Призрачный дуэт

— Райни? Раньше диван был слишком узким, чтобы уместиться на нём вдвоём. — … вы слышали? Говорят, господин рейхсфюрер совсем плох… Рейнхард теперь становится ещё и ушами и глазами Гиммлера. Головой? Уже был, на сердце всегда надеялся и так внезапно получил его в ответ. — … правда? Ты слышал, как он разговаривает сам с собой? — Райни. Диван остался тем же самым. Скрипит он всё так же тихо. — А вдруг он разговаривает с кем-то, кого мы не видим? — Тоже скажешь, Ганс! Они смеются. И только этот Ганс обиженно бурчит, — … вдруг господину рейхсфюреру открылась некая великая истина… Истина? Рейнхард хмыкает. Парнишка смышлёный, но правда даже близко не подходит к его догадке. Правда она… намного пикантнее. — Рейнхард! Ты уснул, или что? Просто теперь один из них, не подлежит сомнению, абсолютно и безоговорочно… — Прости. Задумался. — Прости, — передразнивает его Генрих. … мёртв. И его не видит никто, кроме Хайни. Его коснуться не может никто, кроме Хайни. Он коснуться не может никого и ничего больше, кроме Хайни, когда он носит кольцо из личных вещей самого Рейнхарда. Когда? Всегда, то есть. Генрих его щеки касается и настороженно в глаза всматривается. Рейнхард лишь мягко улыбается и льнёт к открытой ладони щекой. Потом и своей накрывает, большим пальцем поглаживает, невесомо, нежно- С ситуацией не вяжется, о чём Генрих так выразительно взглядом и намекает. Под одним телом диван в его рабочем кабинете скрипит тише. Одно тело и помещается на него, раньше они бы себе подобного никогда не позволили, да и за месяц, что Рейнхард мёртв — Хайни себе подобных выходок не позволял. Вот, до сегодня. Но раз Рейнхард не спешит дальше расстёгнутого воротника рубашки, то Генрих терпение теряет и начинает справляться с пуговицами сам. — Дверь? Гиммлер фыркает и закатывает глаза. — Закрыл, разумеется. Как будто и не он окажется в более пикантной ситуации, если кто-то случайно постучит и зайдёт. Гейдриха они не увидят, только их обнажённого рейхсканцлера, развалившегося на диване в собственном кабинете. Вот будет повод для слухов, которые Рейнхард обязательно услышит: ведь он теперь невидимкой ходит сквозь стены куда и когда пожелает. Генрих до последних пуговиц доходит и нетерпеливо выдёргивает рубашку из брюк. За ней ремень расстёгивает. Рейнхард наблюдает и чуть облизывает губы, было в сцене перед ним что-то… что-то особенно привлекательное. Генрих хоть и мог касаться призрачного тела, но даже для него оно больше почти ничего не весило. Поэтому прежний диван теперь легко выдерживает вес одного Гиммлера. Тот же не бурчит и не спихивает откровенного рассевшегося на нём Гейдриха: ведь тот не тяжелее листка бумаги. Вот и диван, ранее невероятно узкий, чтобы на нём поместились двое — сейчас позволяет. — Всё ещё задумался? — передразнивает Генрих и чуть привстаёт, стягивая с себя рубашку. — Нет. — Рейнхард оскаливается и резко наклоняется вперёд, его руки перехватывает, в шею целует, отвлекает, ключицу прикусывает — Хайни шумно выдыхает и сдерживает тихий, гортанный стон. — Любуюсь. — В доказательство он выразительно смотрит ниже, жадно оглядывает открывшиеся участки кожи. Целует в шею. Генрих глаза закрывает и в руках любовника расслабляется, а поэтому не замечает- — Что ты… Рейнхард ухмыляется, крепче удерживает его руки над головой и связывает рукава вместе. Генрих дёргается, нет, вперёд он руки легко перебросит — они над его головой никак не зафиксированы — а вот одно запястье от другого, без помощи, он уже так просто не отвяжет. Выпутается из рубашки — это он может, но не так просто и точно не с первого раза. — Что я? — передразнивает его тон уже Рейнхард. Хайни фыркает, что никакого эффекта не имеет, наоборот, своего рода поощрение, потому что он слишком довольно и хитро улыбается уголками губ. Рейнхард не спрашивал, но предположил — и угадал. Хайни голову запрокидывает и открытую шею подставляет. Руки обратно над головой заводит, чуть ими дёргает, но выпутаться не пытается, так, скорее на крепость узлы проверяет. — И как я пойду домой в мятой рубашке? — бурчит он нарочито-недовольно, но с выражением лица никак не вяжется. Взгляд слишком довольный. Улыбка слишком хитрая. — Мундир и пальто, Хайни, — шепчет Рейнхард и мягко целует его в губы. Пробует. Руками ласкает, по телу водит и дорожкой лёгкий прикосновений по груди к животу спускается. Генрих отстраняется на мгновение и хмыкает, а потом впивается в его губы. Рвано, напористо, нижнюю губу кусает и проталкивает язык, уже привычно мелко подрагивает — всё же призрачное тело, хотя и было для него неожиданно осязаемым, оказалось прохладнее человеческого. Нет, Хайни отрицал, что как будто бы целовал ледышку, скорее, Рейнхард для него ощущался до костей продрогшим, но человеком. Контраст двух тел добавлял в их прелюдии нечто новое, острое. Некую перчинку. Рейнхард глухо стонет и сплетает вместе их языки. Он тоже чувствовал кожу партнёра не как обычно. Горячее, раньше прикосновения как будто обжигали – то сейчас жгли по настоящему. Но, опять же, не как оставляла бы ожоги раскалённая сталь, коснувшись кожи — нет. Ощущения ближе к слишком горячей воде в душе. Сначала — до дрожи больно, но чем больше получаешь… тем большего хочется. Генрих бёдра приподнимает, подгоняет, но руки у него связаны, так что остальную одежду с них снять — целиком задача Рейнхарда. Он же пока увлечённо вылизывает рот любовника, зубы, щёки, язык — целует рвано, напористо, сам распаляется до невыносимого, сам же глухо стонет прямо в губы. Генрих же тихонько мычит и пытается сдерживаться. Это тоже своего рода их новое правило игры: Рейнхарда слышит только Хайни. А вот господина рейхсфюрера, стонущего в собственном кабинете в гордом одиночестве — услышат все. Пускай и под конец рабочего дня. Ай. Генрих прикусывает его язык чуть сильнее приятного. — Райни, — нетерпеливо напоминает и трётся бёдрами. — Сейчас-сейчас, — хмыкает тот и спешно расправляется с собственной одеждой. Потом стаскивает и брюки с любовника, пальцами задевает как можно больше раскалённой кожи — тихо стонут оба, разве что Рейнхарду можно себя совершенно не сдерживать. Генрих осторожен, но вздрагивает и судорожно дышит, шумно выдыхает — о, он с головой выдаёт собственное возбуждение другими сигналами. — … Райни. Рейнхард целует обнажённую шею, оглаживает плечи и дорожкой поцелуев-укусов спускается к груди. Задевает соски, чуть сжимает пальцами, пока продолжает целовать ниже. И ниже. Генрих прогибается в пояснице и вжимается в него всем телом, льнёт ближе… — Рейнхард, — глухо рычит и недовольно распахивает глаза. В призрачной форме был и ещё один нюанс, который, впрочем, самому Рейнхарду на руку. Он никуда не спешит. Легко в воздух поднимается, так что больше на любовнике не сидит, так и зависает в сантиметре от его тела. Когда он ощущает жар, а Хайни так же отлично чувствует идущий от него холодок. Но коснуться не может. Прижаться не может, только кривится и прогибается в спине, пробует ногу закинуть ему на талию, чтобы на место вернуть. Рейнхард позволяет, помогает даже, но укладывает себе на плечо, а сам спускается ниже. Пальцами обхватывает напряжённую плоть любовника и медленно ведёт до основания. Тот в руку толкается, что ж, терпения обоим не хватает. Рейнхард целует головку и осторожно обводит языком. — … х. Стон Хайни едва сдерживает, но за дверью их точно не услышат. Рейнхард сомневается, что охрана стояла у дверей рейхсканцлера, в любом случае, но вдруг… Это вдруг добавляло ощущений обоим, оба то отлично понимали и новые правила их отношений признавали. Рейнхард ведёт языком ниже, пока Генрих дёргает руками, но сам же заводит их обратно за голову. Шумно дышит. Его любовник же ведёт рукой чуть быстрее, пока берёт плоть в рот, вылизывает, пропускает за щёку и старается вобрать ещё глубже. И ещё. Рейнхард поглядывает наверх, на искажённое желанием лицо его любимого — и оно сильнее раззадоривает его самого. Принимает уже до горла, спазмом сводит, но получается не закашляться. Впервые, пожалуй, что ж, Хайни не зря предложил просто потренироваться. Теперь страдает от своего же. Нельзя издать и звука, а стоны сокращают грудь и рвутся наружу. Старый диван в рабочем кабинете привычно тихо поскрипывает. Генрих дышит рвано и жмурится от удовольствия. Губы кусает. Рейнхард же довольно урчит, что вибрацией по горлу будоражит и его любовника в том числе. Ещё пару раз и Рейнхард возвращается в головке. Лижет. Выпускает изо рта и целует внутреннюю сторону бедра. — Хайни- — Да-да, — хрипло выдыхает тот и кое-как пробует перевернуться. Диван слишком узкий, но Рейнхард придерживает, помогает. Заодно и тело ласкает, сжимает, поглаживает везде, где дотянуться может. В его новой жизни есть свои плюсы, как, впрочем, и некие их же недостатки. Например: мог бы легко слетать за нужным сейчас тюбиком, куда проще, чем было шарить в его поисках, когда был жив. Но — минус в том, что слетать — Рейнхард может. Поднять не сможет, потому что он не проходит только через Хайни или те вещи, которые держит сам Хайни. Потому и одежду с него снять может – она тела Генриха касается. А вот даже с пола поднять — уже нет. Впрочем, Генрих сам догадливый. Это они в первый раз понять не могли, почему и как — а сейчас он уже на животе на диване лежит и на колени приподнимается. Lieber Himmel (*Боже), какой отличный вид для Рейнхарда… Правда- — Руки, — напоминает Генрих. Вот, да. Руки ему явно сейчас нужны, значит, придётся рубашку развязать. Он за собственными брюками тянется, из кармана тюбик достаёт, Рейнхард видел, как Хайни его в карман переложил буквально перед началом всего. Но «знаю, где именно» — ему ничем не помогает, призрачные пальцы бы насквозь прошли. Сейчас оба знают, поэтому вязкую мазь Генрих выдавливает любовнику прямо на ладони. Вот тогда всё сходится, оба в предвкушении ухмыляются. Генрих на животе устраивается и бёдра приподнимает — Рейнхард чистой рукой придерживает. Осторожно касается другой, чуть разрабатывает кончиком пальца и плавно вводит глубже. Хайни хрипит и утыкается лицом в диван. — Тише, — дразнит Рейнхард. — Тогда ты совсем остановишься, — бурчит в ответ. Eh? Возможно — но Рейнхард сейчас физически не сможет. Даже из желания любовника не то позлить, не то ублажить… Он плавно призрачный палец глубже толкает, разгоряченные мышцы судорожно сжимаются, задерживают — Хайни тяжело дышит и жмурится. Пальцы его подрагивают, в кулаки сжимает, Рейнхард взгляда от любовника оторвать не может и судорожно сглатывает. Хм, всё же хорошо, что задохнуться он просто не может, потому что в горле пересыхает, а лёгкие сдавливает. Они ему не нужны больше. Хайни же кусает губы и сдерживает стоны, проглатывает хрипы, сбивается, судорожно глотает ртом воздух и грубо насаживается на палец сам. Ха. Рейнхард шумно выдыхает и добавляет второй. Плавно вводит, так же нарочито медленно раздвигает ими внутри, придерживает Генриха за бедро сначала легонько, но уже до боли впивается пальцами, точно оставит следы синяков, но что ж, если любимый совершенно себя не контролирует? — … хватит- — Нет, — шепчет Рейнхард и только третий палец добавляет. Если слишком резко больно будет обоим, но терпение по швам трещит. У Генриха совсем отказало, Рейнхард зубы сжимает и кое-как терпит. Кое-как. Раз. Два. Ближе подаётся и в тело любовника вжимается. Три. Четыре. Пальцами быстрее разрабатывает, расслабляет, шепчет что-то, но слов не разберёт… Рейнхард себе рукой помогает, терпение выгорает, но он входит плавно, осторожно поддерживая партнёра под бёдра одной рукой- — Я сейчас засну, — язвительно замечает Генрих, — ты этого добиваешься? Поздравляю- Ах! Рейнхард зубы сжимает и резко входит во всю длину. Разгоряченные мышцы обжигают, его же прохладная плоть сейчас так же остро подстёгивает и его любовника. Генрих открывает рот в беззвучном крике, но в последний момент голос проглатывает. — Нас никто не должен услышать, — сбивчиво шепчет Рейнхард и наклоняется ближе. Придерживает, по спине поглаживает свободной рукой, льнёт ближе и целует в макушку. Потом в край уха, в висок, подбородок. Боль медленно отступает для обоих, Генрих расслабляется и только лбом в диван утыкается. — Тише, тише… — Рейнхард шепчет и дальше, но слов уже не запомнит. Плавно пробует двинуть бёдрами. Чуть дальше. Обратно. По началу осторожно, но раз Хайни так упрямо просил быстрее… — … ах… — тот губы кусает, но звуки не выбивать из него уже не получится. Рейнхард прижимается к любимому, двигается всё быстрее, рвано, размашисто. Даже интересно, слышат ли другие звуки их тел, раз они самого Рейнхарда слышать не могут? Хм. Он потом как-нибудь подумает, потому что сейчас в голове ни одной мыслишки не остаётся. Там только Генрих, Хайни, Хайни. Рейнхард громко стонет ему в ухо, дразнит, задирает даже, потому что Генрих должен оставаться исключительно тихим — пока Гейдрих может позволить себе всё, что угодно. — … Рай… н Голову кружит. Лёгкие сдавливает, хотя в них для Рейнхарда больше смысла то и нет. Он шею любовника зацеловывает, ближе прижимается, ещё ближе, движется всё быстрее и опускает руку на его напряжённую плоть. Ласкает в ритм, тот же темп едва удержать может, рвано, судорожно- — Хайни… Генрих разве что тихонько мычит в ответ и утыкается лицом в диван. В тишине раздаются только его судорожные вдохи. Они оправятся через пару минут, всё же задерживаться сегодня не собирались. После чего Рейнхард поправит одежду на Генрихе, выглянет в коридор, там охрана по-прежнему на посту, пускай и время позднее. Их Гиммлер привычно «не заметит», разве что в плащ укутается ещё у себя в кабинете и быстрее обычного мимо пройдёт. — … может, и правда? — И ты туда же! Господин рейхсфюрер сошёл с ума. Всё просто. — Но вдруг? Шепотков скоро станет всё меньше. К 1945-му и людей почти не останется. Генрих, выпивая яд, смотрит только на призрачную форму своего любовника. — … ты как? — … голова болит и горло жжёт, — бурчит Генрих и пробует кое-как открыть глаза. Занятно. Рейнхард протягивает ему руки и помогает подняться, Гиммлер проваливается через воздух — так что его под руки и вовсе ловят и удерживают. На пол он глядит скорее из интереса, взглядом мажет и всё. — Райни. — Обнимает крепко и утыкается лицом в его плечо. Они всё ещё могут друг друга касаться. Война проиграна, страна в руинах — но в конце концов они всё ещё вместе. Наверное, то чего-то стоило. — Как думаешь, — шепчет Рейнхард и поглаживает Генриха по спине, в макушку целует, — если кому-то попадут твои личные вещи — нас увидят?