Kiss Me Red

Это одна из самых странных и сложных сцен сезона. Ганнибал убийственно серьезен, он держит патрончик с помадой так, будто это скальпель, с тем же знанием дела. Его движения — движения хирурга. Он кладет одну руку на затылок Уилла, фиксирует голову, другой рукой хирургически-точно наносит помаду: от края к центру, и еще раз — от края к центру. И нижняя губа: от края к центру, от края к центру. Уилла это движение гипнотизирует. Это — самая легкая часть сцены, потому что самого Хью это гипнотизирует тоже. То, как Ганнибал это делает. То, как Ганнибал делает абсолютно всё: готовит еду, убивает людей, красит губы другому мужчине. Это одновременно похоже и непохоже на то, как это делал Мадс. При всех талантах Мадса, делать макияж другим людям он все-таки не умеет, но Брайан настоял, чтобы в кадре было видно обоих. И Мадсу пришлось тренироваться — на Хью. На самом деле поначалу это было весело. Они дурачились и ржали, Мадс исследовал патрончик с помадой и веселился над названием оттенка, «Kiss Me Red». Потом вспоминали мастер-класс от гримеров и гуглили советы визажистов, сталкиваясь плечами и отбирая друг у друга смартфон. Потом принялись пробовать. Мадс тогда смотрел совершенно не по-ганнибальски, светился спортивным азартом и был увлечен как ребенок, впервые выводящий буквы на доске. И так же не по-ганнибальски держал подбородок Хью, пока тот стоял с открытым ртом, как предписывали гайды по макияжу. От рук Мадса пахло табаком, от помады — чем-то сладко-бисквитным. Прикосновение оказалось прохладным и шелковым, как при нанесении грима, но более деликатным, волнующим, несмотря на озорство на лице Мадса — или как раз благодаря ему. А потом Мадс закончил свой первый в жизни макияж и… наверное, в тот момент всё и началось. Потому что он на секунду завис, уставившись на губы Хью, его глаза потемнели, азарт и сосредоточенность ушли, на миг уступив однозначному и недвусмысленному голоду. — Чтоб меня. Тебе идет. — Его голос охрип, он откашлялся и развернул Хью к зеркалу. — Ну-ка посмотри. От взгляда и голоса бросило в жар, и Хью сосредоточился на своем отражении. В сочетании с небритостью, взъерошенными волосами и помятой футболкой помада смотрелась… чужеродно. — Я выгляжу по-идиотски. — Ты выглядишь еще бó‎льшим милашкой, чем обычно, — Мадс картинно похлопал ресницами и вытянул губы трубочкой, а Хью пихнул его локтем и рассмеялся: — Иди нахрен, Мэсс. Мадс подошел сзади, уложил руки ему на плечи и оглядел результат в отражении. Сказал самокритично: — Разве что можно было накрасить твою принцессью мордашку поровнее. Хью стер помаду — гримеры снабдили их всем необходимым для тренировки, — и они попробовали еще раз. Потом сделали перерыв на пиво и начали заново. В конце концов у Мадса стало получаться совсем здорово, а Хью согласился, что в его накрашенной физиономии что-то есть. На самом деле это «что-то» было в глазах Мадса, когда он внимательно смотрел на его губы, наносил помаду, чертыхался и стирал пальцем излишки, брался за его подбородок и вертел вправо и влево, оценивая результат. Хью при этом замирал и прислушивался к ощущениям. Не то чтобы эти ощущения были в новинку. У самого Хью что-то было к Мадсу еще со съемок «Короля Артура», где они познакомились и подружились. И их дружба включала и долгие созвоны, и посиделки, и вполне дружеские объятия и прикосновения, естественные и не имеющие подтекста. Его «что-то» отлично уживалось с этой дружбой, никак ей не мешая, но вот один-единственный намек на ответный интерес всё усложнил. Может быть, причиной стала новая совместная работа, требующая куда больше взаимодействия, чем в «Короле Артуре», и развивающиеся отношения их героев. Может быть, просто накопилась критическая масса, и чертова помада стала триггером. Но, как бы то ни было, кое-что изменилось, и Хью готов был биться об заклад, что Мадс чувствует то же самое. В тот вечер они еще пару раз прогнали всю сцену, выпили по пиву и разошлись. Сцену отснимают с одного дубля, а у Хью остается зудящее чувство недосказанности и незавершенности. Очевидно, эту незавершенность чувствует не он один, потому что в глазах Мадса, который по обыкновению появляется вечером на пороге его комнаты в отеле с упаковкой пива, читается вопрос. Вопрос он озвучивает чуть позже, когда они располагаются на диванчике у телевизора и чокаются банками за удачный съемочный день. — Слушай, kære, мне показалось или… — Мадс задумчиво чешет нос, подбирая слова, а Хью криво улыбается и продолжает за него: — …или Ганнибал и Уилл кое-что не закончили? В очередной раз? — Вроде того, — усмехается Мадс и протягивает руку, и теперь в его взгляде — и неприкрытый интерес, и предложение, и обещание. Хью касается его и переплетает пальцы, чувствуя, как простое прикосновение обретает новый смысл. — Мэсс?.. — М-м? — он придвигается ближе, но у Хью есть одна идея. — Накрасишь меня еще раз? — Ого. — Мадс явно удивлен, но интерес в глазах только вспыхивает ярче. — Почему бы и нет. Помада так и валяется в ванной вместе с арсеналом того, чем снабдили их гримеры. Мадс подходит вплотную и замирает с помадой перед ним. — У тебя потрясающе красивые губы, ты в курсе? Хью слышал много комплиментов, адресованных разным частям его лица и тела, и в том, как выглядят его губы, не находит ничего особенного, кроме, разве что, технических моментов. Но Мадс произносит это абсолютно серьезно и смотрит так, что у Хью одновременно слабеют колени и напрягается член. — Они несимметричные. — Вместо этого хочется сказать: «нахрен помаду, поцелуй меня» или самому притянуть его и засосать, но это была идея Хью, поэтому он забивает эфир и старается не пялиться слишком уж откровенно. — И это потрясающе красиво. Мадс аккуратно обводит его губы пальцами, потом помадой, а потом наконец-то целует. У поцелуя химический привкус грима, но это все равно лучшее, что он ощущал за последнее время — должно быть, за все время после «Короля Артура». Они отрываются друг от друга — лица обоих предсказуемо перемазаны в помаде, они смеются и целуются снова. — Жаль, что Тристан не красил губы Галахаду, — говорит Мадс чуть позже. — Почему? — Хью не может сдержать улыбки, представляя героев артурианы в соответствующей обстановке. — Потому что нам давно стоило это сделать.