Замереть

Иногда, Тсуна думает, нужно просто ненадолго замереть. Это не то чтобы применимо в спорте, где нужно двигаться, чтобы успеть прыгнуть навстречу мячу, в перестрелке, где мгновение промедления порой равняется отнятой жизни, в ставках на бирже, хотя вот здесь он совсем не спец, увольте. Зато в жизни, обычной жизни, порой просто необходимо остановиться. Вдохнуть полной грудью или на секунду перестать дышать, словно забыть о том, что это кому-то нужно. Забыть о том, что в мире есть миллиарды других людей. Что люди тебя окружают. Очистить мысли и легкие, вознестись над собой и не двигаться, не существовать, скрыться. От этого становится легче. Тсуна — с исполосованным шрамами лицом и сильным поджарым телом, взглядом старика и убийцы, молодой, кажется, все еще такой глупый Тсуна — проверял это на себе много раз, и до сих пор это действовало. Тсуна бывший мафиози. Ему сильно за тридцать, может, сорок уже стукнуло, а может, нет, — в одной из перестрелок ему неудачно зарядили в голову, и с тех пор он часто путает вещи, забывает одно, подменяя его другим, и искренне верит, что так всегда и было. В такие моменты ромашки для него выглядят как подсолнухи — и хорошо, что ромашки у него покупает одна и та же молодая женщина, постоянная клиентка, не говорящая ни слова против. Для нее это даже личная примета. Тсуна бывший мафиози. Он прячет тело под легкой, объемной одеждой, застегивает рубашки до предпоследней пуговицы, а где ему не нравится расстояние между ними — перешивает на свое усмотрение. Он живет один, и его некому поздравить с днем рождения, который когда-то Босс не праздновал уже… лет двадцать? Может быть, чуть меньше, — они с друзьями выросли не сразу. Сейчас он не помнит имени ни одного из них. Он не помнит их лиц и всегда путает фамилии постоянных клиентов. Он называет их мысленно по цветам, за которыми они чаще всего приходят. Так Ромашка — невысокая девушка с хвостом каштановых волос. Кажется, она художница, потому что каждый раз на ней то маскарадный костюм, то традиционный наряд самурая, то растянутая футболка, заляпанная пахучими красками. Она очаровательно улыбается, и Тсуна ежевечерне после ее визитов забывает горькие складки у ее рта во время их разговора. Хару видит перед собой знакомое лицо, множество перемешанных, таких старых, знакомых черт и чувствует боль, становящуюся все сильнее каждый раз, когда понимает: Тсуна не вспоминает ее. Еще хуже становится в дни, когда его сознание подменяет ромашки на подсолнухи: Хару рыдает, едва успев закрыв дверь квартиры на ключ. Ваза для цветов стоит на круглом журнальном столике возле фотографии улыбающейся Киоко. О, Киоко любила подсолнухи. Киоко погибла ровно через месяц после возвращения Тсуны в Намимори. Тогда его ломающаяся память лишь изредка пошаливала и он помнил их всех. Он пытался защитить Киоко. Может быть, после ее смерти что-то в нем окончательно разрушилось? Еще к Тсуне стабильно раз в сезон заходит мужчина, всегда покупающий маки. У него ежик светлых не по-японски волос, борода, раскосые голубые глаза и неловкие жесты. Тсуна смотрит тепло на него, и мужчина, выходя, направляется в сторону городского кладбища. Видела бы Нана, до чего он довел их сына, — убила бы одним взглядом, не посмотрела, что невозможно. Он сжимал губы — горькие морщины проступали на всем его лице. Один посетитель всегда пахнет одинаково: кофе и апельсиновой цедрой, горько и освежающе. Он высок и весьма симпатичен, только Тсуна не обманывается: незамыленным взглядом видит в кобуре под приталенным пиджаком два пистолета. Мужчина опасен. Он покупает у него астры, одуванчики и гвоздики. Иногда молча оставляет где-то на прилавке вкусовой чай — у Тсуны любимый с клубникой: горький, он почти уверен, что в составе есть мед. Он неразговорчив, и Тсуна привычно ему улыбается, одаривая теплом. Реборн отворачивается и резко сжимает губы. Будь он моложе и впечатлительнее, не смог бы удержаться и разрыдался, кидаясь на грудь к ученику. Бывшему ученику. Выпорхнувшему из-под крыла еще в восемнадцать, официально приняв статус Босса Вонголы. Не уберег. Не научил. Не спас. Он еще помнит — лучше него, может, только Емицу — теплый, живой, яркий блеск мальчишеских глаз. Теперь у Тсуны взгляд мертвеца — кого-то смирившегося, потерянного, живущего в дне сурка. Тсуна сам ничего этого не запоминает, а окружающие все видят. И им больно. Иногда Тсуне снятся кошмары. В определенные даты — вполне конкретные, как жаль, что он догадывается посмотреть, какое сегодня число, только по пробуждении. В летний зной в его снах умирает маленькая шатенка, улыбающаяся ему в лицо самой заботливой из улыбок. Зимой, слегка после нового года, он-во-сне теряет двух темноволосых юношей, и один, странный, от поступка которого особенно больно на сердце, убивает себя, роняя слезы из опустевших глаз на лицо того, что, Тсуна откуда-то знает, младше. Откуда-то Тсуна-во-сне помнит, что парня с тонфа в руках в этот раз подвели его чудовищная сила и удача и что у него нет никого, кто бы его ждал (ты ошибаешься). Помнит, что тот, кого укрыл своим телом странный, оставил в Японии отца, который, скорее всего, не узнает о смерти сына, пока ему не расскажут. Потому что болеет. Потому что никто, кроме сына, об этом не знал. Помнит, что странный останется один ровно в тот момент, когда не сможет больше вдохнуть, потому что жизнь во всех его близких десятилетиями подпитывал он сам. Туманник? Облачник? Тсуна не помнит, на этих мыслях сознание Тсуны буксует, мигает фарами и выключается, глохнет, гаснет постепенно и сон заканчивается. Тсуна просыпается, а сердце так сильно болит, и глаза еще долго вновь привыкают к яркому солнечному свету. Весной в лепестках сакуры он видит голову нежно улыбающейся девушки и думает, что человек не способен умереть с таким выражением лица. Девушка выглядит так, словно ей снится приятный сон. Тем более гулко бухает в груди его сердце от знания, что остальных частей тела не нашли. Только голову, выставленную напоказ. Сознание, словно в знак острой ненависти, подбрасывает картинку аккуратных, розово-алых, можно сказать, красивых даже срезов шеи. А дальше снова буксует и заставляет проснуться. Весной Тсуна всегда просыпается слишком рано — дай боже на улице начнет светать и небо окрасится мягко розовым и оранжевым. Он просыпается и не может спать больше ни часа. Весной Тсуна пьет много горького кофе, чтобы заглушить тошнотворные позывы. Иногда он тут же забывает о содержании снов, и оно возвращается к нему спустя, может быть, месяц. Но он уже понятия не имеет, почему тогда это так его задевало. Он не знает, что его сердце болело и сильно билось в груди, грозясь разорвать клетку ребер. Он не знает, что плакал, замечая лишь тогда, когда кофе внезапно кажется соленым. Он не имеет и малейшего представления о том, что это за люди. Он забывает сразу после пробуждения, как после смерти Мукуро его сутками горячо обнимал Хаято, давая выплакаться в рубашку. Он забывает, как Хару смотрела на него, давя порыв сжать его в объятиях после нахождения головы Киоко. Он забывает, как вся история его знакомства с Киоко пронеслась у него перед глазами, когда он увидел безмятежное выражение ее лица. Он все забывает — и выдыхает. Ему не больно. Он остается на месте: не двигается вперед, но и не пятится. Он не помнит имен. Он не знает всех этих знакомых людей, приходящих в его магазин. Он всем одинаково улыбается. Он даже не узнает, когда Гокудеру хоронят после весьма очевидного самоубийства, в ходе которого он зачистил базу злодеев, убивших Киоко. Гокудера умирает со слабостью в дрожащих руках. «Я дождусь тебя, Тсунаеши». Тсунаеши не помнит, но ему недолго осталось. На двери магазина приветливо звенит колокольчик. Тсуна поднимает взгляд, вновь тепло улыбаясь. Его жизнь пока продолжается, и он не помнит, что, если бы только мог, если бы сознание дало ему такой шанс, он бы ненавидел такую жизнь всем своим большим искренним сердцем. Тсуна не помнит. Однажды Тсуна замрет навсегда.