Фандом знает

            Дженсен рад, что они не стали продавать квартиру в Ванкувере. А ведь были на грани! Тогда, ради исполнения их мечты — этой сумасшедшей идеи с приквелом — каждый цент был важен. Но это, все же, их первое настоящее совместное жилье. И это Ванкувер. Такой же особенный, как и Рим…       Квартира осталась у них.       И как приятно, приехав на конвенцию, поселиться не в отеле, а дома. Там, где стены пропитаны им и Мишей, где в каждом уголке призрачным шепотом звучат все их разговоры, ссоры, признания в любви, стоны…       Дома.       С Мишей везде дома.       В квартире клининговая служба наводит порядок, и везде пахнет чистящими средствами и освежителем. Даже слишком. Дженсену больше нравится, когда в кухне пахнет кофе, в ванной — лосьоном после бритья, в гостиной — ароматическими свечами, которые странно любит Миша, а в спальне — страстью.       Ну, ничего. Сейчас Миша приедет домой со своей встречи с фанатами в поддержку Программы раннего развития, и они восстановят правильную атмосферу квартиры. Скорее всего, начнут со спальни.       Дженсен мечтательно, влюбленно улыбается. Он не видел своего ангела всю рабочую неделю. Конечно, они начнут со спальни!       Клининговая служба заканчивает уборку, получает оплату и уходит. Дженсен теперь один в квартире. Он вздыхает и снова улыбается. Дома.       Пожалуй, пока Миши нет, стоит приготовить для него ужин.        Дженсен идёт к холодильнику и обнаруживает там пустоту. С некоторых пор он это слово ненавидит, но тут по-другому и не скажешь. И бар тоже пуст. Романтический вечер для любимого под угрозой срыва.       Дженсен этого не допустит. Надев куртку, подняв воротник повыше, кепку — низко, на самые глаза, и темные очки (вроде не должны узнать), он идёт за покупками.       Миша уже дома, когда Дженсен возвращается с двумя бумажными пакетами. И он такой румяный, улыбчивый и довольный, глаза сверкают синим, волосы, опыленные серебром, топорщатся — все, как любит Дженсен.       — О, Боже! Это ты! — восклицает Миша и летит к нему на невидимых крыльях.       — Осторожно, вино! — предупреждает Дженсен, но сам тут же роняет пакеты.       Какое вино, если сам ангел в его объятиях?       — Скучал…       — И я…       — Люблю…       — Я сильнее…       Неразличимый шепот, неясно, чьи слова.       — Ты что, ходил за продуктами?       — Ну ты же не удосужился пополнить холодильник.       — Хозяйственный мой.       Дженсен ухмыляется и целует самые желанные губы. Мягко ласкает их языком и удивляется тому, что снова забыл, какие они вкусные. Каждый раз забывает. Каждый раз — как первый.       — Что у нас на ужин?       — У меня — ты, а у тебя — я.       Зелёные глаза игриво блестят. Фандом отлично знает этот блеск, а Дженсен знает, что фандом знает.       — Ха-ха. Очень смешно.       — Я серьезно, Миш. Я очень голодный.       — Ну а мне бы чего повкуснее.       Миша провокатор! Стоит и невинно хлопает ресницами. Сам же потом будет срывать с Дженсена одежду — так, что только держись. А строит из себя недотрогу. Миш, да весь фандом знает, какой ты горячий! И ты знаешь, что фандом знает.       Дженсен щиплет его за бедро в наказание за провокацию. Миша возмущённо вскрикивает, а проворные длинные пальцы уже заползают под толстовку и рубашку Дженсена.       — У нас на ужин свиные отбивные, — извещает его Дженсен самым спокойным тоном из всех возможных. Хотя — видит Бог! — никогда ещё не был так близок к провалу.       — Да пошел ты! — резко восклицает мурлыкающий до этого ему в шею Миша, отталкивает его и уходит. — Я в душ.       — Приятной водички, — сдерживая смех произносит Дженсен. Остановить себя сейчас от того, чтобы мчаться вслед за этой задницей, раздеваясь на ходу — просто титаническое усилие.       Он подбирает пакеты и идёт на кухню.       Сочные отбивные румянятся на гриле, аромат чеснока и розмарина плывет по кухне, и вытяжка ему не препятствует. Давненько эта кухня не бывала такой живой. Два года — со времён карантина перед съемками последних серий.       В духовке золотятся дольки картофеля по-деревенски, сдобренные паприкой. И ещё будет салат. Миша без зелени не может. Дженсен не может без Миши.       Черт, где тут были свечи?!       Миша опять скажет, что он романтичный, как девчонка. Но влажный блеск небесных глаз выдаст его истинные чувства.       — Вино, надеюсь, розовое полусладкое? — звучит с порога кухни.       Дженсен с улыбкой оборачивается… и роняет лопатку.       Блядь, он же знает, как Миша любит расхаживает по дому голым. Четырнадцать лет уже знает. И все равно, каждый раз — как первый.       Миша сейчас просто крышесносный. Подкачанный, загорелый, кожа такая гладкая и соблазнительно влажная. Так и тянет собрать с него капельки воды губами и языком.       Дженсен облизывается. Его ангелочек такой сексуальный. Он уже готов наплевать на ужин и вино и завалить Мишу прямо на столе. Но взгляд скользит ниже по гладкому животу и…       Дженсен начинает смеяться. Нет, не просто смеяться, а хохотать. Смех щекочет нутро, рвется наружу, пресс напрягается, горло уже саднит, на глаза наворачиваются слезы.       — Чего ржешь? — возмущается Миша.       — П-прости… Ой, прости… — хрипит Дженсен, едва переведя дух.       — Смешно, что я похож на ветчину? — Бровь Миши недовольно ползет вверх.       Сравнение вызывает новый приступ смеха. Дженсен запрокидывает голову. Фандом называет это «смехом единорога» и знает, что он только для Миши. А Дженсен знает, что фандом знает.       Миша обиженно сопит и уходит в гостиную.       Дженсен видит его совершенно белые сочные ягодицы, а выше и ниже их начинается неожиданно розовая кожа, резко граничащая с загаром. Дженсен длинно, протяжно выдыхает, справляясь со смехом, плескает себе в лицо водой, снимает с гриля отбивные, и идёт вслед за Мишей.       Миша лежит на диване, подмяв под себя подушку, и делает вид, что не замечает его.       Такой белый, розовый и загорелый. Вкуснее, чем самый аппетитный пирог. Горячее, чем вулкан. Слаще, чем облако сахарной ваты.       — Что с тобой произошло? — Смех опять щекочет в груди, но Дженсен его сдерживает.       — Солярий, — бурчит Миша в диван.       — Зачем?       Дженсен подходит, усаживается на краешек и любовно кружит ладонью по крепким ягодицам. Фандом знает о его страсти к этой части тела Миши, и Дженсен знает, что фандом знает.       — Потому что у меня загар по шортам для бега.       — Так и есть.       — А мне надо было максимально быстро убрать белые места. И я перестарался . И теперь… похож на ветчину!       — Так зачем тебе? — Дженсен не сдерживается и мягко смеётся, но смех резко — словно в ледяную воду окунули — обрывается, когда он слышит ответ.       — У меня в сериале постельная сцена.       — Что? — Отрывисто, неприятно даже ему самому.       Миша поворачивает голову и косит взглядом. Вот дьявол синеглазый! Он намеренно выводит Дженсена на эмоции!       — Да, во вторник.       — Круто. Давно знаешь.       — Прилично.       Дженсен подскакивает и мечется по гостиной. Значит, постельная сцена? Значит, прилично? А молчал, потому что…       Фандом знает, что Дженсен ревнивец и собственник, и Дженсен знает, что фандом знает. И разве может он спокойно отнестись к тому, что его Мишу увидят почти обнаженным? О, желающих сотни тысяч, конечно. Но это же ЕГО Миша! Как это на него будут все пялиться? Как это какая-то баба начнет лапать то, что принадлежит ему, Дженсену?       — Перестань метаться, тигр, и выдохни, — сурово велит Миша, усаживаясь на диване. — Это же всего лишь игра. Тебе ли не знать?       — Да! — орёт Дженсен, но тут же умолкает, берет себя в руки и добавляет тихо: — Я знаю, Миш, знаю.       — Иди ко мне, — зовёт Миша, а когда Дженсен усаживается рядом, забирается к нему на колени. Голый. Открытый. Желанный. Родной.       Член Дженсена уже слегка давит на ширинку.       — Не смей меня так ревновать, — шепчет Миша, любовно пропуская через пальцы пряди отросших темно-русых волос.       — Легко сказать.       — Если я тебе когда-нибудь изменю, ты сразу об этом узнаешь, обещаю.       — Вот спасибо! — язвительно хмыкает Дженсен.       — Ну хочешь, я откажусь? Пусть дублёр отдувается.       — Что, действительно откажешься, если попрошу?       — Ага, как же! — ухмыляется Миша и соскальзывает с его бедер.       Дженсен ловит его, разворачивает спиной и припадает жадными губами к ямочке над правой ягодицей — как раз на границе белого и розового. Миша пахнет, как мохито, и Дженсен втягивает этот аромат, скользя носом ниже, потом прикусывает упругое полушарие.       — Эй! Ты чего? — дёргается Миша.       — А пусть знают, что это мое.       — Дурак ты, Джеклз. Я же в боксерах буду.        Я все равно пометил, — улыбается Дженсен с чувством выполненного долга.        — Пиздец. Как меня угораздило связаться с гребанным ревнивцем? — качает головой Миша, а у самого уже тот потрясающий и чувственный прогиб в пояснице, чтобы удобнее было ласкать его.       — А ты не мог, — начинает Дженсен, закрепляя каждую фразу влажным поцелуем, — меня дождаться? Я бы, — язык скользит в ложбинку, — справился с твоим… загаром получше… чем ты. Есть такая... штука. Спрей... для автозагара.       — Не хотел объяснять и получать очередную сцену ревности, — отвечает Миша, и все слова больше похожи на стоны.       — Врунишка! Тебе же это нравится.       Пальцы ласкают гладкую кожу, постепенно раздвигая крепкие полушария, слюна стекает по ложбинке прямо к упругой темно-розовой дырочке.       — С чего… ты взял? — Миша жмурится, коленки дрожат. Его кожа везде такая гладкая и очень вкусная.       — Знаю, как тебя это заводит, мой ангел, — ухмыляется Дженсен и засасывает нежные складочки.       Миша стонет.       — Не больше, чем заводит тебя. Черт, Дженс! Ещё так сделай.       Дженсен улыбается и погружает во влажное отверстие палец. Миша обнажен, а он одет полностью, и это странно подстёгивает.       — Ты вкуснее ветчины, не переживай, — игриво шепчет он в ягодицы.       — Ну, спасибо, порадовал, — иронично хмыкает Миша и опять срывается в стон, когда язык Дженсена с оттяжкой проходится от копчика до самой промежности. — Оххх, как хорошо! Мне с тобой так хорошо.       — Вот и помни об этом, когда будешь играть в страсть с той дамочкой перед камерой, — бормочет Дженсен, даже не думая извиняться за ноты ревности в голосе.       От нее никак не избавиться. Попа Миши совершенна, но в этом случае Дженсен не хочет, чтобы фандом знал. Только не об этом!       — А кто сказал, что это будет женщина?       Голос Миши как мед, но в нем усмешка и вызов.       Ну, держись теперь, чертов провокатор!