Твоя дочь

      Май 1994 года       Из-за двери доносились воркование и лепет — те самые странные звуки, которые обычно производят младенцы. Кэрол застыла на пороге собственного дома.       Она мгновенно напряглась, готовая спрятаться или нанести удар в любой момент. Не рискуя закрывать дверь из страха, что звук может насторожить тех, кто находится внутри (если они каким-то образом не слышали, как она вошла), она проскользнула через прихожую, остановившись только для того, чтобы снять рабочую обувь, опять же, чтобы меньше шуметь. Тихо крадясь по дому, она достала пудреницу и заглянула за угол с помощью зеркала. И увидела свою сестру.       Она не спешила расслабляться. Сары не должно было быть здесь. Она бы не пришла без предупреждения, даже если дело касалось Бригады. Они придумали особые коды для пейджера, чтобы сообщать о таких встречах, либо отправляли сообщения, и Кэрол не получала ни того, ни другого. Так что либо Сара в ее гостиной забыла её предупредить — что не совсем невозможно, как бы ей ни было неприятно признавать за сестрой некоторую долю легкомыслия… Либо женщина перед ней вовсе не Сара.       Могло ли быть так, что Бригада скомпрометирована каким-нибудь Оборотнем или Скрытником? Или, может быть, даже Мастером? Если «Сара» — настоящая, пусть даже её контролировал злодей, она не могла напасть, рискуя убить или искалечить её, но что, если это Оборотень или Скрытник? Можно ли позволить себе риск не атаковать её в полную силу?       Нет. Нельзя позволять паранойе управлять собой. Если это Оборотень или Скрытник, обманка, которую она видела, была, вероятно, их единственной силой, а если это — Сара, и сила у неё её собственная, то она под контролем. И, значит, Кэрол пока нельзя атаковать.       Мысль о том, что это мог быть кто-то вроде Королевы Фей, не стоила того, чтобы тратить на неё время. Если это не Сара, но кто-то, имевший все её способности, Бригада была уже мертва.       Она как можно внимательнее осмотрела комнату через зеркальце, проверяя, нет ли там ещё кого-нибудь. Ещё кого-то из команды, кто может быть скомпрометирован. Единственное другое живое существо в комнате — младенец, прижатый к груди «Сары». Заложник? Кристал? Нет, Кристал уже слишком взрослая, чтобы её пеленать. Выходит, заложник. Значит, придется действовать решительно.       Она крикнула:       — Как доехала? Не было пробок?       «Сара» подняла голову и закатила глаза, заметив высунувшееся из-за угла зеркало.       — Пробок не было, но я собрала все светофоры, — ответила она. Затем добавила: — Хватит играть, Кэрол. Боже, можно подумать, ты не знала, что я здесь!       Это показалось Кэрол странным, но она всё же поднялась и вошла в гостиную, готовая свернуться в форму излома при малейшем намёке на то, что что-то не так. «Сара» знала первую кодовую фразу, ту, от которой каждый член Бригады готов был отказаться на допросе, чтобы внушить любым злонамеренным Оборотням, Скрытникам или Мастерам ложное чувство безопасности. Настоящее испытание начиналось только сейчас.       — Какого цвета сегодня небо? — спросила она, как только оказалась в пределах досягаемости удара. Её зыбкий самоконтроль сейчас был единственным, что спасало предполагаемого злодея от проломленной головы.       Сара прищурилась. Нет, атаковать пока рано. Обычная раздражающая манера Сары.       — Чистое небо с пурпуром на горизонте. Ну что, теперь ты можешь быть спокойна?       Наконец, неохотно, Кэрол всё-таки ослабила бдительность. Внешне. Она на всякий случай осталась готовой уйти в излом. Никогда нельзя быть слишком осторожной, когда имеешь дело с подобными ситуациями.       — Ты не написала мне, что приедешь с…       Она посмотрела на ребенка. Очевидно, новорождённого. Больше чем на год младше, чтобы быть её племянницей, хоть та выглядела точно так же в этом возрасте.       — В самом деле? Ты забыла, что просила меня присмотреть за Викторией? — Сара вздохнула. — Ты и правда слегка не в себе последние месяцы, а? — Викторией? — непонимающе спросила Кэрол.       — Ох, похоже, возвращение к работе так скоро не прошло для тебя даром, всё даже хуже, чем было последние пару месяцев. — Она покачала головой. — Я говорила тебе, что нужно взять декрет больше, чем на месяц, но ты, конечно же, настояла. Ладно, я просто рада, что ты наконец дома. Виктория так капризничала без мамочки, да? Да, милая? Да! — под конец Сара принялась сюсюкать с «Викторией».       — Подожди, «мамочки»? Сара, я не… я не её мать! О чём ты?..       Сара поджала губы и передала ребенка Кэрол. Та приняла его, хотя бы для того, чтобы он не упал. Сара положила руку ей на лоб.       — Температуры нет… Ты что, сегодня ничего не ела? Или съела что-нибудь не то?       — Ты о чём? Ты не могла бы… — она сдержала рычание и начала снова, более сдержанным тоном, хотя и не сильно. — Пожалуйста, не могла бы ты выражаться яснее?       — Кэрри, — Кэрол внутренне сжалась при упоминании своего детского прозвища, — ты действительно беспокоишь меня. Ты серьезно не помнишь свою дочь?       Уставившись на сестру, Кэрол смогла только пробормотать в ответ:       — У меня нет… дочери!       — О… О, черт. Так, ладно, давай сядем, хорошо? Все в порядке. — Сара заботливо подвела её к дивану и заключила в объятия, прижимая руки Кэрол к ребёнку… её ребёнку? — Кэрри, ты здесь, ты в безопасности, ты больше не в Комнате, — она вздрагивает даже от этого, самого нежного напоминания. — Мы выбрались. Мы выбрались. Теперь мы в безопасности, помнишь? Мы в твоём доме. Твой дом, твой прекрасный дом с твоим красивым мужем Марком наверху и с твоей очаровательной малышкой Викторией на руках. Теперь всё в порядке.       Кэрол задрожала в руках Сары, скованная объятиями сестры, её успокаивающими словами, и ребёнком у неё на руках… Её ребёнком? Казалось неправильным даже думать об этом. Если бы этот ребёнок был её, она бы знала. Она ведь знала бы? Верно? Она чувствовала себя такой растерянной, такой неуверенной и напуганной, глядя на ребёнка, которого — она могла бы поклясться — никогда в жизни не видела. Она и раньше кое-что забывала, нуждалась в напоминании Сары, но могла ли… могла ли она действительно забыть что-то настолько важное, как ребёнок? Разум кричал ей, что нет, она не забыла бы ничего подобного. Что-что, а ребёнка нельзя забыть! Но сестра шептала ей на ухо заверения, что всё в порядке, что теперь, когда у неё есть её дорогая малышка Виктория, всё в порядке.       Кэрол чуть не вырвало от страха и стыда, когда она всхлипнула:       — Я её не помню!       Сара тихонько мурлыкала, прижав её голову к груди. Вибрации отдавались в черепе Кэрол. Приятно. Твёрдая опора в этот момент ошеломляющей потерянности.       — Все в порядке, ты в порядке, Кэрри. Я не думаю, что это работа злодея, меняющего сознание.       Сердце Кэрол замерло в груди при этой мысли. Этого… этого не могло произойти, не так ли? Что бы это вообще им дало?       — Вероятно, это просто стресс, твой разум пытается справиться с быстрыми изменениями и родовой травмой. Не могу тебя винить за то, что ты забыла о восьми часах родов, когда Марка даже не было рядом, чтобы поддержать тебя. Плюс ты ещё ковыляла весь последний триместр, едва способная встать с постели. Это, наверное, было очень тяжело, да? Я-то могла летать. Не удивительно, что ты пытаешься забыть это время.       — Н-нет, я не… — Она вырвалась из хватки Сары, остро ощущая руку, оставшуюся на плече. — Я не была беременна… Если бы я была беременна, я бы это запомнила?..       — Ты правда не помнишь, как уговорила Марка передвинуть твой стол к кровати, чтобы ты могла работать из дома? Или как звала меня каждый вечер, чтобы я приносила тебе соленые огурцы и хрен?       — Соленые огурцы и… что?       — Ты их все время требовала! Не подумай, я не осуждаю, ты терпела со мной то же самое, пока я носила Кристал. У беременных бывают причуды. А последние несколько месяцев ты едва могла встать с постели, у тебя были ужасные отёки. Ты же помнишь, что была прикована к постели?       Она помнила, но…       — Я восстанавливалась после травмы. После того как Мегаватт швырнул в меня головореза, но… но ребенок! Я не помню… Я не была беременна.       — Кэрри, милая, ну что ты? Мы бы не позволили тебе ввязаться в драку, тем более на таком позднем сроке. Я действительно начинаю беспокоиться. — Голос Сары звучал так встревоженно, что Кэрол не смогла удержаться и притянула ее к себе для еще одного объятия. — Скажи мне, что ты хотя бы помнишь, как познакомила Викторию с Кристал. Или как ты звонила мне на прошлой неделе, чтобы пожаловаться на то, что она почти не даёт тебе спать.       Сара продолжала рассказывать истории о ее беременности. Те, которые Кэрол не могла вспомнить, не на самом деле. Но чем больше Сара говорила, тем больше вещей Кэрол начинала припоминать. Фрагменты не совсем складывались, воспоминания не совсем соответствовали тому, как их рассказывала Сара, но… Это нормально, так ведь? Чтобы люди помнили все по-разному? Она уцепилась за эту идею. Возможно, это действительно просто ее разум играл с ней злые шутки, а не действия врага, не коварное, неуловимое прикосновение злодея к ее сознанию. Она не могла дать ему больше, чем он уже взял, она отказывалась, поэтому цеплялась за воспоминания, которые дарила ей Сара, заставляя себя помнить правильно, расставляя слова сестры по местам, несмотря на острые грани неправильности, от которых её мутило.       В конце концов — слишком рано, раньше, чем Сара закончила помогать Кэрол привести себя в порядок, заплакала Виктория. Ей, без сомнения, надоело, что взрослые суетятся и плачут вокруг неё, и Кэрол высвободилась из объятий своей старшей сестры, высморкалась от соплей, которые начали капать у неё из носа, и успокоила своего ребенка. Она не… она почти помнила, как делала это раньше, и движения получились такими естественными. Потряхивая и укачивая Викторию, она чувствовала себя так правильно и просто, и её ребенок вскоре успокоился.       Малышка Виктория смотрела на неё снизу вверх, а Кэрол смотрела на неё сверху вниз, и они обе просто смотрели друг на друга. А потом её малышка дунула на неё малиной, и Кэрол не смогла не улыбнуться своему ребёнку. Её ребёнку. Этот ребёнок, который родился от неё, который был частью её, он принадлежал ей.       — Привет, Виктория. Ты скучала по ма… — Она оборвала себя и посмотрела на кивнувшую ей Сару. Она мягко прокашлялась и попыталась снова. — Ты скучала по м-мамочке, пока она была на работе?       Виктория залепетала что-то. Кэрол знала, что эти звуки — не слова, они просто не могли быть словами в таком нежном возрасте, но она слышала незащищенное, бесстрашное «Я люблю тебя, мамочка» в этом бульканье, и Кэрол вцепилась в эти воображаемые слова, как в подушку в темноте.       — Вот так, — прошептала Сара, улыбаясь. — Я знала, что ты вспомнишь.       Не осмеливаясь разочаровать сестру, которая только что так много для неё сделала, Кэрол заставила себя улыбнуться, вместо того, чтобы выпустить задавленный в груди крик, и повернулась обратно к своей дорогой малышке, к Виктории.       — Если ты уверена, что теперь с тобой всё будет в порядке, мне, наверное, лучше вернуться домой к Нилу. Он не может нормально заснуть, когда я задерживаюсь допоздна. Позвони мне, если я тебе понадоблюсь, хорошо?       — Пока, Сара. Еще раз спасибо за то, что… присмотрела за Викторией?       Сара кивнула.       — Было приятно снова увидеть тебя, такое чувство, что прошли месяцы с тех пор, как мы в последний раз что-то делали вместе. — Она скучала по своей сестре, обычно такой постоянной в ее жизни. — Мы могли бы пойти куда-нибудь выпить в эти выходные, если хочешь. Пусть мальчики смотрят на наших девочек и веселятся. Посмотрим, захочет ли Джесс прийти, может, устроим девичник?       Кэрол постаралась не показывать, как ужасно это звучало — пить с этой девахой — с подружкой Майка. Пить, когда у нее такая ватная голова, вообще казалось плохой идеей. Поэтому она попыталась улыбнуться и кивнула, уклончиво, но дружелюбно.       Когда за Сарой закрылась дверь, и в доме снова стало тихо и пусто, чувство потерянности вернулось, смягченное бормотанием Виктории. Кэрол достала из сумочки салфетку и вытерла слюну, стекающую по подбородку её ребёнка. Она действительно была такой… крошечной. Маленькой, мягкой, слабой и… совершенной: её дочь.       Она оглядела комнату, затем шепнула своей малышке:       — Привет, Виктория. Как прошёл день? Я так понимаю, ты хорошо вела себя с моей сестрой? Ты молодец. Да, малышка? Молодец. Признаюсь, я не совсем уверена, что мне теперь с тобой делать. Сегодня вечером я собиралась поделать кое-что из своей юридической работы дома. Хочешь посмотреть, как мама делает домашнее задание?       Виктория начала плакать.       — Так, ладно, я не буду подвергать тебя такому испытанию, — сказала она, покачивая ребёнка на руках. — Знаешь, я не могу тебя винить, мне это и самой не слишком нравится. Может быть, Марк — твой отец — присмотрит за тобой, пока я работаю? Как тебе? О, просто, пожалуйста, перестань плакать, всё в порядке, ты в порядке, Виктория, тебе не нужно плакать так громко, я же здесь. Ладно, покачивание не помогает… Ты… ты голодная? Чёрт возьми, я не спросила Сару, когда она в последний раз тебя кормила.       Она бросилась на кухню, открыла холодильник в поисках смеси. Она нашлась, на самом видном месте на дверце, что показалось ей странным, потому что она всегда ставила на это место молоко… Ребёнок плачем напомнил, что сейчас не время думать о том, как правильно заполнять холодильник. Она достала смесь и начала, следуя инструкциям, перемешивать и разогревать: тяжелее, чем должно быть, когда свободна только одна рука. Где, чёрт возьми, Марк?       Спустя несколько минут душераздирающих воплей Виктория успокоилась, вцепившись в резиновый рожок, и Кэрол смогла вздохнуть с облегчением. Это… было не так уж трудно. Раздражающе и неприятно, но не трудно. Она могла справиться — она уже делала это; в конце концов, в этом нет ничего нового; она делала это уже… несколько месяцев? Сара сказала, что она не в отпуске уже месяц, так что… Да, месяцы. Верно.       Виктория закончила есть, и Кэрол помогла ей срыгнуть. После этого она заснула. Несмотря на головную боль, Кэрол улыбалась своей дочери. Она так устала, полностью измоталась. Может быть, вздремнуть перед тем, как приступить к домашней работе, не такая уж плохая идея, подумала она.       Просто нужно уложить Викторию спать в её… Кэрол замерла, пытаясь вспомнить, есть ли у Виктории своя комната. Их с Марком дом был слишком мал для этого, так? Если только они не переделали её кабинет под детскую, но она никогда бы этого не допустила, не с таким количеством бумаг, требующихся для работы, учёбы и Бригады.       Так всё-таки… где же спала Виктория?       Удушающе-колкое ощущение в голове ненадолго усилилось до почти всеобъемлющего, прежде чем она стряхнула его. Раз Виктория не в кабинете Кэрол, значит, она должна быть в спальне с ней и Марком; это единственное, что имело бы смысл. Это единственное, что имело бы смысл.       Стоило ей подойти к двери своей спальни, та открылась, и вышел Марк. Он посмотрел на неё и Викторию почти мёртвым взглядом: плохой день, неудивительно, что Саре пришлось прийти, чтобы посидеть с ребенком. Он заметил ребёнка у неё на руках, и на его лице проступило замешательство. Он потёр глаза.       — Кэрол, дорогая, кто это? — медленно спросил он. Осторожно. Неуверенно. Её грудь будто сковало льдом.       — Ты не помнишь нашего ребёнка. — Она была не уверена, был это вопрос или утверждение.       — О! О, конечно! Я помню, конечно, я помню… — Он в панике забегал глазами, пока его взгляд не остановился на стене позади неё. — Викторию. Нашу малышку. Ты не очень хорошо выглядишь. Мне, наверное, взять… нашу… малышку? А ты иди, приляг немного.       Он потянулся к Виктории, чтобы взять её на руки, и Кэрол позволила ему это, чувствуя оцепенение.       — Она спит, — пояснила она. — Я собиралась уложить её в кроватку.       — Ах. Верно. Хорошо. Где… где её кроватка?       Чувствуя дурноту, она указала через открытую дверь на кроватку в изножье их собственной кровати. Он растерянно моргнул и, снова поморщившись, ушёл укладывать девочку.       Кэрол обернулась, чтобы посмотреть, на что он смотрел. Фотография. На стене. Кэрол могла бы поклясться, что вчера её не было. Или сегодня утром. Фотография её и ребёнка. Её ребёнка. Вместе. В больничной палате. Она… только что родила Викторию? Она выглядела усталой и счастливой, держа на руках свою новорождённую дочь. Внизу была подпись: «Виктория и её мама».       Она устала. Она так невозможно… устала.