Пой мне о спасительной гавани

Когда Тентен прибывает по указанным координатам, она едва видит, что именно ищет. Старая лаборатория в основном находится под землей, но то немногое, что находится на поверхности, заплели внутри и снаружи белые как мел лианы, усеянные болезненно-желтыми цветами, которые безвольно свисают, едва покачиваясь при каждом слабом порыве ветра. Предыдущий обитатель, возможный ученик Орочимару, как утверждается, давно мертв — достаточно давно, чтобы на миссию отправили минимальные количество людей. Но любые зацепки, которые они смогут найти относительно того, чем он занимался до своей смерти, более чем приветствуются, равно как и любые признаки того, что он, возможно, работал с кем-то ещё. Тентен делает шаг в сторону скрытого лианами входа в убежище, но через ее наушник Неджи говорит: «Подожди». Она останавливается, ожидая, пока ее сокомандник просканирует местность в со своей позиции примерно в четверти километра к северу от нее. Ее сокомандник, который даже не должен был быть на заданиях, но так устал махать на прощание ей и Ли у деревенских ворот и нетерпеливо ждать их возвращения, что в конце концов отправился прямо в офис Хокаге и потребовал, чтобы его вернули на действительную службу, к черту военные травмы. Его сокомандники нуждались в нем. И поскольку Шестой Хокаге — большой тупой идиот (очень похожий на Неджи), у Неджи теперь есть специальное разрешение на разведывательные миссии, при условии, что он держится подальше от драк. Но все в порядке. Тентен больше не злится на это, и определенно она старательно не вырывала все самые грязные страницы из копии Какаши «Ича-Ича: Рай», когда в последний раз посещала Гай-сенсея. «Мне показалось, что я видел движение, но это место, похоже, заброшено, — говорит ей Неджи, и треск динамика заглушает его слова. — В любом случае будь осторожна. Ловушки и все такое». — Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Я профессионал. Неджи слегка посмеивается. «Позволь мне немного поволноваться». Будь проклято ее глупое сердце. Кажется, он всегда точно знает, как заставить его трепетать. Что ж, Неджи не знает — поскольку она до сих пор не набралась смелости сказать ему об этом, — но ей кажется, что он знает. — Хорошо, конечно, — высокомерно говорит она. — Только не будь слишком назойливым. «Я оставлю худшее при себе», — клянется он, когда она предплечьем убирает несколько лиан со своего пути и спускается в старую лабораторию. Ход быстро превращается в лабиринт, его туннели извиваются, как змеиное кубло. Ее путь освещен тут и там теми же желтыми цветами, слабо светящимися в темноте, которые ведут ее все глубже в сердце логова. Каждая комната, мимо которой она проходит, полностью заросла. Все шкафы и полки увиты тяжелыми лианами, что делает их содержимое в значительной степени недоступным. Она запечатывает в свиток то, что может достать, для транспортировки обратно в Коноху в надежде, что что-то из этого может оказаться полезным, но всего через полчаса поисков это уже не выглядит многообещающим. Когда она задевает гроздь цветов, перед ней в воздух взмывает облачко пыльцы. В носу начинает щекотать. Тентен чихает раз, другой, и как раз в тот момент, когда она думает, что все закончилось, она чихает в третий раз. «Там, внизу, холодно?» — спрашивает Неджи. — Нет, это просто эти цветы. Извини. Я тебя раздражаю? «Не превращай это в привычку, и все будет в порядке», — отвечает он. Он понижает свой голос почти до мурлыканья и добавляет в него что-то озорное, как делает, когда шутит с ней. В то время как Тентен нравится, что Неджи чувствует, что он может дурачиться с ней, она хотела бы, чтобы в его «дурачащемся» голосе не было вот этого ощущения «трахни меня». Это невероятно отвлекает. — Я сделаю все, что в моих силах, — дразнит она, незаметно расстегивая воротник, потому что, вау, ей вдруг стало жарко. — Как обстоят дела с твоей стороны? «Минуту назад я видел, как мимо пробежал заяц, — отвечает Неджи. — А на соседнем дереве есть несколько белок. Действительно, здесь все выглядит довольно грубо. Поскорее возвращайся, ладно?» Тентен закатывает глаза, несмотря на улыбку, тронувшую уголки ее рта. Ей не хочется признавать это, потому что он должен быть свободен от дежурства, но его слова, помимо ее воли, вызывают небольшой прилив тепла в ее груди. Слышать его голос на заданиях — это старое знакомое утешение, даже на таких рискованных заданиях, как это. Ей следовало бы рассказать ему об этом подробнее. — Твой голос звучит хорошо, — лепечет Тентен, понимая, что именно говорит только на середине предложения. «Ох. Я, эм... рад это слышать». Глупо. Что, черт возьми, на нее нашло, что она так распустил язык? Не давая ей возможности исправиться, Неджи снова вмешивается. «Ты, э-э, нашла что-нибудь?» Ладно, они просто проигнорируют ее неловкость, догадывается она. Возможно, это и к лучшему. — Ничего, — стонет Тентен. — Эти дурацкие растения повсюду. «Что за растения?» — Не могу сказать, — говорит Тентен, поднимая усик и осматривая его. Белый, словно сухая кость, по-видимому, мертвый, но грубые желтые цветы, распустившиеся на старом побеге, кажется, чувствуют себя просто прекрасно. Странно. Неджи что-то мычит себе под нос, явно недовольный. «Я бы в любом случае не стал задерживаться. Возможно, тебе следует повернуть назад, если там нет ничего стоящего». — Эй, эй, подожди. Она поворачивает за угол и находит источник зарослей: теплицу, покрытую ковром из мертвых лиан. Есть остатки других проектов: разбитые банки с разрастающимися грибами или глиняные горшки с погибшими ростками, набитые гнилью. Но массивная сердцевина раскидистых белых стеблей, расположенная на видном месте в центре комнаты и занявшая весь центральный рабочий стол, безусловно, является самым впечатляющим экземпляром в теплице. Тентен осторожно приближается к ним. Древесные основания лиан спиралью тянутся к потолку, а некоторые из их давно отмерших побегов искривлены в странных формах — и она молится про себя, чтобы они были не такими гуманоидными, как кажутся. Что-то насчет формы, цвета… «Будь осторожна с этим», — предупреждает Неджи. —Они выглядят не так, как я помню, но похоже, что в какой-то момент он что-то заполучил от тех растительных чуваков и начал с этим возиться, — замечает она. «Это нехорошо, — задумчиво говорит Неджи. Как будто ей нужно, чтобы он это сказал. — Если ты права, нам понадобится подкрепление. Убирайся оттуда. Сейчас же». От этих дурацких цветов у Тентен снова защекотало в носу. Она пытается сдержать это, но чихает так сильно, что задевает что-то на растении, которое, она была уверена, мертво, но внезапно начало извиваться… Легкое движение ее запястья, и то, что, возможно, было живым, определенно мертво и пригвождено к столу сенбоном. Но остальная часть растения, похоже, проснулась. Его листья дрожат. Его стебли все плотнее скручиваются вместе. «Что это было?» — окликает Неджи, когда все растение сильно содрогается. Огромное облако болезненно-жёлтой пыльцы быстро распространяется по теплице, вылетает через открытую дверь и попадает в лабораторию. — Черт, — шепчет Тентен, прикрывая нос и рот рукой. «Тентен, что там происходит? Тентен?» Она не отвечает, боясь, что вдохнет ещё больше того, чем уже успела. Так быстро, как только может, Тентен бежит ко входу в теплицу, но видит, что дрожь растения распространяется по всей длине лианы, когда они прокладывают свой путь через помещение. Неизбежно. Одной рукой она разворачивает свиток и бросает дымовую шашку в последней отчаянной попытке очистить воздух от этой гадости. Но вокруг нее слишком много цветов, они устилают землю и взбираются на потолок. В конечном итоге это даже не дает ей достаточно времени, чтобы сделать второй вдох. Она ни за что не выберется отсюда. Ее легкие горят; у нее почти не осталось времени, прежде чем она поймет, что они подведут ее. Тентен готовится попрощаться с ним — и именно поэтому он не должен быть здесь, не так ли, потому что все, что он может сейчас сделать, это смотреть, как она умирает, — но прежде чем она успевает придумать, что сказать, воля Тентен исчезает, и она хватает ртом воздух… …потом выдыхает и вдыхает. Чем бы ни была эта дрянь, она еще не убила ее — что, она надеется, означает, что у нее есть время выбраться отсюда до того, как это произойдет. Она надеется. «Тентен, если ты мне не ответишь, я приду за тобой… » — Не надо, — выдыхает она, пытаясь ориентироваться в извилистых туннелях лаборатории сквозь густое облако, которое продолжает расширяться. — Я в порядке, но я не знаю, если…Что-то двигалось, и я атаковала это, и теперь эта дурацкая пыльца повсюду… «Я видел это, но ты можешь дышать? Что ты чувствуешь?» — Оно ничего не делает. Я в порядке, — говорит она. Она слышит спорящие нотки в своем тоне, прежде чем осознает это. Он фыркает, затем делает паузу: вероятно, осматривает ее тело в поисках чего-нибудь необычного. Мысль о том, что Неджи смотрит на нее так, заставляет ее сердце замирать, хотя он делал это десятки раз, и это никогда раньше ее не беспокоило. «Твое сердце бьется немного неровно, но в остальном жизненно важные органы, похоже, не пострадали, — признает он. — Но это не значит, что это безопасно». Его голос сводит ее с ума. — Именно поэтому я ухожу отсюда, — огрызается Тентен в ответ. Ее тон заставляет его замолчать, но она с Неджи, так что ему не требуется много времени, чтобы прийти в себя. Но вместо ехидного ответа, который она обычно получает, когда между ними начинается ссора, Тентен получает тихое замечание: «Ты раздражительна». Звук его голоса пробуждает в ней что-то первобытное, царапающее ее кожу. — Я вдыхаю черт знает что посреди этой гребаной лаборатории. Да, я раздражительна. «Нет, — бормочет он так тихо, что это слово ощущается почти как ласка. — Обычно ты не ведешь себя так под давлением. Это что-то другое». Неджи делает размеренный вдох, такой, какой делает, когда теряется во всем, что говорят ему его глаза. Она замечала это раньше, но в данный момент она не может избавиться от звука, доносящегося из ее наушника. Это... раздражает ее. Заставляет ее сердце биться так быстро. Посылает волны тепла... между ее ног? — Что-то не так. Я чувствую себя странно. Долгая пауза. «Я знаю. Это облако, в котором ты находишься...Тентен, похоже, что это может быть… афродизиак». Он, должно быть, шутит. —Ч-что? «Твое тело, ах… — он прочищает горло. — Я вижу, как ты на это реагируешь. Ты проявляешь, гм... довольно явные признаки возбуждения». Ее кожа горячая. Этот жар проходит по позвоночнику, оседая между ног и извиваясь в отчаянном ожидании стимуляции. Каждый удар ее сердца пульсирует желанием по ее венам. А Неджи находится в сотнях метров отсюда и видит все это. — О, это отстой, — стонет она. — Убери свои глаза. Я ненавижу, что ты там, наверху, смотришь, как я страдаю. «Я думаю, нам повезло, что я не страдаю вместе с тобой, — возражает он. — И... прости, но я бы предпочел не терять тебя из виду, пока ты там». —Хорошо, да, без проблем. До тех пор, пока тебе будет легче смотреть, как я спотыкаюсь в темноте, вся такая возбужденная, вместо того, чтобы, ну, знаешь, помочь мне. «Я буду напоминать себе, что ты находишься под воздействием неизвестного токсина, — терпеливо говорит Неджи, после глубокого вдоха и выдоха. — И я напомню тебе, что если бы я вошел и попал под то же самое влияние, мы могли бы…» ... они могли бы. Это… мысль, пронесшаяся в ее голове и осевшая там. (Знакомая мысль, которая притворяется новой каждый раз, когда поднимает свою голову, но которую она сейчас изо всех сил пытается игнорировать.) «Мы можем попасть в переделку, — добавляет он, все еще не совсем в состоянии точно сказать, чего он так боится, что они будут гипотетически делать, когда гипотетически попадут в переделку. — Или я могу сделать тебе больно». Твердые руки, оставляющие синяки на ее бедрах, растрепанные волосы и засосы на коже... Она передумала. Тентен больше не хочет с ним драться. Или, может быть… ну, знаете, они могут быть многозадачны. — Я не знаю. Возможно, мне понравится грубость. Неэлегантный звук, который он издает, очень похож на то, как, по мнению Тентен, звучит, когда давишься чьим-то членом. А потом, без предупреждения, все, о чем она может думать, — это член Неджи у нее во рту. О, она в беде. «Хорошо, Тентен, — бормочет он, — тебе явно нужно убираться оттуда прямо сейчас». Поразительно, но она тоже это поняла. Но трудно заставить себя сделать больше нескольких шагов. Каждое движение, которое она делает, посылает куда-то прилив тепла и желания. Этому не помогает и то, что ее одежда внезапно стала такой тесной, ткань зудит и стягивает так, как не было всего несколько мгновений назад. Тентен тянется к пуговицам своей рубашки… «Тентен… не снимай одежду, если сможешь. Пожалуйста, — Неджи снова прочищает горло, более агрессивно, чем раньше. — Я подал сигнал о помощи, но я не знаю, когда она прибудет. Я нахожусь в точке встречи в трехстах метрах к северу от лаборатории. Ты сможешь выбраться оттуда?» Мягкий напев его голоса в ее ушах почти невыносим. О, черт, она мокрая? «Я могу подойти ближе, но я не могу вытащить тебя оттуда, Тентен, — напоминает он ей. — Ты должна прийти ко мне. Начинай идти». Ее ноги дрожат, но она заставляет себя сделать шаг вперед. Потом еще один. Потом еще один. Она лениво думает о том, сколько времени ей потребовалось, чтобы спуститься сюда, и сколько еще шагов потребуется, чтобы выбраться обратно. Это так много работы, когда все, что она хочет, это лечь на спину и позволить Неджи... позволить Неджи… «Хорошо, Тентен, — бормочет он. Ее кожа покрывается мурашками от его похвалы, облегчение охлаждает ее тело на короткое, совершенное мгновение. — Вот так». Фантазия внезапно выходит на первый план в ее сознании… — Хорошо, Тентен, — мурлычет Неджи, схватив ее за затылок, когда она опускается перед ним на колени, его член скользит в ее рот и выходит из него. — Вот так. Тентен хнычет достаточно громко, чтобы это уловил ее микрофон. «Что случилось? С тобой все в порядке?» — Я в п-порядке, — врет она. Она не может сказать ему, что он ее возбуждает. Она еще не так далеко зашла, чтобы... что бы это ни было. Но он же видит это, не так ли? «Ты хорошо справляешься, — говорит Неджи, когда она доходит до конца коридора. Боже, он звучит так хорошо. — Продолжай идти». — Продолжай, — командует фантазия Неджи, его кулак сжимается в ее волосах, когда он подается бедрами вперед, заставляя ее принять его глубже… — О, черт, — скулит Тентен, останавливаясь, чтобы сжать ноги вместе. «Тентен, ты уверена, что с тобой все в порядке?» Он должен знать. Он вежлив, потому что вежливость — это то, на что он опирается, когда не знает, что делать, но Неджи должен был заметить, что его голос делает с ней. Это просто невозможно. И если он уже знает... Она может ведь попросить о том, чего она действительно хочет. Верно? — Можешьсказатьэтоснова, — выдыхает Тентен. Он колеблется. «Эм... с тобой все в порядке?» Да поможет ей бог. Он ничего не замечает. — Нет, — раздраженно стонет она. — Скажи мне... как хорошо у меня получается. «О-о, — заикается Неджи. Она практически видит его мысленным взором: его кожа такая красная, губы приоткрыты от удивления. — О, Тентен, ты...ты не знаешь, о чем просишь». — Я знаю, — упрямо говорит она. Ей трудно решить, права ли она или нет, вообще прося его об этом... Но она точно знает, о чем просит его. — Это помогает. «Ты хочешь сказать, это доставляет тебе удовольствие», — он тяжело выдыхает в свой коммуникатор. — Мне очень жаль, — говорит она. — Просто... пожалуйста, продолжай говорить. Неджи делает еще один резкий вдох, и его голос звучит немного жалко, когда он отвечает: «Тентен, я не могу». Это тяжело слышать, но она и это знает. Чем дольше она здесь, тем труднее вспомнить ее оправдания, но у Неджи, вероятно, есть те же причины, что и у нее, чтобы сохранить отношения как можно более платоническими. Чтобы все было просто, и необходимость работать вместе, и что-то о разрушении дружеских отношений. Плюс самый большой из них… — Потому что ты не хочешь меня, — говорит Тентен как ни в чем не бывало. Как будто слова не жалят, когда слетают с ее губ. Как будто эта мысль не стала вдруг невыносимой. «Не так, как сейчас, — слабо объясняет он. — Давай, Тентен, тебе нужно выбираться оттуда». Но она едва ли слышит это, если не считать того, как низкий гул его голоса стекает по ее позвоночник и растекается по коже. Тентен все еще спотыкается о то, как он начал. — А как ты хочешь меня? Ровное дыхание Неджи, доносящееся через ее наушник, прекращается. — Как ты хочешь меня, Неджи? — повторяет она. «Я оговорился», — поспешно говорит он. Так забавно, что он все еще пытается лгать ей после всех этих лет. Как будто она не слышит, как высота тона повышается всего на волосок, насколько быстрее слова слетают с его губ. Неджи отвел бы глаза, если бы она стояла перед ним. Может быть, из-за того, что она его не видит, он думает, что ему это сойдет с рук. — Я не думаю, что ты это сделал, — настаивает Тентен. «Ты… т-твой разум помутился. Это не ты». — Ты мне не ответил. «Я не могу тебе ответить». — Почему нет? «Черт возьми, Тентен, — шепчет он, каждый слог нехарактерного проклятия гудит от сдерживаемого разочарования. — Ты можешь просто продолжать идти, пожалуйста? Ты не в безопасности. Мы не знаем, что эта пыльца делает после… начальный стадии… возбуждения». Ей следовало бы слушать, но слова просто накатывают на нее, как успокаивающие волны на берег. Тембр его голоса одновременно искушающий и успокаивающий, манящий и утешающий. Это ослабляет рвущуюся наружу потребность, которая бушует внутри нее, даже когда еще больше доводит ее до исступления. Неджи мог бы говорить о политике клана Хьюга относительно одежды, и она все еще была бы под его чарами. Однако он, похоже, решил этого не делать. Он молчит на другом конце провода, даже после того, как Тентен снова начала идти. Она даже едва слышит его дыхание. И как бы трудно ни было оставаться сосредоточенной, пока Неджи разговаривал с ней, идти без его голоса намного хуже. Не будет никакого облегчения, если он не даст ей этого, разве что она залезет себе в штаны и сделает это сама. Может быть, он действительно неправильно выразился. Может быть, он думает о ней так же платонически, как и всегда, и все это заставляет ее слышать вещи, или видеть их в мечтах, или что еще это может быть. Но она отчаянно нуждается во всем, даже если это не настоящее, и если он просто сможет дать ей это достаточно долго, чтобы выбраться… этого должно быть достаточно. Тентен собирается предложить это, когда Неджи резко говорит: «Мне очень жаль. Мне не следовало выходить из себя». Он тихо стонет, заглушая разочарованный звук чем-то — скорее всего, прикрывая рот. Один этот звук помогает Тентен пройти следующие несколько шагов. «Ты спросила меня, как я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты была трезвой, Тентен. Я хочу, чтобы ты знала, чего ты хочешь. Я не хочу, чтобы ты... хотела меня только потому, что ты настолько не способна контролировать себя, что... или просто потому, что я единственный человек рядом…» И вот так просто все эти годы «может быть», «что, если» и «не должно» тают. — О, Неджи, — вздыхает Тентен, желая отшлепать и себя, и его за их общую невежественность, даже когда она наслаждается удовлетворением, которое приносит его признание. — Я хотела тебя задолго до этого. Неджи делает вдох так быстро, что на самом деле начинает кашлять, давясь воздухом. «Что?» — хрипит он. — Ты мне нравишься уже давно, — поясняет она. «К-как давно это д-давно?» Когда это началось? Когда он наконец очнулся от своего долгого послевоенного сна, как раз когда она начала терять надежду? Или это было в тот день, когда она опоздала на тренировку и прервала его спарринг с Ли, он сбросил рубашку и пот стекал по груди? Может быть, это началось, когда они были детьми, когда она впервые пошутила настолько смешно, что обычно стойкому Неджи пришлось закрыть рот, чтобы сдержать смех — и потерпеть неудачу, как только он отхлебнул чаю… — Давно, — неопределенно отвечает Тентен. Кажется, он не может отдышаться. Это тяжелое дыхание только разогревает ее кровь с каждым мгновением, каждый дюйм ее кожи покалывает с каждым его вдохом. «Ты бы не стала лгать, — кажется, Неджи говорит себе столько же, сколько и ей. — Ты говоришь правду, не так ли? Это не из-за пыльцы?» — Я возбуждена, Неджи, а не одержима, — стонет она, краснея. «О-о, да, ну, я п-полагаю, что это так». Они ждут в своем молчаливом, взаимном желании того, что кажется вечностью. Каждый ждет, когда другой пошевелится, обратится к чему бы то ни было, к этой туманной, волнующей вещи между ними. Как раз в тот момент, когда Тентен думает, что больше не может этого выносить, дыхание Неджи замедляется, и его голос становится таким восхитительно низким, когда он, наконец, шепчет: «Давай, Тентен. Иди ко мне». Он произносит это как клятву, обещание грядущего чего-то греховного. Это приносит облегчение так же легко, как если бы его руки были на ее коже, и заставляет ее так же быстро нуждаться в большем. Тентен едва успевает сделать необходимые шаги, чтобы завернуть за угол, но ей это удается, и этого достаточно, чтобы Неджи продолжал говорить. «Это моя… — он издает самый тихий, самый нужный звук в свой коммуникатор. — Это моя хорошая девочка». — Это моя хорошая девочка, — стонет фантазия Неджи позади нее, вознаграждая ее более сильным толчком и крепким поцелуем в затылок. У нее подгибаются колени. Вытянув руку, чтобы ухватиться за край ближайшего рабочего стола, Тентен шепчет проклятия, пережидая волну удовольствия, захлестнувшую ее. «Сосредоточься. Просто продолжай идти. Ты можешь сделать это для меня». — Да, я могу, — выдыхает она, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Еще один шаг. Еще один шаг. «Хорошо, — вздыхает он. — Я... очень горжусь тобой». — Я очень горжусь тобой, — вздыхает фантазия Неджи, но она только что сдала экзамен на чунина, и Неджи теперь в аудитории, хлопает ей — а одет он в зеленый комбинезон… — Гадость, ты говоришь как Гай-сенсей. «Я никогда не делал этого раньше», — защищается Неджи. — Скажи что-нибудь еще. Расскажи мне больше о том…как ты хочешь меня. Неджи издает тихий, резкий вздох — возможно, от застенчивости, страха или даже возбуждения. В том, что, как может предположить Тентен, является попыткой отсрочить необходимость поделиться этой информацией, он спрашивает: «Можешь сначала сделать для меня еще пятьдесят шагов?» Ослабев, Тентен, спотыкаясь, идет дальше по туннелю. Это легче, чем могло бы быть, думает она, идя с осознанием того, что Неджи собирается рассказать ей, что он мечтает сделать с ней. Но ее тело начинает меньше ее слушаться. Рука, которой должна опираться, когда идет, хочет блуждать по ее телу, и становится все труднее и труднее сказать ей «нет». — Пожалуйста, — умоляет она. — Продолжай говорить со мной, я… «Конечно, — уверяет ее Неджи, тщетно пытаясь скрыть дрожь в своем голосе. — Еще несколько шагов». Она полностью сбилась со счета, до такой степени, что не уверена, действительно ли она добралась туда, куда нужно, или Неджи просто жалеет ее, когда он прочищает горло. «Ты делаешь меня слабым, — искренне говорит он ей. — То, как ты двигаешься, твой смех ... Каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, я хочу, чтобы ты никогда не останавливалась». Она закусывает губу. Удовлетворение и желание накатывают на ее тело по очереди, как прилив и отлив. Его притяжение — это единственное, что направляет ее стопы. «Хуже всего ночью. Когда я лежу в постели, ты — единственное, о чем я могу думать. Я не могу сказать тебе, сколько раз я просыпался с твоим именем на кончике языка». Это чувство Тентен знает так же хорошо. Волна удовольствия накатывает на нее, когда она представляет его таким, какой она так часто оказывается, когда луна высоко: рука между ног, разгоряченная кожа, выгнутая спина… «Я хочу тебя любым способом, которым ты захочешь меня, — говорит Неджи, и она может убить его за уклончивость от ответа, пока он не добавляет: — Но чаще всего, когда я фантазирую о… нас…» Тентен почти чувствует его дыхание на своей шее, настолько она настроена на звук. Каждое слово — бальзам на ее горящей коже. «Я представляю себя... на коленях перед тобой. Я представляю, как ты раздвигаешь для меня ноги, позволяя мне…— я едва могу произнести это, — позволяя мне поцеловать тебя там», — выпаливает он, последние слова вылетают так быстро, что Тентен вряд ли поняла бы их, если бы не висела на каждом из них, как на спасательном круге. Но она их прекрасно понимала, и это дрожащее признание с таким же успехом могло быть самым учтивым, самым грязным любовным письмом в мире, поскольку оно заставляет ее сжать бедра вместе. — Неджи. «Что? — спрашивает он, его нервы дают о себе знать громко и ясно. — Это слишком..?» — Нет, это горячо, какого хрена, — стонет она. «Мне нравится мысль о том, что ты получаешь удовольствие», — смущенно признается Неджи. Судя по тому, как идут дела, Неджи больше не придется полагаться на свое воображение. Тентен настолько мокрая, время от времени сжимаясь вокруг пустоты (боже, как это разочаровывает!), и ее клитор ноет от потребности в любом количестве ощущений. — Ты был бы таким рыцарем в постели, — говорит она так небрежно, как только может. «... Я не уверен, что назвал бы это конкретное желание “рыцарским”». — Нет? Он выдыхает скакнувшим голосом «нет», но больше ничего не говорит. — Ты хочешь быть в этом хорош, не так ли? Неджи неловко смеется. Попался. «Я не мог бы довольствоваться хорошим». Ну вот, он снова переходит на этот свой игривый-дробь-«трахни меня» голос. (Или это просто его голос «трахни меня»? Она начинает думать, что это может быть просто голос «трахни меня».) Тентен приходится засмеяться, чтобы не застонать. Неджи уже практически получает удовольствие от идеи быть исключительным во всем ... Она должна была знать, что секс не будет исключением. Он такой придурок. Такой горячий, напыщенный придурок. Она немного ненавидит себя за то, что так увлеклась этим. (И ей это нравится. В конце концов, есть самая маленькая, самая жестокая ее часть, которая скучает по высокомерному мальчику, которым он был раньше, который так высоко ценил себя ... и так мало думал обо всех остальных. В чьих словах была резкость. Не та подавленная, насмешливая резкость, которая есть сейчас, а то беспощадное клацанье клыками, которое было раньше, которое, казалось, ослабевало немного только для нее. Может быть, тогда все и началось, когда он в первый раз взял паузу перед тем, как наброситься на нее, и решил позволить ей заглянуть в его сердце, в которое для каждого другого человека на земле захлопнулась дверь.) — Тогда тебе понадобится практика, — с придыханием говорит Тентен. «Звучит знакомо, не так ли, — поддразнивает он в ответ, но его голос такой же неуверенный, как и у нее. — Я, э-э, с-скорее надеялся, что ты поможешь мне с этим». На этот раз Тентен никак не может скрыть вырвавшееся у нее стон. Если когда-либо и была причина выбраться из этой чертовой дыры прямо сейчас, так это обещание длительной «практики»... И все же ее тело почти не двигается. Как будто она идет по колено в меду. При звуке ее голоса Неджи подавляет собственный всхлип. «Продолжай идти, Тентен, — начинает Неджи, его голос дрожит, как лист на ветру. — Я х-хочу, чтобы ты была со мной». К большому удовольствию Тентен, голос Неджи «трахни меня» стал больше походить на оттраханный голос. Она надеется, что у него все так же плохо, как и у нее. У него встал? Прикоснулся бы он к себе, если бы она попросила его об этом? Она хочет услышать, как он стонет. «Тентен, тебе осталось пройти всего пятьдесят метров, прежде чем ты выберешься оттуда, — умоляет Неджи, и Тентен понимает, что она была настолько поглощена похотливыми мыслями, что совсем перестала идти. — Мне нужно, чтобы ты сделала это для меня. Не останавливайся». — Не останавливайся, — выдыхает фантазия Неджи, когда она подпрыгивает на его… У нее почти подкашиваются ноги. «Ты почти у входа. Если ты сможешь пройти... еще тридцать метров, я думаю, что смогу добраться до тебя без происшествий,— кажется, он задыхается. — Я приду за тобой, если ты сможешь пройти еще тридцать метров. Я буду там». Тридцать метров, и он будет у нее в руках. Это ерунда. Но она пытается сделать еще один шаг и падает. Ее набухшие соски царапают бюстгальтер с каждым ее тяжелым вздохом, они настолько чувствительны, что удовольствие от каждого их прикосновения распространяется к промежности — так простреливает молния. У нее сдавливает грудь. Свернувшись калачиком, Тентен открыто скулит. Она чувствовала бы унижение, если бы у нее хватило на это сил. «Тентен, — бормочет он. Его голос обволакивает ее, превращая с каждым словом в беспомощный комочек желания. — Ты так близко». О, он понятия не имеет. — Боже, Неджи, я едва могу двигаться. «Ты должна». Она скулит: — Неджи… «Будь хорошей девочкой и сделай для меня еще несколько шагов, — пытается промурлыкать он, но она слышит отчаяние в его голосе. — Твое сердце бьется как сумасшедшее, Тентен...» Она кивает, потому что знает — она чувствует, как оно колотится, словно молоток, по ребрам, — и все же то, что выходит из ее рта, это: — Ты мне нужен. Никогда в своей жизни Неджи не издавал звука, похожего на нуждающийся ответный стон, который эхом отдается в ее наушнике. Но трепет, который это ей доставляет, ничто по сравнению с вызовом, который он предлагает, когда снова берет себя в руки: «Тогда приди и возьми меня». Это происходит так быстро, что она чуть не падает в обморок. Все тело Тентен напрягается, а затем она внезапно вскрикивает, ритм едва заметного удовольствия пульсирует между ее ног. Единственное трение, которое у нее есть, — это покачивание бедер в насквозь мокрых трусах, и этого далеко не достаточно. «Т-Тентен?» Все, что она может сделать, это стонать и ругаться, когда она сгибается пополам от удовольствия-боли. «Т-ты… ты...» — Да, — причитает она. «О Боже милостивый, — выдыхает он, тяжело дыша в свой коммуникатор. — Тентен… прости, я не думал... я не думал, что ты...Боже, Тентен… » Она снова на грани, просто слыша, как он так безнадежно возбужден. Тентен чувствует это так глубоко и интенсивно, что это причиняет боль, судорога такая же сильная, как оргазм, кажущаяся бесконечной, но все же недостаточной, недостаточной… Слышен шум деятельности и разговора, которые Тентен едва слышит в своем наушнике. Похоже, Неджи что-то рвет, и его голос звучит приглушенно, когда он снова говорит: «Я иду, Тентен», — обещает он, а затем его линия обрывается. Она падает на колени, ловит себя на руки и зарывается ими в подстилку из опавших листьев и желтых лепестков. Запах мокрой земли и гнили наполняет ее нос — это действительно наименее чувственно приятное место во всем мире, — и все же бедра Тентен раскачиваются в прохладном воздухе. Когда Неджи приедет сюда, это уже не будет иметь значения. Ее лицо зароется в эти длинные темные волосы, и все, что она почувствует — это его запах, и не о чем будет думать, кроме ее тела на его теле, его языка у нее во рту, его рук под ее одеждой и ее ногтей у него на спине. За исключением того, что она должна выбраться отсюда, не так ли? ДА. Так и есть. Вход в лабораторию недалеко, и она должна добраться туда, потому что так хочет Неджи. Собрав все силы, которые она может найти, Тентен хватается за пучок лиан и пытается подтянуться. Никаких шансов. Ее ноги так дрожат, что едва держат ее. Она пытается снова, но ее тело просто не слушается. Неприятные последствия ее второго оргазма все еще проходят через нее, делая ее практически бесполезной. Возможно, ей действительно придется ползти. Но она может это сделать. Она может сделать это для него. Она может… — Тентен! Он здесь. Кто-то еще тоже разговаривает с ней, но Тентен не настроена на их голос. Ей все равно. Ее внимание сосредоточено только на Неджи, который обернул что-то вокруг носа и рта… похоже на его рукав, который оборван у плеча...Боже, какие у него мускулистые руки... Неджи опускается перед ней на колени и берет ее лицо в свои руки. — Тентен… Она набрасывается. Грубо целуя его сквозь его самодельную маску, вцепившись в его плечи и взъерошив волосы, раздвигая ноги, чтобы как следует оседлать его. В ответ Неджи аккуратно отталкивает ее, отрывает ее бедра от своих и поворачивает голову, чтобы увернуться от ее губ. Но его дыхание такое тяжелое, его губы нежно касаются раковины ее уха. Пальцы его правой руки настойчиво разминают то место, где он обхватил ее бедро. Другая его рука скользит вверх по ее позвоночнику, слегка касаясь между лопатками. — Поцелуй меня, — шепчет она, целуя его шею. Он вздрагивает, качая головой. Два его пальца рисуют успокаивающие круги на ее затылке… Неджи такой, такой тихий, но Тентен уверена, что слышит, как он говорит: — Попроси меня еще раз, когда проснешься. ...а потом резкий укол в основание ее черепа, а потом вообще ничего не происходит.

***

Она приходит в себя несколько часов спустя в больнице Конохи, под бдительным присмотром госпожи Цунаде. — Это был мощный афродизиак, — говорит Цунаде. — Хорошо, что у тебя был наблюдатель. Кто знает, что могло бы... — Цунаде слегка качает головой, глубоко вдыхает. — Как ты себя чувствуешь? Тентен садится на своей больничной койке. Ее кожа на ощупь не теплее, чем в любой другой день, а пульс, кажется, совершенно нормальный. Больничный халат и простыни на ощупь сухие и чистые — должно быть, с нее сняли мокрые трусы, когда доставили сюда, и это, возможно, самое неловкое, что с ней когда-либо случалось. Задняя часть ее шеи болит, потому что Неджи пришлось вырубить ее, чтобы она не попыталась его трахнуть… нет, это самая постыдная вещь, которая когда-либо случалась с ней. Ее тело чувствует себя прекрасно, но в голове у Тентен полный бардак. Нахлынули все воспоминания о том, что сказал ей Неджи, каждое обещание, которое он дал ей, все его похотливые признания, каждая фантазия, вдохновленная его словами… Ее сердцебиение учащается так быстро, что монитор начинает пищать. — Это странно, — размышляет Цунаде, подходя к кровати. — Я знаю, что мы вытянули все из твоего организма, но ты все ещё… — Я в порядке, честно, — быстро отвечает Тентен, сильнее укрываясь одеялом. Как будто это помешает ей снова промокнуть насквозь. Единственный ответ Цунаде — выгнутая бровь, когда она выключает сигнал. Тентен проглатывает свое смущение достаточно долго, чтобы спросить: — Г-где Неджи? — Он вернулся с большим отрядом. Они вернутся до наступления темноты. Разочарование поселяется в ее животе. Она нервничает из-за встречи с ним, но даже так, она просто предполагала, что он будет здесь. Этот опыт, похоже, продолжает находить новые способы унизить ее. — Ох. Ладно. Цунаде одаривает ее понимающей улыбкой, когда берет карту Тентен с края кровати. — Не то чтобы тебя волновало мнение старой женщины, но мальчишка действительно беспокоился о тебе. Я уверена, что он остался бы здесь, если бы мог. Тентен держится за это всю обратную дорогу до их общего многоквартирного дома, весь вечер, тщетно пытаясь не позволить своему унижению и страху взять верх за то время, пока она ждет его возвращения домой. Ее прогулки домой обычно чудесны. Когда Неджи только-только переехал в тот же многоквартирный дом, что и она, Тентен была в восторге. Наконец-то он выбрался из (совершенно) глупого квартала его ( по большей части) глупого клана, достаточно близко, чтобы его можно было разбудить на завтрак и вытащить выпить — и заснуть рядом с ней на диване, и наткнуться на него полуголого в прачечной… Но теперь его близость — проклятие, потому что уже стемнело, а он все еще не поднялся, чтобы проверить её, — вот тебе и «остался бы здесь», думает она — а это значит, что Тентен придется собраться с духом, чтобы преодолеть этот двухэтажный разрыв, шаг за мучительным шагом. В отличие от того времени, когда он жил в комплексе, нет никаких оправданий, чтобы не сделать этого. Он прямо здесь. Она открывает дверь, проклиная свою некогда великую, а теперь ужасную удачу, и… о! Он прямо здесь. — О, — говорит Тентен. — Привет, — неловко отвечает Неджи. Он опускает руку, поднятую так, словно собирается постучать. Неджи заполняет долгое молчание между ними, теребя край своего рукава и избегая ее взгляда. Он сменил рубашку, чтобы его руки больше не были выставлены напоказ. Жаль. — Лаборатория была сожжена дотла, — объясняет Неджи, по-видимому, только для того, чтобы избежать обсуждения того, что произошло между ними там. — Оказалось, что он пытался воссоздать существ, с которыми мы сражались на войне, и потерпел неудачу, но риск позволить этому расти был слишком велик. — Угу, — отвечает Тентен. Он сглатывает, потирая затылок. — Как у тебя дела? — Хорошо, — отвечает она. — Они сказали, что воздействие было довольно сильным, но я чувствую себя... нормально. — Я бы пришел раньше, — говорит он ей извиняющимся тоном. — Но я не чувствовал, что могу пойти к тебе без другого человека, на случай, если тоже попаду под воздействие. Конечно, он был прав, сделав это, но Тентен ненавидит саму мысль о том, что кто-то еще видел ее такой слабой. — Кого они прислали подкреплением? Неджи отводит взгляд, и Тентен начинает слышать тихие щелчки, когда он ковыряет ноготь большого пальца, нервный тик, который, несомненно, означает, что это был худший из возможных людей. Кто-то, кто расскажет всем все, громко, без малейшего размышления… — Наруто? — она морщится. — Киба? — Ли, — бормочет он в ответ, становясь красным, как свекла. ... или кто-то, кто с таким же успехом может быть их братом, кто уже знает слишком много, а теперь знает слишком много, кого она, вероятно, травмировала своим крайним отсутствием порядочности. — О, здорово, — щебечет она. — Чтобы мы никогда больше не могли тусоваться вместе. — Это ты мне говоришь? Слышала бы ты его на обратном пути в деревню. Ей не нужно было его слышать. Тентен могла бы сама записать весь тот разговор, просто вывалив кучу вызывающих стон признаний о юношеской страсти на град едва отвеченных вопросов о том, что произошло и почему. Ли и Неджи — это чертовски предсказуемо. — По крайней мере, он не видел, как ты пытался забраться на кого-то. Неджи искусственно кашляет, затем кивает, все еще не в силах смотреть на нее. — Кстати, об этом. Я, эм. Прости, что я так... набросилась на тебя, — начинает она, но Неджи начинает качать головой. — Ты ничего не могла с этим поделать. Во всяком случае, я поощрял тебя. — Но ты не… — До того, как я добрался до тебя, — объясняет он. Стыд в его голосе такой густой и тяжелый, что она поражена, что слова вообще могут вырваться наружу. — Мне так жаль. Мне нужно было вытащить тебя оттуда, но я позволил себе увлечься. — Я просила тебя сделать это. — В то время как ты была не в себе. Они смотрят друг на друга, не зная, кто из них более унижен. — Ты имел это в виду? — спрашивает Тентен, хотя она немного напугана тем, что не получит ответа, на который надеется. — Все эти вещи о... обо всем? Неджи выглядит брошенным на произвол судьбы, как будто его бросили как боги, так и люди, за мгновение до того, как он это признает: — Да. Мне просто жаль, что это прозвучало как... — Я не хочу извинений. Очень похожий на задутую свечу, Неджи превращается из пылающе-красного в абсолютно белого за считанные секунды. — Ох. Мне… — Если ты еще раз извинишься передо мной, я оторву тебе голову, — прямо говорит ему Тентен. Он плотно сжимает губы. — Что, я думаю, нам нужно, так это переделать. Она наблюдает за его ртом, когда его язык высовывается, чтобы облизать губы, наблюдает, как он следит за ее пальцами, когда она кладет их на пуговицы своей блузки. — Ты имел в виду все, что сказал мне? В лестном проявлении желания глаза Неджи скользят вниз, чтобы взглянуть на ее грудь, затем на её промежность, прежде чем быстро вернуться к ее лицу. Очевидно, ему не нужен бьякуган, чтобы раздеть ее взглядом. — Да, — выдыхает он. — Тогда ладно, — говорит Тентен. Теперь, когда она уверена, облегчение, которое наполняет ее тело, намного сильнее, долговечнее, чем все, что она чувствовала в тех туннелях. — Поцелуй меня. Удивление мелькает на его лице, прежде чем он прикрывает глаза, его грудь поднимается и опускается с одним глубоким, успокаивающим вдохом. — Иди сюда, — велит он чуть громче шепота. Один шаг, потом еще один, и еще. Теперь все в ней прислушивается; каждый шаг дается легче предыдущего. Затем Неджи оказывается всего в нескольких дюймах от Тентен, берет ее рукой за подбородок, его большой палец так нежно касается ее нижней губы. Она сжимает руки на его рубашке, когда он запрокидывает ее голову вверх, шепча ей в губы два нежных слова ободрения: — Хорошая девочка.