Ваш бог напуган.

«Войди в узкую дверь, которая открывает дорогу на небо. Я говорю тебе это, ибо широки ворота и широка дорога, ведущие к погибели, и множество людей следует по этому пути.» Матфея 7:13 *** Стены пещеры были скользкие, словно собственные мысли, и ледяные, будто замершая на дне полых вен душа. Липкая зловонная грязь жидко скользила по белой коже, пачкая ее, как застывшая на щетинистых кистях краска, пачкает белесый холст. Зелёные болотоные разводы не пугали Вэла. Ослабевшего, отчаявшегося, жалкого Вэла. В белокурых спутанных волосах, кажется, поселились кишащие черными кучами, термиты, что так нещадно точили древо его воспалённого разума. Наверное, потому юноша и не мог осознать причины, по которой тащит свои исхудалые конечности вперёд, к своей погибели. Шлепки босых ног о мутные неглубокие лужи эхом отдавались в мрачных сводчатых потолках пещеры, и волнами уходили куда-то глубоко назад, моля повернуть обратно. Обратно в свое мёрзглое укрытие. Чувствуя, что наткнулся на рыхлую гнилую плоть, Вэл резко остановился. Очередной труп, коих внизу и снаружи сотни. Благоухающие смертью, они заставляли прикрывать рот и нос ладонью, чтобы хоть как-то задержать этот невыносимый смрад. Изможденно приподнимая тяжёлые веки, обнаженный путник надрывно и мучительно простонал, падая на острые колени. Собирая в кулак последние силы, как палач вбирает в лёгкие воздух перед рассекающим шею ударом, Вэл дрожаще поднялся. Только на миг юноша задержал взгляд на застывших жёлтых глазах покойника. И среди струпьев и гнойных язв его лица, Вэл увидел собственную ипостась: такую же отталкивающую и источающую ужасную вонь. Сейчас день? Сейчас ночь? Водянистый голубой взор метнулся к красноватому свету снаружи. А может это сумасшествие насыщенными красками переполнило черепную коробку? Вэл хромает, но плетётся вперёд. И его пушистые снежно-белые ресницы устало дрожат. Он чувствует комок, что так близко подобрался к самому горлу, мешая нормально вдохнуть. Юноше страшно. Розоватый луч впереди набирает краски, впитывая в себя все новые и новые маковые оттенки. Когда Вэл слышит мягкий шепот дождя и стук разбивающихся о землю капель, то пораженно замирает. Его хрупкие плечи сначала поднялись, но уже снова опускаются, и с трепещущих синих губ слетает хрипящий вздох. И как давно на землю пришел конец? Неужели, человечество настолько погрязло в своих мирских грехах, что небо предпочло плевать в людские тела кровавыми ручьями? Юноша стискивает зубы, его острыми скулами можно резать металл. Набирая в лёгкие приятный теплый воздух, Вэл протягивает изящные пальцы вперёд, желая коснуться частицы чего-то поистине прекрасного. Желая коснуться частицы гибнущего мира. Тонкая кожа подушечек пальцев стремительно впитывает багровые густые капли, и рубиновые градины вновь неизбежно срываются вниз, стараясь вдоволь напоить алчущую жизни сухую, мертвенно-серую землю. Заворожённый взгляд юноши не подергивает ни злоба, ни ненависть, происходящее ему кажется незабвенным сном, который он хотел бы наблюдать оставшуюся вечность. Тонкое запястье Вэла вздрагивает, он подносит окропленную кровавым дождем ладонь к кончику носа. Мрак пещер теперь оставляет только непроглядную пустоту внутри, и нагой юноша невольно задаётся наивным детским вопросом. Ради чего он столько прятался? Ради чего скрывал свой полыхающий обидой и болью взор, и по какой причине скрывался от самого себя? Пронизывающий тело аромат свежей крови дарит чувство реальности. Сосны, пугливо пригибающие колючие верхушки к земле — реальность, слабый прохладный ветерок — реальность, полное отсутствие живых существ — реальность, долгожданная свобода — реальность. Длинные пальцы Вэла оставляют полосы запекшейся солёной крови на аккуратном подбородке, на впалых щеках, на пульсирующих висках. Как же приятно очищаться. Мглистая темнота пещеры ещё держит юношу в своих мерзких объятиях, но как только он с великим ужасом делает шаг вперёд, тьма бессильно расступается, нехотя пропускает, рассеивается. И в тот момент, когда рассыпчатый гранатовый свет ласково касается его колена, Вэл пронзительно кричит. Кричит от накатившей грусти, и слезы горькие катятся по его ошеломленному лицу. Прозрачные, они смешиваются с вишнёвыми каплями дождя, становятся нежно-розовыми. И вновь бьются о землю. Даже солнце сегодня красное. Оно щедро льет свою благодать на рыдающего Вэла, чье изломанное, но все равно безупречное тело, содрогается и трепещет. Полыхающий пунцом, круглый диск нисколько не греет, но юноша совсем не чувствует холода. Больше не чувствует. Где-то в туманных, заволоченных червонным туманом, холмах скрежещет и воет ржавым железом разрушающийся мост, и стаи верещящих ворон вздымаются высоко вверх, скрываясь в кучевые ватные облака. И мгновенно падают тельца их крошечные вниз, глухо разбиваясь о земную твердь. "А надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, полетят — и не устанут, пойдут — и не утомятся." Вэл лениво, с долей какого-то одного ему понятного презрения, скользит глазами вокруг. Кругом, куда ни обратись— повсюду безобразные кучи разбухающих в дождевой влаге заражённых трупов. Выходит, все они также жаждали взмыть далеко ввысь, достичь придуманного рая? Да. И все также сорвались безвольно вниз, как только крыльях их намокли. Затвердевшие чешуи смрадной грязи, что сковали ребра и узкие бедра Вэла омываются благодатным дождем, с хрустом и треском ломаются, исчезают вместе с побуревшими струями. Ладонями отрывая от себя частицы гадкой скверны, юноша лёгкой и плавной поступью, несмотря на пронизывающую боль в левом бедре, шагает по жухлой влажной траве, также красиво, как шагал когда-то по головам. По бестолковым, бесполезным, слетевшим с плеч, головам. На закате мира, еретик предпочел взойти, подобно новому рассвету. Ступни Вэла окрашены в багрянец, и он оставил бы на шершавых камнях обрыва свои нечёткие следы, если бы эти твердые плиты уже не были погружены в карминово-алые разводы. Уже не нужно ему бессмысленное перерождение и корона, венчающая его тяжёлую голову. Больше никем ему не править, а больше и никто не выжил. Осторожно свесив ноги вниз, юноша немигающие уставился в неровный круг клюквенного озерца у подножия скалы. Все также ливень стучит о алую водяную гладь, и вдоль позвоночника выжившего пробегают крупные мурашки. Красивое, все вокруг красивое. Медленно ложась на спину, Вэл расслабленно раскинул худые руки в стороны. Блаженно прикрыв веки, он восхищённо и беззвучно шептал. Он не мессия, и не Иисус. Не сын Господень, и уж точно не его апостол, нет. Но он тот, кто остался один. Наконец-то один.