Незабываемый день

      Никогда толком не умеющий праздновать свои дни рождения, всё утро волшебник провёл в крайнем смятении. Некоторые коллеги присылали ему поздравления в виде каких-то небольших тортов, а некоторые всего лишь ему звонили, звуча однако как-то снисходительно и нетерпеливо, после чего у Натаниэля возникало неприятное ощущение, будто его осмеяли. Но это ещё было полбеды.       Восемнадцатилетие всё-таки казалось ему значимой датой, и хотелось отпраздновать его так, чтобы этот день надолго ему запомнился приятными моментами. Но что именно для этого стоит делать, Натаниэль не знал, и это его расстраивало.       Приняв поздравление от какого-то волшебника средней силы, имя которого Натаниэль не смог бы вспомнить даже при всём желании, и положив трубку, он обратно дошёл до кабинета и опустился в кресло. Какое-то неясное волнение обосновалось в его душе, и точная причина где-то маячила на задворках, но поймать её за хвост всё никак не получалось.       Бартимеус всё утро где-то пропадал, исчезнув ещё ночью без всяких объяснений. Натаниэлю не хотелось дёргать его по разным пустякам, поэтому он просто лениво думал о том, что сегодня стоит куда-нибудь сходить. Вряд ли он станет звать на праздник своих коллег, ему казалось это вульгарным, да и дураком он не был, чтобы тешить себя обманчивыми надеждами, будто кому-то есть до него дело за пределами рабочих обязанностей.       Волшебник задумчиво покрутил в пальцах ручку. Сегодня вечером никакой работы, всё это может подождать до завтра. Натаниэль ожидал от этого дня чего-то важного, словно сегодня жизнь внезапно должна измениться. Только в какую именно сторону — пока было под большим вопросом.       Но через минуту действительно кое-что поменялось, но не жизнь, а интерьер его кабинета. Небезызвестный джинн влетел в открытое [специально для таких случаев] окно буйно, как ураган, по пути чуть не свернув с тумбочки высокий раскидистый цветок. Послышались отчётливые ругательства, пока Бартимеус раздражённо выпутывался из шторы. Натаниэль сразу же вскочил с кресла.       — Что за отвратительный день?! — не уделив ни минуты на приветствия, начал возмущаться Бартимеус. — Дрянь какая. Попадаются под ноги благородному джинну, будто имеют на это право. Какая наглость, какая дерзость! Подумать только, до чего ты распустил их всех, что они позволяют себе невесть что, даже дорогу не уступают! Грёбаные фолиоты, я всегда знал, что глупее существ не существует. Ну, после людей, естественно…       Натаниэль понял, что по его лицу расползается улыбка. И причина этого сейчас стоит напротив, громко сетуя на жизнь. Хотя он и предполагал, что Бартимеус ругается из принципа, специально не глядя на волшебника, ему что-то подсказывало, что тот старательно пытается скрыть волнение. Иначе стал бы он уделять столько внимания низшим духам?       — Мало того, ты зачем-то поставил сюда этот ужасный горшок! Я всё время забываю, что он всё ещё тут. Совершенно не заботишься обо мне, Натаниэль. Зачем он нужен около окна? Я был бы только рад, если бы эта убогая пальма завяла…       — Это хлорофитум, Бартимеус, — насмешливо заметил волшебник. — По-моему красиво.       Штора, наконец, выпустила джинна из своих объятий и он, раздосадованно спрятав крылья, посмотрел на волшебника. Только сейчас Натаниэль заметил в его руках небольшую коробку.       — По мне так хоть кактус. Всё равно нелепо, — сказал Бартимеус, бросая на волшебника какой-то подозрительный взгляд. — Чего это ты такой радостный?       — Сегодня не обычный день, — туманно отозвался Натаниэль. Его начинало мучить любопытство, что же Бартимеус там приготовил для него.       Волшебник подошёл к джинну, и протянул руку в сторону коробки.       — Можно?       — Пока нет, — Бартимеус отдёрнул руки вместе с коробкой, заводя её себе за спину. — Какое нетерпение, Нат.       — Просто мне интересно, — пожал плечами волшебник, однако делая вид, будто ничуть не заинтересован.       Бартимеус неожиданно улыбнулся без единого намёка на издёвку. Впрочем, Нат сейчас был явно не способен различать настолько тонкие оттенки чужого настроения, поскольку любопытство вытеснило собой все остальные эмоции. Подумать только! — Бартимеус приготовил ему подарок. Впервые в жизни.       Его радость от этого события ещё усугублялась тем, что в прошлый день рождения Бартимеус не удосужился даже вспомнить про этот праздник детства. А потом с претензией заявил: «Вообще-то самый дорогой подарок судьбы тебе — это я. Да и смысл дарить всякое барахло? Что за глупая радость, что ты стал на год старее?».       Теперь же Бартимеус не только вспомнил, но и носился всё утро в поисках неизвестного подарка. Нат ощутил, как его сердце до краёв переполняет нежность.       — До вечера потерпи, — воспользовавшись недолгим ступором Натаниэля, джинн направился к двери, напоследок опалив его ухо интригующим дыханием.       Натаниэль, не успев среагировать, обернулся ровно тогда, когда дверь перед ним красноречиво закрылась. Он бросил взгляд на запястье. До вечера было около четырёх часов. Но во сколько начинается вечер у Бартимеуса?       Он вздохнул, услышав очередной телефонный звонок, и опустился за стол. Ему снова пожелали здоровья, сокрушительных успехов в карьере и удачи. Счастья, что не удивительно, не пожелали. И уже после шестнадцатого подобного звонка Натаниэль начал подозревать, что его хотят сглазить, судя по особо навязчивому пожеланию здоровья. Будто он отмечал не день рождения, а юбилей, и явно не первый.       Ближе к четырём часам дня ему позвонил драматург, и судя по его запыхавшемуся голосу и постороннему шуму, Натаниэль понял, что тот находился на улице. Мейкпис, выделяясь из толпы, счастья всё-таки пожелал, но быстро скатился до фамильярного: «Подружка-то у вас появилась, Джон? В вашем возрасте пора бы уже интересоваться не только магией и работой, надо же и личную жизнь налаживать. А то погрязнете в скуке».       Натаниэль бесшумно усмехнулся, вспомнив о Бартимеусе. Хотелось бы сказать, что скука это последнее, что будет ему грозить, но волшебник благоразумно смолчал.       Кое-как убив ещё полчаса за разбором бумаг и перестановкой книг с места на место, Натаниэль вдруг понял, что абсолютно не чувствует себя взрослым. Волновался он сейчас как самый настоящий подросток перед первым поцелуем. Даже когда Бартимеус, тронув его за плечо, впервые сказал, что не против остаться на Земле подольше, Нат так не волновался. Хотя он прекрасно понял, что это значило для самого джинна.       Но сейчас его приятное погружение в прошлое прервал глухой звонок в дверь с первого этажа.       Он спустился, втайне надеясь, что встретит там Бартимеуса, но едва завидев его, Бартимеус быстро захлопнул дверь кухни, скрывая от глаз волшебника тайну своего непривычно воодушевлённого поведения. Вздохнув, Нат всё-таки открыл дверь, за которой обнаружилось смущённое лицо в обрамлении даже на вид дешёвых цветов. Однако глаза Ребекки Пайпер, пришедшей, очевидно, поздравить его, были довольно искренними.       — С днём рождения, мистер Мэндрейк! — радостно воскликнула она, совершив какое-то неясное движение букетом, словно раздумывала, отдать его на пороге или всё-таки в доме.       Натаниэль почему-то обрадовался помощнице больше, чем если бы к нему пришёл кто-то из министров. Он пропустил её внутрь, не в силах сдержать мягкую улыбку.       — Точнее, сначала здравствуйте, мистер Мэндрейк, — стушевалась она, — с днём рождения. Вот.       — Спасибо, Пайпер, — Нат тоже почувствовал себя неловко, но его хорошего настроения это ничуть не умалило. Он повертел в руках букет. — Очень неожиданно, что вы решили прийти лично…       — Да что вы! Разве мне сложно?       Натаниэль вовремя заметил в её глазах искру слепого обожания, и очень обрадовался, когда с кухни донёсся недвусмысленный грохот.       — Может быть, останетесь на чай? — спросил он, в глубине души уповая на тактичность Ребекки. И не ошибся.       — Я бы с радостью, — сказала она, — но у меня ещё осталась некоторая работа. Я пойду.       — Ещё раз спасибо вам, что зашли.       Она улыбнулась и быстро умчалась, по выработанной привычке очень осторожно закрыв за собой дверь. Натаниэль вздохнул и опять посмотрел на часы, не зная, как поудобнее пристроить в руках такой непривычный для него предмет как цветы. Когда там уже вечер? И чтобы из вежливости не нарушать бурную деятельность Бартимеуса, он хотел было уже идти наверх, но позади вдруг послышались шаги, и насмешливый голос сказал:       — Ого, это что, мне?       — Ребекка приходила, — машинально ответил волшебник, но через секунду обернулся, прищурив глаза, — что ты там делал?       Бартимеус стоял немного поодаль, тщательно вытирая о полотенце абсолютно чистые руки. Он в задумчивости прикусил губу.       — Готовил тебе сюрприз. Разве это не очевидно?       Как только Бартимеус заметил в окно быстро удаляющуюся к воротам фигуру девушки, тон его голоса почувствовал свободу и стал гораздо тише, приобретя нотки воодушевляющей интриги.       — Впрочем, ты скоро об этом узнаешь, — подойдя ближе, еле слышно сообщил джинн, сжимая в руках чужие плечи каким-то нелепым движением.       Но нелепым оно могло показаться только со стороны. Впрочем, Натаниэлю, который в эту самую секунду тонул в глазах напротив, было глубоко плевать на все стороны, кроме одной. Он с уверенностью мог сказать, что раньше Бартимеус на него никогда так не смотрел. Так, чтобы пробирало до самого сердца от неясного волнения, пуская по нервам дрожь глубоко засевшей в душе любви.       — Твоё «скоро» совсем не скоро, знаешь ли, — недовольно буркнул Натаниэль, прижимаясь лбом к чужой щеке.       Бартимеус промолчал, забыв даже про вздохи, делать которые почти вошло у него в привычку.       — Ты поразительно нетерпелив, когда дело касается подарка, — усмехнулся джинн, — прямо как самый настоящий ребёнок.       Как и ожидалось, Нату это очень не понравилось. Однако он совладал со своими эмоциями, поборов естественную потребность организма треснуть кое-кого за глупые шутки, потому что не хотелось портить самому себе настроение. Сомкнув руки на спине Бартимеуса, он уточнил:       — Когда дело касается твоего подарка. На другие мне плевать.       — Рассказывай. А кто только что светился, как задница инкуба, от того, что ему подарили цветочки, м?       Натаниэль всё-таки хлестнул его пару раз. Этими самыми цветочками.

***

      Натаниэль не мог вспомнить, чтобы он когда-нибудь маялся от безделья настолько мучительно, как последние пять часов. С каждой прожитой в долгом ожидании минутой он всё больше убеждался, что Бартимеус готовит ему что-то грандиозное. Иначе что можно было делать столько времени?       Он множество раз ловил себя на глупой улыбке, блуждающей по лицу, от того, насколько серьёзно Бартимеус подошёл к его дню рождения. Однако когда Нату всё-таки дозволили приоткрыть завесу тайны, он несколько… удивился. Тому, насколько всё было обычно.       Бартимеус даже не закрыл ему руками глаз, когда вёл в гостиную, но вид имел такой довольный, что Нат с внезапной печалью подумал, что слишком много самому себе наобещал. Бартимеус же не лотерея, в конце концов.       Но когда Натаниэль увидел саму гостиную, он мгновенно про всё забыл. И понял, почему Бартимеус ждал вечера. Просторную комнату наполняла полутьма, не нарушаемая никаким посторонним светом. Под потолком и вдоль стен висело множество маленьких огней, живых и трепещущих, разливая вокруг себя мягкое свечение. И они, будто светлячки, отражались в тёмном незашторенном окне, как в зеркале.       В самой середине гостиной стоял круглый стол, который прикрывала сверху белая ткань с угадывающимися очертаниями чего-то интересного. Диван переместился к стене, и вместо него появилась пара глубоких, удобных кресел. И Натаниэлю вдруг захотелось рассмеяться, — словно дополняя картину, рядом с его креслом стоял тот самый хлорофитум, который сегодня утром обругал Бартимеус.       Но смеяться быстро расхотелось, когда Натаниэль почувствовал около уха тёплое дыхание, и ловкие пальцы слегка ослабили ему галстук, мимолётно коснувшись шеи.       — Не стесняйся. Обещаю тебе, этот вечер ты вряд ли забудешь.       И волшебник безоговорочно поверил этому соблазнительному голосу. Нельзя было не поверить, когда его за руку подвели ближе к столу и даже неожиданно отодвинули кресло.       Внутри разливалось приятное чувство сбывшихся ожиданий. Бартимеус изящным движением руки сдёрнул со стола ткань, словно фокусник, и явил взору волшебника очень впечатляющий торт. Особенно впечатлила Натаниэля пряничная цифра восемь, одиноко возвышающаяся над тортом. Сами собой вдруг зажглись свечи, освещая более неприметные закуски и замысловатую нарезку ананаса.       — Бартимеус…       Бартимеус был вне себя от радости, и выглядел он в этот момент до невозможности воодушевлённым. Более того, ради такого случая он даже решил кое-что поменять в своём облике, и теперь вместо привычной наготы в комплекте с набедренной повязкой, его облик украшала белая рубашка с закатанными рукавами и чёрные брюки. Натаниэль решил, что видеть джинна в таком виде, это уже праздник, но именно сейчас его кое-что смущало.       — В чём дело? — ожидавший явно не такой реакции, Бартимеус с недоумением посмотрел на волшебника. Потом проследил за его взглядом и чудом сдержал смех.       — Может быть, у нас и отличается ощущение времени, — неуверенно начал Нат, — но…       — Приношу тысячу извинений, — усмехнулся джинн и потянулся к Нату, ловким движением руки достав потерявшуюся единицу у него из-за плеча.       Натаниэль, наблюдая за этим коротким представлением, всё-таки рассмеялся. Бартимеус изобразил шуточный поклон и внезапно подбросил в воздух ткань, рассыпавшуюся вокруг иллюзией сверкающего снега.       — Такое и правда будет сложно забыть, — будто бы нехотя сказал Натаниэль, пробуя торт.       Но своё восхищение кулинарными способностями Бартимеуса он решил всё-таки не озвучивать. Джинн и так сиял, сидя напротив, словно это у него был день рождения. На его смуглом лице медлительно колыхался свет свечей, в абсолютно чёрных глазах, будто звёзды, отражались десятки маленьких огоньков. И не было для него никого важнее сейчас, чем волшебник, тщетно пытающийся казаться серьёзным.       Но на самом деле Натаниэль в эту секунду чувствовал себя самым счастливым на свете.       — Хочешь что-нибудь загадать? — спросил Бартимеус, по-прежнему не отрывая от него взгляда.       Чувство, что он единственный, кому джинн дарит такой взгляд, захлестнуло Ната жаркой волной. Прошлое волнение перед неизвестностью плавно перетекло во вполне ощутимое и понятное волнение, которому сейчас не было ни единой причины противиться.       — Хочу, чтобы этот вечер никогда не кончался, — сказал он легкомысленно и тут же заметил, как поменялся у Бартимеуса голос.       — Не произноси вслух, а то не сбудется. Хотя у тебя и так всё на лице написано.       Волшебник не стал уточнять, что именно по мнению Бартимеуса написано у него на лице. Настроение было слишком хорошим, состояние настолько умиротворяющим, что он просто сидел и под непринуждённые комментарии джинна рассматривал замысловатые завитки белого крема на торте. Пока Бартимеус кое о чём ему не напомнил.       — Очень странно, Нат, что ты за всё это время ни разу не вспомнил о подарке, — загадочным тоном начал он. — А ведь ты думал, что именно он гвоздь программы. Отчасти ты прав…       Бартимеус поднялся со стула и отошёл к дивану, на котором оказалась та самая коробка, из-за которой Натаниэлю пришлось понервничать. Когда джинн поравнялся с ним, Нат невольно поднялся и с предвкушением остановил свой взгляд на чужом лице.       — Так вот. Я долго думал, на самом деле, что тебе подарить, — особенно проникновенно сказал Бартимеус. — Учитывая, что ты можешь позволить себе почти все, что угодно, я решил, что это должно быть то, чего у тебя никогда не было. Надеюсь, тебе понравится.       Он наклонился, коротко целуя Натаниэля смазанным поцелуем в уголок губ и тут же отстранился, обжигая шёпотом:       — С днём рождения.       Натаниэль много чувств испытал за эту короткую минуту. Но едва он хотел тут же открыть коробку, Бартимеус вдруг неожиданно остановил его.       — Там не обычный сюрприз. Иди к себе, открой там. Потом спустишься.       Это показалось подозрительным, но Нат был слишком рад, что бы в итоге не оказалось в подарке. Однако отсутствовал он дольше, чем планировал, и когда спустился обратно, Бартимеус всё так же сидел за столом, встретив его до ужаса довольным взглядом. Вот только Нат довольным не выглядел.       — Ну, и что это? — спросил он, остановившись на последней ступени лестницы.       — Невероятно, — Бартимеус вдруг подскочил и оказался рядом с Натом, проведя ладонью по его плечу, — село как влитое. Будто на тебя сшитое.       С недовольством откинув его руку, Натаниэль насупился. Ему хотелось думать, что это всё неудавшаяся шутка.       — Что это такое? — настойчивее спросил он.       — Стандартная форма академии, — пояснил Бартимеус и взял его за руку, увлекая обратно. — Достать её было чрезвычайно сложно.       Не зная, как реагировать, Нат повернулся и посмотрел в окно так, словно не изучил весь свой образ до мельчайших деталей ещё в комнате. В окне, как в зеркале, отразился синий пиджак с красной обойкой на воротнике и манжетах, под ним ничем не примечательная жилетка с узором из крупного ромба заправлялась в шорты. Именно шорты Натаниэля смутили больше всего. Они были не узкие, как ему показалось с самого начала, но колено оголяли ровно столько, чтобы его было отлично видно. Даже тёмные высокие гольфы не спасали ситуацию.       Он невольно покрутился вокруг своей оси, цокнув небольшими каблуками, и снова уставился на Бартимеуса.       — Вижу, тебе всё-таки понравилось.       — Меньше всего я ожидал именно этого. Вот так называется нынче то, чего у меня никогда не было в жизни?       — Насколько я помню, Нат, ни в школу, ни в академию ты не ходил. Так что да, это действительно оно. Может быть, тебе втайне хотелось её примерить?       — Такое ощущение, что тебе это всё доставляет больше удовольствия, чем мне, — помолчав, обиженно заявил Натаниэль.       Бартимеус, словно этого от него и ждал, вышел из-за стола, и поманил его к себе уже с дивана. Краем зрения Нат успел заметить, как замерцали огни на стенах, отразившись в глазах джинна.       — Если не нравится, — не своим голосом сказал он, — ведь всегда можно снять.       — Ты неисправим.       — А разве я обещал, что исправлюсь?       Волшебник вздохнул. Может, Бартимеус где-то был прав, и ему хотелось хоть разок примерить этот, по его мнению, не совсем школьный костюм. Но в эту секунду его хотелось действительно снять, особенно под таким взглядом.       Он медленно подошёл к дивану, остановившись между ног Бартимеуса, и внезапно его охватило смущение. Он совершенно не чувствовал себя взрослым. Будто действительно школьник.       Шкодливо улыбнувшись, джинн придвинулся ближе и, обвив его руками за талию, поднял совершенно пьяный взгляд.       — Помни, Нат, ты не хотел, чтобы этот вечер кончался.       И Нат понял, что это значило. Через минуту он уже сидел на чужих коленях, ни на миг не забывая о каком-то до странности приятном стыде, который разливал по лицу заметный румянец.       Бартимеус сжал в руках его ягодицы сквозь ткань шорт, и Натаниэль промычал в поцелуй что-то невнятное. Он почувствовал, что ещё немного и ему сорвёт крышу, как всегда обычно бывало. От поцелуя Бартимеуса подкашивались ноги, сознание туманилось, и не оставалось ничего, кроме желания поскорее почувствовать его до невозможности близко. Может быть, всё это потому, что это был именно Бартимеус и никто другой.       Горячий язык чувствовался уже на шее, когда чужие руки потянули пиджак с плеч Натаниэля вниз. От прикосновений хотелось задохнуться, что Нат бы непременно сделал, если бы не перекрывающее все остальные чувства желание.       — Бартимеус…       И удовлетворяя невысказанную просьбу, Бартимеус кусает его в сгиб шеи и плеча, с удовлетворением ощутив чужую дрожь. Жилетку Натаниэль стягивает сам, оставаясь в шортах и рубашке с коротким рукавом, и чувствуя, что ему невероятно жарко.       Не говоря ни слова, он целует сам, беря в ладони лицо джинна, и вжимается в него сильнее. Отстранившись, Бартимеус прихватывает зубами нижнюю губу Натаниэля, усмехаясь в ответ на его жаркий, нетерпеливый выдох.       У Натаниэля дрожат руки, когда молния его шорт расходится, даря секундное облегчение. Джинн в это время с такой быстротой расстёгивает пуговицы его рубашки, что волшебник успевает лишь почувствовать дуновение прохладного воздуха на обнажённой коже, как уже оказывается опрокинут на диван.       Оставшаяся на его плечах рубашка мнётся, но всё внимание Натаниэля приковано к джинну и собственным ногам практически на его плечах.       — Ты даже в наш первый раз так не краснел, как сейчас, — довольно сообщает Бартимеус, пока его пальцы легко оглаживают кожу совсем рядом с тёмно-синей тканью.       Естественно, язвительно думает Натаниэль, он же тогда не чувствовал себя настолько открытым, как сейчас.       Голые колени занимают Бартимеуса, кажется, даже больше, чем явно обозначившаяся выпуклость в шортах Натаниэля. Он, будто дразня, оттягивает резинку гольф и резко её отпускает, заставив волшебника вздрогнуть.       Первым не выдерживает Натаниэль. Он за воротник дёргает Бартимеуса на себя и после нескольких секунд напряжённого пыхтения под пристальным, невероятно смущающим взглядом он сдаётся.       — Пожалуйста…       На удивление, Бартимеус не уточняет, как он обычно любил делать на зло Натаниэлю. Вместо этого он стягивает с него уже не подходящие ситуации шорты вместе с бельём. Сквозь туман страсти, застивший глаза, он всё-таки тянется вперёд, вопросительно смотря на гольфы и туфли:       — А…       — Я оставлю их, — Бартимеус коротко прижался губами к обнажённой коленке, — не хочу обделять себя таким зрелищем.       Натаниэль давится вздохом, когда Бартимеус входит на всю длину и сжимает его бедра, не рассчитав силу. И совершенно не хочется запоздало спрашивать джинна о том, поставил ли он Сокрытие на окно, через которое всё было бы прекрасно видно. Внезапно становится плевать абсолютно на всё, остаётся лишь одно желание не останавливаться.       Горячее дыхание Бартимеуса около уха слишком реальное, оно ни капли не даёт Натаниэлю усомниться в реальности этого мгновения, когда пальцы сводит от того, насколько сильно он сжимает волосы джинна. И как сердце щемит от почти болезненного счастья, и желания, чтобы этот вечер и правда не кончался никогда.       Наверное, он никогда не поймёт всю глубину чувств Бартимеуса, когда он замирает, внезапно сделавшись таким до невозможности горячим, что Натаниэль почти обжигается. Но руку не убирает с оголённого плеча джинна, не в первый раз наблюдая, как его облик озаряется мягким свечением на несколько секунд. И словно вторя ему, огни в комнате мерцают ярче.       Жар внутри отдаётся по всему телу, и Натаниэль выгибается дугой, слишком сильно прижимая Бартимеуса к себе за шею. Он чувствует влагу между плотно сжатыми телами, мгновение эйфории кончается, и наступает всепоглощающее умиротворение и усталость.       Они оба собирают себя по крупицам, уместившись на диване рядом друг с другом. К Натаниэлю медленно возвращается его привычное здравомыслие, но когда этот момент наступает, Бартимеус уже со всем энтузиазмом приводит комнату в порядок, и наконец задёргивает шторы.       Волшебник, накинув на себя плед со спинки дивана, улыбается и прикрывает глаза. Всё-таки он не будет спрашивать Бартимеуса о заклинании. Да и так ли это теперь важно?