь стряпнёй...       Иван собрал во внушительную стопку все документы на столе и с каким-то мечтательным энтузиазмом понёс их в кабинет начальника.       — Шеф, я закончил, вот отчёты! Могу я уйти пораньше? — с надеждой взглянул он в глаза «шефу», а тот устало усмехнулся.       — Сколько раз просил не называть меня так?..       — Прошу прощенья, — Брагинский извиняюще улыбнулся. — Настроение прекрасное, вот и забылся...       — Ладно, клади бумаги сюда, — начальник кивнул на свой стол, — и на сегодня можешь быть свободен. Ты аж светишься весь, случилось чего?       — Ну... — смутился блондин, — я успею домой до прихода сестёр... Приготовлю им что-нибудь вкусное, а то они мне даже помогать не дают, всё сами, сами...       Шеф понимающе кивнул:       — Правильно, семья — самое главное. Иди-иди...       Попрощавшись, Иван сию же минуту оделся и выпорхнул на улицу. Зимний ветер тут же обдал морозцем щёки, заставляя их слегка порозоветь. Небо было чистое, и солнце ярко светило Ивану в глаза, отчего те сверкали, как два аметиста. Хотя, может быть, причиной тому было вовсе не солнце, а лёгкость на душе у русского, ведь ему казалось, что сегодня будет какой-то особенный, запоминающийся день... Всё вокруг виделось ему вдруг таким необычным, таким живым и настоящим: снег, поскрипывающий под ногами и переливающийся на солнце, насыщенно-голубое небо, иней на деревьях, звонкая песня синички... Совершенно обыденные вещи радовали его, и прохожие, видя счастливую улыбку на Ванином лице, тоже улыбались в ответ.       Иван восхищался жизнью, как ребёнок. Наслаждался ею, словно в последний раз.       Когда на пороге своей квартиры он увидел, что дверь приоткрыта, он даже не сразу сообразил, что произошло. Сердце сжалось в ужасно нехорошем предчувствии лишь когда Иван потянул на себя ручку и осторожно заглянул в прихожую. И только увидев мокрые следы от мужских ботинок, он молниеносно понял сразу несколько вещей. В квартире посторонний. Скорее всего, вор. Вооружён. Обуви сестёр не стоит — их ещё нет дома, значит, им не грозит опасность. Но грозит самому Ивану. Позвонить 02. Уйти. Бежать!       Но как бы мгновенно эти мысли ни пришли в голову Брагинскому, ноги его будто приросли к полу. Из какой-то комнаты послышался грохот, потом — звук шагов. А русский по-прежнему не двигался, даже не дышал, и лишь сердце его бешено перекачивало обеднённую кислородом кровь. Шаги стихли: вор тоже прислушался. Иван почувствовал, как заныли перенапряжённые мышцы, а в горле зажгло от недостатка воздуха; нервный, рваный вдох. Звук шагов начал усиливаться, преступник приближался... Ещё есть время убежать, но Иван стоит в оцепенении и не может даже заставить себя бросить сумки с продуктами. Хлопнула дверь, шаги уже в коридоре — всё громче и уверенней... Сейчас вор выйдет из-за поворота, и... И...       И Брагинский делает то, чего не ожидал ни он сам, ни преступник.       — Ну что же ты, даже не разделся, не разулся... Кто ж в обуви дома-то ходит? У нас ведь тут чисто, знаешь ли. Было, по крайней мере.       Иван разочарованно смотрит на чёрные ботинки вышедшего к нему человека, и голос его даже не дрогнул. Вор, явно обескураженный смелостью русского, в нерешительности остановился. Иван, предельно ясно осознавая, что ни в коем случае нельзя делать резких движений, спокойно ставит пакеты с продуктами на пол, затем — медленно скользит взглядом вверх по фигуре незваного гостя. На ногах потрёпанные джинсы, руки в перчатках из непонятной тонкой ткани, в правой зажат раскладной нож, застёгнута до воротника неприметная чёрная куртка, чёрная же ткань закрывает лицо до носа, такого же цвета шапка прикрывает пшеничные волосы, а светло-голубые глаза смотрят с непониманием и недоверием.       — Знаешь, когда я шёл домой, я всё время смотрел на небо, — снова заговорил Иван. — Никогда не замечал, что в солнечные зимние дни у него настолько потрясающий оттенок. Я вспомнил, потому что твои глаза такого же цвета, — Брагинский улыбнулся.       Стараясь не прерывать зрительный контакт, он быстро скинул обувь и доверчиво подошёл к потенциальному убийце на опасно близкое расстояние. Сердце бешено колотилось, но Иван знал: у человека напротив оно стучит ничуть не реже. Брагинский снял шарф и пальто и протянул руку незнакомцу:       — Давай куртку, я повешу. — Преступник напрягся и сжал в руке нож, собираясь блокировать удар, если хозяин квартиры вдруг решится атаковать. Но Иван, казалось, даже не думал об этом, терпеливо ожидая, пока вор разденется. — Я не отстану, пока не снимешь верхнюю одежду, — предупредил он и добавил чуть тише: — Давай уже, мне страшно не меньше твоего...       Последние слова окончательно повергли грабителя в шок. Сам не зная почему, он потянулся свободной рукой к молнии куртки, пристально наблюдая за реакцией своей жертвы. А Иван лишь облегчённо улыбнулся, хотя внутреннее напряжение спадать и не думало. Вор медленно расстегнул замок и, перекладывая нож из одной руки в другую, снял куртку и отдал её хозяину квартиры. Тот благодарно кивнул.       «Почему он согласился? Почему? Никакой логики... Где подвох?» — пульсировали мысли в голове Брагинского. И как только Иван отвернулся к шкафу, он получил ответы на эти вопросы. К горлу был приставлен нож.       — Что, уже успел вызвать копов, да? — услышал Иван злой шёпот у уха и понял, что если не прервёт его речь сейчас, то потом будет поздно. Ведь, озвучив мысль, преступник уже вряд ли откажется от своих слов, как бы доказывая жертве свою уверенность... — Тогда я...       — Я не звонил.       Вор замер, переваривая информацию. Иван повторил для надёжности:       — Я никуда не звонил. Ни полиции, ни скорой, ни пожарным, ни МЧС — никому. — Он старался, чтобы голос его звучал ровно и спокойно, хотя было сложно концентрировать внимание на чём-то кроме прижатого к горлу лезвия.       — Ты это брось. — Ну, Иван и не рассчитывал, что он поверит так просто... — Вызвал копов и теперь тянешь время до их появления!       — Ты меня, что ли, пытаешься убедить в этом? — удивился Брагинский. — Говорю же, не звонил. Можешь историю вызовов посмотреть на телефоне. Надо?       Долгая пауза: вор сомневается, стоит ли ради этого отпускать заложника. Но в конце концов определяется:       — Давай.       Нож убирают от горла, взамен приставив к спине.       — Свитер не прорежь, мне его сестра сшила, — Иван старается, чтобы в его голосе слышалось как можно меньше требовательности и как можно больше тепла. Чтобы преступник не успел возмутиться, Брагинский как можно быстрее достаёт телефон и, не оборачиваясь, показывает через плечо историю вызовов. «Верит. Слава богу, верит...» — заключает Иван по воцарившемуся молчанию.       — И что, это повод отпустить тебя? — в голосе грабителя и насмешка, и сомнение... и, как услышал Иван, даже желание довериться. Брагинский не знает — чувствует, что от него хотят услышать «Да». Но нельзя ответить прямо, это будет звучать слишком... самоуверенно. А Ване надо, чтобы звучало добродушно и гостеприимно.       — Это повод снять ботинки, пойти на кухню и попить чаю, — ласково сказал он.       — Издеваешься?! — взорвался преступник, и теперь Ивану слышен лёгкий иностранный акцент. Лезвие упирается в спину сильнее. — Смелый такой, да? Очнись и оцени ситуацию, прежде чем такой бред предлагать! Я тебя прирежу — и не заметишь!       Иван молчит, давая вору вылить накопившееся напряжение и отдышаться. Проходит около минуты, прежде чем его дыхание становится менее частым и прерывистым. Тогда Иван поворачивает голову, стараясь хоть краем глаза поймать взгляд преступника.       — Может, пойдём уже на кухню и проверим, не закипела ли в чайнике вода от наших эмоций?       Не выдержав оскорбительно дружелюбный взгляд Ивана, вор толкнул его в спину в направлении кухни.       — Достал! Делай, что хочешь.       Брагинский хотел было открыть дверь, но развернулся и осуждающе посмотрел на ботинки незнакомца.       — Сними, хоть кухню не пачкай...       Вор раздражённо скинул обувь, мол, что, доволен? Иван удовлетворённо улыбнулся и, зайдя на кухню, сразу же включил чайник и начал потихоньку накрывать на стол.       — О! Покупки забыл, — он хотел было выйти за ними в коридор, но незваный гость преградил ему путь. Брагинский постарался выразить во взгляде всё, что он думает об этом действии, мешающем проявлять гостеприимство. После недолгого противостояния взглядами Иван предложил альтернативу: — Ну, сходи сам, если мне нельзя.       Подумав, преступник всё же отступил на шаг, позволяя русскому самому донести пакеты, но под надзором. Иван вздохнул и покачал головой, но больше ничего не сказал. В конце концов, они враги. И то, что сейчас происходит — по большому счёту, нонсенс...       — Что будешь есть? Ты голоден вообще? — попытался начать Иван незамысловатую беседу, открывая холодильник. — Могу сварить пельмени... О, есть борщ, я как раз сметанку купил... Вообще-то, я пришёл пораньше, чтобы приготовить сестрёнкам что-нибудь вкусненькое. Как ты смотришь, скажем, на сладкие пирожки? — Иван оторвался от изучения содержимого холодильника и перевёл взгляд на гостя. Тот успел снять шапку, сесть на табуретку и сейчас самым внимательнейшим образом рассматривал Ивана. Взгляды встретились, и русский вдруг понял, что не может отвести глаз. Бывает, что не можешь смотреть в глаза человеку, а тут — как будто не можешь не смотреть. Иван отметил, что незнакомец рассматривал его уже не настороженно, а с любопытством. Это почему-то смущало и вызывало на губах Брагинского глупую неловкую улыбку.       — Что?.. — хотелось засмеяться, но ситуация не позволяла. — У меня что-то на лице?..       Иван едва мог увидеть это из-за маски, но в тот момент вор тоже не смог сдержать улыбки. Но, одёрнув себя, он вновь попытался придать своему голосу жёсткости.       — Нет. — Но получилось плохо. Да что там, вышло так наигранно, что русский едва не прыснул от смеха. — Делай, что хочешь, мне без разницы.       — Хм... — Иван задумался. Атмосфера, атмосфера... — Водку?..       — Нет, — тут же отрезал преступник.       — А почему нет? — удивлённо хлопнул глазками Брагинский, доставая бутылку из морозилки. — Не любишь?       Молчание.       — Или просто не пробовал? — вслед за водкой на столе появляются огурцы, маринованные грибы, половинка лимона и какой-то салат.       Гость молчит.       — Или пить не умеешь? — улыбнулся Иван и сел за стол.       — Заткнись уже, — буркнул вор и отвёл глаза.       — Это не проблема, исправим! — оптимистично заверил русский и посмотрел на настенные часы. — У меня целых три часа, чтобы тебя научить...       В голос Брагинского закрались печальные нотки. Да, она была завуалирована другими эмоциями, но они были столь наиграны и «высосаны из пальца», что печаль и некоторое сожаление всё равно вылезли на первый план. Преступник услышал это.       — А потом?..       Кажется, это был его первый искренний вопрос.       — А потом в шесть придут сёстры.       — Ровно в шесть?       — В седьмом часу. Если уйдёшь в шесть, тебя никто не увидит.       Иван старательно изучал пейзаж за окном. А человек, сидящий напротив, изучал Ивана, черты и выражение его лица. Он видел, как в фиалковых глазах плещутся десятки эмоций. Однако их сочетание не было сумбурным и безвкусным, оно было благородным, потому что в нём отсутствовали животный страх, отчаяние и ужас. Мятежное фиолетовое море — вот на что были похожи глаза русского.       — Как тебя зовут? — подал голос преступник.       — Иван... — тот был немного ошеломлён исходящей от вора инициативой. — А тебя?..       Он спрашивал без особой надежды на ответ.       — Альфред. Альфред Ф. Джонс.       — Настоящее?.. — поражённо выдохнул Брагинский.       — Ага. Как-то неловко распивать водку с человеком, которого даже по имени не знаешь, — Иван скорее услышал, чем увидел, что Альфред добродушно усмехнулся.       Дико обрадовавшись, что незваный гость решился открыться, Иван улыбнулся было во весь рот... но улыбка его тут же стала восковой.       Или Альфред соврал, или...       «Всё-таки не отпустит».       Только теперь до Ивана стала доходить вся серьёзность затеянной игры. Ведь чем больше преступник открывается жертве — тем меньше шансов, что её оставят в живых.       «Я не буду думать об этом». Сия мысль стала единственным выходом.       Закипела вода в чайнике. Словно кукла, Иван встал и выключил его. Потребовалось немало усилий, чтобы спросить будничным тоном:       — Чай, кофе?       — Есть растворимый кофе?       — Да, сейчас...       Приготовив напитки, он сел обратно и стал задумчиво размешивать ложечкой кофе, хотя сахар уже давно растворился. Не думать не получалось. «Зачем я это затеял? К чему мне доверие этого вора?..» — Брагинский поднял глаза, и их взгляды вновь пересеклись. И опять ни один не мог разорвать контакт первым. «Но я не сдамся...».       — Может, печенья? Или сушек?       Альфред покачал головой. Создавалось впечатление, что они играют в гляделки — кто моргнул, тот проиграл.       — А я вот возьму печеньку, — сообщил невесть зачем Иван и достал её из вазочки на столе, не отрывая глаз от нового знакомого. Но когда песочное тесто коснулось рта, Джонс всё же на секунду перевёл взгляд на губы Брагинского. Иван заметил — и сдержал улыбку. Он ел нарочито медленно, и под конец словно невзначай облизнул губы и кончики пальцев. Взгляд Альфреда дрогнул, но на этот раз не переместился ниже переносицы.       Спустя пару секунд преступник всё же разорвал зрительный контакт, взяв бутылку водки и принявшись открывать её. Солидарный Иван поднялся и достал из шкафчика пару рюмок, затем открыл банку грибов, банку огурцов, порезал на дольки лимон. Когда он сел обратно, Альфред уже успел наполнить рюмки.       — Водку с кофе мешаем... — покачал головой Брагинский, оглянув стоящие рядом рюмки и кружки. — За что пьём? За знакомство?       — Похоже на то, — усмехнулся Джонс и приподнял ткань маски, открывая нижнюю часть лица. Чокнулись, выпили залпом.       — Ну и гадость же, — Альфред слегка поморщился и, глядя, как русский закусил огурцом, последовал его примеру.       — Мы не ели. С одной бутылки унести может, — предупредил Иван.       — Типа курс обучения уже начался? — улыбнулся Джонс.       — Экстерном пройдём, — ответно улыбнулся Брагинский. — А по законам жанра между первой и второй промежуток небольшой! — рюмки наполнились вновь.       — За что?       — За тебя, — выдал Иван, ни секунды не думая, а когда Джонс опомнился, об его рюмку уже чокнулись.       Выпив и закусив, Альфред снял уже порядком мешающую маску. Надо было видеть, как смешались боль и восторг на лице Ивана. Неторопливо Джонс достал из кармана куртки очки прямоугольной формы и надел их. Хоть они и прибавляли возраста и солидности, всё равно ему нельзя было дать больше двадцати пяти. Теперь явно были видны американские черты лица. Заметив пристальный взгляд русского, Джонс вопросительно поднял брови, рассчитывая смутить Ивана. Но Брагинский не растерялся:       — Тебе жарко?..       — Э... С чего ты взял?       — Ты покраснел. О... Теперь ещё больше.       Альфред нахмурился и отвернулся. То ли алкоголь так подействовал, то ли на кухне Ивана и правда было жарко... Он чувствовал, как гулко стучит сердце, заставляя пылать его щёки. Успокоиться... Успокоиться.       Это была та минута, когда Джонс полностью потерял контроль над ситуацией. И Иван мог спокойно обезоружить его, к примеру, брызнув в глаза водкой... Но ничего такого не произошло. Русский просто ждал и рассматривал его лицо. Рассматривал и понимал: он не сможет поднять руку на Альфреда, даже если захочет. Просто не сможет. И всё.       Когда американец таки посмотрел на Ивана, он отметил, что на щеках Брагинского тоже выступил румянец. Джонс видел, что русский полностью расслабился, и взгляд фиолетовых глаз теперь беспорядочно скользил по лицу собеседника, не задерживаясь на чём-то одном, словно стараясь понять и запомнить общий образ Альфреда. Иван подпёр подбородок рукой и облокотился на стол; его ничуть не смущало, что преступник ухмыляется, замечая, как бесстыдно русский разглядывает его. Иван хотел запомнить Альфреда, узнать и понять его. Зачем?.. Он не мог ответить. Это было спонтанное, даже отчаянное желание. И с каждой прожитой минутой оно росло в Брагинском.       — За что поднимают третий тост? — прервал его мысли Джонс, хотя ни одна мысль даже примерно не была оформлена в слова. Иван задумался.       — Обычно за присутствующих дам, но у нас таких не наблюдается... Значит, за любовь. — Русский наполнил рюмки.       — Отличный тост, хотя предыдущий был лучше, — Альфред потянулся и блаженно улыбнулся.       «Голливудская улыбка», — отметил Иван, но вслух сказал что-то вроде: «Что ж, пьём за любовь». Рюмки звонко чокнулись. Хрустнули доеденные огурчики.       — Значит, ты живёшь с сёстрами?..       — Да, — Брагинский катал вилкой по тарелочке скользкие маринованные рыжики. — Одна старше меня на два года, другая на два младше. Вообще-то, это родительская квартира. Наташке вообще повезло, что, когда они погибли в автокатастрофе, старшая уже могла стать опекуном. Иначе не знаю, что бы с ней и стало... Тяжело было. Но ничего, выбрались, — Иван искренне улыбнулся, и Джонс поймал себя на том, что это отзывается в нём тихой душевной болью. Он хочет, чтобы Иван улыбался, но ему больно смотреть, как русский для этой улыбки насильно вытаскивает из глубины сердца хорошие воспоминания и надежду на светлое будущее. Так хочется помочь, и не то чтобы нечем — нельзя...       — Ясно... Ты хороший человек, — вдруг вырывается у Джонса. Иван смущённо опустил глаза и пробормотал:       — Ну... Не знаю, возможно... Спасибо.       «Ничто его не пробивает, а от такого простого комплимента смутился», — поразился Альфред, и уголки губ будто сами поползли вверх. Вид испытывающего неловкость Брагинского умилял и забавлял его. Джонс почувствовал лёгкое головокружение, настроение настойчиво ползло вверх. Развязался язык:       — Я тоже раньше жил со старшим братом. А потом сбежал. Свободы захотел, — разоткровенничался он. Теперь уже Иван смотрел на него во все глаза. — А дальше... Я и сам не понял, как вором стал. Сначала мелким воровством занимался, из карманов деньги вытаскивал. Потом по домам пошёл. Не один был, конечно, один долго не продержится... Меня многому научили, как делать так, чтобы тебя копы не поймали, как сейфы вскрывать, замки взламывать... и улик не оставлять.       Джонс хлебнул остывший кофе.       — Ты доволен своей жизнью?.. — тихо спросил Брагинский. Он тщательно выбирал вопрос, ибо не каждый ему было позволено задать.       — Вполне, — уверенно кивнул Альфред. — Она интересна, полна риска и... адреналин, понимаешь? Экшн! — он вдохновенно взглянул в глаза Ивану и увидел в них сдержанное понимание, с каким смотрят друг на друга старые друзья, интересы которых со временем разошлись.       — А как же американское чувство справедливости? Ты ведь из Штатов, верно?       — Ага, — немного удивлённо улыбнулся Джонс и посмотрел в потолок, сосредотачиваясь на первом вопросе. — Справедливость... Может, она и есть, но где-то не здесь. Не на улицах, где просят денег неглупые, но нищие бездомные. Не в заброшенных домах, где иногда ночуют начинающие наркоманы и преступники, ставшие такими не по своей воле. Не в публичных домах, где торгуют собой отчаявшиеся девушки, которым не на что жить. И не в квартирах хороших людей, которых обворовывают такие подонки, как я.       Альфред замолчал, Иван тоже.       Одну стену кухни сквозь окно осветило золотистое солнце. Даже не смотря на циферблат, русский мог сказать: с тех пор как он вошёл в квартиру, прошло немного больше часа. Может быть, даже полтора. Значит, осталось... Нет, он не хотел, так не хотел об этом думать!..       — Несмотря на то, что ты из США, ты очень хорошо говоришь по-русски... С акцентом, но без ошибок. Сам научился?       — Да, сам, — улыбнулся Альфред. — Много практикуюсь. У меня предрасположенность к языкам.       — Почему тогда не захотел стать, например, переводчиком? У тебя бы отлично получилось.       — Думаешь?.. — Джонс в задумчивости облизнул губы, представляя себя в этой роли. — Мне кажется, жизнь надо отдавать чему-то одному. Но если я вдруг решу сменить деятельность, обещаю подумать над твоими словами, — он вновь лучезарно улыбнулся.       Иван кивнул и наполнил рюмки в четвертый раз.       — За твоё туманное будущее, — сказал тост русский, и американец, пожав плечами, чокнулся с ним. Прозрачная жидкость обожгла желудок, спустя десяток секунд новая порция алкоголя ударила в голову. Оба ощущали в теле странную лёгкость. Время потекло быстрее...       — Почему ты так повёл себя? Как будто я обычный гость? — задал наболевший вопрос Альфред. — Зачем привёл на кухню, накрыл стол? Я знаю, русские — самый гостеприимный народ, но это... Это...       — Ни в какие рамки не лезет, — подсказал Иван.       — Вот! Точно! Тогда почему?!       — Знаешь, всё это время я пытался найти ответ на этот самый вопрос... Говорил с тобой — и искал. На стол накрывал — и искал. Ел, пил — и искал...       — И? Нашёл?       — Нашёл, Альфред... Нашёл. Только глупый он какой-то, ответ...       — Говори уже! — сгорал от нетерпения Джонс.       — Ну... Не знаю я. Просто так. Потому что «Почему бы и нет?». Захотелось. Случайно вышло. А если серьёзней... У меня ведь другого выхода-то и не было, знаешь... Говорят, если преступник увидит в жертве личность, ему уже будет гораздо сложнее причинить ей вред...       Оба больше не смотрели друг другу в глаза, словно чувствуя какую-то вину. Но кто из них виноват был в том, что он тот, кем является? Виноват ли хищник в том, что вынужден охотиться? Виновата ли жертва в том, что пытается спастись?..       Молчали, пожалуй, чуть дольше, чем нужно. Мысли, взбудораженные алкоголем, перебивали одна другую, и ни одну не получалось поймать. Чтобы сделать вид занятого делом человека, оба начали есть закуски. Опустела миска с салатом. Чувствовалось, что назрел серьёзный разговор, откладывать который не имелось возможности.       Первым рот раскрыл Альфред.       — Иван... — позвал он, и Брагинский откликнулся, открыто взглянув в глаза вору. Тот взгляд чувствовал, но знал: если посмотрит в ответ, продолжить уже не сможет. Впрочем, он и сейчас не мог, видя краем глаза, как русский готов ловить каждое его слово.       Подождав с минуту, Иван взял тарелку из-под салата, чашки с недопитым кофе и направился к раковине. Джонс услышал, как зажурчала вода и тихо загремела посуда.       Альфред ждёт. Но на что они надеются? Что тот, что другой?..       — Знаешь, я так разговорился тут с тобой... — начал американец наигранно-беспечным тоном. Иван мягко, но без промедления закрыл кран, показывая, что внимательно слушает. — Мы хорошо поладили, но это не может отменять некоторых вещей, ты же понимаешь...       Русский неспешно подошёл к Джонсу. Тот вёл себя показательно-уверенно, но в глаза не смотрел, словно бы это помешало ему сформулировать мысль. Хотя отчасти, конечно, так оно и было.       — Так вот, я...       — Смотри мне в глаза, пожалуйста.       Преступник замер, не договорив, даже рот его остался приоткрыт, а взгляд застыл на какой-то точке на стене.       Врасплох.       Иван опустился на стул, не сводя с Альфреда пристального взгляда, ожидая, когда тот выполнит просьбу.       — Альфред, — тихо, вкрадчиво позвал русский. — Можно вопрос?       Тот встрепенулся, и, нервно улыбнувшись, кивнул:       — Конечно!       — Я не заслужил, чтобы мне смотрели в глаза при вынесении приговора?..       Глаза вора расширились от удивления. Иван не завуалировал упрёк в этом вопросе, он искренне хотел получить ответ. Он действительно сомневался в том, что заслужил это... Джонс был повергнут в шок. Он не мог объяснить почему, но он и вправду был шокирован.       — Не лишай меня последнего, — услышал он шёпот Брагинского и резко повернул голову, устремив на русского горящий взор.       — Что за фигня?! — громко возмутился Альфред, едва удержавшись от того, чтобы ударить рукой по столу. — Какой приговор?! Я не собирался!.. — он хотел договорить, но почему-то не мог. Существовало слишком много слов, которые он не хотел произносить, слишком много мыслей, которые он не хотел озвучивать. Желание не сболтнуть лишнего оказалось сильнее желания эмоционально высказаться.       Иван ждал, понимая, что Альфред до последнего будет обходить факты, которые ранят их обоих. Но кто-то должен был огласить их, и русский решился подлить масла в огонь:       — Ты ведь уже всё решил для себя...       — Нет! — резко перебил его Джонс, и Брагинский послушно замолчал. — Если ты что-то там решил для себя, это не значит, что я решил тоже! Так вышло, да, ты — жертва, а преступник — я, я! И мне решать твою судьбу, да! Но я... — он перевёл дыхание и поднялся, — я хочу дать тебе выбор! Идём со мной. Я научу всему, что знаю сам, обзаведусь влиятельными связями, мы ни в чём не будем нуждаться! Станем напарниками, будем дурить копов и веселиться! Подделаем паспорта и уедем, куда захочешь! Будем всегда друг друга поддерживать. Я же не могу быть всё время один, — Альфред замолчал, выжидательно смотря на Ивана.       На лице русского смешались удивление, восхищение, печаль и сожаление. Альфред не садился, и Брагинскому пришлось выдавить из себя ответ:       — Прости, Альфред... — он покачал головой. — Я не могу согласиться.       — Почему?! — Джонс почти крикнул. Отчаянно.       — Это... не для меня, — Ивану было так сложно смотреть в чистые голубые глаза гостя, но он заставлял себя не отводить взгляда. Всегда сложно смотреть в глаза, в которых читается обвинение в отказе и надежда на то, что ещё удастся переубедить... — Ты ведь давал мне выбор. Если я ещё что-то понимаю в этой жизни, варианта всего два?..       Альфред сглотнул и неверяще спросил:       — Тебя... устраивает второй?.. — Иван молчал, ещё не находя в себе сил ответить «да». — Эй, ты жить не хочешь, что ли?!..       — Хочу, — горько прошептал Брагинский. — Очень хочу.       — Так соглашайся! — Альфред не видел проблемы. Не понимал, почему русский не может пойти за ним.       Но Иван вновь медленно покачал головой.       — Ну, знаешь, — Джонс раздражённо развёл руками, — я не могу дать тебе других вариантов! Я не виноват, что ты не убежал вовремя! У тебя была возможность, но ты сам решил пойти на контакт со мной! Сам загнал себя в ловушку, понимаешь?       — Сядь уже, — вздохнул Брагинский, но вор проигнорировал его слова. — Да, я сам решил так поступить, это верно. Но не я сделал последний шаг. Это ты открылся мне. Разве я заставлял тебя? Разве просил назвать настоящее имя, открыть лицо, рассказать о себе? Ты сделал это сам, Альфред, думая, что обыграл меня, не правда ли? Но на самом деле — ты лишь отрезал пути к отступлению, и не столько для меня, сколько для себя...       Американец молча слушал, и на его лице возмущение сменялось бессильной злостью. Он понял: в этой игре победителей уже не будет.       — Да что за!..       Громко чертыхнувшись на английском, он стукнул рукой по столу так, что подскочили рюмки.       — Вот дерьмо! Ну почему ты пришёл раньше?! Почему?! Я ведь следил за твоей квартирой, я знал, когда ты должен был!.. — он не договорил, вцепившись в свои волосы и осев на табурет.       Брагинский задумался.       — Тогда к чему был вопрос про сестёр, если ты знал, кто тут живёт и когда возвращается?..       — На них не написано, что они твои сёстры, — глухо ответил Альфред.       — Значит, я всё-таки с самого начала был тебе интересен как человек?.. — с полувопросительной интонацией сказал Иван и улыбнулся довольно, почти счастливо. Джонс повернул к нему голову и удивлённо моргнул:       — Это странно?       — Ну, не знаю, — пожал плечами русский. — Наверное, это несколько нетипично для преступника — интересоваться личностью жертвы...       — Э... ну, да. — Альфред опустил глаза. — Не знаю, что со мной случилось. Наверное, это всё ваша водка виновата, — он окинул неприязненным взглядом бутылку с прозрачной жидкостью на дне. Русский хихикнул.       — Допить надо, не думаешь?..       — Не думаю! — запротестовал Джонс, но Иван уже разлил остатки водки по рюмкам. Американец обречённо вздохнул и заметил:       — За тебя ещё не пили.       — А надо? — удивился Брагинский.       — Конечно! За меня пили, а за тебя почему не надо? Ты, может, и не такой номер один, как я, но это же не повод, — Альфред вновь продемонстрировал безупречную голливудскую улыбку. Иван тоже улыбнулся, но более скромно и смущённо.       Выпили, толком не закусив, ибо всё уже было съедено. Из-за этого алкоголь ударил в голову немного быстрее и сильнее, чем ожидалось, несмотря на маленькое количество.       Стены кухни окрасились медно-оранжевым: солнце стремилось скорей обняться с горизонтом. Русский кинул взгляд на часы.       — Чуть меньше получаса осталось...       Джонс сначала не понял, тоже повернувшись к циферблату. Но, увидев положение стрелок, воскликнул:       — Уже?! Так быстро!..       Иван отстранённо кивнул, а потом промолвил, улыбнувшись:       — В хорошей компании время идёт незаметно.       — Со мной это не удивительно! — Альфред самодовольно усмехнулся, но лишь на миг. После небольшой паузы он серьёзно и в упор посмотрел на Брагинского. — Я всё равно переубежду тебя!       — Нет такого слова... — вкрадчиво заметил Иван.       — Наплевать! — заявил американец. Он был настроен решительно, но в глазах русского это лишь добавляло ему инфантильности.       — Упрямец... Как же ты собираешься это сделать? — вздохнул Иван.       — У меня свои методы, — напустил загадочности Альфред.       — Что ж, попробуй, — Брагинский пожал плечами. — Всё равно время девать некуда...       При упоминании времени всё внутри русского сжалось в комок, но он не подал виду. Спокоен оставался и когда Джонс поднялся с табурета и подошёл к нему вплотную. И только когда Альфред стал наклоняться к его лицу, удивлённо распахнул глаза и прошептал в бесполезной попытке вразумить американца:       — Я не передумаю...       Джонс прижался к губам Брагинского стремительно, но не грубо, слегка придерживая одной рукой затылок Ивана, чтобы тот не отстранялся. А Иван пытался. Потому что слишком уж сильно и гулко стучало сердце, слишком приятен оказался этот внезапный сумбурный поцелуй, слишком неожиданным оказалось желание ответить на него со всей отчаянной страстью... Брагинский оттолкнул Джонса, отвернувшись и зажав рот рукой, словно не веря в то, что сейчас произошло.       — Ну что, передумал? — с детской наивностью в глазах спросил американец. Брагинскому пришлось уходить от ответа.       — Ты всех так переубеждаешь?.. — пробормотал Иван, нещадно покраснев.       — Нет. Только тебя, — признался Альфред.       — А с чего ты взял, что на меня это подействует? — русский взглянул было ему в лицо, но тут же отвёл глаза вновь: он всё ещё ощущал дикую неловкость.       — Не говори, что тебе не понравилось, — засмеялся Джонс. «Это, по-твоему, ответ?» — вздохнул про себя Иван, а вслух сказал после недолгого молчания:       — Как могло мне не понравиться, если только в последние три часа я ощущал, что действительно живу?..       Альфред замер, переваривая Ванины слова, а потом неуверенно улыбнулся:       — Я рад... Так что? Ты... передумал?       — Знаешь, Альфред, ты очень... Если бы ты... Понимаешь... Я... Нет, — отчаялся искать обходные пути Иван. — Нет. Прости.       — Ты... Ты хоть понимаешь, что говоришь?! — мигом вспылил Джонс. — Я не понимаю тебя! Как так можно?! Я же прямо говорю ему: выбирай жизнь! А он отказывается! Ну как, как?! — Альфред вцепился в свои волосы.       — У нас с тобой разные ценности... Я не могу пойти против себя. Не могу и не хочу.       Несколько секунд американец смотрел на русского так, словно старался прожечь его глазами, а потом вдруг резко развернулся и направился в прихожую. Иван проводил его взглядом, в котором смешались тоска и сожаление.       — До заката считанные минуты... — прошептал он и подошёл к окну. Ему открылась восхитительная в своей апокалиптической красоте картина. Огненный небосвод словно провожал кроваво-оранжевое солнце в последний путь. Кое-где виднелись хлопья и ниточки алых облаков, но чем ближе к неровному заборчику горизонта — тем их становилось меньше. Небесное светило неистово пылало, и Ивану казалось, что оно тоже не хочет, чтобы этот день кончался...       Он не услышал, как Джонс вернулся на кухню. Брагинский увидел его только когда тот встал непосредственно перед русским, закрывая ему завораживающий пейзаж:       — Не смотри туда. Смотри только на меня. Это я — твоё закатное солнце.       Иван перевёл взгляд на Альфреда. И больше не отводил.       Несмотря на то, что в русский был выше его сантиметров на пять, сейчас они почему-то были практически одного роста. Джонс видел, как в глазах Брагинского отражается стремительно падающее солнце. Во всё ещё опущенной руке преступник сжимал пистолет с глушителем, и оба знали: когда солнце зайдёт окончательно, жизнь русского оборвётся.       А светящийся шар уже коснулся горизонта...       — Мне... жаль, что так вышло, — выдавил из себя американец.       — Ты веришь в судьбу, Альфред?.. — уголки губ Ивана почти не дрогнули, но тёплая улыбка читалась в его глазах.       — Не знаю... — честно ответил Джонс. — Я не думал об этом... А ты?       — Не то чтобы я фаталист... Но, видимо, так было нужно, правда?..       Альфред даже не кивнул, не в силах оторваться от глаз Ивана, и не только потому, что в них отражалась рваная половинка солнечного диска. Сейчас американец не думал о том, что очень скоро он выстрелит, и его запачкает Ваниной кровью, а потом он продезинфицирует посуду, подотрёт следы обуви, переоденется, словом — уничтожит все улики... Он знает, что сделает это на автомате. Не это сейчас важно для него...       — Но было бы лучше, если бы этой встречи не произошло, — ответил он наконец.       — Не думаю... — прозвучало несколько таинственно.       — Почему? Да, я украл бы деньги, украшения, какую-нибудь технику... но не твою жизнь, Иван.       — Ничто не случайно. Ты поймёшь, когда-нибудь...       Солнце почти скрылось за узором из домов. На небе создался необыкновенной красоты градиент от сиреневого до пламенно-оранжевого. Последние алебастровые лучи ласкали Ванино лицо на прощание.       — Прости меня, если сможешь... — тихо проговорил Джонс.       «Такое не прощают, Альфред...» — пронеслось в голове у Брагинского, но из уст вырвалось немного другое.       — Бог простит.       Американец наконец приставил пистолет к голове русского. Он знал, куда нужно стрелять на поражение, чтобы смерть наступила как можно быстрее. Это было последним, что он мог сделать непосредственно для Ивана.       Солнце безвозвратно утонуло в горизонте, и огонёк надежды потух в фиолетовых глазах.       — Не забывай меня, — попросил Иван будничным тоном.       — Обещаю, — шепнул Альфред, и тут же спустил курок.       Глухой хлопок — и Джонс подхватывает оседающее тело русского, ничуть не боясь испачкаться кровью или оставить на его одежде улику в виде упавшего с головы волоса.       Пройдёт минут десять, прежде чем он пересилит себя и оставит в покое Брагинского. Ещё через пятнадцать — он будет идти прочь от подожжённых мусорных баков, в которые он выбросил окровавленную одежду. В них тлеющие полиэтиленовые кульки ещё с час будут коптить, а аэрозольные баллончики — взрываться, пугая местных крыс и случайных прохожих. В течение этого часа вернутся Ванины сёстры и помимо тела брата обнаружат лежащие на кухонном столе драгоценности. Через неделю в почтовом ящике Наташа найдёт письмо без обратного адреса, а в нём — пару купюр крупным номиналом и напечатанное на принтере послание всего в одно слово: «Соболезную». Она будет удивлённо рассматривать конверт и пытаться сдержать слёзы, ещё даже не предполагая, что в ближайшие годы таких анонимных пожертвований сёстрам пришлют немало.       Не пройдёт и пары недель, как Джонс поймёт, что больше не получает от воровства былого удовлетворения. Спустя месяц он вернётся в Штаты и устроится работать переводчиком. Потом — с трудом, но наладит контакт со своим братом. Лишь после этого, когда он станет совершенно другим человеком, до него дойдёт смысл сказанных Иваном слов.       «Ничто не случайно, — скажет бывший вор однажды, глядя на закат. — Я понял, что ты имел в виду...» И почувствует, как заходящее солнце ласково улыбнулось ему.       Альфред выполнит обещание. Он до конца своей жизни будет благодарно и трепетно хранить воспоминания о тех необыкновенных трёх часах, заставивших его во многое поверить и многое переосмыслить. О тех самых трёх часах — первых, последних и единственных.