lust and blasphemy

      Возможно, это и правда была не самая блестящая идея. Возможно, по меркам Мэтта Мёрдока как религиозного человека это могла быть самая ужасная идея за всю его жизнь. Вот только на тот момент решение было принято без прогноза дальнейших последствий.       Он точно не мог предположить, что, если он приведёт Фрэнка Касла в церковь, где рос после смерти отца, это выльется в то, что его будут вот так зажимать у холодной стенки в одной из комнат внизу, заставляя прочувствовать спиной каждую неровность и шероховатость камня, в то время как жадные до безобразия, сухие, мозолистые пальцы будут изучать и нежно оглаживать каждый мало-мальски заметный шрам.       Горячий рот исследовал шею, язык вылизывал каждый её миллиметр, а тяжёлое дыхание ощущалось на чувствительной коже так же хорошо, как и влажные губы. Касл периодически прерывался, чтобы провести кончиком носа по тем местам, где только что были губы, попытаться сохранить где-то глубоко в лёгких запах Мэттью, запах его кожи, одежды, его запах, от которого хотелось не то выть, не то кусать глубоко, до кости, чтобы остался ещё один шрам.       Это была плохая идея, потому что Фрэнк Касл был убийцей, а это место не было санаторием для таких, как они. Это была плохая идея, потому что у сестёр могли возникнуть вопросы, на которые Мэттью ни за что не согласился бы отвечать. Да и не смог бы, находясь в такой компрометирующей позе.       Это была плохая идея, потому что в отличие от Мэтта Фрэнк не цеплялся за такие понятия как «богохульство». Его не волновало, что их смешанное, рваное, прерываемое тихим скулежом дыхание может услышать сестра Мэгги или кто-то ещё и выгнать, расцепив, словно парочку похотливых подростков.       Мэттью помнил, как впервые услышал такую парочку, когда учился в колледже. Он не слышал такого раньше скорее всего потому что ходил по цивилизованным местам, но так получилось что именно в колледже он, проходя по коридору мимо туалета, услышал это.       Они старались быть тише, зажимая друг другу рты, старались скрести ногтями по дверце не с таким отвратительным скрипом, старались чтобы шорох одежды не привлекал внимания, как и другие издаваемые ими звуки.       Мэттью помнил, как сильно тогда краснел весь день, заставляя Фогги волноваться о том, не появилась ли у него девушка, как вспоминал каждый час этот плавный, неторопливый ритм чужих движений, жар сцепленных вместе ладоней. Он не знал, зачем, услышав это, заставил себя заострить на этом внимание, но забыть этого так и не смог.       И сейчас он чувствовал точно такой же дикий стыд, каким обжигало щёки в колледже. Сейчас, сжимая в руке короткостриженые волосы Фрэнка, опустившегося перед ним на колени здесь, в месте, куда люди приходят молиться и петь песни со своими детьми и родителями. Мэтт кусал костяшки пальцев, слыша, как через несколько метров от него в другом помещении сестра Мэгги строгим тоном просила мальчишек вернуться к чтению, и подавляя в себе эти жалкие звуки, эти высокие стоны, которые слишком громким для него самого эхом отражались от стен и потолка.       Сейчас, не когда он пробовал сделать то же самое в туалете колледжа, как та парочка, не когда развлекался с девчонкой с его потока на какой-то вечеринке в клубе, где пахло озоном и дурью, не когда сам стоял перед каким-то парнем на коленях, пользуясь языком даже более умело, чем на семинарах по гражданскому праву.       Сейчас, когда Фрэнк, не заботясь, кажется, о том, что их могут поймать, так крепко сжимал обнажившиеся длинные ноги, оставлял так много почти нежных укусов на внутренней, мягкой стороне бёдра, щекотно поглаживая выступающие косточки, шумно втягивая носом воздух в самом низу живота, порыкивая, словно разъярённый бык.       — Тебе не стоит этого делать… — без какой-либо угрозы, скорее с намёком на просьбу предупреждал всего пару минут назад Мэтт, чувствуя, как Касл крепко сжимает его плечи, оттесняя к стене.       — Не здесь, пожалуйста… — уже с более чем явной мольбой несерьёзно отпирался Мэттью, слабо пытаясь увернуться от колючих поцелуев, убеждая себя, что его не ведёт от одной только мысли об этом.              — Так нельзя… — последние более-менее связные слова, перед тем как Фрэнк запустил руки ему в штаны, заставляя зажать самому себе рот рукой, точно как та парочка в колледже, чтобы не выдать, как сильно он наслаждается ситуацией, в которой ему хочется побыть беззащитной, невинной жертвой, которая не может противиться сладким речам искусителя, так убедительно подталкивающего сорвать яблоко.       — При мне-то святошу из себя можешь не строить, — жарко выдыхал Фрэнк между его ног, переходя с уксусов на поцелуи, зализывая сходящие следы зубов. — Ты никому ничего не должен. Это весь этот город должен тебе за то, как ты о нём печёшься.       Этих слов каким-то образом было достаточно, чтобы выбить из Дьявола Адской кухни куда более громкие, высокие стоны, чтобы у грозы всех местных бандитов и нарколыг задрожали коленки, заставляя Фрэнка тихо, почти мурлыкающе рассмеяться.       — Неженка, — с мстительной ноткой низким голосом протянул он, крепче сжимая Мэттью под ягодицы, припирая его к стене, чтобы не свалился, пока Касл не закончит.       Фрэнк больно царапнул бедро, вынуждая не отвлекаться от происходящего на что-либо другое. Мэтт откинул голову назад, упираясь затылком в холодную, рельефную стену и стараясь не улыбаться так дико довольно от понимания, что ему через пару минут придётся сменить позу, подставляя под этот нагревающийся камень щёки и грудь.