Она осталась в памяти прозрачной иллюзией, окутала разум своей остротой, сохранилась надолго на кончике языка, словно сицилийский перец. В ней жило столько личностей одновременно, но властвовал каждой из них сатана, подчиняя своей воле новую жертву, что попадалась в сети. Так много их застряло в этой призрачно-тёплой и обманчиво доблестной паутине. Нефф, Чейз, Нора, Рейчел, Кейси, Алан — и это ещё далеко не весь список друзей по несчастью, все они столкнулись с Анной, все возвели её на пьедестал, создали в её лице кумира и вдохновителя, но в итоге остались ни с чем. Она стирала кончиками пальцев чёрные от потёкшей туши дорожки воды на щеках и двигалась вперёд, твёрдо держась в своем умении выглядеть безупречно даже с весьма помятым видом, красными от недосыпа глазами и растрёпанными, грязными волосами, тяжело и почти с трудом спадающими на плечи.
Эта девушка смотрела на мир сквозь призму драгоценного бриллианта, грани которого еще были первобытными и не подточенными. Она прятала своё мироощущение под узкими платьями от Oscar de la renta, броскими пальто малахитового цвета, а израненную душу за блузками-жабо и брюками-палаццо. Когда удача падала ей в ноги, словно присягая на верность королеве, всё в ее мире замирало, ведомое правилом, что о настоящей эйфории не кричат, ведь счастье любит тишину. Она пила frappe, с добавлением холодной воды, льда и молока. Анна ценила роскошь во всём: от тяжелых портьеров и расписных стен до голубых, словно море, глаз бариста. Он был харизматичен, красив и непомерно галантен, всегда стоял с идеально прямой спиной, подобно тростнику, не сломленному упругим ветром.
Когда она тревожилась, то мысленно перечитывала «Преступление и наказание» Достоевского, то и дело напоминая себе, что она-то уж точно «право имеет», в морозную зиму цитировала Оскара Уайльда и Роберта Бёрнса, стряхивая снежинки с волос, которые талой водой изредка проникали за ворот, обжигая чрезмерно чувствительную кожу холодом. Вся она была оголённым нервом, цунами, уничтожающим всё живое, пламенем, от которого начинаются судороги и всепоглощающий жар, неприступными землями, омывающимися со всех сторон глубокими водами, которые никогда не переплыть. Она любила быть безмятежным, легкомысленным ветром, предпочитая оставаться тайной, головоломкой, криптограммой, которую не под силу будет расшифровать никому и никогда.
Анна не боялась выглядеть слабой, часто улыбалась сквозь давящую боль и меланхолию, ставшую ей не только единственной парой за решёткой, но и последней, оставшейся с ней несмотря ни на что подругой: с ней она делила ложе и трапезу, с ней была выпита не одна бутылка белого сухого, что теплом разливалась по гортани. Она терпеть не могла дешёвые сплетни, глупые трагедии и душещипательные драмы, не участвовала в нелепых препирательствах. Ей нравилось прислушиваться к внутреннему голосу: её горячее сердце живо, оно бьётся ровно и без сбоев даже теперь — Анна часто представляла себе, как с теплом и обожанием сжимает его в ладони, млея от собственного слабосилия.
Тодд познакомился с ней за чашкой воздушного латте, который так привычно оставил после себя приятное послевкусие, чего не скажешь о самой Анне Делви, или, правильнее сказать, Сорокиной. Она горчила на языке похлеще любого самого отвратительного антибиотика или успокоительного, словно Сподек залпом выпил горячий американо, не разбавляя ни чем: он сидел напротив неё, у большого окна и его костюм практически сливался с занавеской цвета ясного неба, на которой несуразной кипой висели спутанные гирлянды, хоть Новый Год давно прошёл и все сопутствующие праздники закончились, поэтому, на них успели перегореть некоторые лампочки, и никто не брался починить их. Впрочем, всё очевидно: это же тюрьма, а не отель 11 Howard.
В руках Тодда была книга с громким названием «Адвокат дьявола» Эндрю Найдермана, вынуждающая скептицизм оживиться в её венах. Уже тогда на улице неподалёку Сподека ждала жена, лицо которой было для Анны недосягаемым в силу того, что она не находилась в помещении вместе с ними. Единственное, что Делви знала наверняка, так это то, что её зовут Маргарет и она привлекательная блондинка, всё дело в том, что Тодд всегда носил с собой фотографию супруги и сына в потайном отделе ежедневника, и однажды, она выпала на пол, Анна едва ли успела что-то чётко разглядеть, но женщина показалась ей приторно-красивой, а мальчишка смешным и милым, собственно, как и все дети его возраста. Но, всё это время, вместо того, чтобы поторопиться и не заставлять супругу ждать слишком долго, Сподек косил взглядом шоколадного цвета глаз только на свою подзащитную и буквально тонул в таких серых, что ноябрьское небо, покрытое льдом, никогда бы с ними не сравнилось.
— Вы же жаждите свободы, Анна, так окажите содействие. Расскажите правду, чтобы я имел возможность успешно делать свою работу.
— Свобода заключается в умении владеть собой, а я с этим прекрасно справляюсь, мистер Сподек.
— Вы просто невыносимы!
— Я сочту за комплимент, господин адвокат.
Брошенная на край стола книга, как тонкий, коварный намёк, больше граничащий с символической издёвкой, солидность, запах дерева и костра, затерявшийся нотами стойкого парфюма в его пиджаке, и бездна двух глаз напротив, — всё это отчаянно будоражило итак довольно помутнённое сознание.
Мир изменился со скоростью света, стоило адвокату получше узнать свою подзащитную. Как оказалось, она была достаточно ранимой и хрупкой, иногда напоминая несмышлёного и чрезмерно капризного, разбалованного ребёнка, не познавшего мир, что тронуло его сердце до глубины души и весьма умилило.
В тот день, когда Тодд впервые не смог контролировать непомерно бешеный сердечный ритм, на ней было купленное им чёрное платье-футляр от бренда Gucci с красивым треугольным вырезом, демонстрирующим изящные ключицы. Платье идеально обтягивало фигуру, а чёрного цвета чокер как будто сковывал движения и говорил своей обладательнице тихое, но бескомпромиссное: «стоп». Ее худые колени, ровные красивые ноги и невесомые взмахи длинных ресниц, походивших на крылья бабочки, вынуждали сердце отчаяннее метаться в груди. И дело было вовсе не в его лакомой влюбчивости, не в том, что ему было необходимо овладеть всем ее телом, сердцем и сознанием, просто до неё подобных женщин он никогда не знал. Грешных и лживых, уязвимых и чувствительных одновременно, подобно коктейлю Маргарита, потому что с ними нет надобности насыщать свои вены алкоголем, они сами являются градусами, вынуждающими кровь кипеть и сгорать в огне молниеносно.
Чем больше Тодд узнавал свою клиентку, тем чаще слышал слово «хочу», которое в дальнейшем превратилось в «требую». Анна ждала только идеальных результатов его работы и когда что-то не получалось, жутко выходила из себя, срываясь на всех подряд, в том числе и на своём адвокате. Но даже нескончаемые истерики её были безупречны, ведь Анна из тех немногих женщин, кто плачет красиво, даже шедеврально, как актриса на сцене Большого театра, отыгрывает каждую деталь своей истории. Но стоило начать разговор о её отце, как брови девушки не по-доброму хмурились, а тело содрогалось в подступающем приступе очередной истерики, глаза наполнялись подлинными слезами. Делви испытывала горе утраты каждый раз, когда речь заходила о нём, именно тогда Сподек понял, насколько она одинока и отделена от реальности. На самом деле у неё не было никого, кроме него. Все её подруги разбрелись по разным углам, узнав правду о той, с кем так отчаянно хотели иметь дело в прошлом. И даже нездорово влюблённая в Анну Нефф, которая, казалось, осталась с ней, несмотря ни на что, умчалась в погоне за мечтой, поставив на первое место себя и столь желанную карьеру режиссёра. Анна Делви, покинутая и брошенная всеми, напоминала маленькую собачку, которую выбросили из дома злые хозяева. Поэтому ей ничего не оставалось, как призывно вилять хвостиком и видеть в каждом своего потенциального неравнодушного спасателя.
Когда Сподек возвращался домой, то видел, хоть и во всём безукоризненную и идеальную, но уставшую, избитую жизнью Маргарет. Думая о ней, на ум ему приходила молодая, озорная девочка, которой не существует вот уже много лет. Тодд называл её «мисс предсказуемость», «праведная, во всём совершенная», «богиня скуки». Когда-то полная сил и весёлая — сегодня несчастная, которую тоже никто не спас, с которой остались материально, но не духовно, потому что предпочитали не её — ту, другую: тоже израненную, ищущую помощь, но горячую, живую, горделивую, наполненную женской силой, чувствами и непомерными амбициями.
Анне нравились женатые мужчины. Холёные, из прилежных семей, в которых царит покой и уют. Ей нравилось строить глазки, требовать, грубить, вплетать в свои речи нотки жестокого сарказма, вести себя невежественно и несуразно, всячески пытаться выжать хотя бы капельку внимания у этого мира. Но всё внимание её адвоката итак было обращено на неё и только. Тодд боялся Делви, потому что она — la femme fatale. Её душа, как яд змеи, которым она медленно накачивает чужие вены, сводит с ума, калечит, уводит с пути истинного, вызывая привыкание на уровне помешательства. И потом без неё становится невозможно даже дышать. Всё, о чём только можно желать после — встретить её снова, услышать звонкий голосок и пробирающий до дрожи смех.
***
Даже сейчас, возвращаясь домой, к семье, Сподек неизменно думал о ней, погружая себя в пучину воспоминаний, где лишь Анна играет главную роль. Так всегда было. Так всегда будет.
— Ты снова поздно, — заметила Маргарет, не смотря ни на что, улыбнувшись, села за обеденный стол, напротив супруга. Этот теплый взгляд когда-то согревал его постоянно, проникая в самую глубь естества, но теперь ему будто безразлично в каком расположении духа его некогда любимая женщина. Она не могла позволить себе выглядеть плохо, не сейчас, когда практически перестала для него существовать. Красное, кружевное платье, туфли на шпильках, золотые кудри, украшенные серебристой заколкой. Она была совершенна, впрочем как и всегда. Много лет назад в глазах Тодда Марго видела только своё отражение, и ту ночь в продрогшем от холода августе, когда ей только-только исполнилось семнадцать, весь мир, словно был создан для них, но сейчас всё не так: тяжёлые тучи, нависшие над их семьёй, омывали молодую женщину своими горькими слезами. — Ты помнишь, что сегодня за день? — загадочно произнесла, чуть смущённо закусывая нижнюю губу, оглядев мужа с ног до головы, ожидая услышать ответ как можно скорее.
— Ты же знаешь, я не запоминаю все эти праздники. Недавно взял новое, непростое дело, там очень много противоречий, надо разбираться, — если дома речь заходила о работе, значит, наверняка, Тодд пытался свести к минимуму их общение с Маргарет, и та это прекрасно осознавала, но этот день всегда был особенным для их семьи и она просто не собиралась сдаваться.
— И всё же, как по твоему, что сегодня за день? — ноты иронии в голосе, её вопросительный взгляд и ненависть, разливающаяся внутри от осознания, что он мог забыть про их годовщину свадьбы. Они ведь совсем недавно были вполне счастливыми. Он грел её постоянно замёрзшие руки в своих ладонях, вынуждая их таять, подобно мартовскому снегу. Сподек проникал внутрь тёплой рекой, что заполняла и насыщала собой каждую клетку организма. Тодд пах мятой, потому что всегда использовал мятные жвачки, и это до боли родное сочетание, проникло Маргарет прямо под кожу, стало частью неё. Его любовь — цветы, которые оставили на морозе, пробирающаяся в сердце каждую секунду. Он кутал в свой плащ, защищая от снега и проливных дождей, согревая горячими поцелуями — даря лучи тепла, способные развеять даже самую первозданную тьму. Она встречала его холодным простуженным днем, как в самых красивых романах, но разница лишь в том, что Тодд не давал пустых обещаний, он вообще никогда ничего не обещал, чтобы не разочаровать. Сподек всегда разводил в её сердце цветы, поливал их и всячески ухаживал, но теперь они, кажется, окончательно и бесповоротно засыхали.
— Я очень устал, Марго, прости, — мужчина поднялся, обошёл стол и коснулся губами её затылка, в знак благодарности за ужин, чувствовал её подавленное состояние, но не горел особым желанием разбираться в этом, а потому отправился в спальню.
Ему удалось смутить Марго, она покраснела, ощущая, как сильно подействовали слова супруга на неё, и как от его забывчивости, вечной занятости и холодного взгляда, ей становилось не по себе. Как давно они мечтали уйти в отпуск, взять сыночка и уехать на море, куда подальше, лишь бы смотреть друг на друга и понимать, что больше ничего не способно их разлучить, что время и расстояние над ними не властно. С каждым днём любовь между ними становиться лишь сильнее и крепче. Но, оказалось, что всё это просто её фантазии, надуманные мечты и не более того. На самом деле, они сломаны, с тех самых пор, как было заведено уголовное дело против Анны Делви. Прошли годы, аферистка давно на свободе, но для их семьи ничего не изменилось.
Уже собравшись отойти ко сну, Тодд взял в руки телефон, чтобы отключить звук, ведь некоторые клиенты были настолько навязчивы, что могли позвонить и в глухую ночь. Смартфон дрогнул в его ладонях, когда совершенно внезапно пришла смс от выученного наизусть номера. «Я хочу, чтобы ты приехал. Прямо сейчас». Анна не думала о том, что может поставить его в неудобное положение, напротив, ей этого хотелось. Она желала, чтобы их маленькая тайна была раскрыта. Это именно то разоблачение, которое не повлияло бы на неё в негативном ключе, а Тодд не маленький мальчик — справится, разрулит.
— Марго, мне нужно уехать. Были обнародованы новые факты по делу, я должен срочно изучить, — сообщил быстро, не смея смотреть ей в глаза, но чувствуя нутром, как женщина прожигала его брезгливым взглядом.
— О чём ты говоришь? Время уже очень позднее, куда ты собрался? — волнение в её голосе становилось всё более неуправляемым, но Сподек не мог больше идти на поводу у совести, что стала для него своеобразной тюрьмой, из которой нет выхода.
— Я позвоню тебе. Прости, — он поцеловал супругу на прощание, быстро надел пальто и отправился по уже известному наизусть маршруту. Тодд никогда бы и не подумал, что ему придётся тратить безумные суммы, чтобы снимать для Анны огромную квартиру с панорамными окнами с видом на Нью-Йорк, покупать дорогую одежду от именитых брендов, угощать едой из лучших ресторанах города, лишь бы лжемиллионерша только была довольна.
***
Февраль в этом году выдался снежным и очень морозным. На улице бушевала метель, дорогу запорошило. На стёклах красовались разнообразные волшебные узоры. Внутри камина потрескивали дрова. На кухонном столе красовалась индейка, очевидно заказанная в самом дорогом ресторане. Еловый аромат царственно витал в воздухе, напоминая о прошедшем празднике.
— Выглядишь пессимистично, — заметила Анна, поднявшись с кресла и двинувшись на встречу к своему полночному посетителю.
— Это твоя вина. Ещё немного и ты одним своим существованием разорвёшь мои лёгкие и я умру от удушья.
— Просто, я реалистка и знаю наверняка, что ты погибнешь в любом из случаев, но со мной будет не так мучительно, — девушка понимающе кивнула и бросила взгляд такой обманчиво-теплый — сперва кажется, что его хватит согреть всю продрогшую насквозь планету, но на самом деле там нет и толики той теплоты.
— Ты снова дала интервью? — губы его дрогнули в пренебрежительной усмешке, Тодд прекрасно знал, что Анна и дня не выдержит без публики, которой можно заявлять о себе снова и снова, пока не надоест. Но Делви не наскучит. На манящих тонких губах — всегда обжигающая полуулыбка. Она так обворожительно гордится собой.
— Да. А что такое? По твоему, не имею права? Да и не планировала понижать свой уровень жизни. Видишь ли, я не Нефф. Я пришла в этот мир, чтобы получать удовольствие от своего бытия, — девушка презрительно повела бровью и остановила свой взор на его грудной клетке, практически ощущая на себе бешеный сердечный ритм своего ночного гостя.
— Значит, все в очередной раз поняли, насколько ты жестокая, беспринципная, ядовитая и алчная, так?
Анна Делви — открытый перелом, рваная рана, затронувшая сердце, и чёрная чума. Его личный холокост и война, которая куда страшнее всех прошедших в мире воин и всех тех, что ещё не начались.
— Не имеет значения, главное, чтобы люди видели насколько высок уровень моего интеллекта и не считали, что я не контролирую свои действия.
— Об этом я уже позаботился, — Сподек подошёл вплотную.
Быстрый поцелуй коснулся родинок на её шее. Вырисовывая их языком, словно на листе бумаги, он создавал произведение искусства. Тодд будто пил её, как яд. Первый глоток не был таким, как раньше, он обжигал язык и, доставляя блажь, скатывался по гортани — вкус был необычный, но приятный. Не приторный, а сбалансированный в своей горечи и лёгкой медовой сладости. На мгновение повисло молчание. Анна смотрела на его острые черты лица и ей показалось, что они перестали символизировать всепрощение и праведность. В его глазах полыхал испепеляющий всё на свете гнев, с чем даже сам мужчина не мог совладать, как ни старался.
