Самопоедание после голодовки

Треск деревьев от мороза лютого в ночи слышится, словно шаги звери дикого или нечто иного, пришедшего из потустороннего мира. Снег скрипит под чужими движениями, блестит в отблеске луны полной, скрывающей звезды на небосводе темном. Чавкающие жадные звуки подобны волку, раздирающему свою добычу, впиваясь зубами в плоть, потроша её. Вот только волк в страхе прочь убежит, поджав хвост и петляя, подобно зайцу, за которым лиса охотится. Руслан склоняется над алым месивом, склоняется над телом своим окровавленным, разодранным безобразно и мерзко от вида этого. У него на руках кровь теплая, стекает вниз на еще чистый белый снег, на его губах вкус металлический приятный до рвоты и головокружения. Он наклоняется ниже к телу собственному, хватает зубами плоть уже изрядно пожеванную, смакуя её как еду с барского стола. Плоть жидкой кашей стекает по языку, точно перекатываясь, в глотку, кровь как вино пьянит рассудок, заставляя поглощать больше и больше. Руслан смеётся впервые так — надрывисто и истерично, смотрит на тело собственное столь хрупкое и нежное, с ножом в горле, а глаза от ужаса у него самого горели, когда сам себя убивал. Его глаза теперь навеки помрачнели, став темно-зелеными. Он руку в плоть ещё теплую суёт, а плоть собственная горячая как костер посреди леса, но не горит он пламенем, он угли, что остывают медленно. Он поглощает сам себя, рыча жадно, в его глазах темных теперь только агрессия, и мерещатся тени ему всюду: за елями, на снегу, позади него, словно кто-то стоит над ним, желая украсть добычу его. Словно желая украсть его самого. Руслан пожирает кусая губу до крови, и смешивается она, щипля ранку едва-едва. Руслан поедает сам себя кусая пальцы рук своих, зализывает тут же, собирая капли крови на язык, глотает с наслаждением. Его белые зубы заалели как у монстра из детских баек, цвет лица его слилось с волосами такими же. Его руками не холодно — они горят он жары впервые за долгое время, его руки сжимали органы собственные, склизкие и мягкие, и впору надавить сильнее, как лопнуло бы это всё, а брызги плоти и крови полетели бы словно звезды, падающие с небосвода. Руслан облизывает печень собственную, выдранную безжалостно, он кусает её словно яблоко. И сок красный стекает по лицу его, и мякоть меж зубов застревает — не прожевывается, лишь скользит по зубам. Он глотает кусок с трудом, желудок собственный, словно не хочет воспринимать печень, всё так же родную свою. Руслан достать сердце пытается, но клетка ребер мешает лишь, рука застревает меж прутьями костяными, давит на кисть. Но он рвет сердце вверх, наплевав на боль собственную, тянет со всей силы — только бы отведать хотя бы кусочек, только бы стать едиными целым самим с собой вновь. Только бы видеть что-то одно. Но ребра не дают забрать камень драгоценный сердца всего, как бы Руслан не пытался. Руслан перед собой видит тело изуродованное. Руслан перед собой видит тело прекрасное, с внутренним миром наружу только ему самому на обозрение, с сердцем великолепным, которое он поглотить возжелал. Руслан видит как на фоне белого снега красное месиво, растекающееся то ручейком, то лужицей — выглядит превосходно и маняще в первобытном страхе быть съеденным. Над красным месивом склоняется точно такая же фигура красная, и не разберешь, где есть что, кто поедает, а кто жертва — одно лицо и внешность. И в голове смешивается всё — не видно ничего в мыслях его разума, вокруг него словно марево темное, поглощающее вокруг пространство всё. И не слышит он шум тени позади, не видит отблеск её в тумане густом, занятый самопоеданием. Но тень подходит сзади как солнца луч — тихо и неспешно. Тень нож держит у горла. У тени голос его же, шепчущее на ухо: «Время очнуться, Руслан». Боль от ножа в глотку — единственное, что он почувствовал в тот момент.