о чём сирена поёт

Из уст в уста корабли передают друг другу сведения об опасных местах широкого простора, полного чистой воды и неизведанных глубин. Трусливых пугает тяжёлое небо на горизонте, что сулит шторм и водовороты, где ко дну идут капитан и его детище, потому что капитан никогда не бросит своё судно, сколь ни пришлось бы его латать: связанный с искусным творением человека примет такую же судьбу. Ведь часть корабля — часть команды, а сердце команды — капитан. Многие годы посвятившие плаванию моряки опасаются лишь одного: скалистых островов, смрад которых распространяется на мили вокруг. Дурные слова изголодавшимися воронами кружат около таких мест, и в портовых трактирах волки предупреждают о бушующей ярости опасных созданий, чей дар — смерть в иллюзии прекрасной жизни: там любящая жена мнёт затёкшие мышцы, там старшая дочь ухаживает за младшим сыном, там кроются секреты средь ночи, и любящая жена вонзает зубы в размякшую плоть. Искатели приключений и больших денег без страха в сердце шли вопреки слухам на пение, что никогда не смолкает. Морские девы, именуемые сиренами, являются воплощением баллад о морях и океанах: так же прекрасны, как голубые просторы, они опасны глубинами неизвестности, откуда стремительно появляется Кракен и уносит с собой провинившиеся души. Их родные просторы состоят из обглоданных добела костей путников, ибо навязчивая мелодия мухой долбит о череп и просится наружу, а слабая воля разворачивает штурвал на опасные рифы. Покуда обычаи не меняются годами, покуда водоворот становится рутиной, и щепки корабля начинают вызывать раздражение — тогда зреет мятежный дух, желающий большего; желающий показать себя и выделить среди остальных сородичей. Ситэнасис — остров проклятых; остров, который на карте закрашен углём; остров, где камни пропитаны кровью. Остров, ставший родным домом для Дипёрпл — юная душа, на чьи плечи бременем давит делёжка понравившегося матроса, ей претит годами тлеть в голоде, ожидая наивность, идущую на зов. Она жаждет окрасить мир в багровый и сыграть на оголившихся жилах фантастическую сюиту. Тайком покидая нелюбимые скалы, сирена с каждым разом уплывает всё дальше: вкус свободы пьянит не хуже венозной крови с привкусом дешёвого рома, но от испорченного спиртом яства Дипёрпл плевалась, пока её сёстры драли прекрасные волосы. Она их любила и любит, и любить будет до самой смерти, однако никогда не поймёт любовь к осёдлости, когда в забвенье мужики захлёбывались словами о жизни на суше. Великолепные волосы цвета свежей плоти на рассвете дня вторили волнам, стоило окунуться в солёную прохладу океана. Самое ценное после голоса во владении сирены — её длинные волосы, что лишают моряков дыхания. Молодая хищница атаковала мелкие суда, чарующим голосом насылала на капитана страшные муки и наслаждалась криками обезумевшего человека в замкнутом пространстве своего корабля. Улыбка на лице и прищур глаз ярче солнца в безоблачный день делают сирену поистине опасной. Смех, что чище горного ручья, въедался в память выжившим, и те отказывались возвращаться к морю. Маленькие крольчата без возможности позвать на помощь — именно так воспринимала Дипёрпл своих жертв. Когда капитан становится загнанной в клетку крысой, у этой клетки постепенно нагревается дно, а бедное животное мечется из стороны в сторону в попытках найти спасение, тогда приходят отчаяние и бессонные ночи. Обезумевшего от иллюзорной боли сирена вкушала на глазах матросов, искавших спасения от плотоядной бестии в шлюпках и открытом океане. Тепло крови согревало привыкшие к холоду руки, в рубиновом были губы, а меж зубов сточенными костями убирала излишки. Дипёрпл училась оставлять жертву в сознании, ведь так намного интереснее, когда человек понимает свой конец и безысходность положения: когти сирены раздвигают рёбра, неаккуратно она возится внутри и сжимает желудок, словно тот мягкая игрушка в руках ребёнка. Их гортанные хрипы и тлеющая жизнь во взгляде — пьянящая вишня в коньяке на изысканном торте по особому случаю. Её голод становился только сильнее. Голод стал причиной неосторожности; незнание о морских пиратах с артефактами, блокирующими чары сирены, сыграло злую шутку, и на фоне юная душа слышит причитания матери. Любая сирена на острове костей знает об охотниках на редкую добычу, самыми опасными являются закалённые жизнью в море мужики, оставившие на суше семьи, имеющие во владении только свою волю и убеждения. Такие люди внушают страх одним взглядом и шрамами на лице — свидетельство о многих попытках выцарапать глаза, коль голос бессилен. Однако они не умеют воспитывать потомков, предпочитают насилие как выход из тяжёлых ситуаций, где ребёнок проявляет любопытство в той сфере, о которой ничего не знает родитель. Громкими словами подавляется растущая личность, оскорблениями питается неуверенность в себе, и в жизнь отправляется озлобленный на мир человек, способный породить лишь подобное себе. Злодейка под ликом Судьбы подарила портовой шлюхе ребёнка от помощника уважаемого капитана, и тот забрал мальчишку с собой. Дьярву было не более пяти лет, когда мать вопила и размазывала слёзы по лицу в руках закоренелых пиратов. Он не хотел покидать любящего человека, что отдавал последние крохи и защищал от нападок горожан: тифлинги получают осуждение по праву рождения — кровь предков одарила мальчонку витыми рогами и хвостом, завязанным вокруг живота под грязной рубахой, подальше от лишних глаз. Семьёй стала команда, домом — корабль, дрейфующий в бескрайних просторах. Из запуганного малыша рос тихий подросток, питающий слабость к морским существам. Часы Дьярв проводил с пленёнными русалками, омывал их морской водой, иначе прекрасные девы усохнут, а вместе с ними завянет вечная красота. Немногочисленные шли на контакт, в благодарность рассказывали тайны морских глубин и обещали показать залежи затонувших сокровищ, лелея надежду на освобождение. Молодой тифлинг был жаден до этих историй. Его воспитывали пощечинами и оскорблениями под пьяный хохот членов корабля. Драить палубу в шторм становилось обычным делом: мужики прятались в каютах, кому-то хватало места только в трюме, а подросток скользил по мокрому дереву и сточившейся щетиной отмывал чей-то не до конца переварившийся ужин. Многие уважали отважного воина, что Дьяр хранил в сердце, однако одобрение капитана стоит дороже проклятого золота, потому тифлингу приходилось терпеть насмешки в лицо и за спиной. В своём доме он был изгнанником, и это толкало юный дух в сторону мятежа, желающий срубить под корень предрассудки молодой человек разговаривал с трактирщиками в прибрежных городах. Дьярв наполнял свою душу решимостью изменить застоявшиеся воды, воняющие разложением общества. И начнёт он с команды, которую объявит своей, если будет готов взять такую ношу. Основная деятельность команды была забыта на многие годы: подготовка может занять десятилетия, может сменить поколения, однако важен лишь результат, коим являлись существа с настолько дивными голосами, что слабый духом падёт ниц перед ними и будет захлёбываться кровью в сладострастных видениях. Сирены жестоки, ненасытны и падки на плоть существ с суши, отделённый от неё страхом и собственной гордыней. Неокрепший разум ребёнка купали в предвзятом отношении к созданиям океанских глубин, чей грех знают лишь боги. Его учили основам противостояния воздействующему на разум голосу, с ним проводили беседы и проверяли изученное на амулетах и простых артефактах, применение которых не раз слышал глубокими ночами. Русалки не похожи на своих далёких сестёр никоим образом, однако сей факт перекрывает другой — не менее веский в охоте за богатством: имеющие различия в происхождении и истории, русалки и сирены имеют одни и те же слабости. Поэтому Дьярв до конца не мог поверить в результат долгого обучения, когда ослабленная амулетом на груди сирена шипела и извивалась под палящим солнцем. Ей перевязали руки жалящей нитью, затолкали подобранную с палубы тряпку в рот, и этот животный страх молодой человек пронесёт с собою сквозь годы, ведь уважение к пленному — один из главных показателей, насколько капитан судна справедлив к своей команде. День начинался с приглушённых криков боли, когда на потеху мужики грязными руками трогали открытые раны на хвосте, били сирену по лицу и жабры на шее заливали отвратительным ромом. В первую и последнюю очередь, Дипёрпл проклинала мать и сестёр, умолчавших о силе, способной лишить хищницу свободы. Она наблюдала за расслабляющимися людьми и полулюдьми, терявших себя в празднестве каждый вечер; она вынашивала планы мести, и до ломоты в костях хотелось каждому разорвать сонную артерию. Один за другим они бы в панике падали и брыкались в конвульсиях, пока юная мятежница омывала лицо смесью их крови, слизывала её со смертоносных когтей и слушала, как захлёбывается последний пленитель. Лишь мысли о неминуемом отмщении заставляют сирену терпеть утренние пытки. — Ты в порядке? — среди шумного веселья было трудно уловить тихий шёпот даже с чутким слухом. Дипёрпл резко повернулась к парню с ветвистыми рогами, кончик его хвоста мельтешил позади и вызывал вопросы: он человек? Он ей поможет? Или оба они пленники? — Я промою твои раны, — чистой тряпкой тифлинг провёл по плавникам, пострадавшим больше всего от нехватки солёного океана. Юная дева следила настороженно, запоминала каждое движение и случайные взгляды — лишь раз оступится, и первым падёт от освободившейся ярости. Руки Дьярва очень сильно дрожали в ожидании худших исходов, заученных наизусть в детстве. Сирена опасна: ей хватит мгновения испепелить взглядом, очаровать голосом и подавить волю, сколь он не старался ту закалить. На фоне ночи глаза цвета солнца ядом проникают в разум и ищут скелеты в запертых шкатулках, однако находят лишь сочувствие и опасение за свою жизнь. Никто не проявлял к ней сочувствия раньше, предпочитая игнорировать вой маленькой сирены, голодавшей уже несколько месяцев, а ведь в этом возрасте пропитание очень важно для накопления жизненных сил и преобразования их в чистую магию. Один вопрос перебивает другой, вмешивается третий и четвертый кричит громче всех — именно это происходит в голове молодой особи, когда незнакомец вздрогнул из-за разбитой бутылки. В любой момент слишком пьяный вице-капитан или матрос, которого укачало в штиль, могли выйти подышать прохладным воздухом и привести в порядок себя, оставив напоминание о прогулке за бортом, в лучшем случае. Тифлинг заканчивает свою работу намного раньше, чем планировал, он обещает вернуться завтра, когда солнце скроется за горизонтом, и последний луч вспыхнет зеленью в небе. Сирена хочет ему верить. Дьярв не бросает слова на волю ветру, потому следующими сумерками вновь омывает пленницу чистой водой, что старался поднять без лишнего шума. Гуляния продолжались, а конец им придёт вместе с последней каплей дешёвого пойла в бочонках, которых в трюме чуть ли не больше десятка. Его товарищи не будут просыхать до самой суши. — Прости, — искренне извиняется парень за невмешательство в утренний позор, когда один из закоренелых пиратов ударил сирену рукоятью сабли по лицу, а после срезал прядь волос и выкинул в океан. Дьярв был свидетелем, прятался в тени под лестницей и силой заставлял себя отвернуться. Скоро они прибудут, лишние проблемы не нужны из-за желания тифлинга справедливости по отношению к опасному существу. Он начинает с хвоста, промывает каждый порез родным океаном, и Пёрл решает отложить его смерть на самый конец — она тоже умеет быть благодарна. Под рассказы паренька хочется спать — впервые за несколько дней без колыбели сестёр сирена на грани сна, — до сей поры даже не представляла, каким измученным был её разум и истерзанным тело. Мальчишка не задаёт вопросов о других сиренах, а сам рассказывает о жизни на борту, о прекрасной матери, образ которой становился пятном в памяти. Дьярв засмеялся, когда сказал: «Я вряд ли узнаю её теперь, пусть живёт своей жизнью», да так печально и едва скрывал боль, но Дипёрпл поняла тайные намёки на одиночество. К великодушному юнге дева океана начала питать слабость. Следующим вечером Дьярв был рядом. После того дня он явился ближе к полуночи. И так несколько вечеров он проводил рядом с сиреной, говорил о созвездиях и неведомых ей морских тварях, пока дом становился всё дальше. Сколь интересно ни было слушать о целом мире возможностей, сердце неспокойно билось в груди и твердило о возвращении. — Если я сниму это, — тифлинг указывал на повязку вокруг рта, блокирующую любую возможность издать хотя бы один звук, — ты не будешь применять на мне чары? Дипёрпл коротко кивнула и едва ли не залилась смехом в полный голос. Такая банальная возможность двигать челюстью и разговаривать привела сирену в полный восторг и наполнила грудь лёгкой надеждой на спасение. Только бы оказался рядом кто-то ещё. Впервые за дни плена она срывающимся голосом рассказывает наблюдения за пиратами, как ближе к вечеру шепчутся мужики и хотят сменить власть, как про тифлинга отзываются недобрым словом, и всё это преследует цель настроить Дьярва против команды, обратить его на свою сторону и его же руками проложить кровавый путь к бегству. Но сначала пусть до конца приведет в порядок её волосы, пересушенные солнечными лучами, оттого сильнее спутавшиеся. — Дьяри, ты просто чудо, — её улыбка и пылью оседает на щеках, делает те пунцовыми, а сердечный ритм сбивается в спорадические удары, эхом отдающиеся в виски. У тифлинга кружится голова от красоты пленницы. — Эй, демонское отродье, — на палубу поднимается капитан, меньше всего была вероятность именно его появления, но Судьба снова гадко ухмыляется в стороне. — Принеси мне ещё выпивки. Шаткой походкой мужчина таки доходит до Дьярва и смотрит на него снизу верх — тифлинг очень подрос за время долгого путешествия. Он перегаром дышит на парня, который хотел бы сморщиться, да не может из-за звания старшего, поэтому молча терпит и молится морским богам, чтобы капитан не заметил затягивающихся ран ценного товара и отсутствия у неё кляпа. «Чёрт бы тебя побрал, выродок», — грубый пират уже собирается уходить обратно в покои, однако второй раз за вечер длинные пальцы, обтянутые белой кожей на тонких костях, вплетают иные события в полотно сестёр. Дипёрпл исполняет родной мотив и берёт под контроль едва стоящего на ногах мужчину. Её голос манит остальных, как пчёлы слетаются на сладкий цветок, и пение прерывается вместе со звонким ударом. — На меня не действует твоя шлюшья магия, — капитан плюёт ей в лицо и бьёт сапогом под рёбра, а после ловит за волосы тифлинга, в этот раз не удержавшего позицию нейтралитета. Дьяра оттаскивают другие, заставляют упасть на колени и не дают отвернуться, когда сабля рассекает плоть сирены, и крик её едва ли не рвёт барабанные перепонки. Дипёрпл лихорадочно ищет спасения, открывает рот и снова получает удар в челюсть рукоятью. Если не придумать выход, она умрёт. Она не готова умереть! — И чем ты думал, сын шлюхи? — ярость капитана лавиной катится всё сильнее, и тифлинг рискует в ней задохнуться. Кинжалом из серебра мужчина делает зарубки на ветвистых рогах и оставляет порез на подбородке, который заживёт шрамом. — Не смог удержать член в штанах или переворот мне здесь задумал? — щеку жалит от удара. Парень морщится от боли, задерживает дыхание из-за перегара в воздухе и хочет что-то сказать в своё оправдание, но получает под дых. Опасную близость острия и шеи прерывает крик сирены: кто-то замертво падает, кто-то прикрывает уши и пытается перекричать магический голос, а кто-то быстрыми движениями активирует амулет защиты. Дьярв получает свободу и на негнущихся ногах спешит отвязать шлюпку, спустить её на воду и бежать с корабля как последняя крыса. Он не верит своим глазам, когда видит пустое место. Спасения нет, они все умрут от рук сирены, которую тифлинг по глупости отпустил. Парень спускается в трюм и прячется среди бочек с ромом, запах спирта должен перебить его собственный. Тем временем Дипёрпл пользуется свободой, околдовывает матросов и освобождает затекшие руки от жалящей нити. Лозы с шипами из её пальцев атакуют, рвут тела на части, и сирена ползёт к оазису. Как же давно она не пробовала свежей крови, пропитанной страхом и отчаянием, сколько ждала, чтобы вонзить зубы в трепыхающееся тело и вырывать мясо с кости под вопль агонии. Перед взором лишь багровый, а голод почти свёл с ума. Вернувшая ясность рассудка сирена падает в родные просторы и плывёт в неизвестном направлении, туда её тянет зов сердца, а молодой тифлинг в это время сидел в трюме средь бочек и с дикой дрожью в руках прикрывал рот. Этот ужас Дьярв будет слышать в кошмарах. Гонимая страхом за свою жизнь, за жизнь сестёр и матери на скалистых берегах, полных костей и иссохшей плоти, Дипёрпл плывёт из последних сил в место, которое считает домом. Путеводной звездой в нелёгком рывке служат инстинкты — сердце заливается в неровном ритме под завывания души. Молодая сирена впервые за свою долгую жизнь боится: потери ей до сих пор незнакомы. Концом пути служат берега и небольшой водопад. Она никогда раньше не видела, как вода разбивается о воду, как этот шум заглушает собственные мысли, и Пёрл очарована. При лунном свете она смотрит в серебро, забывает о боли на мгновение, однако прекрасная картина полна печали, что находит свой приют в раненной хищнице. Голосом манит неспящих, ей надо вкусить живой плоти: испить жизнь без остатка, дабы восстановить свою. И терпит провал. Песнь о погибших моряках заполняет округу, сирена чувствует приближение живой души и не обращает внимания на нестабильность магических потоков вокруг. Она проползёт по суше, если надо — коль такова цена за исцеление, Дипёрпл сотрёт в кровь ладони, но получит желаемое. Готовая к выпаду, таится на мелководье и ждёт, вслушивается в окружение и продолжает манить голосом. Только подойди ближе, незнакомец. Он ловит её в воздухе, тисками сдавливает грудь, что остаётся лишь тихо молить о пощаде и исцелении. Слабость не в её характере: хрупкими сирены быть не имеют права, иначе любой простодушный крестьянин держал бы у себя трофейные уши, а в доме богача среди оленей и кабанов красовалась бы голова с остекленевшими глазами. — Спой мне ещё, — требует мужчина, всё ещё держит Дипёрпл в воздухе, пока та делает попытки освободиться. — Пусти меня, — шипит сирена, — я разорву твою артерию, — пытается протянуть руки к шее незнакомца, — вырву сердце, пока ты будешь задыхаться в крови, — она скалится и пытается выпустить шипы, пытается воздействовать голосом. — Я блокирую тебя, — одна рука его сжата в кулак, полыхает огнём, и такого Пёрл не видела ни разу, — а твоя песня меня успокаивает, поэтому, — он подходит ближе, от чего пленница невольно сжимается: чувствует себя маленькой беззащитной рыбкой перед акулой, которая лишь парой зубов раскусит хребет, — пой, иначе я сожгу тебя, — пламя пылает сильнее. Она постепенно нагревается, пересыхают плавники и кожа; срывающимся голосом Дипёрпл пытается исполнить песнь о славном Боге, чья колесница катит Солнце по небу. Только бы он её отпустил. Обжигающее тепло гаснет вместе с тисками: сирена снова погружена в воду, истощённая клеткой из магии — ей бы найти силы сопротивляться, попытаться напасть вновь, однако разум останавливает от необдуманных действий, что сулят смерть, а перспектива наслаждаться жизнью ещё никогда не была столь сладкой. Мужчина называет себя магом, даёт своё имя — Дарий звучит как-то странно, необычное имя для морских обитателей, — и просит услышать взамен то же. Ломкие волосы скрывают раны от взора Луны. — Помоги мне, — едва произносит, пытается опереться на локти, но магия истощила сильнее голода на корабле под палящим солнцем, — и я помогу тебе. — Я найду тебя на другом конце материка, чтобы вернуть долг, — ей бы хмыкнуть, произнести что-то едкое человеку с тканью на плечах, тем не менее, удаётся иронично пустить пузыри. Раненная особа не волнуется о происходящем: она ждёт исцеления, что было обещано таинственным человеком. Шум водопада заглушает тяжёлую поступь; плевать на горячие руки, плевать на обжигающую боль — она обессилена, она слаба, она уязвима к любому воздействию. Дипёрпл смотрит на россыпь звёзд, хочет протянуть руку и познакомиться с Ангелом, чьи крылья растаяли, и он упал вниз. Рукава рубахи закатаны по локоть, чернила магии на коже несут в себе много значений, много заклинаний и необходимых в поиске рун. Лунный свет обжигает сильнее пламени на кончиках пальцев, которым Дарий обводит один из символов, — иначе ничего не сработает: если хочешь что-то получить, будь готов пожертвовать, даже если жертва является всего лишь болью. Обожжённая плоть впитывает серебро, что распространяется вокруг раненной сирены и закрывает собою каждую царапину, каждую глубокую рану от капитанского меча, оседает на синяках. Дипёрпл может вздохнуть полной грудью без преследующего страха и готовности защищаться: доселе неведомое блаженство заменило кровь в венах, лёгкостью полнятся душа и сердце. За такую магию можно отдать даже голос, настолько благодарность её велика. — Я приду завтра, — мужчина оставляет сирену посреди лагуны, медленно идёт к берегу и пламенем сушит липнущие к телу штаны. Он уверен в её инстинктах, по этой причине позволит себе расслабиться следующим днём: голос магического существа успокаивает осквернённую душу. На мелководье крупной добычи не жди, потому Пёрл довольствуется маленькими рыбками, коих в избытке здесь — лучше, чем голодать в ожидании большего. Она не надеется на человека, имя которого даже не запомнила: людям нельзя доверять, они предадут при первой же возможности, особенно если имеют редкие для своего вида силы. Однако маг приходит следующей ночью и через ночь появляется с обугленным куском мяса, от которого ничего не остаётся в считанные секунды. Лечение происходит под присмотром Луны на середине мелководья, где вода достигает пояса мужчины. Он на её территории, Пёрл могла бы просто усыпить бдительность и напасть, как делала на скалах с сёстрами, но признательность за спасение от объятий куда сильнее желания украсть последний вздох. Только с магом сирена понимает скудность песнопений: сюжеты заканчиваются быстро, новых не придумал никто, и ей хочется жить ради этой цели — исполнять баллады своего сочинения. Когда исцеление нескольких недель подошло к концу, благодарностью стало обещание встретиться вновь. Дипёрпл исполнит особые строки для мага, которые придумает к тому моменту, а Дарий только усмехнулся и попросил не устраивать резню подле берега. Прибытие на родные скалы стало роковой ошибкой и концом мятежной жизни девушки. Она застала лишь кровавую пыль и неприятный запах: время потеряло себя ещё на корабле. Повсюду лежат мёртвые сёстры и гадкие люди с амулетами на перерезанных шеях. Сирена почти выпускает боль с помощью голоса, почти теряет себя в гневе вновь, но вместе с чернеющей злобой место в сердце делит и потеря. Впервые за долгие годы Дипёрпл действительно лишилась дорогого, не какой-то безделушки или добычи в голодные месяцы, а нечто большее — порою ненавистные из-за правил и правоты сёстры. Больше нет дома, нет семьи и привычной жизни. Пёрл добровольно отделила себя, но за последствия своего выбора заплатила непомерно высокую цену. Её решением было остаться на некоторое время: скорбь требовала оплакивать каждую несправедливо погибшую сирену, и так же нечто нашёптывало об обещанных строках новой песни в благодарность за проявленную доброту — маг имел власть оборвать дыхание раненного существа, однако вылечил и отпустил, проводил на чужой территории много времени без страха, что его час подойдёт к концу. Разложение смывают порывы ветра. Она пытается подобрать нужные слова, как искусный ювелир работает с драгоценными металлами и камнями под увеличительным стеклом, собирает по крупице слога. Возвращение на мелководье близ водопада сродни свободе. Сирена не забыла о лишённых права на существование — она пронесёт их память с собою и оставит в балладе, где поёт о скрытой травами смерти, о касании тумана, о запахе вчерашнего дождя и об умирающей Луне. Добавляет строки о воронах, чей крик был слышен роковой ночью и слышен сейчас, когда потоки магии волнуются океаном в шторм. — Рад, что ты вернулась, — голос под россыпью звёзд прерывает песню без магии: родственная русалкам особа прерывается на мгновение и продолжает — коль хочет выступать на публике, иметь возможность контролировать природу и дурманом наполнять слабые сердца, надо продолжать, раздавить червя неопытности и продолжать исполнять первую балладу. — Мне нужны ноги, — говорит Дипёрпл, на руках пробирается ближе, где вода едва достаёт грудей. — Информация в обмен на пение, — руки мужчины горят, однако теперь сирена не чувствует угрозы для жизни: она хочет греться у пламени, чьё губительное для существа морей воздействие сведено на нет усилиями мага. Она чувствует, что может ему доверять. — Я написала только одну, — кладёт голову на руки, бьёт хвостом безмятежность воды и пытается каплями задеть собеседника. — Тебе нужны нимфы, — тяжело вздыхает спасший жизнь, — но они берут высокую цену. — Какую цену? — сирена ничего не знает о мире двуногих. — В обмен на покой, они хотели получить мои воспоминания, — маг видит непонимание и прикрывает глаза, — без воспоминаний я стал бы никем, простым сосудом с искажённой душой. Кидает в сторону Дипёрпл склянку и сгорает в пламени.                   «Это поможет найти меня». Зубами она нетерпеливо вытаскивает пробку — на обоняние давит запах крови, отличный от запаха людей, тварей глубин и сестёр: этот аромат заставляет уронить колбу в воду, резкая гарь жжёт слизистую, оседает на глазах, и больших сил стоит не содрать кожу с лица. Спазмы пищевода мешают глотать солёную воду с разбавленным подарком, однако теперь легче: от кончиков пальцев идёт тепло, согревающее органы, заставляющее хвост содрогаться в приятном послевкусии. Дипёрпл переполняет сила, она может на руках выйти к сухопутным и покорить их своим очарованием, что и сделала бы, если навязчивая мысль «ты умрёшь раньше, чем дойдёшь до королевства» не сверлила голову. Глас рассудка был не свойственен сирене. До сей поры.