Блажен любой приехавший в Мерано

      Итальянский Мерано был городом бесконечного праздника. И неважно вовсе, кто был этому празднику виновником: курортники, политики, футболисты, да даже шахматисты – здесь с одинаковым рвением и демонстративной любовью чествовали всех. А если бы не чествовали, город, наверное, затух, опустел и стал бы вовсе никому не нужным. Такова уж судьба всех туристических мест – существовать ровно до тех пор, пока о них помнят.       А ещё – нежданно-негаданно, прикрываясь радостной пёстрой завесой праздника, становиться ареной нешуточных баталий. Как, например, сейчас, когда под видом мирной Шахматной олимпиады все без исключения ждали очередной виток самого мощного противостояния последних лет. Стран было много, игроков было много, но на них, казалось, никто не обращал внимания: все собравшиеся в аэропорту с замиранием сердец и трясущимися от нервного напряжения блокнотами в руках считали секунды до того, как в зоне прибытия покажутся две конкретные делегации. Разумеется, сдержанная, скованная, суровая – советская; и яркая, взбалмошная, шумная – американская. Они даже под итальянской вывеской с приветствием заботливо вывесили две новые: с переводами на русский и английский.       Мерано был бесконечно приветлив, гостеприимен и уверен в своём стремлении заботой разорвать делегатов на мелкие кусочки. Даже тех, кому пришлось пересекать Атлантику, затем просидеть семь часов в аэропорту Шёнефельд в ожидании пересадки, пройти все круги Ада в лице бесконечного паспортного контроля и, наконец, дождаться того, как «Люфтганза» грубо выплюнет их на итальянской земле, предварительно сопроводив этот акт знатным проходом через зону турбулентности. А потом ещё пришлось наблюдать, как таможенники битый час терзали их чемоданы: никто из их делегации толком не говорил по-итальянски, местные плохо объяснялись по-английски, оттого каждую сомнительную вещь приходилось объяснять какой-то унизительной пантомимой. Фредди был уверен, что русским отчего-то всё давалось проще: ну, как минимум, судя по карте, Москва сейчас была гораздо ближе, чем Нью-Йорк. Тем не менее, несмотря на сутки без сна, необходимо было держать лицо живого воплощения американской мечты – прирождённого капиталиста, полного амбиций и, разумеется, русофобии. И к этому Трампер, гордо расправив плечи и задрав подбородок, был готов.       А такова ведь была их судьба. Они играли в шахматы – двигали вперёд свою армию, придумывали комбинации и ходы, плели стратегии… и делали всё это с деревянными фигурами. Пока другие люди, повыше, позначимее и поважнее, тоже играли в шахматы. Только у них вместо фигур были сами шахматисты. И Фредди был совсем не против выступить пешкой в этой игре – до тех пор, пока ему платят, и пока платят за него.       А Бет вот всегда была против. Принципиальная, аполитичная, всё только ради шахмат… ну, ей же хуже. Стоило всего-то сказать пару слов, и не пришлось бы сейчас быть в одиночестве. Стоило всего-то сказать пару слов, и она бы могла взять с собой секунданта – да хоть десять секундантов, группу поддержки и всех знакомых! – но нет. Она отчего-то считала, что её позиция стоит дороже всего этого – да и вообще не продаётся. И она отчего-то уважает и Союз, и даже этого Боргова, с которым ей снова придётся играть в первом туре. Уже третий, кажется, раз? Глупышка. Вот и пусть разбирается здесь одна, без своего Бенни, Гарри или кто там ещё подсказывает ей ходы на всех важных играх. Кто-то же ведь точно подсказывает.       Находиться с Хармон по одну сторону баррикад и не ждать соперничества было странно. Чертовски странно, если честно. Кто вообще выдумал, что в шахматах можно быть в одной команде и не желать разодрать друг другу глотки? Впрочем, с другой стороны, она была единственным соперником в мире, кто мог уложить Трампера на лопатки и заставить молить о пощаде, поэтому то, что играть с ней в этот раз не придётся, приносило какое-то чувство облегчения. А остальные… а остальные так, посредственные игроки. Их Фредди обойдёт с лёгкостью. Очередная олимпийская победа Штатам с такими игроками в команде обеспечена – иначе и быть не может.       Спокойно пройти к выходу из аэропорта предсказуемо не удалось: журналисты тут же окружили шахматистов гудящим и визжащим пчелиным роем. И пока Бет коротко обрывала всех своим беспрекословным «никаких комментариев», Фредди был только рад в очередной раз покрасоваться перед камерами и отработать пышный чек, выписанный правительством на его имя.       – Мистер Трампер! Мистер Трампер! В первом туре вас ждёт игра с Сергиевским, что вы ждёте от неё? – выкрикнула журналистка с грубоватым русским акцентом. «Правда» или что-то вроде, конечно. Иронично: никакой правды в «Правде» отродясь не печаталось.       – Как и всегда: нечестной игры, каких-нибудь подсказок со стороны его секунданта, – он улыбнулся для фотографии. – Но, несмотря на это, собственной победы, разумеется.       – Зачем вы так браните соперника?       – Русские иного не заслуживают, – развёл руками Фредди.       Флоренс просила в этот раз воздержаться от нападок на советы. Практически слёзно просила: будто не понимала вовсе, что именно из-за этих нападок на советы она сейчас здесь присутствует. Ну, и ещё из-за того, что она хорошо управляется с документами.       – Но Сергиевский отлично держится за доской, он уже давно не проигрывал, и…       – Знаете, научить как-нибудь двигать фигуры можно даже мартышку, но она от этого не станет настоящим шахматистом. Так и тут.       – Ваша ирония только показывает, что вы боитесь его! И того, что про вас снова напишут, что вы уже скорее делец, чем игрок.       – М-м, – протянул Трампер сквозь широкую улыбку сомкнутых губ и задранные брови. – Я не вижу ничего плохого в том, чтобы требовать того, чего заслуживаю. Это у вас, коммунистов, вечно с этим проблемы. Как там у Брежнева за пазухой? Достаточно тепло?       – Мистер Трампер, это просто…       – Бросьте. Вы ведь здесь только ради меня. Кто вообще слышал хоть что-то об этом Сергиевском?       Обмен колкостями продолжался долго. Так долго, что из мимолётных комментариев в аэропорту он перерос в настоящую пресс-конференцию, и оборону на себя пришлось перенять Флоренс: Бет и Фредди, как ведущих игроков американской команды, уже ждали на торжественном ужине, предшествующем любому мало-мальски значимому чемпионату.       – Ну и не надоело тебе? – поинтересовалась Бет, сурово поджав губы, когда они остались наедине. Дорогая представительная машина несла их к такой же дорогой представительной гостинице.       – Не надоело что? – усмехнулся Фредди беззаботно.       – Строить из себя клоуна и лизать задницу Картеру.       – О, дорогая, это называется «держать имидж перед прессой». Тебе бы тоже не помешало, кстати.       Бет закатила глаза и достала из сумки несколько газет – сотрудники аэропорта заботливо вручили им сводку прессы за сутки, проведённые в дороге.       – Вот твой «имидж перед прессой», – она начала поочерёдно раскрывать газеты и раскладывать их на свободном сидении между ними. – «Самый скандальный игрок в истории шахмат», – Ди Вельт. «Позор для шахмат», – Ле Монд. А вот тут, я не совсем уверена в своем русском, но, вроде, написано, что у тебя нет будущего, и ты только ищешь повод раздуть конфликт между западом и востоком. Мне продолжать?       Теперь настал черёд Фредди закатывать глаза. Подумаешь! Если о нём пишут, да ещё пишут так, значит, он популярен и востребован. Кто же виноват в том, что теперь для успеха в шахматах уже недостаточно только правильно двигать фигуры? Кто же виноват, что шахматы по фатальному стечению обстоятельств стали самым политизированным видом спорта?       – А твой имидж перед прессой – это скромная забитая девчонка, умеющая играть в шахматы и боящаяся и слово сказать. Об этой девчонке забудут через пару лет. О, ну и твои отголоски девочки-вундеркинда, конечно, – Фредди приоткрыл окно и закурил. – Ну, и что, по-твоему, лучше?       – Хм, а тут пишут, – Бет погрузилась в очередную газету. – Что ты спишь с Флоренс. Это правда?       – Что, опять это? Пф, да нет, конечно, – пожал плечами он. – Ну так. Иногда. Ничего серьёзного.       – Тогда зачем она вообще здесь?       – А как же? Она моя секундантка.       – Тебе не нужна секундантка.       – Ещё как нужна! Да, в шахматах она не понимает ни черта, но зато у неё красивое личико и ловкий язык. Как раз для таких статей. Она ведь тоже часть моей стратегии, понимаешь? Причём неотъемлемая и очень, очень важная…       Бет раздражённо фыркнула. Нет, она не понимала. Шахматы были просто шахматами. Шахматы не должны были смешаться ни с политикой, ни с интригами, ни с чем-то другим. Это, всё-таки, интеллектуальная игра… давать полоскать своё имя в низкопробных газетёнках было не очень-то интеллектуально. Их должны были ценить за их навыки, за их остроумные решения, за их виртуозную игру… а не за то, с кем они спят, или как они ненавидят Советский Союз.       – Ты просто отвратителен, Трампер.       – А ты – мещанка, Хармон. Ну так, всё-таки, что, по-твоему, лучше?