А что если смерть…
…всегда была рядом? Ходила рука об руку, улыбалась искренне, но немного отстранённо, будто мысли её были дальше, чем ты мог представить. Вытаскивала из неприятностей и вечно ругала за безалаберность, порой даже не скрывая заботы. Элиот знал: его Смерть никогда его не оставит. Он знал это всегда, даже не задумывался об этом — его Смерть была поистине вечной, тем, без кого нельзя представить ни один день в этом сложном и полном опасностей и приключений мире. Он знал это раньше, чем Смерть обернулась сама собой. Смерть задабривали. Смерти поклонялись. Особые безумцы — в Смерть влюблялись. Тогда они делали истребление всего живого единственной целью своего существования, а после — приносили в жертву и самого себя в надежде, что Смерть взглянёт на них с благодарностью. Но чтобы Смерть полюбил первым — такого не случалось давненько. — Ты же знаешь, что всё это плохо кончится? — голос Леви звучал в голове навязчиво и непрошенно. — Это всегда плохо кончается. Покачиваясь в такт мерного движения экипажа, Лео закрыл глаза. Это, конечно, не помогло избавиться от назойливых советов. Будто он сам не знал, будто не слышал все эти истории с малых лет и позже, уже будучи наследником памяти существа, всё существование которого заключалось лишь в разрушении. Памяти и всех этих ужасно надоедливых голосов, так и норовящих рассказать ему очевидные вещи. — Я даже ничего не делаю! — ответил он наконец сквозь стиснутые зубы. — Зачем читать мне нотации, как будто я собрался мир перевернуть! — Никто никогда не собирался, — от них так просто не отделаться. — Но ты же знаешь — нам и делать ничего не надо. Достаточно просто быть рядом, и всё случится само собой. Лео — всё ещё Лео? — не ответил. Сидел молча, уткнувшись взглядом в пустоту (нет, не пустоту, никогда не пустоту — пространство, наполненное золотом, невидимым простому глазу, золотом множества душ, не нашедших покоя, оставшихся в этом бренном, этом отвратительном, грязном, жестоком мире, и застилающим взор, лезущим в глаза, как навязчивые мухи), он перебирал свои пальцы и всё никак не мог сосредоточиться. Он стал Смертью совсем недавно. Голоса в голове вдруг из отдалённого шёпота превратились в собеседников, в свете перед глазами стали различаться очертания существ, обитающих в мире, куда ему теперь открылась дверь — протяни руку, и ты уже там. Даже собственное тело стало ощущаться иначе: оно было теперь будто неважным, совершенно незначительным, но при этом каждая его клетка, каждый мускул чувствовался отчётливо и ярко. Именно о теле спросил его Элиот совсем недавно, когда Лео, буквально прижатый к стене собственной комнаты, вынужден был выложить всю правду об изменениях, которых нельзя было не заметить. — То есть как это, ты «стал» Смертью?! Я уж не говорю, что это чистое безумие, но… — по лицу Элиота было ясно, что именно безумием он всё это и считал. — Но разве это не должен быть что-то типа духа? Вечного и бессмертного? Как можно так просто «стать» Смертью? Лео вздохнул, готовый повторить всё то, что голоса предыдущих воплощений Смерти успели ему рассказать. — Я тоже сначала не понял, — признался он после секунды молчания. — Но если подумать, разве сама Смерть не должна быть подвержена увяданию больше чего бы то ни было? Конечно же, Смерть не вечна. Всё вокруг неё… — он запнулся, перед тем как исправиться: — вокруг нас. Умирает. Логично, что и мы тоже. Лео знал, что своими последними словами задел чувствительную тему. Запретную. Куда не стоило бы лезть, особенно сейчас, так сразу. Но всё же он чувствовал, что обязан прояснить, что вся та боль, которую Элиоту пришлось испытать за такое короткое время, была целиком и полностью его виной. А боли на его долю выпало уж слишком много — будучи рядом с ним, Лео тогда выть хотелось от того, как жестокие совпадения одно за другим ломают, перемалывают настрадавшуюся душу Элиота, который переносил всё с неизменной верностью семейной чести и собственной гордости, не позволяя себе даже всхлипов по ночам. Лео и представить не мог, как тяжело ему на самом деле приходилось. Совпадения… Взгляд Элиота сделался задумчивым, будто угасшим, он отвёл глаза. Лео стоял, ожидая его реакции. Он ждал вопроса о смертях, которые преследовали Найтреев всё чаще в последнее время — о братьях, о тяжёло больной сестре. Не нужно было говорить этого вслух, чтобы понять, что именно его присутствие рядом стало причиной всех болезней и несчастных случаев в доме, и теперь, когда сам Лео упомянул о разъедающем всё живое влиянии его собственной сущности… — Это значит, что теперь ты умрёшь? Лео с удивлением уставился на Элиота, глаза, скрытые длинными волосами, расширились от такого неожиданного вывода. Захотелось запустить в него книжку, лежащую на столике рядом. — Ты совсем идиот?! — Лео не смог сдержаться, всё-таки крикнув на этого совершенно невыносимого человека. — Ты обо мне что ли переживаешь? Когда из-за меня вокруг тебя происходит вот это всё?! — Ты не ответил! — Уж точно не раньше тебя и не раньше всех тех, кто уже..! Из-за меня..! — от внезапно поднявшегося раздражения он даже не мог закончить мысль, сквозь сжатые зубы пытаясь втолковать, что на самом деле значит его новая сущность. — Как ты не понимаешь! — Не надо держать меня за дурака, всё я прекрасно понимаю! — Элиот тоже сорвался на крик и осёкся, вспоминая, что дом полон прислуги, а их разговор не похож на что-то, предназначенное для чужих ушей. — И мы подумаем об этом потом. И поговорим. Обязательно. Потом. Но сначала я должен знать, что хотя бы твоя жизнь не закончится послезавтра. Лео вздохнул, выбираясь из воспоминаний. Прошлые воплощения Смерти молчали — в кои-то веки тактично давая подумать в одиночестве. Молчали и его новые слуги — разномастная компания в кроваво-красных плащах, являвшаяся людям в их смертный час и теперь незримо сопровождавшая его самого повсюду. С того разговора прошло две недели. Тем временем силы его росли с каждой минутой — он чувствовал это и боялся того мига, когда одного его присутствия в комнате будет достаточно, чтобы забрать жизни всех, в ней находящихся. Он был уверен, стоит Элиоту обдумать всё в одиночестве, и он сам никогда больше не захочет его видеть. Так было тогда. Но теперь Лео будто чувствовал непреодолимую тягу, словно что-то заставляло его вернуться; он знал, что прямо сейчас он — и никто другой — нужен Элиоту, просто необходим! Что тот будет рад ему. И сколько он ни пытался убедить самого себя, что в этом нет совершенно никакого смысла, словно невидимая рука толкала его вперёд, в дом, который он так спешно покинул. И он, поддавшись этому порыву, отдал свой первый полноценный приказ — подать ему экипаж и отвезти туда, где он больше всего был нужен. В саду перед особняком царило молчание. Дом словно заснул, и лишь немногие слуги перемещались по двору с ничего не выражающими лицами, как куклы или иллюзии, призраки, но только не живые люди. Оставив свою новую свиту, Лео ступил на такую привычную дорожку, ведущую к большому дому, успевшему стать ему родным, несмотря на то, что большую часть времени они с Элиотом проводили в академии. Издалека Лео заметил одну из горничных и, окликнув её по имени, тут же подошёл ближе. — Что здесь случилось? — его вопрос мог показаться странным, но эта непонятная давящая атмосфера ощущалась почти физически и он был уверен — не только он испытывал это чувство. Девушка по имени Анна не переспросила, что он имеет в виду. Наклонив голову, она попыталась выдавить улыбку перед тем, как ответить, но у неё это не слишком хорошо получилось. Тогда она посмотрела прямо на Лео и без долгих предисловий ответила на заданный ей вопрос: — Леди Ванессу сегодня похоронили. Слова прозвучали громом среди тишины сада. Теперь стало совершенно ясно, почему дом выглядит таким пустым и по-настоящему мёртвым. Было ещё утро: наверняка, большая часть его обитателей ещё не вернулась с похорон. Горничная хотела было уйти, но, сделав несколько шагов, остановилась и вновь взглянула на потерянного Лео. — Господин Элиот… — начала она, но Лео перебил её, заканчивая фразу: — На кладбище? — Нет. — Её ответ застал Лео врасплох. — Я видела его не так давно в доме. Он стоял у двери в комнату… — В свою? — Нет, — Анна покачала головой. — Нет, в её. Хотелось бежать — Лео не был уверен, бежать туда, внутрь особняка, к Элиоту, или бежать как можно дальше отсюда и никогда больше не возвращаться, принося с собой несчастья и разрушения. Но он всё же нашёл в себе силы поблагодарить Анну кивком головы, развернуться и неторопливо, как подобало его новому статусу, отправиться к парадным дверям, чувствуя спиной пристальный взгляд своей оставшейся за воротами свиты. Он прошёл по пустым коридорам, поднялся по лестнице, слушая, как собственные шаги эхом отдаются от стен. Спальню Ванессы он нашёл не сразу, сначала свернув не туда и попав в неиспользующиеся гостевые комнаты. Это было странное чувство — он считал это место домом, но так редко заходил в некоторые его уголки, что успел забыть дорогу. Ни для кого не было секретом, что члены семьи Найтрей недолюбливали его — и кто бы теперь мог винить их за это? С этими мыслями пришлось возвращаться, чтобы на этот раз выйти к той части дома, где обитала ещё недавно Ванесса. Лео остановился у двери комнаты, где она провела последние несколько месяцев, почти не вставая с кровати. Болезнь была долгой, изматывающей. Уже будучи неспособной долго стоять на ногах, она встретила сначала трагичную гибель Эрнеста и Клода, экипаж которых перевернулся на полном ходу, а потом и фатальную случайность, встретившую на охоте Фреда. Столько смертей в одном доме за столь короткий срок — Лео не мог убедить себя, что они просто совпали с тем временем, когда шёпот в его голове обрёл плоть. Дверь была не заперта. Стоило прикоснуться к ней, чтобы постучаться, она тут же приоткрылась совершенно бесшумно, впуская в комнату полоску света из коридора. Несмотря на утренние часы, в спальне было темно, как ночью — окна были занавешаны плотными чёрными шторами, свечи погашены. Сквозь приоткрытую форточку проникал холодный воздух начинающейся зимы. Пройдя внутрь, Лео прикрыл за собой дверь, не оборачиваясь — его взгляд был прикован к фигуре Элиота. Он стоял на коленях, склонившись у кровати спиной к двери. Сначала Лео показалось, что он плачет, но вскоре он понял, что если Элиот и плакал, то это было давно. Теперь его тело было совершенно неподвижным, Лео не был до конца уверен, что он хотя бы дышит. — Элиот? Лео увидел, как напряглась его спина, как сжались пальцы на руках, прежде чем он обернулся на голос. Даже во мраке комнаты его лицо выглядело опухшим и помятым, на щеке отпечатались складки покрывала, которым застелили кровать. Раньше Лео ни за что не оставил бы это без комментария, но теперь мог только неловко кашлянуть в кулак, оттягивая время, не зная что говорить дальше. — Ты..? — Элиот часто заморгал, видимо, пытаясь сфокусировать взгляд слишком долго остававшихся закрытыми глаз. Искреннее замешательство на его лице было не тем, чего Лео ожидал от их встречи. — Разве ты не хотел меня видеть? Глупый вопрос. С чего бы ему вообще так думать? Сбежал посреди ночи, оставив Элиота без слуги, зато со всем этим грузом, который успел на него вывалить. Не попрощавшись, не попросив прощения за все несчастья, которые успел причинить. А теперь вдруг возвращается уверенный, что его кто-то ждал. Лео подумал, что выглядит как дурак — словно он просто выдумал тупейший предлог, чтобы вернуться, ещё и так невовремя. Элиот будто не сразу понял его вопрос, снова моргнул несколько раз и всё ещё продолжал молчать — так на него не похоже. Затем открыл рот, словно собираясь что-то сказать, а потом закрыл обратно. Несколько секунд просто смотрел на Лео, напрягая глаза, чтобы разглядеть знакомые черты в тёмном силуэте. А затем резко выдохнул и зажмурил глаза, прежде чем подняться и ответить твёрдым уверенным голосом: — Да. Хотел. Он собирался что-то добавить — это было заметно, бросалось в глаза, Лео ждал продолжения фразы. Но через несколько секунд Элиот произнёс лишь тихое: — Но… — и замолчал, будто не сумев найти слов. Чтобы Элиот не находился, что сказать? Лео не привык видеть его таким. И вдруг внимание его привлёк предмет, лежащий у кровати, там, где ещё недавно стоял сам Элиот. Это был его меч. Обнажённый, без ножен. Клинок лежал в тени, опасный и незаметный, будто таящийся в сумраке среди бела дня. Гладкое лезвие не блестело — на него не попадало ни лучика света. И он тут же понял — видеть хотели не его. Нет, его, конечно, но не Лео, не того, кем он был совсем недавно. В этот день Элиоту был нужен кто-то другой. И новые силы Лео позволили ему услышать этот отчаянный зов, который тот по глупой ошибке принял за тоску по нему самому. Действительно, очень глупо. — Элиот, ты о чём думал! — Неподходяшее время для самокопания. Лео быстрым шагом прошёл внутрь комнаты, бросился к мечу, чтобы поднять его и протянуть на ладонях, как вещественное доказательство. — Ты же не мог..! — Где тебя носило?! — Элиот выхватил драгоценное оружие из его рук, засовывая клинок в ножны на поясе. — Ушёл, ничего толком не объяснил! Просто сбежал! — Действительно очень грубо с твоей стороны. — Ну, конечно, как он мог подумать, что надоедливые соседи в голове оставят его в покое. — Чем дольше я рядом, тем хуже для тебя же, — голос Лео был твёрдым и спокойным, он повторял заученную фразу. И сам в неё уже почти не верил, думая о том, что только что мог натворить Элиот в его отсутствие. — Тебя тут не было, — не замечание, не осуждение. Просто констатация факта, за которой последовал самый логичный вопрос на свете: — Тогда почему? Лео и рад был бы ответить. Если бы только он сам понимал, почему ему даже не обязательно находиться рядом, чтобы трагические случайности преследовали его теперь уже, наверное, бывшего господина. Но он мог объяснить лишь то, почему не знал о смерти Ванессы — пока он ещё не полностью раскрыл свои новые силы, сбором душ занимаются его слуги в красных плащах, его кровавые ангелы, дарящие умирающим их последний поцелуй, ловя ледяными губами уходящее дыхание. Сам он за всё это время так пока и не забрал ни единой души. Он поспешил рассказать об этом Элиоту, признаться, что не имеет никакого отношения к этой трагедии. Кроме того, конечно, что тлетворное влияние его пробуждающихся сил распространилось по дому Найтреев, словно чума. — Не смей больше уходить, слышишь меня? — Элиот приказывал, в его голосе слышалось отчаяние. Но Лео не поднимал на него глаз. Он смотрел лишь на меч, клинок которого совсем недавно был пугающе оголён. Лео не мог допустить того, чтобы с Элиотом хоть что-то случилось. — Я не могу. — Ты всё ещё мой слуга, я тебя не отпускал! — В таком случае, мне тем более стоит уйти, — Лео улыбнулся совершенно не радостно. — Ведь долг слуги — позаботиться, чтобы его господин был в порядке, разве не так? Элиот хватал ртом воздух. Ему нечего было ответить, он это прекрасно понимал. Неопровержимая логика Лео не давала ему ни шанса. — Не хватало ещё, чтобы ты тоже исчез! — последняя отчаянная попытка, скорее крик души, чем реальная надежда что-то изменить. Элиоту казалось, что если сейчас он потеряет ещё и Лео, тогда его жизнь точно не будет иметь никакого смысла. — Я не исчезну, Элиот, — он не врал. И даже не озвучивал собственные надежды на то, что эта сумбурная встреча не станет для них последней. Нет, он действительно твёрдо знал, что рано или поздно они точно увидятся снова — хоть и не мог объяснить, почему. Конечно же, он не исчезнет. — Даже если бы хотел. Он вышел из комнаты, не оглядываясь, и позволил себе сорваться на бег. Яркий дневной свет залил глаза, заставляя зажмуриться, не сбавляя шага. Такое уж у Смерти проклятие — вечное одиночество, оправданное непререкаемой логикой мироздания. И пусть даже Смерти не чужды чувства — ведь, в конце концов, каждый из них когда-то был всего лишь человеком — вселенная сделала всё, чтобы ни одна привязанность не помешала в исполнении долга, к которому Лео приступит совсем скоро, стоит лишь силам иного мира наполнить до конца его тело. Способ, который был выбран мирозданием, был, пожалуй, слишком жесток. За одного расплачиваться приходилось обоим. Они встретились вновь раньше, чем можно было подумать. Не прошло и недели, как тот, кто теперь называл себя Смертью, оказался за спиной отчаянно желавшего этого свидания Элиота. Они стояли на кладбище, прямо у входа в фамильный склеп рода Найтрей. Смерть кашлянул, привлекая внимание. Резко обернувшись, Элиот поскользнулся на покрывшей дорожку тонкой корке льда, чудом устояв на ногах. — Ты постригся? — первый вопрос снова не оправдал совершенно никаких ожиданий. Смерть кивнул. Теперь ничто не мешало его взгляду охватывать весь этот мир, больше от него не ускользнёт ни одна мелочь, ни одна парящая в воздухе пылинка, ни одна мечущаяся душа, застрявшая на границе миров. Не ускользнут и уверенные решительные глаза напротив. — А ты быстро, — произнёс наконец Элиот, понимая, что объяснять ему вряд ли что-то собираются. Но на этот раз его замечание не осталось без ответа: — Мои силы выросли, — он взглянул на лицо Элиота, пытаясь понять, что ждёт их обоих в этом сером холодном месте. — Больше не нужно пользоваться экипажем. Это та часть бытия Смертью, которая Лео понравилась — хорошо было не тратить время на перемещения, когда можно просто оказаться где угодно, в любой точке мира, в мгновение ока. Хотя, по правде говоря, перемещаться за пределы города он ещё не пробовал, всё-таки эта странная способность была слишком необычной, слишком непривычной. Он почти был готов признать, что боится сделать что-то не так, сконцентрироваться недостаточно и застрять где-нибудь на границе вселенной, в пространстве между слоями материи. Тем более, необходимости пока всё ещё не возникало — сбором душ по-прежнему занимались слуги, ожидая, когда новая сущность полностью вступит в свои права. Пусть самому Лео и казалось, что это время уже настало. Хотя, по правде говоря, как бы ни выросла его мощь за последнее время, Смерть из него всё ещё была никудышняя. Без помощи слуг он еле-еле мог переместиться в его новые владения, за пределы мира смертных. Бездомная Смерть, которая ни жизнь забрать не может, ни попасть в свои загробные угодья. Смех да и только. Иногда ему даже казалось, что он никогда не будет справляться, что ему просто не хватит на это сил. — Мы ведь можем поговорить? — вопрос Элиота прозвучал неуверенно, их встречи становились всё более неловкими из раза в раз. Смерть задумался: если так пойдёт, может, и правда удастся прервать абсолютно все связи, будто и не было тех лет, что они проводили плечом к плечу? Они отошли к скамейке, удобно расположившейся под большим раскидистым дубом, который теперь казался чудовищем с кривыми костлявыми пальцами. Смахнули с досок тонкий слой запоздавшего первого снега. И просто сидели какое-то время, наблюдая за мерно спускающейся снежной завесой. Снег был мелким — не эти красивые сказочные хлопья, превращающие любую обыденность в волшебные кружевные картины. Самый обычный снег. Как в любой другой день в любую другую зиму. Смерть смотрел за маленькими снежинками, медленно опускавшимися на светлые волосы Элиота и так же медленно на них таявших. — Ты хотел поговорить? — он первым нарушил молчание, на что Элиот нахмурился, точно подбирая слова. — Типа того, да. Да, хотел. Да. — Ага. — Отец заболел. На этот раз известие не стало для Смерти сюрпризом. Неизлечимые болезни ощущаются так же, как нож в животе или пуля в лёгком — как умирание, отложенное на потом. Теперь он знал это. Теперь он это чувствовал. И был уверен — рано или поздно именно он придёт за душой герцога Найтрея. — Мне жаль, — что ещё он мог сказать? Человеку, который потерял почти всех близких только потому, что он был рядом. — Угу, — буркнул Элиот, крутя в замёрзших пальцах рукоять меча — теперь единственного его неизменного спутника, который никогда его не оставит. — Вот только тебя не было дома. Всё это время ты шатался непонятно где, а он всё равно заболел. Смерть выдохнул. Он и сам думал об этом, когда узнал о новом несчастье в доме Найтреев. И пришёл к ответу, который ему не понравился. А он так надеялась, что Элиот не додумается до того же. — Знаешь, я вспомнил тот день, когда мы с тобой познакомились, — продолжил Элиот, всё так же глядя на гладкий блестящий эфес. На его губах появилась улыбка, по которой, оказывается, так скучал Лео: — Я же всегда сам к тебе лип, разве нет? Смерть не ответил, только откинулся на твёрдую спинку скамейки. Конечно же, он прав. Конечно, он сам обо всём догадался. — Знаешь, — Элиот наконец посмотрел на него, прежде чем сказать уверенно: — Мне всегда казалось, что я должен быть только рядом с тобой. Все остальные тебя терпеть не могли, а мне ну просто надо было… быть..! — Рядом, — закончил за него Смерть. — Я сам удивлялся, как ты вообще можешь со мной в одной комнате находиться дольше двадцати минут, на такое, кажется, вообще больше никто не был способен. Смех Элиота был немного хриплым, каким-то надломленным. Совсем не весёлым. И всё же в глазах его появилось что-то, очень сильно напоминающее чистый детский блеск — такой знакомый, привычный, которого Лео не видел с тех самых пор, как всё это началось, — когда он произнёс следующую фразу: — Так может это что-то типа судьбы, а? — А ты всё такой же идиот, Элиот, — фыркнул Смерть, как никогда похожий на старого Лео. — Даже если так, что с того? — А то, — продолжил он упрямо. — Ничто из этого не твоя вина. Я сам за тобой увязался, сам… — Да пойми же ты! — перебил его Смерть. — Это всё штучки вселенной, она играет с нами, как хочет. Да расскажу я ему сейчас, расскажу! — последняя фраза была адресована не Элиоту, а другим, всегда незримо присутствующим в его новой жизни. И он действительно обо всём рассказал. Рассказал о том, что видя свет этого мира, они сами же создают его тьму. Чаще всего — против своей воли. О том, что человек, предназначенный как новое воплощение Смерти, отличается от других с самого рождения. Что с ним сразу же что-то не так, что душа его тяжелее других, а все, кто его окружают, неизбежно подвергаются той силе разложения, что наполняет его тело. И обычно есть человек, который всегда рядом. Который делит твои радости и печали, поддерживает и даёт поддержать его. Человек, который становится самым родным на всём белом свете. Именно этот человек сильнее других подвергается тлетворному влиянию души будущей Смерти. Он впитывает эту пульсирующую разложением энергию в таких количествах, что вскоре начинает её источать, становясь тем, кто и сам может приносить одни лишь несчастья. Пусть Элиот и не был с Лео с самого раннего детства, всё же именно таким человеком он стал по его вине. — Поэтому моё присутствие уже не обязательно, — закончил Смерть свой короткий рассказ, а Элиот хмыкнул задумчиво: — Я о чём-то таком и подумал. Ну, — выдохнул он, — из хорошего: дело не в тебе. А значит, — он тоже откинулся на спинку скамейки, закинув ногу на ногу, — придётся уйти в затвор. Уехать куда-нибудь в самую глухую глушь, чтобы ни души в округе, — он размышлял, покачивая носком ботинка. — Мне будет вполне достаточно твоей компании. Так и быть, от обязанностей слуги я тебя освободить могу, ну… по большей части. Раз уж ты теперь занятой такой. Но ты всё равно, пока будешь работать там в своём загробном мире, обо мне-то не забывай! Раз уж терять мне уже, вроде как, нечего, будем с тобой жить, как раньше! Можно купить маленький домик где-нибудь у океана, подальше отсюда… Слушай, а ты можешь убивать рыбу?! Ну, знаешь, чтобы не ловить по одной, а просто отплыть подальше от берега и — бум! Или нет, можно в лесу дом построить… Но если только эта твоя сила не влияет на деревья… Она же не влияет, а? Ну, если я реально в лесу поселюсь, он не засохнет или что-то вроде этого? Вопросы сыпались один за другим, а Смерть просто смотрел на Элиота, на лицо которого снова вернулась его улыбка. И он знал, прекрасно знал, что крепится Элиот ради него, ради своего Лео, которого так мечтал избавить от чувства вины, несмотря на то, насколько закономерным и правильным оно было. Вместо того, чтобы отвернуться от него, Элиот строил планы, продумывал их общее будущее, предлагал вариант за вариантом, пытаясь растормошить Лео, заставить его ответить хоть на что-то из этого, да хотя бы обругать его за легкомысленность и за то, что всерьёз думает оставить дом в такое время. Говорил, что терять ему нечего. Сердце Смерти разрывалось от боли. Элиот действительно догадался сам: о тлетворном влиянии, об истинной причине трагедий в его семье. Но было кое-что, чего Элиот ещё не знал, о чём нельзя было догадаться, проведя нехитрые вычисления в уме. Даже Смерти это открылось совсем недавно, что уж говорить о простом человеке? Да, череда трагичных случайностей была печальным, несправедливым, просто ужасным следствием его присутствия рядом с Элиотом. Но не самым главным. На кону стояла его душа. Смерть — это не только умирание тела. Это само Разрушение, воплощённое в бессмертном духе и помещённое в специально подготовленное для него тело. Разрушение, влияющее на эвфемерную душу точно так же, как на бренную земную материю. И Элиот, как тот, кто принял на себя весь удар медленно созревавшей всё это время силы Лео, рисковал не просто всеми родными, друзьями, окружением, даже не просто жизнью — ценой их соседства становилось вечное небытие. И единственным способом предотвратить это было навсегда вычеркнуть друг друга из своих жизней. Вот только Смерть — нет, Лео — знал Элиота слишком хорошо: упрямый как осёл, он бы и слова не дал сказать против, если ему что-то взбрело в голову, а взбрело ему ни на шаг не отпускать от себя своего Лео, и он скорее увязался бы следом, чем позволил ему уйти. Прервав вдохновлённую речь, Смерть раскрыл последнюю карту. — Прости. — Добавить ему больше было нечего. — Так что даже если ты уйдёшь куда угодно, оставаться рядом с тобой я не смогу. За это короткое время Смерть успел понять ценность души: он видел их, чувствовал, он почти мог дотронуться до пульсирующего света, ему хотелось греться в их тепле. Душа человека была прекраснейшим, что только можно было найти в человеке. Какие-то из них были бесформенными сгустками жизненной силы, в других чувствовался характер, эмоции — они устремлялись к нему без страха, окружали, пусть и держась на почтительном расстоянии, чувствуя исходящую от него силу. Избавленные от бренной оболочки, они отличались от душ, всё ещё не покинувших свои тела, они не страшились разрушения, они были поистине вечны. И каждая из встреченных им душ была величайшим сокровищем всех возможных миров. Меньше всего на свете он хотел, чтобы великолепная, сияющая душа Элиота сгинула в небытии, расколовшись на тысячи чёрных осколков — трещина за трещиной, в каждую их встречу. Так уж вышло, что контакт со Смертью губителен для абсолютно всего живого. Нет. Пусть он и старался не думать об этом раньше времени, всё же это их мрачное свидание и должно было стать его поводом попрощаться раз и навсегда. Оставаться с ним хотя бы секундой дольше он просто не мог. — Я знаю, — улыбка Элиота, успевшая сползти с озадаченного лица во время этого нового рассказа, снова вернулась вместе с решительным блеском в глазах. — Зато я могу. Смерть не сразу понял, что Элиот имел в виду. Несмотря ни на что — даже на отчаянный зов, ставший причиной его появления здесь — эти слова стали для него неожиданностью. Он схватил Элиота за плечо, разворачивая к себе: — Дурак! Ты о чём вообще! Он ответил спокойно, будто объясняя очевидные вещи: — Мама. Гил. Все в доме, — перечислял он. — Ребята в академии. Они все теперь в опасности, верно? Кажется, мир людей больше не то место, которому я нужен. — Что ты такое говоришь?! — Значит, оставаться с ними — точно не вариант. Тогда я хочу остаться с тобой. Смерть открыл рот, чтобы что-то ответить. А потом закрыл. Поднял руку, почесал бровь. Она не чесалась. — Там ведь не пустота, Лео? — вдруг спросил он, наклонив голову. — Это же не конец, да? Если уж души действительно существуют, это точно не может быть концом? Смерть сглотнул. С каждым днём его тело всё меньше напоминало человеческое — ему говорили, что скоро он сможет даже существовать без воды и пищи. Но сейчас у него во рту пересохло. — Не конец, — на самом деле он не знал наверняка. Почти все те миллионы и милларды горящих ослепительным светом душ, которые он видел на границе миров, не существовали в том виде, который можно было бы назвать настоящей жизнью после смерти. Это были лишь отблески, пустые остатки жизненной силы, энергия без мыслей, без сознания. Правда, он слышал, что есть особые души. Сильные. Они не рассыпались, не разлетались осколками, а сохраняли не только черты своего прижизненного «я», но и свою настоящую, полноценную личность даже за чертой смертного мира. Он знал точно: у Элиота сильная душа. И повторил: — Не конец. — Не особо ты как будто уверен, — Элиот поднял брови, а затем усмехнулся: — Ну и отлично. — Или так, или ты застрянешь в состоянии сгустка света, почти без чувств. Навсегда, в абсолютном покое. Вечном и неизменном. Элиот, кажется, был готов закатить глаза: — Знаешь, думаю, если ты будешь рядом, никаким покоем там и пахнуть не будет. — Это ты говоришь?! Да это я должен переживать, что ты поставишь на уши весь тот свет! — Что, уже вступил в роль хозяина Жизни и Смерти и переживаешь за свои владения? — Элиот, решившись, ударил ладонями по коленям: — Тогда..? — А ты не думаешь, — предпринял Смерть последнюю попытку, — что есть другой способ? — А ты знаешь такой? Смерть задумался. Элиот никогда не согласился бы остаться, если будет хоть малейший риск для жизни кого-то вокруг него — это было совершенно очевидно. Так же очевидно, как и то, что такая жизнь была бы для него гораздо хуже смерти — и они оба это прекрасно знали. — Погоди, — мысли прислал голос Элиота, — а ты так и не сказал, как долго ты будешь жить? — Не знаю, на самом деле, но тело продержится хоть тысячу лет, хоть больше, если ничего не случится. А, и да, стареть оно не должно. — Пф, ну тогда точно нет. — Чего это нет? — не понял Смерть. — Не буду я сидеть в одиночестве в хижине посреди леса и умирать своей смертью, чтобы потом ты пришёл за моей душой весь такой молодой, когда я буду уже дряхлым стариком. Так не пойдёт. — Да ну тебя! — Смерть шутливо толкнул его в плечо: и откуда вообще эти мысли в такой-то момент! — Со мной всё кончено, Лео, — сказал он серьёзно, но всё ещё с весёлым прищуром в глазах. — Здесь, по крайней мере. Смерть посмотрел на грудь Элиота. Туда, где должна была находиться душа, согревая всё тело живым пульсирующим теплом. Сосредоточенно глядя сквозь одежду и плоть, он очень старался, чтобы увидеть этот свет, проникающий в каждую клетку организма, наполняя тело силой и сознанием. У него пока ни разу не получалось увидеть душу ещё живого человека, но теперь удалось уловить блеклое поблёскивание где-то недалеко от сердца. Ещё усилие — и вот душа Элиота перед ним. Всё ещё пульсирующая, но рвано, неровно, будто готова была погаснуть в любой момент. Хотелось протянуть руку, дотронуться, но он одёрнул себя: эта душа, истерзанная и неспокойная, казалось, не выдержала бы и дуновения ветра. В центре неярко светящегося сгустка было ядро, источник этого света — Смерть знал это, видел в других, освобождённых от тела, душах. Приглядевшись внимательнее, он смог различить его очертания: смутные, будто смазанные. Болезненные. В самом центре света поселилась тьма, она чувствовалась, она мешала расцвести золотой, ослепительной жизни. И Смерть знал: эта тьма — он сам. Тот, кто отравил Элиота изнутри и продолжал отравлять даже сейчас, просто сидя напротив. Он не знал даже, прекратится ли распространение этого яда, если он исчезнет из жизни Элиота навсегда, или оно только замедлится, всё же обрекая его на абсолютное небытие. Единственное, что было ему известно, что любезно ему сообщили — когда подобное происходило раньше, ни одной из тех душ не удалось уцелеть. Они сидели в тишине. Минуту, две, десять. Никто из них не мог сказать точно, сколько прошло времени. Снег усилился. Снежинка за снежинкой, он продолжал опускаться на волосы Элиота — нападала уже целая снежная шапка. Смерть поднял руку и смахнул этот небольшой сугроб, растрепав и без того не слишком аккуратную причёску. — Ты знаешь, как Смерть забирает души? — прозвучал внезапный вопрос. Элиот замялся перед ответом: — Да. Я… прочитал несколько историй. Смерть кивнул: — Библиотека Найтреев оправдывает свою славу. Нет, — тут же предложил он, — есть, конечно, другие способы, ну или можно позвать Шарлотту, если ты… — Не надо! — раздражённо прорычал Элиот, и Смерти очень сложно стало не хихикнуть совсем по-детски. — Нет, меня вполне устраивает этот. — И я не смогу убрать боль. Я ещё не... Элиот не хотел больше ждать — решение было принято, отступать он не собирался. Не дав даже договорить, он первый подался вперёд, к сидящему рядом Лео, обхватил руками его лицо, без колебаний нетерпеливо прижимаясь губами к губам. Кожа Элиота показалась Смерти обжигающей, несмотря на то, что он, наверняка, продрог на морозе. Этот поцелуй должен был быть коротким, почти целомудренным — такого вполне хватило бы, но что-то словно мешало им обоим разорвать его, и они сидели, прижавшись друг к другу и почти не дыша, пока жизненная сила Элиота стремительно покидала его тело. Новорожденный Смерть не знал, что делать. Голоса в голове молчали. Его первая жертва, добровольно отдавшаяся ему в руки, была слишком дорога ему, чтобы ошибиться: он бережно собирал драгоценную энергию так, как чувствовал интуитивно, как казалось правильным — стараясь не упустить ни капли, аккуратно, ни на миг не забывая о том, насколько хрупкой эта прекрасная душа стала по его вине. Веки Элиота опустились. Он отпрянул, ладонь, опустившаяся на плечо Смерти, крепко его сжала. Сил осталось на единственное движение. Элиот встал и невольно зажмурился, нахмурив брови у переносицы. Фамильный меч покинул ножны. Одно резкое движение, один поворот запястья — и вот уже снег под ногами окрасился алыми каплями ещё горячей крови. Смерть бросился вперёд, подхватывая падающее тело с длинной кровоточащей раной на шее; держа тело в руках, он опустился на колени, в последний раз всматриваясь в лицо человека, которого он должен был оставить здесь, на голой холодной земле, надеясь, что смотрители кладбища найдут его как можно скорее. Человека, которого он готов был встретить в другом — несравнимо лучшем, как они оба надеялись, — мире. Наконец Смерть поднялся. Отряхнул колени и так и не смог сдвинуться с места. Вместо этого он наклонился и взял меч из безвольно лежащей руки. Провёл ладонью в белоснежной перчатке по кровавым брызгам на лезвии. Он знал — уже через минуту снегопад, превращающийся в метель, скроет любые следы его вмешательства: размоет смазанные пятна на клинке, заметёт все следы. Оставит одно лишь тело и красные брызги на белой обескровленной коже. Он всё ещё чувствовал живую, горящую душу Элиота где-то рядом со своей — сейчас они вместе покинут этот мир, и он выпустит её на волю, туда, где его уже не достанут никакие несчастья. А он… он больше не будет такой никудышней ни на что не годной Смертью. Он всему научится. Станет лучше. А Элиот ему в этом поможет. Его Элиот даст ему сил.А что если Смерть…
…влюбилась в тебя взаимно?