La-le-lu

Название: La-le-lu Бета: _коридорная_ Райнхард и сам не знал, зачем он спросил у Оберштайна: – Вам не страшно – в темноте? – наверное, это было до ужаса нетактично: прерывать человека посреди доклада. Впрочем, ему стало любопытно, а доклад был скучным. Да и вино, выпитое вместо завтрака, в дипломатии порой играет не лучшую роль. Руки, сжимавшие протянутые было для ознакомления бумаги, дрогнули, а вот голос остался спокойным. Заученно спокойным, как отметило странно обострившееся восприятие: – Нет. – А мне – страшно. В последнее время. – и, осененный идеей: – Должно быть, вам наоборот, страшно было видеть? Вы же с рождения слепы. – Вы правы, Ваше превосходительство, мне было страшно. – А сейчас? – Привык, – офицер равнодушно пожал плечами. – А к темноте сложно привыкнуть? - Лоэнграм заинтересованно наклонился, заранее прислушиваясь. – Не знаю. Я, как вы верно заметили, нуждался в привыкании к свету. Порой в темноте лучше, мне кажется. Там не так ярко. – Но ничего не видно, – скривился премьер-министр. – Не представляю, как можно вообще жить – не видя. – На слух, Ваше превосходительство, на ощупь, на запах. В темноте эти чувства обостряются. – У всех? – У всех. – Вам пели колыбельные? – Что? – Я спросил. Вам. Пели. Колыбельные. Хоть когда-нибудь? – пальцы нервно стиснули подлокотник. До скрипа. – Да, Ваше превосходительство. – Спойте. – Ваше превосходительство?! – Райнхард удовлетворенно кивнул: все же советника возможно удивить, даже ошарашить. Было в этом что-то по-детски хулиганское, как... дань памяти, должно быть? Или поминки по безвозвратно ушедшему детству? – Это приказ. – Слушаюсь. - Оберштайн поспешно склонил голову, в надежде скрыть замешательство. Откашлялся. Неуверенно начал: – La-le-lu, nur der Mann im Mond schaut zu... Wenn die kleinen Babies schlafen — drum schlaf' auch du... Лоэнграмм слушал, прикрыв глаза, и, кажется, даже дремал. Впрочем, стоило песне закончиться, как он встряхнулся: – Слышится опыт. Вам уже случалось петь колыбельные? Расскажите. – Ва... -– Расскажите, – требовательно. И уже мягче: – Я прошу вас. То, что действовало на друга, сработало и на тени. Оберштайн, скорбно поджав на миг губы, начал, пусть и с явной неохотой, делиться информацией: – Брату. Иногда приходилось. – Младшему? – отработанная до автоматизма доброжелательная улыбка пришлась как нельзя кстати. – Старшему, – губы советника дрогнули в намеке на ответную автоматическую гримасу радости. – Его часто бросали девушки... из-за меня. Его утешали колыбельные, он так говорил. – Вы отваживали его пассий? – изумился премьер, в веселом недоумении подавшись вперед, словно бы стараясь разглядеть в мрачном человеке напротив тень былого задора и легкомыслия. – Как можно, Ваше превосходительство, – с легкой укоризной вздохнул рассказчик поневоле. – Все дело в эдикте. Семьи, в которых родился урод, подвергаются обязательному генетическому контролю. Многие невесты опасались, что впоследствии экспертиза найдет у их общих детей признаки вырождения, сами понимаете, что это означает. – Стерилизация? – Именно. И пятно на семье девушки. Они не хотели рисковать. – Простите, – неожиданно выдохнул Лоэнграмм, видимо, сам от себя не ожидавший подобного порыва. – За что? – не понял советник. – Вы имеете право ознакомиться с моей биографией. – Да... точно. – премьер-министр нервно сплел пальцы и бросил: – Продолжайте. Про брата. – Слушаюсь, Ваше превосходительство. Брат был зрячим и мог стать гордостью семьи, если бы прожил чуть дольше или не возится со мной. Или хотя бы скрывал столь позорный факт своей биографии0). – Позорный? – Безусловно. От... таких как я традиционно избавляются под благовидным предлогом, тогда пятно на репутации легко смыть. Обычно это делают в первые годы жизни урода, младенцы легко умирают. Брат же, по счастью для меня, смог настоять на том, чтобы меня оставили. Не знаю, что им двигало, но фактически вырастил меня именно он. Он же рекомендовал меня в армию после института – тогда как раз формировался корпус КГ-сотых, и призывали даже калек. – Точно! – вспомнил Райнхард. – Нас с Зигфридом по этой программе на два года раньше в академию приняли. Продолжайте. – Да, собственно, и вся история. С тех пор мы практически не встречались. А через несколько лет его корабль попал под дружественный огонь. – А вы? – Я? – Вы поседели там? На "Гробе"? – Там. В первый вылет. Повезло оказаться в тени. Остальные – в бульон. Наверное, будь у меня живые глаза, я бы ослеп – было ярко. Повезло, можно сказать: класс «Г» не отличался надежностью. – Вот уж не подумал бы, что встречу кого-то с "Космического Гроба". Их же вернулось всего... – Корабли использовались как одноразовые. Возвращение с операций не предусматривалось. – И вас туда рекомендовал брат? – выдавил главнокомандующий, став похожим на растерянного мальчишку. – Но почему? – На "Гробы" принимали генетический брак. Это позволяло смыть пятно позора, а выжившие могли рассчитывать на новое назначение в другое место. – Там... страшно было? На корабле? – Ярко. Настолько ярко, что даже я – видел. Имплантаты сломались практически сразу, но даже без глаз было именно видно, как все сияет. Было... неприятно, тогда казалось, что невыносимо. Но – не страшно. Не во время утечки. Испугался я после, когда узнал, что остался один в отсеке. В рамках пропаганды нас просвещали, что выжившие будут пущены на питательный раствор клонам – корабли-то в основном использовали как тараны. Многие верили, даже стрелялись потом. Выдерживали в основном клоны, им казалось справедливым пойти на корм своим братьям. – И вы – верили? – И я. Подобные темы в прессе обычно не освещались в целях поднятия боевого духа, если так можно сказать. Мне потом сообщили, что человек с таким "загаром" уже ни в какой раствор не пригоден. В каком-то смысле – последний розыгрыш перед выпуском в "условные люди". – И все же вас хотели устранить после Изерлона. – Хотели. Фактов-то ведь не изменишь. Урод остается уродом. – Почему вы говорите – "урод"? Есть же и другие термины. – Есть. "Бракованный генетический материал" или "недочеловек". Последнее неверно, потому как я официально признан "условным человеком". – А семья вас простила? – вырвалось у Лоэнграмма. – За что им было меня прощать? – советник очередной раз пожал плечами в недоумении. – Я оправдал существование, и брат, наконец, женился на достойной партии: интерес генетического контроля к моим родственникам существенно уменьшился. – И... все? – Не понимаю вопроса, Ваше превосходительство. – Ладно. Оставьте. Можете быть свободны. Пальцы главнокомандующего выстукивали по краю стола: "La-le-lu... La-le-lu..."