Стоит рискнуть

"Нннгх..." Аято чуть сместил свой вес, издав тихое гудение, когда он поднял гладкое, как опал, запястье, чтобы поднести чашку с саке к губам. "Вака... пожалуйста..." Слова Томы прозвучали резким шепотом, с шипением сквозь стиснутые зубы. "Хм? Что такое?" Комната была наполнена унылой болтовней и случайным пьяным смехом, но голос Аято отчетливо звучал в ушах Томы. Дрожь, прошедшая по позвоночнику, могла быть вызвана издевательски невинным тоном Аято или тем, как он снова слегка сдвинулся с места, как будто он праздно поправлял свое сидение на подушке на полу. "Вака, я не могу". Смущение обожгло кожу Томы, которая и без того была такой горячей, почти лихорадочной. Аято тихонько щелкнул языком. "Не будь слишком громким, Тома, иначе ты привлечешь внимание". Он положил ладонь на бедро Томы и медленно провел пальцем по ткани. "Если только... ты не хочешь, чтобы нас кто-нибудь увидел?" Аято наклонился вперед, слегка приподняв бедра, как будто искал что-то в другом конце комнаты, а затем... Черт... Аято толкнул его бедра обратно вниз, и глаза Томы закрылись так плотно, что он увидел звезды. Он ударил кулаком по шелковой ткани халата, который драпировался на бедре Аято. "Прекрати... дразнить меня..." "Дразнить тебя? Разве ты не это имел в виду, когда говорил, что тебе нужно немедленно оказаться внутри меня? Или... ты не хочешь, чтобы все эти люди знали, что прямо под моим халатом я заполнен до краев твоим членом...?" Голос Аято звучал так, что Тома каждый раз терял дар речи. Тома уже собирался шипеть в ответ, когда, как удар в живот, он перевернулся на спину, ударившись лбом о плечо Аято, потому что Аято просто... "Не надо. Не делай этого", - голос Томы поднялся с дрожью. "Что делать?" невинно спросил Аято. И он, блядь, сделал это снова. "Не делай этого с твоей... с твоей дыркой..." "О, ты имеешь в виду это?" Стенки Аято сжались вокруг Томы в третий раз, обнимая его так крепко с невозможным жаром, его ободок трепетал вокруг основания болезненно твердого члена Томы. "Прекрати, или я сойду с ума". "О?" Аято сделал еще один неторопливый глоток из кружки, все еще не поворачиваясь, чтобы посмотреть на него, даже после двадцати мучительно долгих минут этого. "И что ты сделаешь, Тома? Неужели ты осмелишься нагнуть меня и начать трахать в присутствии стольких важных людей?" Словно подтверждая свою мысль, Аято приподнял бедра, всего на один-два дюйма, и опустился обратно. Его длинного халата было достаточно, чтобы скрыть происходящее под ним, и к этому моменту природа их отношений была общеизвестна, так что не было бы ничего странного в том, что Аято сидит у него на коленях в конце вечеринки... Тома знал все это, логически рассуждая, и все же смущение, бурлящая смесь боли и удовольствия, пронеслась по его телу, и действительно, из многих случаев в жизни Томы, когда ему приходилось проявлять сдержанность, этот был, без сомнения, самым трудным. "А-Аято. Я сейчас умру. Мне нужно двигаться...", - и, как бы подчеркивая свою мысль, Тома глубоко вскинул бедра, вырвав небольшой вздох из губ, которые он так хотел поглотить. Этот звук вызвал у него прилив удовлетворения, и он хотел делать это снова и снова, добиваться этих вздохов и хныканья, к которым он так привык, снова и снова погружаться в это горячее, теплое место, ставшее почти вторым домом. "Тома", - предупредил Аято, положив твердую, но дрожащую ладонь на бедро Томы. Так близко. Тома был так близок к тому, чтобы сорваться, сказать: к черту все, к черту этих людей, к черту свою репутацию, и просто... Он сходил с ума. Ни разу в жизни он не был так готов все бросить. "Разве это не то, чего ты хотел?" В любое другое время поддразнивание Аято вызвало бы румянец на его щеках, заставило бы его подыграть и сделать все, чтобы услышать больше. Но это были другие времена. Времена, когда Тома не был на грани превращения в дикого зверя. "Я-" И боги. Все слова несогласия, которые он планировал произнести, умерли на его губах, когда ему пришлось признать, что они вовсе не были правдой. Смущение было несомненно. Но... оно имело острую грань. Острая грань, которая лизнула его по коже и заставила его задрожать, заставила его зажмуриться, заставила его почувствовать, что он плывет по течению. Это признание лишь заставило стыд глубже запульсировать в его нутре - признание того, что по какой-то причине это было чертовски захватывающим. Они сидели в дальнем углу большой, тускло освещенной комнаты, а люди, которых он не мог узнать, болтали без дела, слишком поглощенные выпивкой и смехом, чтобы обращать на них внимание. Может быть, он мог бы... если бы только мог... никто ведь не заметит, верно? Влажное тепло обволакивало его так плотно, словно просило его трахнуть, умоляло. Если бы он только мог... "Аято." Голос, который прорычал, был не его собственным. "Я собираюсь двигаться". Аято ответил легко и непринужденно. Но Тома мог слышать ухмылку в его голосе, оттенок возбуждения. Он подначивал его. "Не позволяй никому видеть тебя". На середине фразы Тома уже сканировал комнату, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. На последнем слове его руки обхватили бедра Аято, и он сильно толкнулся. Наслаждение было мгновенным. Оно разлилось от его члена до кончиков пальцев. У него так закружилась голова, что он мог бы потерять сознание прямо там. И стон, который он хотел издать, был сдержан таким сильным прикусом губ, что он почувствовал вкус крови. Аято вздрогнул и сжался, его голова опустилась, а халат сбился в крепко сжатые кулаки. "Боги, мать вашу..." До этого момента Тома слышал его ругательства всего три-четыре раза. Должно быть, он чувствовал это так же сильно, как и Тома. И это только заставило его еще больше переступить через край. Он с рычанием вцепился в плечо Аято, чувствуя, как последние остатки его сдержанности лопнули. "Аято..." И он глубоко задвигал бедрами, погружаясь в него снова и снова, когда все остальное исчезло, остались только приглушенные икоты и слабые вздохи, ощущение бедер Аято, прижатых к его собственным, и неприлично тугое отверстие, которое захватывало и всасывало его с такой жадностью каждый раз, когда его член отходил назад. "Никто не смотрит, Т-Тома. Не... не останавливайся". И в этот момент Тома почувствовал, что в мире нет ничего, что могло бы заставить его. Было до смешного жарко. Их окружали люди, и все же в этом мире существовали только они двое. Их мог поймать любой... "Я... я близко... Тома..." Тома сжал челюсть так сильно, что она могла бы лопнуть. "Я тоже..." Глубокие ритмичные перекаты превратились в короткие, заикающиеся толчки, его ладони обхватили бедра Аято под халатом, втягивая его так глубоко на колени Томы, как только он мог. "Блядь, Аято, я собираюсь... я собираюсь..." "Черт..." Стон Аято был достаточно громким, чтобы привлечь к ним пару любопытных глаз, но Тому это не волновало, не могло волновать, потому что оргазм Аято заставил его так сильно прижаться к нему, потому что Тома был... Его яйца напряглись, пальцы впились в мягкие бедра Аято, его бедра задрожали, и он сгорел прямо там и тогда. Белое горячее наслаждение пронзило его, его сперма густыми струями вытекала в Аято, он трахал ее в себя снова и снова, и казалось, что это никогда не закончится, он надеялся, что это никогда не закончится, потому что экстаз был единственным, что имело значение. Задыхаясь, он рассеянно заглянул через плечо Аято, чтобы встретиться взглядом с человеком, который заметил их, неловко кашлянул и быстро отвернулся. Сотрудник, к счастью. Не то чтобы это имело значение. Потому что ничто другое не имело значения. Только кайф, который он все еще испытывал, только то, как он все еще был глубоко внутри Аято, покрытый его собственной спермой, в том месте, где ему и место. "Не вырывайся, Тома", - пробормотал Аято, его голос дрожал. "Давай просто останемся так". И они так и сделали. Они сидели в дальнем углу тускло освещенной комнаты, когда толпа начала редеть, когда люди подходили к ним, чтобы попрощаться, и Аято прощался с каждым из них со спокойной улыбкой, пожимал им руки, отвечая на поклоны кивком головы. Все это время Тома чувствовал, как по его яйцам, по стулу, по полу стекают следы его освобождения. И наконец, когда последние гости ушли, когда персонал убрался и они остались вдвоем, Тома не терял времени даром. Он следил за каждым из них, как ястреб, напряженно ожидая момента, когда дверь закроется в последний раз. Тома встал, перегнул Аято через стул, отвел назад бедра и врезался прямо в простату Аято.